Горечь цветущей вишни

- По данным информатора, на юге уже разгораются волнения. - Я считаю, что еще слишком рано бить тревогу. - Мидорима-сама, при всем уважении… - Может быть, стоит предупредить сёгуна? - Акаши-сан вместе с моими родителями уже отправились в Осаку. Мужчины сгорбились над столом, прожигая развернутую карту напряженными взглядами. - Если начнутся восстания, то охватит главные сельскохозяйственные районы, - произнес один из советников, указывая пальцем на низ карты. - Здесь и здесь. Последствия буду губительны для всей страны. - Не хватало нам еще одной голодной зимы… - Оцубо-сан, - Мидорима окинул главного советника отца тяжелым взглядом, - ваша точка зрения неоправданно пессимистична. - Неоправданно? – фыркнул Оцубо. – Если долго водить огнем у фитиля, однажды он все же загорится. - Поправьте меня, если я не прав, Оцубо-сан, - протянул Шинтаро, сцепляя руки в замок, - но мне кажется, что вы сомневаетесь в моей компетентности. - Нет, что вы… - начали остальные. - Если я все-таки прав, прошу вас иметь смелость сказать об этом прямо, тогда впредь вы будете решать все политические вопросы напрямую с моим отцом. В противном случае, - он окинул присутствующих колючим взглядом, - отныне мне не хотелось бы, чтобы кто-либо принимал мою точку зрения как ошибочную. - Да никто этого не делает, Мидорима, - лениво отозвался Аомине, все собрание не обращавший на происходящее никакого внимания. – Они всего лишь высказали свое мнение. - Тогда учитывайте и мое, - отрезал Мидорима, сворачивая карту. – Любые новости – сразу ко мне. По приезде отца мы соберемся еще раз. Быстро распрощавшись, советники ушли, оставляя двух друзей наедине. - Ты, конечно, не самый дружелюбный человек на моей памяти, но сегодня ты был жестче обычного, - произнес Аомине, облокотившись на стол. – Может, уже скажешь, в чем дело? - Я могу доверить тебе секрет? - Конечно, разве я когда-нибудь… - Дайки осекся, заметив многозначительный взгляд друга. - Да будет тебе! Тот раз в детстве, когда я рассказал твоему отцу, что ты шлялся по женской бане, не считается. - Хотя именно ты меня туда и загнал обманом, - Мидорима покачал головой. – В этот раз я серьезно. Он уставился на кувшинки, мерно плывущие в пруду императорского сада, что простирался прямо за открытыми седзи. Сегодняшнее утро почти стерлось из памяти. Сработал отлаженный механизм – то, что он не хотел помнить, пряталось в темных углах сознания и всплывало лишь отголосками. - Эта гейша, которую я выбрал для себя вчера… - начал Мидорима издалека. - Казу-тян? - Она самая, - Шинтаро усмехнулся. – Она оказалась мужчиной. - Так, подожди, - встрепенулся Дайки, придвигаясь ближе. - В смысле, ты точно это знаешь? То есть ты видел?.. Мидорима медленно выдохнул, услышав в голосе друга знакомые издевательские нотки. - Слушай, да ты резвее меня будешь, - восхитился Аомине. - Только познакомились, а уже в кимоно ей заглянул. Ей, ему… - он отмахнулся, - хотя какая разница. - Не так все было. - Шинтаро нервно растер пальцами виски. – Да и действительно, какая уже разница. Утром она ушла. Точнее, как только Мидорима обнаружил, что вместо нее оказался «он», почему-то отвернулся, совершенно растерявшись. Он мог разобраться с тысячью бастующих крестьян за несколько минут, но что делать с одним юношей, оказавшимся в его спальне вместо гейши, он не знал. За то время, пока ему удалось придумать что-нибудь наименее нелепое и жалкое, гость исчез из его комнаты вместе с вещами, а чуть позже Мидорима обнаружил пропажу оставленной в другой комнате торбы. Доказательством того, что все увиденное было реальностью, стала лишь перепачканная макияжем ткань у его футона. - А хочешь, я открою тебе секрет? – ухмыльнулся Аомине. – Вот увидишь, тебе сразу полегчает. Мидорима неопределенно махнул рукой. - Помнишь мою гейшу? Тецуя-тян? Такая маленькая, с голубыми волосами? – Дождавшись кивка, Аомине широко улыбнулся и продолжил: – Это тоже парень. - Какого черта… - Мидорима скривился. - Я не знал, что это парень, - Дайки пожал плечами, словно в том, что он рассказывал, не было ничего странного. - И до сих пор не знаю, как он там оказался. А как понял, что от бабы у него разве что милая мордашка, прямо там его и трахнул. Чтоб неповадно было. - Аомине, - тут же оборвал его Мидорима, не желая слышать продолжение. – Но почему? - Всё как у тебя – Тецуя мне понравился. - Он мне не понравился. - Шинтаро перевел взгляд на сцепленные в замок руки и расцепил пальцы - сжимал так крепко, что пальцы затекли. – Он всего лишь… странный. Я должен разобраться. - И что ты намерен делать? Мидорима пожал плечами. Аомине усмехнулся и, взяв в ладонь стоящий на столе колокольчик, звенел до тех пор, пока в зал не заглянула служанка. - Принеси нам саке, сделай милость, - произнес он и, повернувшись к другу, хитро улыбнулся. – А вот теперь мы поговорим. Мидорима неуверенной походкой брел по улице. Он ненавидел пить с Аомине – тот не отпускал его, пока не был уверен, что друг с трудом мог посчитать пальцы на руке, или за секунду до того, как Мидорима уже был готов схватиться за катану. Поэтому, когда ему удалось выбраться из стен поместья, уже смеркалось. Ни одной полезно потраченной минуты за день – бессмысленная болтовня, упрямство Аомине, уверенный, надменный взгляд с тающей в нем теплотой синевы, засевший в памяти. Шинтаро вошел в чайный дом и тихо прикрыл за собой двери. Коридоры неизменно пустовали. В комнатах чайного дома всегда было людно, поэтому все гейши до единой были заняты развлечением гостей. Он остановился перед главным залом, неосознанно вслушиваясь в голоса и музыку за стеной. Зайти и сделать вид, что ничего не было. Пусть вчера будет тем, что было два дня назад, неделю, месяц, встанет вровень с однотонными буднями, которые он не считал нужным запоминать. - Мидорима-сан? – прозвучало за спиной. Обернувшись, он увидел перед собой Момои. - Где он? Она на секунду растерялась, но быстро взяла себя в руки. Мидорима успел заметить, как умело ее лицо превратилось в маску искреннего непонимания. - О чем вы… - Момои-сан, - с преувеличенной вежливостью в голосе начал он, отмечая, как девушку качнуло назад. Кажется, она поняла, что его вежливость едва ли отличается от угроз. - Хотя бы за то, что ваш окия содержит двух мужчин и более того - выдает их за гейш, я мог бы закрыть это заведение. Но вы ведь понимаете, что конец карьеры для вас и ваших учениц по сравнению с казнью за то, что вы таким образом обманули сына императора, – сущие мелочи. Услужливая улыбка тут же слетела с ее лица. - Я готова все объяснить. - Я предпочитаю слышать информацию из первых рук. Так где он? - Самая последняя комната, - произнесла Момои обреченно. Мидорима поднялся по лестнице, на которую она указала, и направился к нужной комнате, не сводя с двери напряженного взгляда. Внутри поднималось, закипало что-то незнакомое – вернуть бы паршивца за волосы, протащив по улице до самых ворот, и снести голову клинком. Что за обида билась в нем? За унизительный обман? Гораздо унизительнее оказалось то, что фальшивке удалось обмануть его чутье. Он вошел в комнату и закрыл за собой седзи. Парень стоял к нему спиной, подняв руки, и закалывал волосы, но, увидев Мидориму в зеркале, замер. Усмехнулся, медленно обернулся, опустил руки – гребень упал на пол, и волосы рассыпались короткими прядями по щекам и длинными - за спину. Мидорима окинул его быстрым взглядом, еще раз убедившись, что ему не показалось. Легкое хаори, слабо подвязанное поясом, едва держалось на плечах и открывало грудь. - Имей смелость хотя бы представиться, - холодно произнес Мидорима. - Ты меня еще и не помнишь, - парень покачал головой и с горечью рассмеялся. Голос у него был низким, бархатистым и совсем не сочетался с образом, который видел вчера Мидорима в своей молчаливой гейше. - Я спросил твое имя. Парень наклонил голову и долго смотрел в глаза Шинтаро, прищурившись, словно ожидая чего-то. Но не дождался – только усмехнулся и снова горделиво вздернул подбородок. - Такао Казунари, - он криво улыбнулся и сделал издевательский реверанс, - мой будущий император. Мидорима поджал губы. - Ты или слишком глуп, или слишком смел, чтобы так со мной разговаривать. - А что ты мне можешь сделать? – Такао сложил руки на груди. – Откроешь мой секрет? Может, убьешь? – и усмехнулся. – Поверь, мне нечего терять. Я ведь больше не твоя гейша, верно? Поэтому разговаривать я буду как захочу. Его голос оставался спокойным, уверенным, но Мидорима слышал или, может, верил, что слышал, как прятался Такао за напускным ядом. Там и боль, и обида – но что он ему сделал? Он был единственным, чье самолюбие действительно уязвили, да так, как никому еще не удавалось. А он нелепо стоял на месте и выслушивал оскорбления, не зная, какими словами ответить. Мидорима осмотрел комнату, отмечая аккуратно висящие кимоно и разбросанные пуховки с кистями на столике у зеркала, черные пятна туши, въевшиеся в татами, глупые побрякушки да заколки для волос. И почему-то озверел. Сопляк ворвался в его жизнь размалеванной девкой, внушив, будто могло быть что-то помимо холодного расчета – ощущения, интуиция, все то, что в его жизни отметалось без рассмотрения, и исчез, эффектно оставив его в дураках. Мидорима подошел ближе и вздернул подбородок Такао. - Такао-сан, значит… - протянул он, всматриваясь в его глаза. - Для такого, как вы, можно просто Такао, - ответил тот язвительно. - Скажи же мне, Такао, с чьего позволения ты решил, что я больше не твой данна? Глаза Казунари широко распахнулись. Мидорима самодовольно усмехнулся. Душу жгло ядовитым, мстительным – проучить бы, да пожестче, чтобы навсегда запомнил, когда в его присутствии можно было открывать рот. - Неужели наследник императорской династии предпочитает мальчиков? – Такао притворно ужаснулся. – Вот так сюрприз. Мидорима схватился за ворот хаори и толкнул Такао вперед, впечатывая спиной в зеркало. В гневе чувства обострялись, ярче становились запахи, звуки: глухо рассыпались задетые Такао коробочки и гребни для волос, неприметная лампа, что окутывала комнату теплым светом, сейчас жгла сотней свечей, ярче сияла подпаленная гневом синева глаз напротив. И улыбка - шальная, нахальная – «поверь, мне нечего терять». - Теперь только я решаю, когда тебе уходить и когда возвращаться, - холодно произнес Шинтаро, нависнув над Такао. – С того самого момента, как ты перешел под мое покровительство. - Не пытайся меня запугивать, - фыркнул парень. Слабый узел пояса, державший шелковую ткань хаори, сдался, распускаясь, и ткань разъехалась в стороны. Мидорима опустил глаза, скользнув взглядом по молочно-белой коже; одна ладонь уже лежала на груди Такао, удерживая, и сердце под пальцами билось быстро-быстро, подстегивая самолюбие. Он контролировал каждый его вдох - что ему стоило сжать тонкую шею руками? – каждый толчок испуганного сердца. - А ты ведь немногим отличаешься от девчонки. - Мидорима провел другой рукой по ребрам и узкой талии, едва касаясь кончиками пальцев, но этого хватило, чтобы Такао испуганно рванул из его рук. - Ты этого не сделаешь, - сдавленно произнес он, уставившись на Шинтаро широко распахнутыми глазами. – Я ведь только и слышал, какой ты честолюбивый и всепрощающий. Мидорима вновь посмотрел на него и усмехнулся. - Чего ты от меня хочешь? Извинений? – Казунари натянуто улыбнулся, продолжая сбивчиво уговаривать: – Так давай сделаем вид, что ничего этого не было. Я даже на глаза тебе попадаться не буду, вот увидишь. Мидорима наклонился к его лицу вплотную, понижая голос до шепота. - Думаешь, что можешь унизить меня и просто исчезнуть? - Надо же, как тебя задело, - выдохнул Такао удивленно. И это стало его ошибкой. Шинтаро легко приподнял его за плечи и подсек под коленями – Казунари не удержался и упал на футон, куда его толкнули руки Мидоримы. Тот опустился следом, медленно, без суеты, пока Такао отползал дальше, выставив ладонь перед собой. - Не надо этого делать. Мидорима вгляделся в его лицо. Побелевшее от ужаса, даже губы посерели, словно вся кровь хлынула в сердце, пытаясь унять неуемное сердцебиение – Мидорима проверил, огладив пальцами по груди. Такао забылся в своем страхе и грубо откинул его руку в сторону. Шинтаро вскинул тяжелый взгляд - на него в ответ смотрели блестящие от слез глаза, но парень отчаянно пытался спрятать страх за напускным спокойствием. - Пожалуйста, не надо этого делать. Я прошу тебя. Я готов принести извинения, только… Мидорима дернул его на себя, раздвигая бедра одним рывком, и навис сверху, вжимая Такао в футон. Он уже не мог остановиться. Замки его самообладания сорвало волной гнева, выпуская чувства, которые ранее ему не удавалось распробовать. Он слышал голос Такао издалека, сбивчивые мольбы и тихие надрывные просьбы, едва различимое «не надо, не надо», только видел, как дрожали губы. Но он хотел выплеснуть все, что рвалось у него изнутри: злость, раздражение, необъяснимое желание обладать, удержать его при себе, растоптав сочащуюся ядом гордость. Он прижимал Такао к футону своим телом и бездумно гладил раскинутые бедра, жестко сжимал пальцами до розоватых следов. Парень уперся руками в его плечи и толкнул изо всех сил, отползая в угол. - Не надо… Мидорима посмотрел на него и замер. Такао забился испуганным зверьком, обхватив себя руками, и вздрагивал; сползшее с плеч хаори, взмокшие волосы, прилипшие к шее, и глаза - огромные, испуганные. Возвращалось то же чувство, что когда-то вот так же смотрел в широко распахнутые глаза, тянулся к нему, стирая ладонью соленую воду с щеки, не найдя, что сказать, кроме короткого: - Перестань… Уже наблюдал когда-то вот так, со стянувшим грудь болезненным онемением, как Такао хватался за его руки, сгибался, едва ли не утыкаясь носом в его колени, и захлебывался слезами, сбивчиво подвывая. Мидорима хотел, всей душой хотел отстраниться – внутри ныло, обжигающе взрезало когтями, но так и сидел, безмолвно наблюдая, как Такао приподнимается с колен и вслепую прижимается к его губам. Не целуя, лишь желая выразить то, что охватило его до бесконтрольной паники, – и успокаивается, перестает дрожать, чувствуя тепло чужих губ. Такао отстранился и, наспех вытерев лицо рукавом, немного отодвинулся. Долгие минуты они сидели в тишине. Пока Казунари не окинул взглядом комнату и не решился спросить, так и не поднимая глаз: - Что будем делать? Мидорима тоже огляделся, пытаясь понять, о чем все-таки спрашивал Такао. Что делать с дурацкими склянками, рассыпанной на татами пудрой, осколками задетой вазы и зажатым в них стеблем орхидей - или с жизнью их что делать? Как теперь друг друга понимать, хотя бы решиться посмотреть в глаза? - Я никогда не отказываюсь от данных мной слов. - Мидорима поднялся, поправляя кимоно. – Собирай все вещи, я пришлю людей их забрать. - Если ты это делаешь из чувства долга, то не стоит. Ничего из этого не выйдет, - Такао слегка улыбнулся. – Ты не самурай, а я не прекрасная гейша. Можем просто распрощаться, будто никогда не виделись. - Ты будешь жить со мной, - Мидорима поджал губы. - Слушаюсь, мой господин, - Такао склонил голову, и Мидорима направился к выходу. Но у самых дверей услышал тихий издевательский смех. Такие люди, как он, не умеют слушаться. Постепенно присутствие Такао стало привычным, естественным как все, что его окружало. Он вписался в его жизнь, стал ее равноценной частью, будто всегда в ней находился. Мидорима спрашивал себя почему, ведь Такао не был похож на тех, в чьем кругу он вращался, и тем более не обладал тем характером, который Мидорима ценил в людях. Который он мог хотя бы вынести. Но Такао изводил его каждый день, играясь с терпением, проверял на прочность. При гостях и слугах он возвращался в образ покорной молчаливой гейши, послушно выполнял просьбы, в присутствии советников сидел у выхода из комнаты, опустив голову, услужливо улыбался, когда мужчины расходились, очаровывая одним только взглядом. Но оказываясь в стенах комнаты Мидоримы, он становился собой, и напускная вежливость слетала ненужной шелухой. Тогда Шинтаро старался занять себя чем-нибудь, чтобы спастись от этого демона – язвительного, саркастичного, провоцирующего. На каждое его слово Такао реагировал едким замечанием, на каждый предупреждающий взгляд – ухмылкой. И это удивляло. Там, где пасовал даже Аомине, Такао его не боялся. Он говорил, что думал, поступал, как хотел, словно не Мидорима стал хозяином положения, забрав его с собой, а Такао делал ему одолжение, на это согласившись. Это выводило Шинтаро, но не настолько, насколько он ожидал. А еще более удивительным было то, что с Такао было… спокойно. Он ни на секунду не оставлял его в покое, но, появившись в его жизни, занял собой пустоту. Стал первым, кого Мидорима видел утром, и последним - перед сном. Несмотря на то, что все изменилось, он, как и в первый раз, оставался сидеть у его футона. - Ты вообще спать уходишь? – спрашивал тогда Мидорима. - Ухожу, - отвечал Такао, непривычно спокойный, и смотрел своим гипнотическим, пронизывающим взглядом. И Мидорима закрывал глаза, отгоняя от себя ощущения, каждый раз уверенный, что не заснет, и неизменно засыпал, а когда просыпался, то снова видел перед собой знакомое лицо. Со временем отгонять ощущения становилось все сложнее. Территориально они оказались друг к другу ближе, чем на то указывали нормы, но о нормах никому из них не было известно, и границы оба нащупывали вслепую. Мидориме начинало казаться, что грань он уже пересек, и в следующую секунду Такао утянет его на другую сторону. Некоторые темы все еще оставались табу. Например, про поцелуй они не говорили. Про то, что Мидорима, помутившись рассудком, его едва не изнасиловал - тоже. О том, как часто Шинтаро об этом думал, он не говорил даже себе. Но что-то ему подсказывало, что Такао было об этом известно. Сначала тот только присматривался, но, заметив, что Мидорима избегает его прикосновений, отвечая на самое невинное касание нервным взглядом, Такао начал изводить его провокациями. Бездумно гладил пальцами собственные запястья при разговоре, а, сидя у окон в его комнате, закидывал ноги на раму, невысоко, так, чтобы шелковая ткань медленно сползала вниз по светлой коже, и улыбался, зная, что сидящий за бумагами Мидорима жадно скользит взглядом по его ногам вместе с шелком. Такао высоко закалывал волосы и носил одно из многочисленных кимоно, что Мидорима покупал для него, с низко опущенным воротом на спине, открывающим длинную шею, а когда они оставались вдвоем, расхаживал в своих излюбленных, едва запахнутых хаори, что сползали с плеч при каждом движении. Еще более пугающим для Мидоримы оказалось другое. Пугающее своей неожиданностью и необъяснимостью. Ревность. Такао очаровывал всех мужчин, даже не открывая рта, и не только тех, кто приходил в поместье. Он все еще ходил в окия, легко вписываясь в кружок гейш, будто пробыл среди них всю жизнь. Мидорима ходил вместе с ним и каждый раз обещал себе, что больше здесь не появится. Наблюдал, как Такао танцевал для других, гибкий и грациозный под восторженными, полными желания взглядами гостей, и тихо злился, ловя насмешливые полуулыбки Такао. Потом они практически сразу уходили, и все заканчивалось спорами и долгими пререканиями до самого дома. - Почему ты не можешь просто уйти оттуда? – спросил наконец Мидорима, поняв, что просто настаивать бесполезно. - Потому что я перед окия в неоплатном долгу. - Каком еще долгу? Такао посмотрел на него долгим, тяжелым взглядом – его задело? - Я могу расплатиться за тебя. - Это мой долг, - упрямо ответил Такао и продолжил уже тише: – Мои ошибки и мой долг. Но какие ошибки Мидорима спросить не решился. Не был уверен, что хочет услышать ответ. Что готов его услышать. - Я смотрю, ты от него ни на шаг не отходишь. Мидорима пропустил Такао вперед и поравнялся с Аомине. - Ты, кажется, не в свое зеркало смотришь, - холодно ответил Шинтаро и кивнул вперед. Аомине проследил за его взглядом, посмотрел на идущего рядом с Такао Куроко. Парни семенили перед ними в красочных кимоно, собрав волосы и спрятав лица за макияжем так, чтобы никто не догадался, что скрывается под яркой тканью. Прохожие восхищенно провожали их глазами. Мидорима усмехнулся - в кой-то веки в центре внимания оказался не идущий позади сын императора. - Я хотя бы не отрицаю, - отмахнулся Аомине. - Что ты имеешь в виду? Дайки прищурился. Взгляд друга ему не понравился. - Слушай, - устало выдохнул он, - ты выглядишь как кобель заведенный. Носишься с ним как со знатной девственницей, а как отвернется, так жрешь глазами. - Это твоя самая глупая шутка на моей памяти. - Мидорима отвернулся. - Или ты от него не отходишь, потому что запал? – ухмыльнулся Аомине. – Тут уже я не знаю, что хуже. Мидорима задумчиво уставился на распустившийся бело-розовый цветок в волосах Такао. Он чувствовал, что устал. Начинал прокручивать пережеванные, просмотренные до малейших деталей мысли заново, отбрасывал их с отвращением, пытаясь отвлечься. Но мысли неминуемо возвращались к чужими глазами с насмешливыми искорками. В чем-то Аомине был прав - Шинтаро не мог отойти от Такао. Он настолько привык к его присутствию, что, когда Такао уходил, он снова просил его позвать и давал какое-нибудь глупое поручение, чтобы тот находился рядом: перебрать свитки, промыть кисти. Мидорима следил за его руками и злился, догрызая себя изнутри за собственную совершенно нелепую слабость и паранойю, будто видел в глазах парня что-то такое, что говорило ему «он знает, зачем ты его позвал». Вот и сейчас злился на себя за то, что просто не мог оставить парня в поместье одного и отправиться на встречу с сёгуном вместе с Аомине. Знал, как много там будет людей, как много будет вопросов, как часто будет выводить его Такао, не произнеся ни слова. Тот, словно услышав его мысли, обернулся и слегка улыбнулся. - Аомине-кун. Мидорима недоуменно оглянулся – он не заметил, как они остановились. Окинул взглядом повернувшегося к Аомине Куроко. Теперь ему удалось посмотреть на «гейшу» своего друга другими глазами. Действительно, если о мужской природе Такао можно было догадаться, увидев его без макияжа – угловатые черты лица, слегка резковатые скулы, отчего взгляд становился еще острее, – то Куроко с трудом можно было назвать мужчиной. Он, в противовес Такао, был маленьким, по-юношески нежным, с пухлыми губами и огромными глазами цвета расплавленной лазури. Даже его голос был тише и мягче, и уж ему наверняка не приходилось прикидываться немым. А ведь если вдуматься, Такао никогда не звал его по имени. Он его вообще никак не звал. Мидорима терпел когда-то казавшееся оскорбительным «ты», но никогда не слышал ничего иного. Внутри неприятно кольнуло. - Что? – мягко спросил Дайки. Шинтаро удивленно посмотрел на друга – такого голоса у него он еще не слышал. - Мы почти пришли. Мне кажется, вам стоит пойти впереди. - А, конечно. В поместье сёгуна было слишком много народа. Мидорима не любил находиться среди толпы, особенно, если это касалось официальных приемов. Но возвращение сёгуна означало возвращение и родителей Мидоримы, а, значит, отказаться он не мог ни под каким предлогом. Заметив, с кем пришел Мидорима, люди начали задавать ненужные, раздражающие вопросы. Аомине с Куроко сразу исчезли в толпе, оставив его самого разбираться с назойливыми людьми. Мидорима отвечал с неизменной вежливостью, но, слыша короткие смешки Такао, внутренне бушевал, хотя тот по-прежнему ходил рядом с ним, опустив глаза, и с совершенно невозмутимым выражением лица. - Я прикажу тебя выпороть, если ты будешь вести себя таким неподобающим образом перед моими родителями, - пригрозил Мидорима. - Надо же, я и не подозревал, что у тебя имеются такие пристрастия, - ответил Такао тихо. – Ты разбудил мое любопытство. - Боже, - устало выдохнул Мидорима, - у тебя хоть какие-то рамки приличия есть? - Мм... пожалуй, нет. - Я серьезно. - Я тоже, - фыркнул Такао, кинув на Мидориму насмешливый взгляд. Шинтаро медленно выдохнул и встряхнул плечами, отгоняя от себя навязчивые ощущения, скользнувшие чужими горячими пальцами вдоль позвоночника. Родители, сидящие в одной из беседок во дворе поместья, уже ждали его. Взгляд отца был непривычно мягок, мать же смотрела со счастливым удивлением на лице, и, обернувшись, Мидорима понял, что рады они были не ему, а очаровательно покорной гейше рядом с ним. Мидориме вдруг очень захотелось увидеть, как они с Такао смотрелись со стороны. - Здравствуй, Шинтаро, - с улыбкой произнес мужчина и снова посмотрел на Такао. - Здравствуйте, отец, мама. - А кто эта милая девушка рядом с тобой? – женщина расплылась в улыбке. Мидорима усмехнулся про себя. - Это… - он с сомнением посмотрел на Такао, - Казунари-сан. Она, к сожалению, немая. Такао поднял взгляд и скорбно улыбнулся. Мать Мидоримы осмотрела его с ног до головы и, посмотрев в глаза, вдруг прищурилась. - Как интересно, - протянула она. Шинтаро внутренне сжался. Ему на своей шкуре удалось оценить актерские способности Такао, но интеллект матери казался все же значительнее. Но женщина пожала плечами и повернулась к мужу с нежной улыбкой. – Милая девушка, не правда ли? - Совершенно, - согласился тот. – Но вот относительно ее недуга… - Меня все устраивает, - неожиданно перебил Мидорима. – Ты ведь сказал, что это полностью мой выбор. Поэтому он такой, какой есть. Она меня понимает, я ее тоже. Такао уставился на него неверящим взглядом. Но Шинтаро этого даже не заметил: он пытался увидеть среди множества людей знакомую зеленоволосую макушку. - Акаиро разве не с вами? – недоуменно спросил он и нахмурился, заметив, как переглянулись родители. Мужчина указал ему на скамью рядом с собой, и Мидорима молча подчинился. - Об этом мы тоже хотели с тобой поговорить, - издалека начал он. – Мы решили выдать твою сестру замуж. - Ей же только пятнадцать… - За Акаши-сан. Мидорима хотел что-то сказать, но только устало вздохнул. Тема женитьбы для их семьи в последнее время была необычайно острой, а вкупе с невозможностью оспорить решение родителей – табу. - Ты ведь понимаешь, что наилучшего варианта для нее не найти, - ласково сказала мать. - Здесь я не готов согласиться. - Мидорима посмотрел на хмурое лицо отца. – Я всего лишь предлагаю организовать церемонию, как только стабилизируется ситуация на юге. - Много времени не потребуется, - заверил Мидорима-старший. – Но эти вопросы мы обсудим по возвращении домой. - Сейчас я могу идти? Мужчина украдкой взглянул на стоящую за беседкой гейшу и кивнул сыну. Мидорима торопливо направился прочь, оглянувшись лишь на секунду. Поймав его взгляд, Такао тут же засеменил рядом. - Что случилось? – осторожно спросил он, едва поспевая за широким шагом Мидоримы. – На тебе лица нет. - Родители хотят выдать мою младшую сестру за сёгуна, - напряженно ответил Шинтаро, оглядываясь по сторонам. - И чем плоха кандидатура? Думаешь, теперь все принцесски страны возжелают ей глаза выколоть? Мидорима усмехнулся. Чем плоха кандидатура? Шинтаро был знаком с Акаши с самого детства и до некоторого времени даже придерживался мнения родителей, что достойнее примера для подражания не найти, пусть они и были одного возраста. Поэтому он всегда держался рядом с ним, понимая с полуслова и мгновенно узнавая настроение по взгляду, старался закрывать глаза на все странности и изменения в характере. Они вместе взрослели, но с годами пути расходились: Мидорима перенимал ценности императорской династии, тогда как Акаши темнел душой вместе с растущей в нем жаждой власти. К двадцати годам, уже имея некоторые достижения в военной службе, он стал правой рукой сёгуна, который вскоре неожиданно для всех помутился рассудком и через некоторое время скончался. Акаши по единому решению совета встал на его место, разделив истинную причину смерти сёгуна вместе с Мидоримой. Тому не нужно было ничего знать, он прочел правду в разноцветных глазах бывшего друга и окончательно пресек любое общение, выходящее за рамки официального. Поэтому, увидев свою младшую сестру рядом с Акаши, всерьез занервничал. Границы, проложенные с таким трудом, трещали по швам. - Акаи-тян. Девушка, стоящая около пруда рядом с Акаши, обернулась, и ее лицо засияло счастливой улыбкой. Хрупкая и совсем еще юная, с нежным округлым лицом в обрамлении вьющихся волос изумрудного оттенка, которые она никогда не закалывала, позволяя спускаться по светлой ткани простого кимоно. Если бы он впервые встретил ее на улице, то наверняка спутал бы с дочерью местных крестьян. За это Шинтаро и любил ее – за ее простоту и открытость: ей не нужно было прятаться за дорогими нарядами и глупой натянутой улыбкой. Ее эмоции были настолько искренними, что Мидорима впитывал каждый ее восторженный взгляд, счастливый смех, звенящий в тихих коридорах поместья, и отчасти завидовал. Она оставалась уважительной к родителям и порядкам семьи, сохранив внутреннюю свободу и честность, чего Мидорима никогда не мог себе позволить. Как и проявление эмоций, но Акаиро всегда знала, насколько брат к ней привязан. Ей было легко читать людей, поэтому Мидорима недоумевал, как она до сих не разглядела черноты Акаши. - Шин-тян! – воскликнула девушка, повиснув у него на руке. Мидорима коротко улыбнулся и вперился в глаза Акаши холодным взглядом. - О, Мидорима-кун, - произнес тот с легкой улыбкой. - Добрый день, - Шинтаро слегка склонил голову. - А кто эта симпатичная девушка? – спросила Акаиро, восхищенно осматривая Такао, и, отцепившись от брата, схватила его руки и сжала в своих. – Как тебя зовут? - Казунари-сан, - ответил Мидорима, усмехнувшись при виде удивленного лица парня. - Ты такая красивая, Казунари-сан! – ворковала девушка. - Действительно, красивая, - задумчиво протянул Акаши и скользнул по телу Такао заинтересованным взглядом. Мидорима сцепил зубы. - Я могу лишить вас общества моей сестры на некоторое время? – напряженно выдавил он. - Если только мы поменяемся дамами, - предложил Акаши. Стереть бы ухмылку с его лица, рассеяно думал Мидорима. - Хорошо. Мидорима посмотрел в лицо Такао, но тот смотрел в сторону. И почему он ждал, что заметит хотя бы малейший знак протеста? Тогда он бы ни за что не согласился. Выкинув глупые мысли из головы, Шинтаро повел сестру вдоль пруда к скамейке под раскинувшимися над водой ветвями клена. - Эй, - осторожно позвала Акаиро, долгие минуты молчания всматриваясь в напряженное лицо брата. Парень сверлил взглядом стоящих неподалеку Такао и Акаши, который явно задавал первому вопросы, – Казунари кивал или мотал головой, продолжая вежливо улыбаться. - Шин-тян? – Девушка осторожно коснулась плеча брата, и он наконец обернулся. – Вы давно знакомы с Казунари-сан? - Около двух недель. - Кажется, она тебе очень нравится, - сказала она с теплотой. - И ты туда же, - фыркнул Шинтаро. – Я здесь, чтобы о твоем замужестве поговорить, а не мою личную жизнь обсуждать. - Ты против? - Ты только скажи мне, это твой выбор или настояние родителей? Девушка сидела, опустив голову и перебирая носком сланца пыльные камешки. - Сначала это были родители… Мидорима тяжело вздохнул. - Акаи-тян… - Послушай меня, - перебила Акаиро, дернув Мидориму за рукав. - Это только поначалу было так. Но когда я познакомилась с ним лично, я поняла, что он достойный человек. - Ты его не знаешь, - произнес Шинтаро сквозь зубы. - Знаю. - Она снова опустила голову и слегка улыбнулась. – У нас всех есть свои темные стороны. И нет идеальных людей. Все предают, обманывают, скрываются. Мидорима посмотрел вперед. Акаши что-то говорил, долго, медленно, вдумчиво, как он умеет, отрезая любые возможности возразить. И так неожиданно схватил Такао за руку, что скамья, на которую опирался Мидорима, заскрипела в его ладонях. Дальше все становилось еще удивительнее: Казунари расплылся в нелепой улыбке и принялся лепетать, едва ли скрывая свою фальшивую немоту. - Как нет абсолютно темных людей, у каждого свой неповторимый цвет. Тот цвет, что нужен мне, я увидела в Акаши-сама. Она была права. Все предают, обманывают, скрываются. Акаши забирал у него все, чем он дорожил в жизни и чего хотел добиться: уважение родителей, признание совета, свободу выбора. Он забирал и разрушал, как хотел забрать его сестру, задушить своей чернотой ее сияющую чистоту, превратив в собственную марионетку. И самое отвратительное - то, что он нашел для себя вновь, Акаши уже не пришлось забирать – Такао, кажется, сам рвался к нему. Мидорима сцепил зубы. Лживая тварь. Он впустил в дом змею, не заметив, что та оказалась обычной гадюкой. Шинтаро со странным ликованием чувствовал, как внутри поднимается горячая мстительная волна, пропитывая каждую клетку, вытаскивая из осточертевшего оцепенения. Все это время его не покидало ощущение, что он настоящий уснул, оставив вместо себя то, что никак не могло быть им. Слабое, привязчивое существо, забывшее о том, что важнее чувств и глупых иллюзий – реальность, в которой, как оказалось, Такао с особой изощренностью, да так, что Шинтаро и не заметил, вытирал об него ноги. - Шин-тян? – неуверенно позвала Акаиро, увидев, что брат поднялся. Но он ее уже не слышал. Он шел вперед медленно, чувствуя, как каждый шаг отзывается тяжелой волной по дрожащим рукам и бьет прямо в голову. Он уже ничего не понимал и мало что видел – только четкие, словно вырезанные из бумаги, фигуры, сплетенные пальцы. В голове шумело роем неразборчивых мыслей, и Мидорима отключил сознание, оставив для себя чистейшую ярость, что колотила изнутри. С ней разум становился яснее, больше никаких рамок и ограничений. - Казунари-сан? – с ледяной вежливостью произнес Мидорима, останавливаясь рядом с парочкой ближе, чем мог позволить. Хотя эти двое тоже не особо заботились о приличиях, надо же, как прилипли друг к другу, усмехался Шинтаро про себя. Поэтому, когда он навис над ними, обоим пришлось поднять голову. - Занятная у вас спутница, - хмыкнул Акаши, выпуская ладонь Такао. Тот вскинул на Мидориму непонимающий взгляд. - Сам иногда поражаюсь, - Шинтаро усмехнулся и продолжил, не отрывая от Такао холодного взгляда: - Может, хотите оставить ее себе? Казунари уставился на него широко раскрытыми глазами – сияющая лазурь потемнела. Неужели больно? Мидорима горько усмехнулся. Лжешь ведь. Лживым тварям больно не бывает. Таким, как ты, топтаться бы на чужом горле и любоваться, как другой задыхается. - Кому, как не вам, знать, что все, что принадлежит мне, можно считать вашим, - процедил Мидорима, повернувшись к Акаши. Тот лишь хмыкнул и улыбнулся. - Мы возвращаемся. - Не волнуйтесь, - заверил Акаши, - о вашей сестре я… позабочусь. Впервые за всю жизнь у Мидоримы вспыхнуло желание уничтожать. - Ты совсем рассудок потерял?.. Произнес Такао уже в поместье, когда с подачи жесткой руки Мидоримы влетел в комнату и едва не упал, запутавшись в узких полах кимоно. Парень вошел следом и, рывком закрыв за собой седзи, замер. Глаза, опасно прищурившись, неотрывно следили за каждым движением Казунари, и Мидорима заводился еще больше. - Ненормальный… - проворчал Такао и, сев у чана с водой, принялся стирать краску с лица. Он даже вел себя как хозяин в комнате Мидоримы. Передвигался, где хотел, касался любой вещи, заставив его забыть, по чьим на самом деле правилам они жили здесь. Такао умудрился заполонить не только его сознание, но и его пространство – все было о Такао. Даже запах в его комнате стал запахом Такао – ароматом цветов, почти не ощутимым, дурманящим; такие цветы заманивали и душили. Мидорима оттянул ворот кимоно и судорожно вдохнул - в голову ударило жаркой волной. - Ты вел себя как капризный ребенок. - Тогда как твое поведение более подходило шлюхе. Такао замер и повернул голову, прищурившись, словно не расслышал. - Что ты сказал? – опасно протянул он. - Или я чего-то о тебе не знал? – Мидорима криво улыбнулся. Такао долго сверлил его взглядом и, остервенело бросив ткань в таз, расплескав воду, поднялся. - Знаешь, что? – раздраженно начал он, медленно приближаясь к Мидориме. – А ведь мы с тобой ровесники. Но именно ты ведешь себя как мальчишка, которому пригрозили отнять игрушку. Не мое, значит ничье и можно ломать, да? – Он приблизился вплотную, вскинув голову, чтобы посмотреть в глаза, и ехидно ухмыльнулся. – Или так воспитывают всех выродков императора? Шинтаро схватил его за подбородок и вздернул. Взгляд Такао не изменился, только ярче разгорелись угли ярости под синевой. Мидорима вздрогнул – словно когтями по сердцу. - Следи за языком. - Это тебе нужно следить за собой. - Такао выбил его руку. – Свою глупую ревность одолеть не смог. - Ты разговаривал с ним, – Мидорима повысил голос. Тогда Такао закричал еще громче: - Да я ради тебя это сделал, идиот! Он мне чуть запястье не вывернул! Конечно я не мог смолчать! – он фыркнул. – И я еще твою ревнивую задницу защищать полез, упрашивать его… - Под крылышко запросился? – выплюнул Шинтаро с омерзением. - А ты бы и рад меня вернуть, да? Приручил и выкинул, это ты умеешь лучше всех! – произнес Такао с горечью. - Не нравится – проваливай. - Ах, вот оно что! – Такао медленно отступал назад, с улыбкой наблюдая, как парень идет за ним следом, не желая сокращать расстояние. – Ты же меня хочешь! Бедный, - с фальшивым сочувствием произнес он, - совсем запутался, да? - Ты нарываешься на неприятности. Казунари уперся спиной в стену - пути отхода оказались отрезаны широкими плечами Мидоримы. - Думаешь, не вижу, как ты на меня смотришь? С самого первого дня меня хочешь, - брюнет засмеялся. - Я ведь до сих пор не понимаю, почему ты тогда остановился. Мидорима молчал, вперившись тяжелым взглядом. - Ну так давай! – произнес Такао срывающимся голосом и, с силой дернув оби, размотал и скинул на пол. Полы кимоно разъехались в стороны, и Мидорима не удержался, прошелся взглядом по прозрачной рубашке, темно-розовым соскам под светлой тканью – грудь Такао вздымалась, словно бы ему тоже было трудно дышать. Мидорима облизнул пересохшие губы, он изнывал от жары, от испепеляющего взгляда Такао, от собственной ярости, вьющейся внутри пылающим шаром, от того, какими яркими, жгучими, близкими оказались чужие эмоции. Такао наклонил голову. - А может, это мне стоит тебя трахнуть, а, сын императора? – спросил он язвительно и провел пальцем по шее и вниз по темно-коричневой ткани кимоно. - Порвать тебя и вернуть родителям, как испорченную невесту? Шинтаро тихо рыкнул и сгреб Такао в охапку, тесно вжимая в стену собственным телом. Казунари среагировал мгновенно, рванул из его рук и кинулся вперед, мелко подцепив зубами чужие губы – Мидорима инстинктивно дернулся и зашипел, только сильнее сжимая парня в объятиях. Он никогда не чувствовал вкуса власти, как сейчас: вкуса собственной крови на губах, чужого страха на грани панического отчаяния, что пропитывало каждое движение. Такао тяжело дышал, мелко вздрагивая в его руках, и вдруг посмотрел в глаза Мидоримы. В них было больше того, что тот мог почувствовать. Злость, обида, отчаяние слились с ядовитой похотью и желанием, превращаясь в горячее опасное зелье. Мидорима неосознанно ослабил хватку, и Такао вытащил руки и, запустив обе ладони в его волосы, с силой дернул на себя. Влажно прошелся языком по губам, слизывая кровь, обжигая горячим дыханием, и Мидорима тесно обвился руками вокруг тонкой талии и впился в его губы животным поцелуем. Они целовались жарко, отчаянно, задыхаясь. Такао едва слышно постанывал, позволяя Мидориме жадно исследовать его рот языком, срываться на короткие колючие укусы, не зная, как избавиться от всего, что рвалось изнутри. Шинтаро резко схватился за ворот нижней рубашки и рванул – ткань поддалась с треском. Мидорима вздрогнул - так трещали по швам последние границы его терпения. Он развернул парня и вжал в стену, сдернув кимоно с плеч. Ткань повисла на локтях – Такао вслепую цеплялся за стену, пытаясь удержаться. Следом полетел гребень, и волосы рассыпались по молочной коже. Мидорима собрал черные пряди в кулак и потянул, скользнув губами по соблазнительной линии плеч. Такао откинулся на его плечо, прерывисто выдохнув сквозь приоткрытые губы. - Не смей даже смотреть в чужую сторону, - жестко сказал Шинтаро, прижимаясь губами к шее. - Ты не мой хозяин, - Такао рассмеялся, и кожа под губами Мидоримы задрожала. Тогда он вцепился в нее зубами, пока не услышал болезненное шипение. - Ошибаешься. Ему хотелось сломать его, разорвать, отдав все разрушительные чувства, которые поселил в нем сам Такао, вернув с колючими поцелуями на плечах, шее, требовательными руками под разорванной тканью. Такао тянулся за его прикосновениями, чувствуя, как тесно и горячо касались руки Мидоримы, царапая и оглаживая кожу на груди, и вжимался задом в напрягшийся член под плотной тканью кимоно, срывая с губ Шинтаро судорожный вздох. Такао схватил его руку и прошелся по пальцам языком, прихватывая губами и медленно вбирая в рот. Мидориму захлестнуло жаром, тяжело оседая внизу живота. Он вжался носом в чужой затылок, не в силах смотреть, как соблазнительно скользят пухлые губы по его пальцам, дернул пояс своего кимоно и, задрав тяжелый подол кимоно Такао, тесно проехался членом между ягодиц парня, больше всего желая избавиться от невыносимого жара. Казунари запрокинул голову и ошеломленно выдохнул, выпуская пальцы, и Мидорима, влажно скользнув кончиками пальцев по расщелине, неловко протолкнул их внутрь, раздвигая неподатливые мышцы. Такао болезненно сжался, забивая рот собственным рукавом, и облокотился на стену, призывно выставив зад. Мидорима пытался одолеть бешеную горячку, что накрывала его сознание каждый раз, как Такао болезненно выдыхал и насаживался на пальцы, сжимаясь еще теснее, но не мог удержаться - хотелось оказаться еще ближе, заполнить его собой, чтобы никогда, никто не мог отнять того, кто по праву принадлежал ему. И Мидорима был готов пойти на все, чтобы это доказать, с болью и ненавистью, ревностью и непреодолимой тягой. Он взял Такао за талию, прогибая еще ниже, и толкнулся в его зад одним коротким резким рывком, замирая. Такао надрывно застонал, заглушенный слоями ткани, и, схватив ладонь Шинтаро, положил на свой живот. Мидорима чувствовал, как горячо сжимался Такао вокруг его члена, впуская в себя, как поджимался его живот от коротких толчков, как дрожала ладонь поверх его руки, отчаянно хватаясь за пальцы Шинтаро. Он выскользнул и толкнулся вперед, плавно, до конца, потеряв свой выдох в громком стоне Такао. Парень вскинул руки, беспомощно соскальзывая пальцами по деревянным панелям. «Я никогда не сделаю тебе больно». Глаза Мидоримы широко распахнулись. Слова пролетели в сознании знакомым голосом. Но Такао молчал, опустив голову и крупно вздрагивая. - Такао… - неуверенно позвал Шинтаро. Парень обернулся, взмокший, с припухшими от укусов губами, потерянным взглядом. Мидорима потянулся и поцеловал его, начиная двигаться сильными глубокими толчками, одновременно с тем, как лежащая на животе рука соскользнула вниз и сомкнулась вокруг члена. Такао что-то промычал в его губы, но Мидорима не желал отпускать, выпивая стоны жадными поцелуями. Тогда парень отстранился, замерев у лица Шинтаро с закрытыми глаза. Принялся что-то говорить, быстро-быстро, на неизвестном Мидориме диалекте. Шинтаро не понимал, что он говорит, но от шелестящего шепота ныло внутри. Он спустился горячими поцелуями по шее, по обнаженным плечам, языком вдоль верхних позвонков, ошеломленный внезапным желанием не ломать, утопив Такао в собственной злости, а наоборот – оглушить его удовольствием, пронизывающей нежностью, чтобы видеть, как он теряется в ощущениях, срывается на чувственные стоны, пытаясь насадиться глубже. Он дрожал в объятиях Мидоримы, напуганный не меньше него тем, что буквально наполнило воздух, отзываясь дрожью по коже. Что-то, что разбивалось о стены разрядами молнии, а теперь утихло, оставшись в воздухе тонкими электрическими импульсами. Что-то большое, необратимое, накрывающее гигантской волной, и лишь одна секунда, чтобы остановиться и задержать дыхание. Но Такао видел в глазах Шинтаро то, что чувствовал сам, – слишком поздно. Если ему суждено сделать последний вдох, то пусть он станет выдохом Мидоримы.

Хаори – нечто вроде жакета, длиной до бедра, с широкими рукавами. Оби – широкий пояс. Акаиро – пер. «красный цвет». Я не нашла никакой информации о младшей сестре Мидоримы, поэтому разрешила себе некоторую вольность. Красный цвет (акаиро) противоположен зеленому (мидорииро) в цветовом спектре, поэтому логика, я думаю, понятна.