Невозможно

      Ода сгорбился, ещё сильнее сжимая холодный металл автомата, надёжно закрепленного меж его скрещенных ног. Общее самочувствие парня было просто ужасным. Его голова тяжелела, отдавая какое-то странное ощущение, вызывая в Оде лишь желание избавиться от неё: от этой странной боли, от головы. Его тошнило, он чувствовал себя так, будто не сиди он сейчас, скрючившись в три погибели, он бы давно упал наземь, теряя сознание и проваливаясь в безмятежный вакуум, где никто уже не ощущал боли. Настроение скакало, отдавало беспричинной горечью, то возвращая привычное апатичное состояние, то практически заставляло давно скопившимся слезам покатиться из глаз.       Ода поправил грубый платок, в который было замотано его лицо, и сжался ещё сильнее, пытаясь избавиться от холода, идущего откуда-то внутри него. Плотная форма, которая могла показаться бы ему душной в другой ситуации, совершенно не спасала. Коалиция расщедрилась: ради такого случая выдала полный военный камуфляж их страны, который специально на них и делали, по крайней мере, он не висела на Оде, четырнадцатилетнем подростке, который еле дотягивал до метра семидесяти в высоту и не то, чтобы был особо широк в плечах, бесформенным мешком.        Тело парня покачивалось, немного подпрыгивая в такт движения фургона. Из щелей, находившихся в самом верху, сквозь ткань, которой они были завешены, пробивался жёлтый, мягкий свет, что изредка проходился точно по прикрытым глазам Оды. Рядом с ним, на соседних местах, на которые была условно разделена общая скамья, ехали такие же замотанные в камуфляж наёмники. Иногда слышались тихие разговоры, почти сразу же смолкавшие. Фургон, большую часть времени, хранил траурное молчание.        Ситуация в стране была тяжёлой. Всякая шваль, почуявшая пролившуюся недавно в Токио кровь, повылезала из своих нор, неожиданно приобретя смелость, потерянную в ходе Великой Войны. Понемногу вспоминались старые порядки. Выживает сильнейший - лишь недавно оправившиеся после войны люди, вновь вспоминали, что такое сбивающая с ног слабость и безнадёжная бедность. Вспыхивали, будто кровавые фейерверки, бессвязные террористические акты. Не важно кем ты был, обычным учителем в дешёвой, богом забытой, государственной школе или влиятельным боссом многочисленной преступной группировки - новый конфликт затрагивал любого. Был вновь введён комендантский час, вызвавший беспрецедентную панику в, не ожидавшем повторения кровавого ужаса, народе. Безопасных мест не было, вернее, были места относительно безопасные: там, где не гремели ежечасные взрывы, где трупы ещё не застилали собой дороги, превращаясь в своеобразный ковёр.       Таким местом было Токио.       Таким местом не было Сурибачи.        В городе, иностранном поселении, скорее бывшим трущобами, где даже в спокойное время царило абсолютное беззаконие, уже нельзя было найти малейшее напоминание жизни. Стояла страшная разруха. Впрочем, Сурибачи не было чем-то особенным. Примерно ту же ситуацию можно было увидеть на некоторых участках городов средней территории. Маленькие поселения - деревни обособленные общины, в этом плане были безопаснее всего. Там просто негде было взяться террористам.       Правительство было, мягко сказать, обеспокоено.        Это был кризис, к которому они были не подготовлены, истратив большую часть своих ресурсов на прошедшую войну. Это было фиаско. Рук не хватало, ряды армии сильно поредели, военные не могли достаточно эффективно реагировать на все поступающие сигналы об угрозах. Людям опять отправляли принудительные повестки, но никто не мог заставить вчерашних гражданских адекватно реагировать и устранять происходящее. А из тех, кто уже служил, немногие были готовы вернуться на фронт: моральные и физические травмы, всё ещё не зажившие с прошлого боя, грозили открыться в самый неподходящий момент.        Коалиция была создана для того, чтобы держать в узде и извлекать пользу из тех, кто либо недостаточно плох для тюрьмы, но задатки все имеет, либо для тех, чья ценность как ресурса слишком ценна, чтобы зазря его тратить.        С наступлением кризиса, у Коалиции появилась прорва работы. Лично Ода уже десять дней мотается по горячим точкам пытаясь не то отстрелять всех вылезших террористов, не то хотя бы попытаться спасти какой-нибудь остаток населения.        Ода не жаловался на занятость, не дающую даже на немного заглянуть домой. Зато жаловался его организм, который хоть и был отличным от других людей тем, что был укреплён постоянно поступающим Пламенем, но не являлся неуязвимым. Даже для Оды, шесть дней без сна, а ведь это уже почти неделя, не нормированные приёмы пищи, часто из-за невозможности ослабленному организму принять что-то в себя, не могли пройти бесследно. Постоянные физические нагрузки делали ещё хуже, организму просто неоткуда было взять энергию, кроме того же Пламени, но всё это грозило скоро пойти в ущерб самому Оде.        «После Сурибачи, — слабо подумал он, рефлекторно прикрывая рот и удерживая рвотный позыв. Фургон, будто специально, подпрыгнул на ямке, мотнув в сторону тело парня, — нужно будет отдохнуть. Леон предлагал отдать ему несколько своих рейдов, ему всё равно практически меньше всех назначили.»        Леон.        Как же хорошо было иногда иметь при себе такого вот Леона.        Ода был вынужден признать - иногда, из-за деятельности Леона, направленной на помощь самому Оде, его другу, между прочим, действительно облегчала жизнь Оды в несколько раз. Всё-таки Леон и в правду делал всё возможное для близких ему людей. Впрочем, всё это обнулялось другими поступками, весьма раздражающего по большей части, мужчины, что заставляло Оду согласиться с тем, что Леон, по сути, со всеми его плюсами, что обнулялись минусами, был абсолютно бесполезен и не был чем-то таким особенным в его жизни.       Такая уравновешенность Оде нравилась: он не хотел слишком сильно сближаться с Леоном или наоборот слишком отдаляться. Леон был хорошим человеком, хорошим, как успел понять парень, другом, но Ода ещё не был готов к чему-то действительно близкому. Он пытался разобраться в себе, ждал, пронося жизнь сквозь себя, и не предпринимал никаких попыток менять что-то. Это была лучшая стратегия поведения из тех, что смог составить себе Ода.       Фургон резко замедлился, отчего всех едущих качнуло в сторону, и остановился.       Наёмники оживились, возобновились размеренные разговоры, люди словно просыпались после долгого сна. Со стороны кабины водителя раздался гудок, за которым последовал и громкий возглас:       — Приехали! Выгружаемся по готовности, ждите следующего сигнала!        Развелась бурная, но чётко отработанная деятельность. Некоторые проверяли оружие, другие раскладывали по карманам медикаменты, некоторую часть припасов.        Ода обвёл взглядом, находящихся в движении, людей и лишь поправил крепление бронежилета на себе. Он сковывал движения и был слишком непривычным для того, кто даже на самые опасные задания взял привычку заявляться в тонких майках, прикрытых разными кофтами, ну, или в рубашке, в совсем уж крайнем случае.        Рука, обитая плотным слоем перчаток, крепко обхватила поручень. Ода приподнял часть тента и аккуратно, придерживаясь за металлический шест, спрыгнул с края грузового отсека. Он тут же отошёл на несколько шагов в сторону, тем самым давая проход следующим людям.        «Ни крови, ни костей, ни пепла», — немного отстранённо подумалось Оде, когда он оглядел глазами окружающий его мёртвый мир.        С юга дунул ветер. Камуфляж защищал его, не давая не то что людям, температурам влиять на него, но Ода, будучи немного не в форме, почувствовал явственное касание холодного ветра.       — Холодает, — в пустоту сказал Ода, поправив ремень на плече, в который и крепился автомат. Сзади раздались приглушённые смешки.       — Ноябрь месяц, гений! — грубый мужской голос раздался из-за его спины, но Ода так и не повернулся, слишком для того увлеченный серым небом, залитым беспросветным дымом, — С лета холодает, тоже мне, нашёлся здесь очевидец.       — Да он же блаженный, не видишь? — его коллега хлопнул мужчину по плечу. Ода поморщился. Голос этого наёмника был слишком уж скрипуч, — Ты у нас новенький, особо никого ещё не разглядел, но у этого лицо - вечный камень, да глаза мутные.       — Не в себе он просто, это и так ясно, нечего здесь эпитеты разводить, — вступил в обмен мнениями третий мужчина, силуэт которого, Ода даже успел заметить краем глаза, всё ещё смотря куда-то в небо, — Как и все мы. Будто в этом есть что-то необычное.       «Все люди в этом мире не в себе, — немного неправильно понял тот посыл Ода, — кто-то больше, кто-то меньше. Но, мне казалось, что лично я в себе, иначе как же я ещё способен мыслить. Мыслю - значит существую, а те кто не в себе, не существует вовсе, верно же?»       Продолжить философию, Оде не дал зычный голос.        — Группа «Альфа», подойти на точку «Z»!       Ода рефлектор дёрнулся, повинуясь командному тону, ставшему столь привычным за это время, но моментально остановил себя. Группе «альфа», он не принадлежал.        Часть людей со всего плаца, единственного достаточно обширного и целого места способного вместить их стоянку в Сурибачи, дружно потянулась в центр стоянки, огороженной шестью фургонами, на которых они сюда и добирались. Командир операции буднично назначил сегодняшнего капитана, распредели территории между наёмниками и отправил тех в путь. Команда снабжения оперативно выдала группе людей устройства индивидуальной связи и те, перебросившись несколькими поддерживающими фразами, быстро скрылись за обломками какого-то высотного здания, приступая к своей задаче.        Спустя несколько минут, в течении которых народу на площадке становилось всё меньше, голос товарища командира - всё тише, за таковой ненадобностью, позвали и группу «Дельта».        Подойдя к точке схода, Ода смог довольно точно определить личность своего сокомандника. Это был тот самый мужчина, называвший парня «блаженным». Оде такое не понравилось. Если ему на протяжении всей миссии по эфиру будут передавать отчёт таким скрипучим голосом, состояние Оды грозилось ухудшиться. У него и так уже была довольно сильная раздражимость.       — Значит так! — Командир небрежно зашуршал бумажками, откладывая ненужные на ящик, на котором сам и сидел, — Ваша задача - эвакуация гражданского населения и стандартное сообщение о найденных трупах. Объясняю для тех, кому впервой. Находите выживших - классно, выводите их, стараясь не угробить, показываете дорогу к стоянке. Нашли трупы - мерзко, но тоже хорошо, сообщаете команде о находке, дожидаетесь санитаров, валите дальше.        Командир, крепкий мужчина с давно небритой щетиной, передал оставшиеся бумаги рядом стоящему парню. Он тяжело вздохнул, коротко резанув взглядом по группе, и достал из заднего кармана штанов пачку сигарет. Он наклонился ближе к земле, шире расставив ноги, быстро чиркнул зажигалкой и прикурил.       — Пожалуй стоит напомнить, — его тяжёлый взгляд прошёлся по наёмникам, особенно долго задерживаясь на слишком наглых, — что мы все косим под армейских. Изображаем из себя патриотичных, твердолобых солдафонов. Отрабатываем репутацию верной родине армии, готовой грудью лечь на защиту Японии. Что-то не по уставу у вас будет - так мы все здесь сляжем. Начальство не потерпит разрушения своей репутации.       Он с намёком уставился на «Дельту». От тех раздались нестройные согласия и подтверждения осознания данной информации.        Затем командир, подозвав к себе координаторов, начал раздавать территории их обхода. Дождавшись своей очереди и получил участок под буквой «E», Ода коротко поклонился командиру и пошёл к команде снабжения.        Там ему выдали громоздкую рацию с тонким кабелем, ведущим к ней.        «Мда, — веско бросил сам себе Ода, взвесив рацию и закрепив её себе на бедро, — в армии явно не шикуют. У Коалиции оборудование на порядок лучше.»        Интуиция тихим звоном напомнила о себе.        Ода, ведомый её сигналами, осторожно подошёл ближе к, покореженному и стоящему под углом, некогда автомату с напитками и с небольшим усилием отодвинул его от бетонной стены.        Лицо Оды не поменяло своего выражения даже тогда, когда он откинул, видимо призванный хоть как-то спасти от произошедшего обрушения, тяжёлый брезент и увидел почти что ровно располовиненное тело. Рот той девушки был раскрыт неестественно широко, правая щека была порвана практически до половины.       Брезент вновь накрыл собой уродливый труп.       — Штаб, это Четвёртый из группы «Дельта», — Ода отошёл к автомату и сел на корточки, прищуриваясь и пытаясь разглядеть что-то в запыленном стекле. Под берцами отвратительно хлюпала кровь. Труп, как оказалось, был свежим, — Обнаружен один труп. Запрашиваю команду санитаров.       — Четвёртый, это штаб, — грубо раздалось в рации, спустя несколько секунд неясного шипения, — Запрос принят. Координаты?       — Участок «E», сектор 16.       — Принято. Ожидайте команду в течение трёх минут.        Стекло поддалось напору парня и не разбившись спокойно отошло от металлического ободка. Ода пошарил руками по полкам автомата и вытянул оттуда две целые банки виноградных содовых.       «Может и опасно, — индифферентно думал Ода, сев на более целый участок бетонного ограждения и с шипением открыв газировку, — но всяко лучше, чем голод. Да и должен же этот паразит приносить хоть какую-то пользу.»        Оде показалось, что он почувствовал странное сжатие в груди на секунду. Не иначе как обиженный взбрык сломанного Пламени.        Это был уже шестнадцатый сектор, зачищенный Одой. Интуиция работала как часы, позволяя чётко отслеживать местоположение объектов. Благодаря её сигналам, парень обнаружил уже не менее сорока трупов, разной степени свежести.       Но Оду немного смущало то, что это не было основной задачей их группы. Главная цель, по которой она была сформирована, состояла в том, чтобы спасти как можно больше людей, так или иначе пострадавших от терактов. Суть была в том, что он уже довольно долгое время ходит по своему участку, несколько раз пересекался с членами других групп, выполняющие свои собственные задачи, проверил шестнадцать секторов из двадцати секторов участка, но так и не нашёл ни одного живого человека.        Парень осторожно потянул платок вниз, спуская его к шее и приложился губами к острым краям металлической банки. Содовая на вкус была вполне обычной и безвредной. Видимо теракт, забравший сотни жизней, разнёсший в хлам целый город, обыкновенной газировке причинить вреда способен не был.       Ода не удивлялся.        Сапёрная команда, группа «Бета», сейчас ползала где-то рядом с ним, и работы у них было чуть ли не больше, чем у всех команд вместе взятых.       Тщательно спланированная террористическая акция выступила погребением для всего иностранного города. Сурибачи напоминало собой Канто 1923-го года, что было конечно немного гиперболизировано, но не далеко от правды. Йокогамское землетрясение - так на западе предпочитали называть случай, произошедший 1-го сентября 1923-года, что чуть было полностью не разрушило Токио и Йокогаму. Сурибачи стало мёртвой грудой камней и пыли, что в этот раз было сотворено искусственно, руками человека.        Они пришли слишком поздно. Спасать было некого.       «Но что есть спасение?», — задал себе вопрос Ода, уперевшись взглядом в видимый отсюда брезент.       Спасение.       Задумавшись о значении этого слова, в голову человека сразу же приходило краткое, ёмкое определение: спасение - это избавление от опасности, несчастья.        Множество врачей со всего мира каждый день спасают бесчисленные миллионы жизней, проводя сложнейшие операции: физические, психические - не имело значения.        Полиция раскрывает преступления, останавливают произвол преступников-психопатов, тем самым спасая людей от ненужных жертв.        Пожарные спасают людей от смертельного огня, вытаскивают из горящих домов, делают всё возможное для того, чтобы остановить пожар, не дать ему распространиться ещё дальше.       О военных и говорить не было нужды - они спасали целые нации от вражеских поползновений, именно военных всегда почитали как героев любого времени.        Существовало множество примеров. Каждый человек мог с ходу привести их на вопрос о спасении, как таковом.       Они были правы. Эти смелые люди: врачи, полицейские, пожарные, военные. Все они клали на алтарь их жизни, отдавая свои взамен на чужое спасение.       Но ведь спасение не было ограничено этим.       Оно могло прийти и не от людей.        Многие называли спасение даром божьим. Спасение знали как окончательное избавление от зла и страданий, преодоление конечности бытия. Многие религиозные письмена были посвящены спасению, примерам людей достойных, замеченных самим Богом. Люди верили в это спасение, старались жить праведно, чтобы в итоге обрести его.       Но зачем людям стараться ради спасения?        Разве сама идея спасения не должна идти как бескорыстный и искренний поступок. Люди, получившие спасение из-за тяжёлых страданий, его на самом деле и не получали. Это ведь называлось «похвалой», разве не так?       Ода плохо понимал.        Спасение - это освобождение от опасности или страданий. Спасти - значит освободить, защитить. Это слово несёт в себе идею победы, мира или защиты.       Получается, раз ограничений у спасения нет, значит оно и не только людям предназначено. Всем и каждому, независимо от пола, расы, нации - спасение было даровано живым существам как неотъемлемое право.        Мимо прошли двое наёмников помеченных белой, широкой лентой на плече. Санитары. Они молча перешагивали через многочисленные обломки, стараясь ровно держать носилки, на которых лежал чёрный, длинный и изогнутый пакет.        Эта девушка скоро должна отправиться в морг. Оду немного волновал вопрос о том, а хватит ли места всем трупам? Впрочем, то была уже не его забота, а штаб мог просто вызвать ещё труповозок.       После морга тело будут кремировать, если, конечно, ранее не смогут отдать родственникам погибшей. В такой заварухе не только она могла быть мёртвой из её семьи. Но даже будучи кремированной, её дух будет спокоен и отправится в своё безмятежное путешествие к свету Божьему.       По крайней мере так говорили верующие.       Ода не был верующим. Но он сделал всё возможное для проведения похорон своих близких. Он не мог точно знать, есть ли Бог в самом деле, но вдруг, не проведи он нужных церемоний, его близкие вечно будут скитаться неуспокоенности духами, мучимые его беспечностью? Ода не мог этого допустить.        «Её кремируют, а затем она, избавившись от мирских волнений, отправиться на встречу к Богу, — ноябрьский ветер неприятно похолодел лицо. Ода отставил в сторону допитую банку и принялся заматывать лицо обратно, — Если бы я не нашёл её тело, она бы оказалась навечно привязана к этому мёртвому месту, не упокоенная, неутешная. Это значит, я спас её?»        Вопрос спасения всё ещё был открыт.       Ода наклонился, пролезая под переломанной балкой, и прошёл внутрь покосившегося магазина. Пол буквально состоял из покрывавших его острых осколков стекла, выпавших при разрушении витрины. Опустевшие стеллажи, видимо мародёрам было плевать на хоть какую-то мораль, наклонялись друг к другу, образовывали странные галереи.        Магазин пустовал. В помещении были слышны лишь тяжёлые шаги парня да звон, разбивающегося под его ногами, стекла.       Интуиция, впрочем, говорила, что он здесь уж точно не один.       «Склад? — то ли спросил, то ли констатировал факт Ода, уже начиная взглядом разыскивать какой-нибудь лом, что мог помочь отворить тяжёлые железные вещи, ведущие в подвал, — Оригинально, нечего сказать. Буду надеяться, что это хотя бы не холодный цех.»        Железная труба, с заострёнными на краях концами, оказалась неожиданно лёгкой. Ода просунул её конец в расщелину меж дверей, поставил ногу на трубу и приложил некоторое усилие.       Замки щёлкнули. По окантовке дверей прошлась дрожь, из щелей выстрелили мелкие детали.        «Слышу, — понял Ода, приоткрыв двери, — Я их слышу. Живые.»        — Силы Самообороны Японии, — Ода прищурился, вглядываясь в темноту подвала, нутром ощущая почти что наэлектризованный воздух. Живые видимо доверять парню с автоматом не спешили, — причины теракта уже были устранены, — на самом деле нет. Ода не знал, что там было с причинами теракта. Этим занималась ещё одна группа. Но он должен был говорить строго по регламенту, — Вы в безопасности. Прошу на выход, я помогу вам эвакуироваться до временного штаба.       Из угла темноты раздался робкий, тихий голосок.       — А вы точно не террорист? — голос оборвался, сильно ослабев в конце. Видимо ребёнку, а это был именно что ребёнок, спешно прикрыли рот.       — Нет, — чётко ответил Ода, с громким скрипом отворяя двери до конца. Немного подумав, он продолжил, — Иначе вы бы были уже мертвы.        В помещение вернулась тишина. Но люди, переварив некую жестокость его слов, всё же приняли этот аргумент. Ода говорил правду, и живые это понимали.        Со сдавленным кряхтением, один из живых, какой-то старик, подтянул себя к выходу, крепко сжимая протянутую Одой руку. Мужчина перешагнул через железную балку и обернулся к наёмнику, наблюдая за процессом выхода прочих людей.       — Молодец, парень, — в конце концов бросил он. Ода лишь методично вытаскивал людей из магазина, не обращая внимания на старика. Того это не волновало, — Благим делом занимаешься. Людей спасаешь, служишь на благо страны. Всем бы так.        Ода ничего не ответил.        — А вы правда военный, дядя? — девочка, с вызволением из темноты подвала, где-то растеряла свою робость. Она быстрыми шажками семенила за сгорбленной, отрешённой женщиной, её бабушкой, и бодро расспрашивала Оду.       — Правда, — чуть помедлив, ответил он.       — Вот это да! — восхищённо протянула девочка, — Я военных раньше только по телевизору видела. Бабушка говорит, что все военные - настоящие герои. Правда ведь, бабушка?       Она наивно подёргала бабушку за рукав её платья.        Старая женщина не обратила на это внимания. Она просто шла, следуя за тенью от спины Оды. Её глаза были широко распахнуты, она что-то безостановочно шептала.        Девочка обиженно сморщила носик.       — Дядя, а вы не знаете, где моя мама? — она отвернулась от бабушки и подлетела ближе к Оде, дёргая старую женщину за собой. Та, чуть не упала, но всё продолжала что-то шептать, — Мне кажется бабушке нужно дать её таблетки. Мама их у себя постоянно носит.        — Твою маму, случаем, не Юри зовут? Юри Ике?       — Да, дядя военный! — она восторженно вскрикнула и прошла ещё немного вперёд, теперь идя бок о бок с Одой, — А вы знаете мою маму? А откуда? А она сейчас где?       В голове Оды на секунду появилась картинка располовиненного тела, и прозвучал запоздалый отчёт судмедэкспертов, что получали наёмники, после отправления тел санитарам: «Юри Ике, тридцать один год, в катастрофе также должна была учавствовать её дочь, Маки Ике, обе разыскиваются мужем и отцом Ямато Ике. Причины смерти...»        — Она уже во временном штабе, — Ода ненадолго остановился, чтобы погладить девочку по голове, — ты сможешь встретиться с ней там.       — Круто! Дядь, а..!       Спасать Юри Ике, маму этой девочки, живой девочки, мёртвую, Оде нравилось больше.        Та хотя бы молчала и не вызывала у Оды головную боль.        — Помогите! Прошу, кто-нибудь..!        Молодой парень, сокрушаемый отчаянными рыданиями, вздрогнул и прекратил кричать, ощутив хватку на своём плече. Чужая рука, сильным движением, развернула его.       — Силы Самообороны Японии, — мужчина среднего роста, в камуфляже облитом кровью, охриплым голосом обратился к нему, — чем я могу вам помочь?        Из глаз парня с новой силой полились слёзы. Он отчаянно схватился за руку, всё ещё лежащую на его плече.       — Моя невеста, Акане, её завалило, у меня не получается её достать, пожалуйста..!        Не дожидаясь окончания фразы, военный бросился к камням. Камни, что парень сколько бы он ни пытался поднять, ранее оставались неподвижными и безразличными к чужой силе, легко, будто они ничего и не весили, послушно ложились в сторону. Погнутый рекламный баннер, также был откинут в сторону, открывая вид на верхнюю часть тела молодой девушки. По её лбу, покрываемому частично сваленными в клоки волосами, текла кровь, но девушка всё ещё дышала.        — Акане! — По лицу молодого человека растянулась нервная улыбка облегчения. Он дёрнулся к её телу, но был откинут твёрдой рукой военного, резанувшего парня резким взглядом. Тот опешил, но безропотно остался в стороне, наблюдая за чужой работой, — Акане, подожди немного, тебя сейчас вытащат! Акане! Акане?!       Мужчина в форме закрыл собой тело девушки, осторожно схватил её под плечи и вытянул оставшуюся часть её тела.       За спиной военного раздался сдавленный крик.        Ноги девушки были подчистую размозжены. Ниже середины её бёдер, свисали лишь мясные лоскуты кожи, обломанные кости валялись рядом.       Парень прикрыл рот рукой и наклонился в сторону, не выдержав подобного вида.        «Она, наверно, предпочтёт убить себя, — Ода буднично вызывал мед отряд, отстранённо наблюдая за тем, как молодой человек, весь покрытый кровью и рвотой, в омерзении отползал от тела любимой невесты, — если выживет, конечно. Он бросит её, не нужна ему калека и живое воплощение кошмара. Выживет она, умрёт сейчас - никакой разницы не будет.»       «Сколько же здесь микробов, наверно. — отвлечённо думалось Оде, когда он тщетно пытался поправить своё никакое состояние банкой виноградной газировки. Он шёл вдоль последнего, двадцатого сектора, изредка с любопытством, сравнимым пожалуй только с тем, с каким он ждал реакции маленькой Маки на встречу с её мамой, оглядывался вокруг, представляя кипящую жизнь на месте нынешней разрухи, — Мама бы не одобрила. Впрочем, маме уже всё равно на микробов.»       Ода нахмурился и замер.        Он прикрыл глаза и легко отбросил в сторону допитую содовую. Так со звоном покатилась по какой-то железке.        Ода повернул голову направо, упёршись взглядом в разрушенный, многоквартирный дом, поставил одну руку на пояс, другой всё ещё придерживая автомат, и наклонился вперёд.        Где-то впереди звучал тихий, надрывный плач.        — Ну-ну, тише, малышка, — Ода осторожно придерживал стенки гардеробного шкафа, каким-то чудом оставшегося почти целым, — давай, иди ко мне.       Ода мягко обхватил девочку примерно лет двух, наклонившись к ней всем телом.       — Не надо бояться. Всё уже закончилось. — парень отодвинул платок с лица и слабо улыбнулся охрипшей девочке. Она комкала своё розовое платье и, со всей своей силы, прижималась к нему.        — Сейчас мы пойдём в штаб, а там тебе обязательно помогут, — девочка уже успокоилась. Она свернулась у него в руках маленьким воробушком, тихонько посапывая в бессильном сне. Ода медленно шёл вдоль улиц, стараясь не потревожить её покой, — Может у тебя даже родители живы остались, ты же у нас такая везучая.       Мир треснул цветными помехами.        Глаза Оды сузились. Он присел, сильнее прижимая девочку к себе, и судорожно огляделся вокруг.       «Где?! — он не видел признаков врага в радиусе своего взгляда. Это сильно нервировало, заставляло волноваться, но Ода и с места не сдвинулся. Всё резко могло стать ещё хуже, — Где?! Где он?! Откуда опасность?!»        Счётчик в голове дошёл до пяти.        Ода не успел ничего понять.        Его просто поглотила пламенная волна.        Мир вновь обрёл свою чёткость.        Ода задушено захрипел, вжал девочку в себя и со всех ног бросился вперёд.       Сердце бешено колотилось.        Ноги Оды съезжали с дороги, движимые за отлетающими частями порушенных вещей, но он продолжал бежать, за один миг пролетая несколько метров.        В этот раз волна взрыва настигла его уже на границе двадцатого сектора.        Ода поморщился и тряхнул головой. В ушах звенело.        «Взрыв, — осознал он. Ода опёрся дрожащей рукой об асфальт, еле-еле приподнимая себя над землёй, — произошёл взрыв. А ведь всё должны были уже как полчаса назад обезвредить. Понабирают же халтурщиков.»        В голову молнией ударила мысль.        Ода распахнул зажмуренные глаза, опустил голову вниз, с намерением проверить девочку, которую прикрыл собой от взрыва.        — Ааа! — Ода оглушительно закричал, с отвращением отбросил от себя тело девочки. Труп напоминал одну из тех лягушек, что он собирал на дорогах будучи маленьким. Лягушки были плоскими, иссохнувшими от жары. Они обычно выползали в дождь, но были почти сразу же раздавлены проезжающими мимо машинами. Плоские, мёртвые лягушки, казались, тогда ещё Тсуне, самой интересной и удивительной вещью в мире.        Ода быстро стянул с себя рабочие перчатки, отвернулся в другую сторону, противоположную от той где лежала девочка-лягушка, и, практически не вставая, отошёл на несколько шагов, падая прямо на землю, пачкаясь в бетонной пыли.        Вдалеке можно было заметить остаточное изображение взрыва. Та часть улицы, что была эпицентром взрыва, уже улицей не выглядела. Пожалуй её ранний вид, пострадавший от произошедшего теракта, был ещё ничего таким.        Юри Ике, разделённая напополам, та невеста, с размозжёнными ногами, девочка-лягушка.        — Как же тошно.