Горечь цветущей вишни

В тот день его одолевали предчувствия. Неконкретные, туманные образы, они всплывали в сознании мутными картинками и рассыпались с шипением. Мидорима разражался и не находил себе места. Появление Такао в жизни перевернуло все вверх дном, и внутренний мир отразился как в зеркале. Изнанкой холодной отстраненности стали чувствительность и интуиция. И как всякий, кто столкнулся с неизвестным, Мидорима смотрел в свое зеркало и не понимал. Чувствовал – но что? Виновника его беспокойных метаний не было рядом. Последнее время они будто поменялись местами: Такао часто отсутствовал, приходил поздно, а находясь рядом, затихал, словно обдумывал что-то. Тишина была настолько оглушающей, что Мидорима еще больше терялся. Ему в руки дали сильное оружие – эмоции – но он не знал, как с ним обращаться. В следующий раз, когда они увиделись, Шинтаро едва не вздохнул от облегчения – Такао влетел в комнату, будто гонимый ветром. Растрепанный, раскрасневшийся, с блестящими глазами. Мидорима, не задумываясь, шагнул навстречу и протянул руки. - Останови его, - выпалил Казунари, вцепившись в рукава чужого кимоно. – Прошу тебя. - В чем дело? Такао молчал, только смотрел в ответ огромными испуганными глазами. Мидорима встряхнул его за плечи. - Да что с тобой? - Твой друг, Аомине… - Мидорима настороженно прищурился, ожидая продолжения. Но Такао вдруг обреченно покачал головой и, схватив за руки, повел Шинтаро за собой. Они миновали коридоры поместья до главных дверей, Такао подвел Мидориму к окну, а сам встал за плечом. - Пожалуйста, скажи мне, что ты остановишь его. Шинтаро едва ли разобрал его голос, потому что внимание было приковано к тому, что происходило во дворе перед поместьем. Аомине и Кагами стояли, выставив друг против друга оружие. - Оставайся здесь, - развернувшись, произнес Мидорима. Такао непонимающе смотрел в ответ. – Не вздумай идти за мной. Шинтаро вышел из дверей, едва расслышав брошенное в спину «ты ведь остановишь его?». Но вопрос прозвучал так тихо и неразборчиво, будто Такао и сам не был уверен, стоило ли спрашивать. А Мидорима не мог бы ответить. Ситуация выходила из-под контроля, и если раньше он бы посчитал излишним влезать, то теперь, когда влезть необходимо, она казалась и вовсе неразрешимой. - Аомине, - холодно позвал Мидорима, прекрасно зная, как его голос обычно действовал на окружающих. – Прекрати это. Дайки вскинул голову, опасно прищурившись. Шинтаро не узнавал свое окружение – все катилось к чертям. Острый на язык, но совершенно беззлобный Аомине сейчас смотрел как пойманный в капкан пес, взбешенный и доведенный до предела. Кагами, который, казалось, не меньше хотел броситься на него с катаной. Всегда спокойный и молчаливый Куроко смотрел на обоих с отчаянием, но подойти ближе ему не давали слуги Аомине. Увидев Мидориму, он уставился умоляющим взглядом - Шинтаро внутренне вздрогнул, – взглядом Такао. - Прекратить что? – спокойно спросил Аомине в ответ. Глаза выдавали. – Ты ведь знал. - Это никому не нужно, не делай глупостей. - Это тебе не нужно, потому что тебе плевать, - Аомине усмехнулся. - Ты ведь знал, но ничего мне не сказал. - Я не мог, - коротко ответил Мидорима. - Почему тогда я не могу пойти и рассказать императору правду о твоей немой гейше? От ядовитой улыбки друга у Шинтаро закрутило в груди. - Ты не посмеешь. - Он понял, что таким путем ничего не добьется, и попробовал по-другому. – Подумай о Куроко. Тецуя поджал губы и вперился упрямым взглядом в Аомине. «Мне бы твою уверенность», - думал Мидорима, чувствуя, что проигрывает. Шаткое, шаткое положение. Фигуры не в его пользу и доска пошла трещинами. Лицо Аомине потемнело. - Он забрал то, что принадлежит мне. - Куроко тебе не принадлежит! – прорычал Кагами. Дайки поднял катану, едва не ткнув острым концом в чужой нос. - Я вырву твой язык, если потребуется. - А я тебя остановлю, если потребуется, - вмешался Мидорима, делая короткий шаг вперед. - «Ты не посмеешь», - Дайки вернул оброненные другом слова и улыбнулся. – Ты ведь не можешь вмешаться. Я бросил ему вызов перед лицом императора, именно поэтому мы здесь. Неужели ты готов опорочить честь семьи ради своей потаскухи? – Аомине прищурился, заметив мелькнувший холодок в зеленых глазах. – Это ведь он попросил тебя, верно? Мидорима промолчал. - Если ты и осмелишься… - Дайки пожал плечами, - то я вместе с тобой посмотрю, как полетит его голова по лестнице императорского поместья, когда правда всплывет. - Аомине-кун… - тихо отозвался Куроко в пустоту. Аомине отрезал пути отхода, и те со свистом оборванных веревок хлестали в душу Мидоримы. Он сжимал руки в кулаки, чтобы не вцепиться в ткань кимоно над солнечным сплетением, где жгло и выстреливало искрами с каждым словом Дайки. - Ты думаешь, что что-то изменилось. Что ты изменился. - Аомине слегка покачал головой. – Ты все еще пленник. И навсегда им останешься. Мидориму качнуло назад. Весеннее солнце стало неожиданно жарким, иначе почему бы стало так ядовито душно? Он попытался вдохнуть, но воздух застрял в иссохшей глотке и просыпался словно песок. Кого он пытался обмануть? Уверенный, что теперь может быть по-другому, что он сам может по-другому, что жизнь - это не результат подчинения, а череда осознанных решений. Чем он думал, когда верил, что однажды поступит так, как от него не ждут? Его реальность все еще картонная, и он задыхается под слоями бумаги с написанными на ней чужими словами. - Не посмеешь, - напомнил Аомине. Неужели чувствовал грань, на которой стоял Шинтаро? И чем дольше стоял, тем больнее она впивалась леской. Оттолкнись и сделай шаг вперед – чего стоит честь семьи против ужаса в любимых глазах? Солнце вздохнуло и, с горечью пролившись последними каплями света, скрылось за облаками. Мидорима шагал по потемневшим каменными плитам под холодящий душу скрежет металла и тревожный голос Куроко. Проиграл. Тело прошибало сигналами к самоспасению: зажмуриться, заткнуть уши, идти быстрее. Кого он пытался обмануть? Очнулся уже за дверями поместья, сослепу всматриваясь в стертый полумраком зал. Густая темно-серая муть утерянного за облаками света повисла на окнах и растеклась по полу. - Такао, - чуть удивленно выдохнул Мидорима, совершенно забыв, что оставил его здесь. Что оставил его за своей спиной, поверив, что сможет защитить, на сей раз сможет. Полумрак вздрогнул и расступился, обтекая тело Такао. Парень стоял, прислонившись к стене у окна и закрыв глаза, и не двигался. Шинтаро даже на секунду показалось, словно время остановилось. - Я думал, с тобой все ужасы моей жизни кончатся, - все еще не двигаясь, произнес он. Его губы едва шевелились, словно шепот лился с нависающих стен. - А все стало еще хуже. Лучше бы ты вообще не появлялся. И он открыл глаза. В Шинтаро будто вонзали кинжал, медленно раздирая плоть холодной сталью, так медленно, как открывались глаза Такао. Водная гладь, пустившая по коже теплых солнечных зайчиков, теперь заледенела в зеркало. Мидорима видел себя в его отражении. Прижал ладонь к губам – затошнило. Он не мог быть этим чудовищем. «Лучше бы ты не появлялся». Лучше бы ты никогда не смотрел на меня так. - Такао… Слова застряли, так и не родившись. Что он хотел сказать? «Я хочу тебя защитить»? Или «Я не имею права остановить Аомине»?. Такао, которому никогда не было важно, на что он имел права, а на что нет. Такао, который поступал, как чувствовал, говорил, что считал нужным, оценивал людей по поступкам, а не по навязанным правилам. Какое дело вольной птице до пленника? Такао легко оттолкнулся от стены и бесшумно прошел мимо Мидоримы до двери; та захлопнулась за ним с тихим щелчком. Немой полумрак обнял за плечи, тяжелея. Не хочется двигаться, еще меньше хочется говорить. Стой и растворяйся в воздухе по частицам, забывай тело, теряй память и голос. Так вот как оно было… - Совсем как в детстве, - с грустью вздохнула Акаиро, едва ощутимо прижимаясь к плечу брата. Они вдвоем стояли у окон, ведущих в сад. По ту сторону дождь стеной обрушился на деревья, сбивая опадающие цветы вишни в размазанную по земле грязевую жижу. Акаиро было больно смотреть, как весеннюю красоту убивают чернотой, еще больнее – смотреть на брата, который бездумно уставился в мутную гладь стекла. - Ты тогда тоже не разговаривал. - Я разговаривал, - впервые за день Мидорима подал голос, - просто не хотел. Это разные вещи. - А сейчас чем лучше? Шинтаро поджал губы. - Я всего лишь хочу поговорить, Шин-тян, - Акаиро осторожно коснулась его ладони. - Как он вообще тебя отпустил? - спросил Мидорима, с легкой неприязнью выделив «он». Девушка тихо засмеялась: - Я не пленница, я его жена. Мидорима повернул голову и посмотрел на нее. Как ей удавалось? Почему, будучи пленниками, скованным оставался только он? Если бы он не любил Акаиро так сильно, то в эту секунду наверняка бы возненавидел. - Родители попросили прийти. Сказали, что ты не в себе. - И чем же их бывший покорный сын отличается от нынешнего покорного сына? – холодно спросил Шинтаро, не скрывая ядовитых интонаций. - Прекрати, - тут же оборвала Акаиро. Мидорима посмотрел в ее серьезные глаза и пристыженно отвернулся. – Ты почти не выходишь из комнаты, а если выходишь, то слоняешься как приведение, мало разговариваешь, и это только то, что видят родители. - Она понизила голос: – Я же вижу гораздо больше. - Чего ты от меня хочешь? - И Такао-кун никто не может найти... - Девушка не услышала вопроса или сделала вид, что не услышала, потому что знала, что Шинтаро не тот, с кем был смысл спорить. – Его нигде нет. Мидорима знал, что его нигде нет. Вместе с ним исчез и Куроко. Это было известно Мидориме, потому что он сам послал людей выяснить, где они. И даже опустился до того, чтобы связаться с Кисе, пусть и посредством письма, несмотря на то, что это было большим испытанием для него. Общества владельца всех развлекательных заведений – из тех, что были официальными, - в городе он старался избегать - уж больно болтливым и шумным был Рёта. Но даже тот ответил, что не знает о местоположении своих учеников. Вестей от Такао не было неделю. Что с этим делать, Мидорима не знал, а задумываться не решался. Что-то подсказывало, что любой из вариантов лишь сузит подступающие границы безысходности. - Я возвращаюсь, - сказала Акаиро и взяла в руки приставленный к подоконнику зонт. – Я не в силах помочь тому, кто не хочет моей помощи. Мидорима молча проводил ее до дверей в сад, оставшись на пороге до тех пор, пока темно-красный зонт не исчез за деревьями. «Ты только знай, что я хочу тебе помочь. Тебе нужно лишь открыться мне», - сказала она перед уходом. Он не хотел открываться. Наоборот – заколотить гвоздями, обложить бетоном и выключить свет. Когда-то он не любил темноту, а теперь обходился без света, находя нужный путь на ощупь, запомнил темные повороты коридоров, сонный шепот рисовой бумаги в тишине. Потому что при включенном свете натыкался взглядом на места, где сидел Такао, лежал Такао, где он просто дышал. Сознание проецировало то, чего недоставало в реальности, и Шинтаро тут же разворачивался и уходил обратно в темноту. Служанки оставляли освещенными коридоры по приказу императора, но запретить Шинтаро выключать свет в своей комнате не мог никто. Мидорима подошел к окну, которое выводило во двор перед поместьем. Подходил каждый день, снова и снова осматривая пустую площадку перед воротами, будто так мог придумать еще один вариант, как можно было бы все избежать. Что-то изменилось. Раньше на ней не было людей. Шинтаро быстрым шагом вышел из комнаты, понесся по коридорам, одергивая себя, чтобы не перейти на бег. Распахнул главные двери – дождь озлобленно зашипел в ответ, отпугивая привыкшее к тишине сознание. Мидорима вылетел из поместья, наплевав на зонт, пересек двор широкими шагами. Облака обрушились на него потоками воды, пропитывая одежду, ныряя за шиворот к теплой спине. Тело горело, очнувшись от спячки, стремилось вперед, поэтому он встряхнулся, но темп не сбавил, подлетел к сидящей у ворот фигуре. - И давно ты здесь? – спросил Мидорима, присев на корточки. Говорить пришлось громче, чем мог позволить льющийся дождь. Куроко оторвал голову от прижатых к груди колен и уставился на Шинтаро. Вымокший до нитки, с побелевшими губами и разбитой скулой – ранка не затягивалась и растекалась по лицу мутными разводами вместе с водой. Больше Шинтаро поразили его глаза: лазурь не растеряла своей силы, лилась светом так ярко, что он отвел взгляд. Пока кто-то боролся за свою жизнь, он прятался. - Вставай, пойдем, - сказал он. Куроко молча встал и поплелся за ним в поместье. Шинтаро пропустил его в комнату и следом закрыл двери. Зажег лампы и, заметив, что Куроко нелепо остановился посреди комнаты, неопределенно махнул рукой. Вышел из комнаты, а вернулся уже с чаном с водой, перекинутой через глиняный бок тканью и пиалой с саке. Тецуя заинтересованно следил за его движениями, как Мидорима садится перед ним, осторожно расставляет сосуды, замачивает тряпку в воде. Когда он двумя пальцами приподнял подбородок Куроко, тот не сопротивлялся, закрыл глаза и позволил чужим рукам вытирать свое лицо. Шинтаро усмехнулся: настолько знакомой оказалась ситуация. - Извините, я не знал, куда мне еще пойти, - спокойно сказал Куроко. - Забудь, - ответил Шинтаро. – Это Аомине тебя так? Куроко вздрогнул, когда смоченная в саке ткань прошлась по скуле. - Да. - Это переходит все границы. - Вернее, это я его, - признался Тецуя. – Я долго терпел, но в последний момент не выдержал. - Хочешь сказать, ты кинулся на него с кулаками? – Мидорима фыркнул. - А вы думаете, я не могу? – Куроко открыл глаза и серьезно посмотрел в ответ. – Не держите меня за женщину. Я мужчина и могу за себя постоять. Может, в подобном отношении к Такао и была ваша ошибка. Такао. Никто, кроме Мидоримы, не называл это имя, по крайней мере, так казалось самому Шинтаро. В груди тоскливо заныло - загнанный беспомощностью в спячку зверек снова проснулся, принимаясь уныло слоняться в пустоте в поисках выхода. Осточертевшая круговерть гнала обратно из комнаты, но Шинтаро остался сидеть на месте. Приподнял очки и устало растер глаза пальцами. Черт с ним, с Куроко, пусть смотрит. И где он только силы брал, когда Такао не было рядом? Сейчас уже не жизнь, а ожидание, когда тело подаст последний сигнал. - Что с Кагами? – спросил Мидорима, подняв голову. Куроко молча смотрел в ответ. - Я думал, вы мне скажете. Шинтаро удивленно вскинул брови. - Я почти не спал в тот день, - пояснил Тецуя, - и от волнения упал в обморок. Аомине-кун все эти дни не выпускал меня из дома, а про Кагами-кун сказал… Парень опустил глаза. Мидориме показалось, что сейчас Куроко разорвет, и куда деться от его слез он и представить не мог. Ожидание оказалось устрашающим. Потому что иначе следом бы развалилась выдержка самого Мидоримы. Но Куроко вдруг вскинул голову и совершенно спокойно продолжил: - Сказал, что он мертв. Крови было много, я видел. Много. Ее было не «много» - кровь была везде. Это Мидорима увидел уже из своего окна. - Ты поэтому пришел сюда? Думаешь, я что-то знаю? Куроко пожал плечами. - Можешь остаться здесь, - произнес Мидорима и поднялся, забирая с собой воду. – Я перейду в другую комнату. Постарайся не выходить, чтобы никто не знал, что ты здесь. Куроко остановил его у дверей. - И вы ничего больше не спросите? – раздался спокойный голос, но Мидорима так и не повернулся. - Ты либо не знаешь, где он, либо не скажешь этого мне. - Если бы я знал, я бы никогда не стал этого скрывать от вас. - Почему? – Шинтаро обернулся. – Вы ведь лучшие друзья. Ему достаточно запретить тебе говорить, где он скрывается, и ты промолчишь. Так почему? - Потому что я никогда не видел его таким счастливым, как с вами. Шинтаро ушел. То, что уже затянулось, треснуло и развернулось болящим наружу. Мидорима схватился за воротник, чувствуя, как ошалело пульсирует под ладонью. Скажи тому, кто убил умирающего, тому, кто носил в себе, мучился, менял цвета, пытаясь развернуть воспоминание с меньшей для себя болью, скажи ему, когда уже пережил, что на то была воля покойного, что все сделано правильно. Рухнет же, обвалится в пыль. Куроко несколько дней оставался в его доме. Шинтаро ушел в дела, про себя радуясь, что молчание оказалось комфортным для них обоих, и постоянное присутствие Куроко не чувствовалось - тот был словно вода: почувствуешь, если коснешься или захочешь пить. Мидориму поражало, как они смогли так близко сойтись с Такао, который был, скорее, похож на огонь. По ночам Мидорима тоже оставался с ним в комнате, после того, как, задержавшись в первую ночь с бумагами, услышал, что Куроко одолевают кошмары. Он долго смотрел в сторону футона, раздумывая и нервничая каждый раз, как слышал тревожный голос. Но потом все же подсел ближе и неуверенно положил ладонь на голову. Куроко мгновенно затих. И даже после Мидорима продолжал успокаивать его по ночам. Что это было - комплекс вины или забота, которой Такао научил, но не успел получить, Шинтаро думать не хотел. За те ночи Тецуя стал ближе и понятнее, он переживал, но виду не подавал. Рядом со своей копией было странно, но легко. - Мне пора, - вскоре сказал Тецуя. - Я не могу больше злоупотреблять вашим гостеприимством. - Куда ты направляешься? - Возможно, вернусь в окия, - Куроко пожал плечами. – Я надеюсь встретить там Такао. - Останься там на некоторое время, - попросил Мидорима, провожая парня до двери. - Я должен знать, где ты находишься. Уйдешь – оповести. - Зачем? – удивился Тецуя. - Считай это мерой безопасности. У Мидоримы был свой план. Он долго обдумывал, правильно ли поступает, но для таких мыслей было уже поздно. Он влез в чужую жизнь раньше, чем успел опомниться. Поэтому, когда Куроко исчез за воротами, Шинтаро покинул поместье через сад и двинулся переулками. Его не покидало ощущение чужих глаз за спиной, поэтому он шел самыми запутанными путями, которые были ему известны. Это не могло быть просто манией преследования – родители в последнее время стали слишком внимательны по отношению к нему, а это не вело ни к чему хорошему. Мидорима чувствовал, что вот-вот это чем-то обернется, чем-то таким, что не могло бы пойти ему на пользу. Нужно было торопиться. Заветный дом он нашел быстро. - Однажды я все-таки тебя убью, - ответили ему вместо приветствия. Мидорима окинул взглядом застывшего на пороге парня, тот недовольно воззрился в ответ. - Ты мне должен, - невозмутимо сказал он. – Дважды. А ты не любишь быть должным, Миядзи. Киёши горестно вздохнул и, пропустив в дом старого товарища, прошел следом. - Я понимаю, что ты считаешь, что, раз ты сын императора, то тебе все можно. Но это была опасная просьба. - Ты же знаешь, что я никогда не пользовался своим положением, - кинул Шинтаро через плечо. - Где он? Светловолосый парень приоткрыл седзи в одну из комнат. Повеяло запахом спирта и крови, духота застряла в темной комнате и, запутавшись в раскиданных тряпках для перевязки, упала тяжестью. Мидорима вдохнул пропитанный болью и борьбой за жизнь воздух и присел рядом с горой одеял. - Живее всех живых, - слабо раздалось из-под нее. - Я вижу. - Благодаря тебе. - Я не за благодарностями пришел, - сухо ответил Мидорима. Миядзи, стоявший за спиной, усмехнулся. Кагами откинул одеяло и медленно, тяжело приподнялся, откидываясь на стену. Потрепанный, но узнаваемый, измученный, но живой. Мидорима вскользь оглядел перетянутую бинтами грудь с проступающими алыми разводами. Жить будет. - Никто не знает, что ты здесь, - сказал он и осторожно добавил: – Куроко не знает, что ты здесь. Кагами чуть подался вперед и сморщился. - Не дергайся, он в порядке. Единственное, что может нарушить этот порядок, - ты. - Я никогда не подвергну жизнь Тецуи опасности, - хмуро проворчал Тайга. Мидорима устало вздохнул. Зачем он в это влез? Никогда не знал, чем живут чужие люди, и знать не хотел, а теперь кинулся устраивать чужое счастье. - Ты уже это сделал. Поэтому у меня к тебе предложение. Три варианта. Кагами в ответ заинтересованно склонил голову. – Первый: как только будешь в состоянии ходить, ты уходишь. Как можно дальше, чтобы Аомине да и все остальные продолжали думать, будто ты мертв. Второй: ты забираешь Куроко, и вы уходите туда, куда вам скажет Миядзи. Я позаботился о том, чтобы Куроко никуда не пропал, а Миядзи найдет для вас дом. - Мидорима повернул голову и слегка усмехнулся: - Это будет его второй долг мне. Вы с Куроко больше никогда не появитесь в городе. - А третий? - Ты останешься здесь, потому что я сам тебя прикончу. - Это не предложения, а требования, Мидорима, - засмеялся Миядзи. - Мне без разницы, - холодно отозвался Шинтаро и уставился на Кагами тяжелым взглядом. – Ты решаешь. Либо идешь и бьешься за свое счастье до последнего, либо сдохнешь как тот, кто его не заслужил. Все или ничего. - Второе, - не раздумывая ответил Тайга. – Я выбираю второе. - Я понял. Мидорима поднялся и подошел к Миядзи. - Дай знать, как он оклемается. Лучше бы это не заняло больше двух дней. - Я врач, а не волшебник, - огрызнулся Киёши. - Мидорима-сан, - позвал Кагами. Мидорима обернулся. – А вы ведь не такое чудовище, каким хотите казаться, верно? Может, он и был чудовищем, но… Очень хотел с ним попрощаться.