***
— Ну же, Дом, это делается для одной из благотворительных организаций папы. Там будут присутствовать одни из самых крупных благотворителей. Ты знаешь о жертвах абьюза больше, чем кто-либо другой, это может помочь собрать больше денег. Доминик вздохнул. — Хорошо, но только потому что это благотворительность. Крис улыбнулся; редкая вещь в последнее время. — Спасибо, — сказал он, после чего его лицо вновь стало серьезным. — Поверить не могу, что прошло три месяца, три гребаных месяца, и ничего. Я даже не знаю, хорошие это новости или плохие, я не хочу думать, что он может быть мертв, но я и не хочу, чтобы он страдал. Это делает меня плохим человеком, то, что я бы скорее выбрал для него смерть, чем страдания? Доминик положил руку на плечо Криса. — Нет, не делает. Мне все еще снятся кошмары о том, через что ему, возможно, пришлось пройти. Если он не здесь со мной в безопасности, тогда я бы хотел, чтобы он, по крайней мере, не страдал. Это не жестоко и не бессердечно — так думать. Когда ты кого-то любишь, ты не хочешь, чтобы этот кто-то страдал. — Да, — сказал Крис. — Но ты не должен терять надежду…он выживальщик. Он все еще может вернуться к нам. — О, я не перестаю надеяться, но иногда мне кажется, что мы никогда не увидим его снова. Доминик не мог поспорить с этим, как бы он ни хотел и надеялся на то, что Мэттью однажды просто войдет в дверь, он знал, что, возможно, в реальности это не случится уже никогда. Несмотря на то, что он вернулся к ведению своего кафе, он без устали работал для благотворительных организаций, помогающим жертвам абьюза. Также он активно помогал Филиппу Уолстенхолму, который пытался добиться изменения закона, касающегося криминализации людей, застрявших в секс-трейде; планировалось, что он будет назван Законом Мэттью, и они надеялись, что он положит конец отвратительному перекрестному допросу, через который приходилось пройти Мэттью в ходе судебного процесса над Донни Джеймсом. Если он больше не мог помочь Мэттью, он поможет таким, как он.***
Ужин проводился в чопорном и дорогом отеле, и после него должен был быть благотворительный аукцион, однако все, что хотел делать Мэттью, это снять с себя этот дурацкий костюм. Он потянулся к своему галстуку, но уронил руку, когда Азиз послал ему неодобрительный взгляд. — Ты родился в Лондоне, верно? — спросил он. Он кивнул. — Камден, но мы переехали, когда мне было пять. Но это моя старая жизнь, сейчас моя жизнь с тобой. — Это так, но ты являешься тем, кого из тебя сделало твое прошлое. Я могу лишь надеяться убрать некоторую часть вреда, что тебе нанесли. Больше никто не причинит тебе боли, а если кто-то это сделает, он об этом пожалеет. Он все еще теребил галстук, когда они вошли в отель, и их провели к их столу. Однако вскоре ему стало скучно, и, видя, что Азиз был занят беседой, его внимание унеслось прочь. Помещение было полно богатых людей, не то чтобы он был впечатлен этим, его не впечатлило и богатство Азиза; он бывал в компании богатых и влиятельных людей и прежде, и он знал, что большей частью этот лоск был только внешним…поскребешь, и под ним окажутся гнилые щепки. Он нахмурился, повернул голову влево и заметил мужчину, смотрящего на него. Он заметил, что мужчина смотрел на него с того самого момента, как он вошел в комнату, но здесь он был с Азизом, так что ему ничего не угрожало. Он отвернул голову и попробовал прислушаться к разговору, но вскоре ему снова стало скучно. Затем он стал сверлить взглядом комнату, в которой держали вещи для аукциона, он знал, что среди них было то, что ему бы понравилось, и он уговорил Азиза ставить ставки на эту вещь. Он подождал, пока Азиз не перестал говорить, после чего спросил, можно ли ему выйти из-за стола и посмотреть на лот. Азиз, слишком увлеченный беседой, чтобы ответить, махнул рукой в знак согласия. Теперь рука Мэттью скользила по гитаре, чей металлический финиш сверкал в свете софитов. Он хотел получить ее, не сомневаясь, что звучать она должна была чудесно. Он испугался, когда кто-то заговорил. — Красивая, правда, прямо как ты. Он посмотрел на того, кому принадлежал голос, и его радар опасности моментально зашкалил; это был тот же человек, что смотрел на него весь вечер. — Я все гадал, когда ты отойдешь от того стола. Сколько он тебе платит? Недостаточно, раз ты слинял оттуда. — Извините, мне пора возвращаться, — сказал он и направился к выходу. Однако мужчина поймал его руку, и он обнаружил, что его с силой толкнули к стене. Он не собирался позволить этому случиться, его внутренний уличный мальчишка поднял голову, и он толкнул мужчину в ответ. Этим он заработал себе удар наотмашь, его развернули и прижали лицом к стене. Он попробовал оторваться от стены, но получил болезненный удар в спину. Его рубашка и пиджак были разорваны, и он попытался оттолкнуться от стены снова. Его спину внезапно обожгло болью, и после очередного броска об стену он больше не пытался сделать это снова. — Он поступил весьма неосторожно, когда выпустил тебя из виду, — сказал мужчина ему на ухо, прижимаясь к нему. — Весьма неосторожно. Он закрыл глаза, зная, что должно было произойти дальше. Он услышал, как рвется ткань, и звук расстегивающейся ширинки….и он приготовился к боли. Но ее не последовало, вместо нее были агрессивные голоса на арабском, а затем голос Азиза, шепчущего ему успокаивающие слова. Его завернули в пальто и повели назад к лимузину, и он был благодарен пальто и глыбе телохранителя, прячущего его от всех глаз, что теперь были обращены на него. Казалось, прошла вечность, прежде чем Азиз присоединился к ним. — Хассан, он….? — сказал он и хотел прикоснуться к нему, но он отстранился; последнее из того, чего он сейчас хотел, было прикосновение другого мужчины. — Нет…я о-отбивался. — Хассан, — сказал Азиз и осторожно начал говорить, однако он покачал головой, и Азиз сказал водителю ехать, и Мэттью мог чувствовать, что Азиз злился….тому человеку предстояло заплатить.***
Доминику было некомфортно находится среди богатых и влиятельных людей. Однако он сносил это с большим достоинством, до тех пор, пока его терпение не подошло к концу, и он не вышел посидеть в холле отеля. Он думал о том, чтобы вернуться домой, когда увидел двух рослых мужчин и одного хорошо одетого человека, идущих к помещению, в котором хранились лоты для аукциона. После этого он услышал громкие голоса на языке, похожем на арабский, а затем один из рослых мужчин появился, таща за собой другого человека, и он задался вопросом, что произошло; возможно, кто-то попытался стащить один из лотов. Крики привлекли внимание людей из банкетного зала, после чего обзор ему был закрыт, и он не смог как следует разглядеть другого рослого мужчину с кем-то, укрытым пальто; на кого-то было совершено нападение? Зато он увидел, как Филипп и Крис Уолстенхолмы говорили с хорошо одетым человеком…ему не нравилось, как все это выглядело. Человек и Филипп пожали руки, и он увидел, что Крис направляется в его сторону. — Что происходит? — спросил он, когда Крис остановился. — Какой-то урод пытался изнасиловать одного из гостей. Поверить не могу. — Им не нужна помощь? — Нет, люди самого гостя со всем уже разбираются. Папа сейчас разговаривает с тем, с кем гость сюда прибыл. — Как пострадавший, ему не нужен кто-то, с кем можно поговорить? — Нет, как я сказал, их люди сами со всем разбираются. Полагаю, у них есть собственные врачи и прочее. Но я думаю, тому парню устроят хорошую взбучку. Доминик поймал себя на мысли «надеюсь, это будет больно». Затем он увидел, что хорошо одетый человек направляется к выходу. Он извинился, намереваясь догнать мужчину и спросить, не понадобятся ли им его навыки терапевта. Мужчина был уже в лимузине, и он услышал, как он что-то сказал, а также то, что должно было быть ответом жертвы. Он замер…слова, быть может, были сказаны на арабском, однако они звучали, как…тут дверь захлопнулась и лимузин уехал. Соберись, Ховард, это не он. Он вздохнул и вошел обратно в отель; ему нужно было перестать всюду видеть и слышать Мэттью.***
Мэттью зашипел от жгучего антисептика, затем выругался и встал, с него было достаточно. Доктор, пытавшийся обработать глубокие царапины на его спине, устало вздохнул. — Он не может сидеть смирно, — сказал он Азизу. — Потому что это больно, — сорвался Мэттью. — Спасибо, доктор, — сказал Азиз. — Я позабочусь о Хассане. Доктор кивнул и вышел, оставляя так и не использованные медицинские принадлежности. — Хассан, сядь, — сказал он. Мэттью знал этот тон…ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Он оттолкнулся от стены и сел обратно на место. Когда Азиз обрабатывал раны антисептиком, он не издал ни звука; иногда единственным вариантом было молчать. — Тот человек получил урок. Он пометил тебя и пытался забрать то, что принадлежит только мне. Я повел себя глупо, когда выпустил тебя из виду. Но я не могу держать тебя в золотой клетке, как не могу и держать тебя все время подле себя. Мэттью не понимал, что происходит, и о чем говорит Азиз. Азиз закончил с обработкой и перевязкой царапин, потом встал перед ним и присел на корточки. — Хассан, ты бы убежал от меня? Он покачал головой. — Никогда. — Даже если бы я позволил тебе свободно передвигаться, куда захочешь и когда захочешь? — Никогда, ты — мой мир. Азиз улыбнулся. — Хассан…ты любишь меня? Мэттью не колебался в своем ответе. — Да, всем моим сердцем.