Немного о Леоне.
Рей Дуглас Брэдбери родился 18-го октября 1979-го года в городе Сохо. Роды проходили дома, принимала их старая гувернантка, последовавшая из Швеции за своей хозяйкой, матерью Рея, в Америку. Семья Брэдбери, ранее имевшая довольно сильное влияние, разорилась и вымерла, оставив после себя лишь одного наследника и несколько практически пустых счётов в банке. Леонард Сполдинг Брэдбери ещё с детства был обручён с Мари Эстер Моберг, и несмотря на то, что после разорения семьи жениха, семья невесты возжелала разрыва контракта, молодые люди, ослеплённые своей всё прогрессирующей любовью, тайно обвенчались и эмигрировали в Америку. Семья имела средний достаток, который обеспечивал им Леонард, по 9 часов работающий на военном заводе. Вчетвером они жили в просторной квартире, с восемью комнатами, что досталась им льготно и почти бесплатно, ввиду беспорядков, в то время царивших на экономическом рынке. Мари Брэдбери и Берта, та самая старая гувернантка, не работали, а занимались лишь подрастающим ребёнком. Рей был сложным ребёнком. Обычным делом были резкие перепады настроения, заставлявшие мальчика то волчком носится по квартире, то забиться в угол, пусто глядя куда-то в стену. Подобное сильно беспокоило взрослых, но к врачу они пойти не могли, были просто не те порядки. Само развитие его было замедленным, Рей заговорил поздно, в 4 года, и после долго не мог выражать свои мысли конструктивно. Он был очень чувствителен в эмоциональном плане, чутко подмечал перепады чужого настроения, сам выражался в жестах, проявляемых эмоций. Когда Рею было 3, Берта, та самая гувернантка, была подвержена нападению бандитов, что было делом обычным и неудивительным для тех времён. Бандиты Берту не тронули, но отобрали деньги, заработанные тяжким трудом Леонарда и отложенные на лекарства для Рея. Берта не выдержала такого - она лишила Рея возможности улучшить своё состояние - в онемении вернулась домой и там же почти сразу скончалась от сердечного приступа, успев лишь набрать телефон завода, где работал Леонард, для сообщения подобной новости. Семья погрузилась в траур, но на Рее это не отразилось никак, он просто не мог осознать чужой смерти. Рей не помнил Берту уже через 6 дней после трагедии. По исполнению семи лет, Леон был отдан в школу Святого Рафаила, при церкви, где он ещё в раннем детстве был крещён. К этому возрасту его состояние нормализовалось, он был очень жизнерадостным, активным ребёнком, душой дворовой компании. Как и все дети он носился по улицам Сохо, стрелял кошек из рогатки и представлял себя крутым криминальным авторитетом. Перманентный экономический кризис порождал собой преступность, особенно выраженную в города эмигрантов, подобных Сохо. Дети восхищались светлым образом мафиози, под впечатлением «Крёстного отца», мечтали сами стать такими же. Нередко дети попадали в опасность, чудом избегая смертоносных перестрелок, в своём намерении приблизиться к кумирам. Рей и четверо его друзей зашли в подобном подражании слишком далеко. В двенадцать лет они попали под взор одной мелкой группировки, в результате чего были завербованы из-за острой нехватки людей, вызванной тогдашней высокой смертностью. Однажды, придя домой из магазина, Мари застала своего сына, содрогающегося под кайфом, на столе рядом была рассыпана белая соль. Любимому ребёнку сделать она ничего не смогла, но оторвалась на, пришедшим в двенадцать ночи, муже, обвинив того в постоянном отсутствии дома и результате такого халатного к семье отношения. В тот же час, Мари собрала чемодан, взяв все нужные вещи, в отчаянии, попыталась забрать с собой и сына, но встретила ярое, неадекватное сопротивление с его стороны, заработав себе перелом руки. Мари ушла из дома ночью, раненая и преданная. Леонард уходу не сопротивлялся, ровно, как и нанесению травм Мари, считая её обвинения высшей несправедливостью. Следующие события прошли мимо Рея. Леонард бросил работу на заводе, запил и привёл домой проститутку, Монику Кортес, нарёк её своей новой женой и матерью своего сына. Новая женщина в доме во всём поддерживала мужчин, принимая участие во всём, что бы они не делали. Нередко Рей, будучи под чем-то, отстранённо наблюдал секс пьяных взрослых, иногда подавая им алкоголь. Моника умерла от передоза некачественным кокаином, притащенным в дом Реем. Отец и сын просто выкинули её тело в окно, не испытывая никаких чувств по поводу её потери. Через несколько дней, ведомая слухами, в квартиру явилась Мари, исхудавшая, но всё ещё любящая своих мужчин. Она поразилась их состоянию, собрала себя и принялась собирать свою семью. Рей избавился от зависимости спустя три месяца. Леонард вышел на работу спустя неделю. Но на том ничего не закончилось. В шестнадцать лет Леон вновь ввязался в криминал. Начал всё так же с работы дилера, но на одной из встреч, под смертельной опасностью, пробудил способность «Лёд и пламя», сначала заморозив своих клиентов, а после расплавив их вместе со льдом. Он очень быстро поднялся по карьерной лестнице, став заместителем босса из-за наличия способности, взяв себе псевдоним «Леон», под впечатлением от просмотра одноимённого фильма, но на регистрацию явиться не пожелал, что привело к проблемам. Леон бежал из Сохо, преследуемый местным отделом по контролю одарённых. В нём пылало желание скрыться на родине матери, Швеции, но до границы он не добрался. Спустя три года путешествий по Америке, Леон, по появившимся за года связям, разузнал об обстановке в своём родном городе, об ужасных гонениях эмигрантов. Вспомнивший родителей и пришедший в смертельный ужас, Леон на невиданных скоростях возвращается в Сохо. Он нашёл родителей вовремя, аккурат перед их расстрелом, сжёг людей, этому способствующих, и вместе с Леонардом и Мари опять бежал из города. Этот побег был более удачным, нежели прошлый. Родители Леона сразу поняли, из штатов надо бежать, ничего хорошего их здесь с Леоном не ждёт, и сели на первый же корабль, отходящий в ближайшем порту. Тот окончил свой путь в Японии. Семья была поймана в порту, обозначена людьми неясных намерений, нелегально пересёкших их границу. После проверки их биографий, их дела были отданы Коалиции Наёмных Убийц, назначив Леону десять лет, что он должен был отработать за всю семью. Они обосновались в Йокогаме, там, где находился головной штаб Коалиции. В семье происходит пополнение. Маленькая Элизабет стала солнцем в беспросветной тьме, заставив всю семью обрести своё перерождение. Но ни Леонард, ни Мари не могли работать, потому как находились под домашним арестом, Леону приходилось обеспечивать и себя и семью из трёх человек. С появлением сестры Леон задумался о своём отношении к семье. Им было выявлено, что именно вторая сторона его способности - лёд, заставила его забыть о своей семье на целых три года, погрузив его в холодное безразличие. Им было принято решение более лёд не использовать. Леон зарабатывал свою репутацию как сильного наёмника, всегда выполняющего свои заказы на отлично, но действующего практически всегда в одиночку, будучи слишком гордым для разделения своих заслуг с кем-то ещё. Кроме того, он всегда сомневался в способности прочих людей, заведомо считая их более ущербными в отношении себя. 12-го ноября 2000-го года, Леон получил задание о возвращении правительству важной государственной информации, но провалился. Сказался результат его поспешных действий, в конце концом пришедших к полному уничтожению как штаба врага, так и той самой флешки с информацией. 13-го ноября того же года, Леону была направлена поддержка. Встреча с напарником позже обрела для Леона судьбоносное значение, заставив его сильно переменить свои взгляды, в течении последующих лет.Старость.
Леон прищурился, внимательно следя за своими движениями через зеркало. Ошибка могла грозить лишением всего, по сути. — Да сколько можно?! — дверь в ванную с грохотом распахнулась, сопровождая мученический крик, — Крутишься перед зеркалом уже десять минут, абсолютно без дела. Ладно женщины, понимаю, но тебе то на что? Такими темпами мы опоздаем на наш сеанс, а ведь сам в кино звал! — Тише, Матильда, тише, — напряжённо ответил Леон, чуть приподнимая пальцами свой подбородок. Лезвие бритвы неприятно резануло щеку. Мужчина сморщился, неопределённо передёрнул плечами, — я занимаюсь очень важным делом, кино может и подождать, всё равно рекламы на полчаса. — Это чем же ты таким занимаешься? — Ода прислонился к косяку двери, вздёрнув одну бровь вверх. Леон, поймав его взгляд в зеркале, по-детски показал язык, тут же начав отплёвываться от попавшей в рот пены, — Почему нельзя было просто натянуть рубашку, джинсы и пойти. Это ведь даже не свидание, а ты здесь так прихорашиваешься, что мне аж пришлось домой к тебе идти, чтоб на холоде собачем не стоять. Мужчина в ответ тяжело вздохнул и закатил глаза. Парой движений, он настроил воду в кране и наклонился, начиная смывать пену. — Ты, Матильда, — всё же решил продолжить Леон. Мужчина выпрямился и взял полотенце с полки, — молод ещё, не понимаешь. Но, таким как я, ну знаешь, взрослым людям, нужно уже начинать заботиться о своём возрасте. Это тебе хорошо, чем старше ты выглядишь, тем тебе лучше, А мне, взрослому человеку, надо выглядеть как можно моложе, так и стариком стать недолго. Вот я и занимаюсь задержкой своей старости, бреюсь. Щетина - первый признак старости, как по мне. Ода отстранённо постучал указательным пальцем по подбородку и задумчиво проводил взглядом вышедшего из ванной Леона. — Дразнили ли тебя в детстве? У тебя комплексы? Давай поговорим об этом.Кино.
Леон тяжело вздохнул и опустил на своё лицо руку, закрывая его от тусклого света. Сокрытое ладонями, его лицо отражало великие мучения. Он грустно опустил взгляд, отмечая пустоту, некогда полного попкорна, ведра и обречённо повернул голову влево. — Давай, просто дай мне свою руку! Я тебя вытащу! Лицо Оды скривилось, он резко поднял свои руки, опрокидывая ещё полное наполовину ведро, и закрыл ими рот. В глазах предательски защипало. «Господи! — Ода помотал головой из стороны в сторону, не отрывая взгляда экрана, показывающего чересчур душераздирающую сцену, — Господи! Как же это прекрасна, глядя на Розу и Джека, не остаётся сомнений в том, что настоящая, такая искренняя любовь действительно существует в этом мире!» Фильм, на который привёл его Леон, был гениальным, чего, честно говоря, Ода от Леона ожидать не мог. «Почему я решил начать с «Титаника»? — не оценил такого одухотворённого вида Леон, начиная, который раз за эти чёртовы два часа, корить себя за поспешно принятые решения, — Это, может быть, его первый поход в кино. Ну и что, что это классика, ну и что, что он не видел этого легендарного фильма, ну и что, что ему так понравилось, что он уже час молчит, отказываясь со мной разговаривать. Отказываясь со мной разговаривать! Сколько можно?! Мы сюда вместе пришли!» Леон кивнул сам себе и решительно хлопнул себе по колену. — Матильда, — он резко повернулся к Оде, легонько тормоша его за плечо, — Матильда, алё. Ну Матильда, ну обрати на меня своё внимание наконец! Мужчине пришлось экстренно наклоняться к полу. Рука у Оды была порою слишком тяжёлой, особенно в эмоционально сильные моменты. — Ну, Матильда, ну там уже не интересно, ну посмотри на меня! Там событий на пять минут осталось, я даже сказать могу на что, Джек этот умрёт и всё, Матильда всё! — Леон осторожно, отклонившись к сидениям ряда, расположенного впереди них, несколько раз пнул ноги Оды. И тут же подобрал их от себя, избегая участи, сразу же после кино поехать к травматологу, — Ну, Матильда, Ну знаешь что? Последнюю фразу он уже кричал. Весь зал недовольно оборачивался на него, сверля гневными взглядами, но Леону, в данный момент, было плевать. Он пытался спасти свою жизнь. Ведро из-под попкорна с грохотом покатилось по полу зала. — Что?! — Ода вскочил со своего кресла, яростно ударив по рядом стоящему сидению. Женщина среднего возраста, сидящая там, лишь немного отклонилась, уйдя от траектории удара, с пониманием глядя на Оду, — Что тебе от меня нужно?! Не смотришь сам, дай хотя бы остальным посмотреть! Что такое?! Ну чего тебе?! Леон обиженно, сверкая янтарными глазами из-под длиннющей, достающей до губ, выбившийся из причёски, чёлки, отвернулся от Оды, встал и, засунув руки в карманы, медленно побрёл из зала. Уже стоя на лестнице, Леон обернулся к другу, фыркнул и вздёрнул острый подбородок вверх. — Ничего. Глаз Оды судорожно дёрнулся.Татуировки.
— А вот эта у меня после Югославии, — Леон с энтузиазмом повернулся к Оде спиной и демонстрируя очередную татуировку. Рисунок крыльев шёл вдоль всего позвоночника и переходил на рёбра, опоясывая верхнюю часть тела, — Тогда же всех без разбора под трибунал вели. Ну как всех, нелегалов. А там же полная неразбериха была, поди ещё дождись своей очереди, вот мы с мужиками и развлекались. Там у нас парень ещё был - настоящий романтик, боже, он себе портрет жены на всю грудь набил, говорил: «После трибунала только на расстрел, а как предстану пред ликом Божьим, так пусть он грехи не прощает мне мои, но увидит всю глубину моей любви к Эрике. Лишь Он сможет защитить её после моей кончины.» Парень тот так и не умер, кстати. Трибунал прикрыли, власти разобрались, всё такое. А с женой он как вышел с ареста, так сразу и развёлся. Сказал, что он слишком за неё перебеспокоился, все нервы истрепал, его больше не хватит. Бывает же, да? Ода что-то неразборчиво промычал в согласие и съехал вниз по камню, погружаясь в горячую воду по самый нос. «Какое же небо сегодня ясное, — слабо восхитился Ода, растворяясь в контрасте температур, — Какие же звёзды сегодня красивые. Жаль, что снега отсюда не видать.» Парень скосил взгляд налево, туда, где на деревянном бортике сидел Леон. Тот рассматривал своё тело, изредка сдвигая халат, видимо ища предмет того, чего бы ещё можно было рассказать. С явной неохотой, Ода приподнялся, поднимая свой подбородок над уровнем воды. — Ты можешь просто залезть сюда. Леон тут же вскинул голову, сверля Оду свои резким взглядом. — Да это же с ума сойти, Матильда, — прошипел мужчина, настороженно косясь на идущий от воды пар, — Какая здесь температура у водички? Плюс сто? У нас, между прочим, декабрь, какой гений придумал сначала лезть в горячую воду, а потом на эту холодину, а? Что там учёные говорили насчёт опасности резких перепадов температур? Я не хочу подохнуть здесь в расцвете своих лет! — Ну почему тогда жив я? Почему тогда жива вся остальная Япония, которая регулярно на горячие источники ходит? — Да кто же знает, что там у вас, японцев, в организме понакручено? Помолчали. — Ну, а эта откуда? — Ода обречённо выдохнул тогда, когда тишина уже начинала становиться невыносимой. Несмотря на то, что ни на какую определённую татуировку Ода не указал, Леон тут же загорелся энтузиазмом, уставившись куда-то на свою грудь. Парень устало погрузился в воду до прежнего уровня. — О! — протянул мужчина, пару раз стукнув по цифрам, ровным рядочком идущим вдоль ключицы, — 19.10.1987. Чёрный понедельник, славная дата! Нас тогда под арест временный поместили, ну, меня с моими школьными приятелями, так прикольно тогда было. Атмосфера напряжённая, прям закачаешься! Я тогда в первый раз в участке был, меня вся эта полицейская муть так поражала, не представляешь. А вот вышли - нам всем такую старшие товарищи набили. На память. Всё-таки прям в легендарном событии приняли участие, хоть только и косвенно. Ода нахмурился. В голове происходил сложный расчёт. — Если я не ошибаюсь, — медленно произнёс он, вновь полностью выплывая на поверхность, — тебе тогда лет восемь было? — Ну, да! — воодушевлённо кивнул Леон, не обращая никакого внимания на малость ошалевший взгляд синих глаз, — Славные были времена! Догонялки, проходящие кварталов сквозь двадцать точно, голубей стреляли, в штабы к мафиозникам прокрадывались. Эх, — мужчина принял донельзя обречённый вид, — вернуться бы в детство. Из забот только молитва к уроку невыученная. «Интересно, — Ода наклонил голову в бок и обратился прямиком к интуиции, — а какой у него ментальный возраст?» В голове намекающе прозвучал короткий звон. «А. Ну ясно теперь, отчего мы так хорошо ладим.» Взгляд Оды пошёл ниже, спускаясь с ряда цифр. К солнцу, расположенному на перекресте ключиц, к тому же православному кресту, неясно откуда взявшегося на груди католика, вопросов у Оды не было. Вопросы вызывала вычурная, заглавная буква «М», выбитая на левой половине груди. — А «М» откуда? — Эта? — Леон видимо в воду заходить не собирался. Он вальяжно разлёгся на деревянной скамье, жуя в зубах, непонятно откуда взявшуюся зубочистку. Мужчина небрежно провёл рукой по букве, даже не повернувшись в его сторону, — Вот мы в конце двадцатых числах того месяца по Японии разъезжали, да? Ну так наш отряд тогда прям под атаку попал, а мы же не готовы были, чуть на месте не померли. Нас в кольцо взяли, выйти из какой-то заброшенной школы не давали. Мы поддержку вызвали, но тогда сомнения плыли, придёт, не придёт? На того парня с трибунала мужики похожие были, они прям иглами, на чернилах каких-то задрипанных, себе первые буквы любимиц своих набивать начали, типа, чтоб любовь их защищала. Я тогда подумал, ситуация ведь и вправду хуже некуда, почему бы защиту себе дополнительную не обеспечить. Но мозги у меня тогда плыли тоже порядком, я с дуру ляпнул «Матильда», но что же тут сделаешь, если о тебе теперь постоянно думаю, мы же практически не расстаёмся? Я тогда надеялся, что это и в обратную сторону идёт, ну, или ты хотя бы убить меня так яро не желаешь. Зато теперь, любые твои чувства ко мне всегда со мной будут! Эй, Матильда, подожди! — Леон встрепенулся и подскочил со скамьи, ошалело глядя на, уходящего под воду полностью, Оду, — Не надо топиться, я сведу тату, стой!В тренировочном зале.
На лице у Леона было донельзя мрачное выражение. Мужчина, с глухим, громким звуком, опустил на пол тяжёлую гантелью и ссутулился, поставив локти на колени. Ода был повёрнут к нему спиной, но не узнать макушку бордового цвета было невозможно. Зато прекрасно было видно какого-то седого мужчину, слабо улыбающегося и о чём-то разговаривающего с парнем. Леон раздражённо цыкнул и покрутил головой вокруг себя. — Эй, ты! — один из сотрудников, обслуживающих тренировочные полигоны Коалиции, обернулся к громко шипящему мужчине. Сотрудник с растерянностью ткнул себе в грудь, — Да ты, иди сюда быстро! Спорить с наёмником, имевшим довольно отрицательную славу, парню не хотелось вообще, так что он очень быстро оказался рядом с Леоном и почти упал, когда его дёрнули ближе к себя, начиная яростно шептать. — Это ещё чо за хмырь? — палец эспера ткнул точно на седого мужчину. Сотрудник захрипел от удушья, вызванным крепкой хваткой на воротнике форменной рубашки, — Я его не видел раньше. Новенький что ли, отирается здесь. Парень прищурился и, взглянув на Леона с сомнением, всё же ответил. — Это же Серебряный Волк! — с восхищением протянул он, — Он - легенда, его нельзя не знать! На самом деле, он очень редко бывает на полигонах, а вы же вроде у нас не так давно, кажется полгода, неудивительно, что вы его не видели. — Серебряный Волк? — напряжённо переспросил Леон, внимательно следя за двумя людьми, подошедших к стойке с холодным оружием, — Тот самый? А чего это он рядом с Матильдой делает? Не слишком ли важная персона, чтобы до кого-то нисходить? — Вы имеете в виду Оду? — скорее констатировал факт, нежели спросил сотрудник, — А вы когда в зал пришли? — Я? — Леон задумался, одной рукой проводя по волосам, тем самым зачёсывая чёлку назад, — Да минут десять назад. А что, они и до этого здесь вместе были? — Они тренировались на мечах, и, знаете, несмотря на то, что я здесь не первый день работаю, меня прям пробрало, — парень отстранился, легко выпутавшись из ослабевшей хватки, и парой движений поправил воротник, — Это так сильно было, прям, даже не знаю. Этот Ода, как мне кажется, хоть до Волка и не дотягивает, но многих матёрых как котят перебить сможет. Из них бы, наверно, хорошие напарники получились бы. Леон резко повернул голову в сторону говорящего и одним лишь взглядом, в котором так и пылала жажда крови, заставил сотрудника отшатнуться назад. — Напарники? — на свистящей ноте произнёс он, крепко сжав руки в кулаки, — Какие ещё напарники? Матильда всегда, всегда работает один! Ото всех заданий, тех, что выполняются с напарником, ото всех он отказывается. Да и Волком этого мечника прозвали, не потому ли, что он тоже всегда один? Седой мужчина, тот самый Серебряный Волк, кивнул Оде, принимая из рук парня катану и вешая её на верхнюю балку, туда, куда сам Ода не доставал. Волк кажется что-то спросил, Ода кажется что-то ответил. Волк улыбнулся ему. А потом и Ода развернулся, давая возможность увидеть своё лицо. Леон подскочил с криком возмущения, вцепился в плечо, безвольно рядом стоящего, сотрудника и снова некультурно указал на двух людей пальцем. — Чтобы Матильда улыбался этому хмырю?! — на кончиках пальцев начало неудержимо жечь. Сотрудник судорожно дёрнулся, со звериным страхом глядя на своё горящее плечо, — Да он мне хорошо если раз в месяц улыбнётся! А тут какому-то старику! Он по-любому Матильде что-то сделал, чёрт! Ну всё, идём разбираться, быстро!Приватизация.
— Тебе комфортно? Ода немного заторможено поднял взгляд с учебника китайского языка, незаинтересованно прошёлся им по Леону и, не найдя в мужчине ничего, что могло бы иметь хоть какое-то значение для него, отвернулся, упёршись глазами в, разворачивающуюся в телевизоре, романтическую сцену. Леон подошёл к дивану, на котором развалился Ода, и взял одну из книг, лежащих на журнальном столике рядом. — Самоучитель по французскому, — громогласно продекламировал мужчина. В следующую секунду он непонимающе нахмурился, — а почему на английском? В ответ ему, Ода только отстранённо пожал плечами, перевернул страницу учебника и взял яблоко с тарелки, стоящей почему-то на полу. — Ясно, — с каменным лицом кивнул мужчина и наклонился над Одой, сунув свой нос в его книгу, — А это ещё что за каракули. — Италья-я-янский, — парень потянулся, громко хрустнув спиной, и стукнул Леона в лоб, убирая его голову, — уйди, мешаешь. Леон смерил его странным взглядом, с сомнением посмотрел на телевизор, с всё ещё идущим на нём «Титаником». Он было потянулся к тарелке, чтобы тоже взять какой-нибудь фрукт, но по его пальцам прилетел нехилый такой удар. Мужчина одёрнул руку, протяжно зашипев. — То есть, — брюнет неопределённо помахал рукой в воздухе, обведя пространство гостиной, — ты хочешь сказать мне, что сейчас ты учишь французский, но делаешь это на английском, учишь китайский, но на итальянском, и в это же время, ты смотришь телек на японском, правильно? Ода кивнул и потянулся к Леону, отбирая у того учебник по французскому. — И при этом ты находишься у меня дома, смотришь мой телек, ешь мои яблоки и даже не даёшь ни взять мне одно, ни посмотреть что-то своё, ни лечь на свой собственный диван. — У тебя какие-то проблемы? — заинтересованно наклонил голову Ода. — Да вообще нет, я пойду тогда? Не буду тебе мешать. — Иди. И лучше, если ты пойдёшь в магазин. Яблоки у тебя не очень. И лучше не возвращайся часов до семи, не хочу чтобы под ухом шумели. — Я тебя понял.Завтрак в гостях.
Леон раздражённо сдул, всё норовящую залезть ему в рот, прядь в сторону. Длинные волосы были растрёпаны, под глазами залегли чёрные тени, даже кольцо, что обычно сияло на брови, сейчас покинуто лежало где-то под кухонным столом. Мужчина вздрогнул, осоловело смотря на, с грохотом поставленную, прямо перед его носом кружку. Этот грохот слился с тем, что ровно в тот же момент начался на улице. Снова начались перестрелки. Но у него хотя бы есть его кофе. — Спасибо, — хрипло произнёс он, поднося к губам кружку. Как только первая капля напитка упала ему на язык, Леон дёрнулся и быстро отстранился от кружки с шипением, — чего он горячий такой?! — Потому, что только что сваренный, — Ода вытер руки о полотенце, висящее на балке рядом, и вернулся к плите, продолжая жарить яичницу, — если не нравится, могу тебе просто кофе отсыпать, так, без воды пожуёшь. Судя по-твоему состоянию, тебе и так сойдёт. — А я в этом что ли виноват?! — за окном раздались отчаянные крики, полностью перекрывшие собой последующие слова Леона, — У тебя, что ни час, то перестрелка! Всю ночь гремело - это вообще законно?! Где полиция, где всё? Как ты живёшь здесь?! Ода спокойно выключил плиту, параллельно с этим разложив яичницу на две тарелки. Парень развернулся и подошёл к столу, поставив одну из тарелок перед Леоном, сопровождаемый ожидающим и нервным взглядом мужчины. — Прости, что ты сказал? Леон застонал, с хлопком уронив голову в ладони. Ода смотрел на него, самым что ни на есть, невинным взглядом непонимающего человека, злиться на него было нельзя, зато злиться можно было на ситуацию. — Говорю, жить у тебя не возможно, а ведь это я к тебе только на один день в гости, ты то здесь постоянно! Матильда, ты почему бодрый такой вообще? — брови мужчины сдвинулись к носу, он сгорбился и прижал чашку с кофе к себе. На улице, тем временем, прогремела череда взрывов. Ода махнул незаинтересованным взглядом по окну, видимо совершенно о своей жизни не беспокоясь, и невозмутимо взял свой кофе, садясь за стол вместе с ним. — Извини, — он сделал аккуратный глоток, чуть зажмурившись от приятного вкуса, — я опять не услышал. Повтори ещё раз. Резко начала выть сирена. Ода апатично пил свой кофе, только немного морщась от громкого звука, и наблюдал за активной жестикуляцией, что-то втолковывающего ему, Леона. Впрочем, в этот раз, мужчина и сам себя не услышал. — Знаешь чо, Матильда? — Леон вынул хлебную палочку из корзинки, стоящей по центу стола, зажал её между зубами и с глухим ударом уронил свои локти на стол. — Чо? — Ничо. Звон разбившейся о чужую голову кружки, заглушили вновь прозвучавшие на улице выстрелы.