Невозможно

Чувствами, годами никак не приглушёнными, а только отполированными, Ода мог ощущать и будто видеть застывшую в дверях неловкую фигуру Леона. Сам Ода активно выдавал себя за спящего - что у него получалось ну просто до невозможности безупречно, учитывая то, что и сам Леон сейчас на глубокий анализ окружения способен не был.  Ода знал, что должно было случится сейчас.  Постояв ещё пару минут, Леон нерешительным шагом направится в сторону двери, выйдет из квартиры и только в парадной наберётся достаточно уверенности и оформленного желания вообще, чтобы вынуть из заднего кармана брюк старенький телефон.  Уже на улице, пройдя под окнами незатихающих и слышных везде и сразу соседок, он неаккуратно щёлкнет ногтём по контакту Марго, записанной у него как «Шлюха#8», и начнёт вслушиваться в гнетущие гудки.   Марго ответит ему только с четвёртой его настойчивой попытки.  Она, конечно, будут крайне зла, но голос Леона, с такими странными, незнакомо-ледяными нотками, смешанными с чем-то неуловимо смертельным, заставят её замолчать и назначить встречу на лестнице их университета.  Леон добираться будет недолго - выбирая их нынешнюю квартиру, они не смотрели на цену, ремонт или количество комнат, скорее учитывали доступность к некоторым важным местам - дольше он будет ждать женщину, уж никак не ожидавшую звонка в четыре утра. Он в оцепенении застынет на шестой ступеньке, перед глазами у него встанет его собственное, Оды, заплаканное, совершенно уродливое, на его собственный взгляд, опять же, лицо, и что-то в груди Леона снова щёлкнет, сломается, а глаза потемнеют.  Марго придёт наспех причёсанная, совершенно не накрашенная, а потому выглядящая на свой реальный, уже не маленький возраст. Она недовольно цыкнет, отворит тяжёлые двери, даст объяснение, никому абсолютно не нужное, что университет открыт в любое время суток, и без проблем они вдвоём преодолеют пост спящей охраны.  Ещё во время звонка понявшая суть беспокойства Леона, Марго кинется на второй этаж, а оттуда в глубину запыленного архива. Вернётся оттуда с толстой папкой скреплённой бумаги и только потом затребует от Леона более подробные объяснения, с угрозой минимум поджечь мужчину, если вдруг его причины её позвать будут недостойны того, что она в ночь примчалась сюда к нему и занимается делами непотребными.  Леон ничего не скажет про истерику, что он имел честь наблюдать некоторое время назад, но обозначит свою серьёзную обеспокоенность на тему затянувшейся Вонгольской сказки и, главное, упомянув в процессе объяснений ненароком его, Оду, он так его и назовёт - Ода.  Не Матильда.  Не рыжий.  Не огонь.  Ода.  И от этого Марго проникнуться гораздо больше, чем от его смазанных слов ранее.  Ода бы тоже, честно говоря, проникся - всё-таки иногда его не покидало ощущение, будто Леон и вовсе его настоящее имя позабыл, отдав предпочтение любимым прозвищам.   Но своё имя Ода уже успел от Леона услышать, пока старательно выдавливал из себя слёзы и выдавал себя за человека, не способного на здравомыслие.  Но сейчас речь идёт не о том.  Так вот.  Марго проникнется, проведёт Леона в одну из их постоянных аудиторий и кинет на стол ту толстую папку.  Она расскажет, что их факультет на то и факультет журналистики, что в стороне остаться не мог просто физически и всеми силами всё это время старался внимательно изучить ситуацию и возможные исходы событий.  На невысказанный вопрос Марго ответит, что он, Ода, в этом сборе информации не участвовал по неизвестной никому причине, но безусловно знал всё, что они большим трудом смогли собрать и даже больше.  А собрал факультет журналистики и правда очень и очень много.  Опуская известную всему городу информацию о сути возникновения проклятья, им удалось узнать реакцию вышестоящих, принятые ими меры.  Хотя заблокированные аэропорты и всё в этом роде не заметить было тоже трудно.  Они также узнали скорость передачи проклятья, сколько живут люди, ему подверженные, особенности симптомов и стадии заразы.  Но это также не было супер новой информацией.  Главное, что они узнали, так это источник - эпицентр, начало проклятия, в любом случае.  Началом оказался Меркурий - Меркурий же? Может Меркурио? У Оды временами была ужасно избирательная память - Ди Вонгола, нынешний Дон Вонгола, король Итальянской мафии.  Ода это знал.  Он также знал, что этот Меркурио всё ещё был жив, и что именно на нём держалось всё проклятие - то есть, достаточно было просто от него избавится, и всё, все могут жить счастливо и безопасно.  И Ода, конечно, знал, что он в этом проклятие разумеется не виноват.  Просто так вышло, что конкретно в этой ветке реальности - Ода уточнял, для чего-то же должна была быть полезна Книга - Доном Вонголы должен был стать конкретно Савада Тсунаёши, Ода то есть, а не какой-то там Меркурий.   Вот реальность и разозлилась - как же так, у неё были построены такие планы, а кто-то вздумал их вдруг рушить.  Виновным реальность определила Меркурио - фальшивого, как ей казалось, совершенно ненужного Дона Вонголы.  Ода всё это знал.   А Марго предполагала, что Ода знал.  Леон, конечно, не понимал, почему же Ода с его, казалось бы, громадным чувством вины, зная всё это, шагов никаких к решению проблемы не предпринимал.  Марго не знала, но весьма разумно предполагала, что дело в той же самой причине, по которой и факультет журналистики - между прочим, на восемьдесят процентов состоящий из обученных Пламенников, ничего не предпринимал - самоубийцами не был никто из них.  В этом же и есть суть проклятия - просто подойдёшь достаточно близко, не сможешь даже защититься, а проклятие уже протянуло свои цепи в твою сторону, и ты, считай, уже труп.  Работало проклятие быстро и безотказно - около двух дней ты мучаешься горячкой и собственной нервозностью на тему собственной смерти, затем ты забываешь всё, что было связано с проклятьем, и даже вылечиваешься на короткое время, чувствуешь себя просто замечательно, никаких, конечно, странностей вокруг себя не замечаешь, а потом дней через пять вдруг падаешь на раскалённый тротуар и в счастливом неведении оканчиваешь свою жизнь.  Ну вот и получалось - эпицентр всё ещё жив и всё ещё распространяет сказку, абсолютно об этом не подозревая, но никто ничего не предпринимает, потому как ну своя жизнь всяко дороже, верно?  Это, разумеется, не отменяло Ордена всяких случайных самоубийц, вроде тех, что неведомым образом проникли в закрытый Палермо на неделе.  Хранители тоже, помяни их только дурным словом, были живы и тоже спокойненько существовали, не в силах связать неожиданные массовые смерти членов Мафии с каким-то эфемерным проклятием.  Но Леон, конечно, как и ожидалось, узнав всю эту информацию, сидеть сложа руки не сможет и в тот же миг примет решение выдвигаться в сторону штаба Вонголы - убивать известно кого.  И в тот же миг увидит полыхающий костёр пламени, взмывающий вверх к облакам.  Дальше Ода не заглядывал.  Ему как-то было важнее прочитать в Книге о том, что он сам будет делать к этому времени.  Книга, кстати, пока он тут лежал и активно притворялся спящим, намекающе пульсировала в его руках, вызывала его в странное междумирье на очень важный, видимо, разговор.  Ответить Ода, к его сущему сожалению, вот прям сейчас не мог, потому как все эти мысли заняли у него секунд сорок, а Леон должен был простоять в его дверях минимум минуты две, и они всё ещё не прошли.  — Я разберусь, — ломаный шёпот заставил Оду почти что вздрогнуть. Возможно, стоило лучше вчитываться в будущее, чтобы какие-нибудь такие случайные, но, в принципе, вполне ожидаемые фразы не выводили его из равновесия, — А ты можешь спать, любовь. Просто спать.  Нетвёрдые шаги раздались за его спиной спустя пару секунд.  Спустя ещё некоторое время неслышно хлопнула дверь.  Загогатали соседки.  Ода бросился с кровати, одеяло взметнулось и будто бы зависло в воздухе, часы отмерили новый такт.  Его пальцы коснулись Книги.  — И ты просто заплакал? — невозмутимый, но всё же малость недоверчивый голос встретил его на той стороне. Синие, точно такие же, как у него самого глаза смущённо смотрели на него. Зверь - так они называли Оду из мира под номером два, хотя никто понять почему не мог - стоял рядом с дверьми, ведущими в Книжный офис, спокойно смотря, как Ода - который Матильда - замерев на несколько недолгих секунд, всё же остался одной ногой за дверью - то есть с доступом в реальный мир - И это сработало? Никогда не видел в нас великого актёра.  — Думаю, он воспринимает меня как человека хрупкого, — смешно это звучало от человека совсем немалой комплекции, ростом под метр девяносто, — Возможно, вина в том, что он знает меня с моих четырнадцати - образ просто закрепился. Хотя может всё из-за длинных волос.  Зверь критически оглядел спутанные сейчас в неразборчивые клоки пряди.  Тело на автомате громыхнуло выскочившим из комода ящиком и стремительным движением зацепило вытащенный оттуда подсумок, сразу же помещая туда Книгу.  Следующим движением Ода уже подлетел к покосившимся дверям гардеробного шкафа.  — В чём причина вызова? — перешёл к делу Ода. Нет, он конечно был не против поразводить политес со Зверем - он разительно отличался от прочих. Было в нём что-то странное, такое стойкое и уверенное. В нём чувствовалось как будто просветление - сам Зверь объяснял это поздним попаданием Книги к нему, уже к тридцати годам - его психика попросту не была загублена странными идеологиями в раннем возрасте.  — У нас новенький.  — Уже шестой?  Его руки вытряхнули из глубин шкафа громоздкую чёрную водолазку. Рядом же валялась и балаклава того же цвета, а над ней, погребённые одной из самых цветастых рубашек Леона, были сложены военного вида штаны, состоящие почти целиком из бесчисленных карманов.  Подобный набор «доморощенного террориста», как сам Леон о нём отзывался, пролежал в шкафу долгих два года, к счастью, куплено было на вырост, а потому проблем сейчас возникнуть не должно было.  Наверно.  — Да. Неплохо бы его тебе поприветствовать.  — Он сейчас здесь?  — Одасаку знакомит его с местом работы, но вряд ли тебе сейчас это так важно.  — Передай Одасаку мои извинения. Новичка приветствовать у меня сейчас времени нет.  — Понимаю.  Те «спасатели» неделю назад всё же всколыхнули в Оде что-то. Не то чтобы Ода не мог закончить Вонгольскую сказку, нет. Он твёрдо верил, что с его силами вполне возможно было уничтожить эпицентр проклятия, близко к нему не приближаясь - всё же, он не сидел без дела эти пять лет, а весьма активно развивал своё тело и Пламя, внезапно починенное вёрткой пигалицей.  Ода мог это закончить.  Ему не было страшно, Боже упаси. Идея о скорой смерти укоренилась в нём ещё во время работы в «Ракюен» - он уже не обдумывал самоубийственные альтернативы решения всех его проблем, но разумно предполагал, что жить ему в любом случае осталось недолго. Смерть от сломанного Пламени - сейчас это уже неактуально, но в те времена весьма болезненно - или от нападения врагов - скопом можно убить даже слона. Хотя Ода и не мог сказать точно, сколько же врагов потребуется для такого убийства, если он ещё в свои четырнадцать перебил пол тысячи народа, не чувствуя какого-либо дискомфорта.  Ода мог закончить проклятие. Он мог это утверждать с восмьюдесятью процентной уверенностью - интуиция всё же в сторону проклятия не работала, точные вычисления были проблематичны.  Ода не хотел заканчивать проклятие.  Ему это было невыгодно.  И он не был таким уж добрым человеком, чтобы разменивать жизни миллионов людей на собственный комфорт. Он отказался убивать под принуждением - это правда, но вот привычные моральные устои, а точнее их практически полное отсутствие, совершенно чужой человек поколебать не мог.  Ода уже был на последнем курсе факультета журналистики - профессора не могли нарадоваться на гениального студента, поступившего в их университет в свои семнадцать и в двадцать уже заканчивающего - а это значит, что его замечательная причина не возвращаться в Йокогаму подходит к концу.  В Йокогама его ничего хорошего не ждало.  Насколько Ода понимал, у всех них, текущих авторов Книги, Од из других миров, есть определённая вероятность пройти путь Одасаку, Оды из первоначального мира. В их жизнях завязаны определённые точки, диктующие их судьбу, и без значительных изменений, им всем придётся эти точки пройти.  Оде эти точки не слишком нравились.  Они не очень соответствовали понятию «спокойная жизнь».  Так что Ода немножко по-детски - что, кстати, было оправдано - сбежал в Италию. Подальше от Йокогамы и своей судьбы.   В Италии хотя бы была стабильная, почти безопасная жизнь. Например, уровень преступности существенно понизился - проклятия всем хватало с лихвой. Ухудшать и без того опасные условия для жизни никто не желал.  А в Йокогаме его, кроме прочего, ждали старые не очень приятные знакомые.  Нацумэ, старый убоюдок, который всё ещё скитался где-то там. Спасибо, что хоть в Италию за ним не последовал.  Фукудзава Юкичи, критическое мышление которого рядом с ним почему-то отключалось. Вот с ним он даже в свои редкие возвращения всеми силами старался свести контакт к минимуму. Получалось плохо - их отношения вроде бы немного выправились. Они даже пару раз ездили в Осаку «всей семьёй», если это можно так назвать.   Или Феодор.  Да.  Который вновь активизировался и что-то сейчас разнюхивает в портовом городе. Если Ода сейчас туда вернётся - по любому в это дело его втащат.  Короче, в Йокогаму Ода не хотел.  И вполне мог туда не ехать, пока проклятие действовало, и границы Палермо были закрыты.  Ему туда надо было - его туда звала его судьба - но что он мог поделать против проклятия? Всё, на самом деле, но никому это знать не обязательно.  — Тебе сказать, как назвали новенького? — прокуренный голос Зверя вырвал его из мыслей.  Ода рассеянно заправил воздушную водолазку в штаны и неряшливо закрутил в узел длинные волосы. Затем он пусто оглянулся в поисках грубого платка.  — Как?  — Учитель. Он преподаёт литературу.  — Ничего себе.  Из отражения на него смотрела скрытая чёрной тканью неопределённого пола и возраста фигура.   Замотался он капитально - виден был только отблеск синих глаз и то слабо - ему не надо было, чтобы вдруг кто-то подал хотя бы намёк на то, что этот кто-то запомнил его внешность или, что ещё хуже, его узнал.  Он немного покрутился.    «Идеально, — подумал Ода, в зеркале себя не узнавая, — Замечательно.»  С собой после недолгих раздумий решено было взять только родные глоки да и те просто по привычке.   Всё равно не пригодятся.  С края комода заманчиво блеснул вязанный амулет.  И всё же, даже если Ода не хотел возвращаться в Йокогаму, ему таки стоило перестать быть эгоистом.  Хочет-не хочет, но он может, а это - самое главное.  Именно поэтому он сейчас воровато высунулся из окна, вглядываясь в уличную темень, и схватившись пальцами за края косого подоконника, лёгким движением перекинул себя на гранитный тротуар.  Камень заскрипел под грубыми чешками, засеребрился. Острый взгляд ещё раз прошёлся по округе.  Ода перетёк в низменное, практически лежачее, положение, напряг мышцы и, оттолкнувшись кончиками пальцев, стремительной молнией бросился вперёд.  — Не могу говорить. Нужно следить за дорогой, — Ода махнул рукой старшему мужчине и, кратко постучав по раме собственной двери, нырнул в реальный мир окончательно, ответа так и не дождавшись.  — Понимаю, — только послышалось будто из-под толщи воды.  Мимо проносились не погасшие ещё огни города-миллионника.  Штаб Вонголы располагался совсем уж на окраине - ровно в противоположной стороне от университета, если уж на то говорить. В стратегически безопасном для граждан положении.  В безопасном положении и для Леона.  Возможно, что не стоило так поступать с ним. Не стоило впадать в фальшивые слёзы, отчаянно бросаться на его грудь - он ведь искренне переживал за него и из-за него же в ночи отправился за информацией, полный намерения с ней что-нибудь да сделать.  Леон бы вряд ли справился. Один так точно. Не тот стиль боя, не та тактика - всё же его оружие - кастеты, и способность он чаще всего использует усилением огневой мощи своего удара. Бой на дальние дистанции - а именно такой в этой ситуации требовался - был для Леона крайне невыгоден, почти невозможен.  А Ода ещё в свои тринадцать одним ударом половину острова уничтожил. В островах он, конечно, мало что понимал, может остров был не особо большой, но подобное достижение было, по его скромному мнению, весьма впечатляющим и вселяющим уверенность в себя.  «Я люблю тебя»  Эта фраза вдруг всплыла в голове и почти что заставила его соскочить с тонкого парапета на мостовой.    «Нет! — Ода решительно тряхнул головой, слабо оцарапавшись о грубую, наждачную ткань платка. Вслед за фразой начали всплывать не очень приятные воспоминания и впечатления о его короткой, но очень насыщенной романтической и сексуальной жизни, — Необходимо сосредоточиться на деле.»  И он как мог сосредоточился на своём пути.  Мог бы - сосредоточился бы ещё и на плане атаки, но плана не было. Тут оставалось понадеяться на свою ударную мощь, удачу и Бога.  Ода надеялся.  Постепенно перестали мелькать дома.  Темень заволокла гущей деревьев.  Вдалеке опасно мигали огни наблюдательных башен. Ода бесшумно нёсся по пустому шоссе. Тишину нарушал редкий скрип попадавшегося под ноги песка и шуршащие листья деревьев, растущих на обочине дороги и, видимо, практически полностью окруживших штаб Вонголы.  Стратегически верно.  Но в виду того, чем он собирался в особняке биться - только Пламенем, ведь другой выбор оружия был невозможен - подобная флора только раздражала.  Сузив глаза и сосредоточив все свои чувства на окружающем мире, мужчина бросился с шоссе.  Спустя пару десятков секунд мимо проехала гнетуще рычащая машина.  Оглянувшись на дорогу, он лишь развернулся и направился вглубь лесной чащобы.  Ода не хотел смотреть на давно позабытые лица Хранителей.  Это не было связано ни с какой-либо особой причиной - обычное, здравое опасение.   Человек никогда не может точно предсказать свою реакцию на смоделированную ситуацию, в этой ситуации не побывав.  Говорят, существует всего три возможных реакций человека на опасность: человек может замереть от страха, может броситься со всех ног от опасности, а может наброситься на опасность, нанося превентивный удар.  Это - реакции чисто инстинктивные, никак не контролируемые. Ты можешь сколько угодно бахвалиться, что в любой опасности ты смело посмотришь в её лицо , нападёшь, ударишь первым - но в реальности окажешься абсолютно беспомощным, не способным даже думать о чём-либо кроме всепоглощающего страха.  Ода не мог предсказать свою реакцию на лик бывших Хранителей.  Будет ли он зол, раздосадован, будет ли он ненавидеть их за предательство? Или же он утонет в одинокой печали, всеразличных комплексах, чувстве вины?   А может, ему будет наплевать?  Ода не знал.  И не хотел выяснять, проверяя себя на мнимую прочность - спасибо, он уже пытался в более ранние годы, ни к чему хорошему это его не привело.  Именно поэтому он застыл на остром краю неопределённой возвышенности.  Отсюда открывался вид на зловещего в темноте вида замок. Синие покатые крыши блестели под светом прожекторов, давая какой-никакой, но определённый ясный взгляд на полную картину. В бесчисленных окнах уже не горел свет - ещё бы, всё же, пять утра - это поздновато даже для мафиози.  Признаков жизни, окромя на ходу засыпающей охраны, прогуливающейся по периметру, Ода не наблюдал.  Он глубоко вдохнул.  В груди ощущалась смутная нервозность.  Сейчас он стоял на пороге, как ему виделось, переломного момента в его жизни.  Он вдруг решил, нежданно-негаданно, разобраться с проблемой, мучающей Италию и его самого уже не первый год. Вскрыть старые раны и попытаться зашить их. Избавиться от сожалений, от неопределённости.  Ода знал, как только он начнёт эту операцию, он будет на полпути к похоронам своей бывшей личности, Савада Тсунаёши.  Останется только Сакуноске Ода.  Останется только грядущая смерть в ранние двадцать три и маячащая на горизонте разбитая мечта.  И оставалось только надеятся, что он сможет хоть как-то это изменить.  «Хранители, Он - они все должны быть внутри.»  Вместе с этой мыслью он сложил руки в причудливый замок.  На пальцах возбуждённо затрещало Небесное Пламя.    Ода резко выдохнул, одновременно с этим выкрикивая ключевые слова:  — X-Burner!  Ему уже двадцать.  Семь лет прошло с тех пор, как он использовал эту технику.   Тогда ещё ему нужны были вспомогательные инструменты: перчатки, линзы.  Но сейчас всё было немного иначе.  Оглушающий рёв пронзил воздух тревожной ночи.  Из голых рук вырвалось неудержимое рыжее Пламя, сметающее все препятствия на своём пути.    Особняк запылал, словно костёр величиною в многоэтажный дом.