***
Обеденная перемена. Хару сидела за своим столом в классе и беспорядочно водила карандашом по бумаге. Она пыталась сосредоточится на чем-то, кроме голода. Она ела совсем недавно, что же случилось? В голове снова и снова она прокручивала свой позор. Как она умудрилась упасть в сантиметре от мяча. Внимание привлёк пластиковый контейнер на столе. На Хару сияющей улыбкой смотрел Ямагучи. Он уже придвинул свой стол к ее и взглядом спрашивал разрешения. Хару также молча кивнула и продолжила выводить линии на листе. — Хару-сан, поешь. Суга-сан сказал, что ты упала сегодня, поэтому тебя не было на тренировке утром. - Ямагучи перестал улыбаться и смотрел на Хару с беспокойством. — Я не хочу. Тадаши, не надо за меня переживать. Я просто плохо спала, вот и упала. - ложь во благо. По крайней мере так убеждала себя Хару, чтобы не рассказать всю правду. Ей очень хотелось, но внутренний голос твердил, что ее никто не поймёт, ее проблемы никому не нужны. Она никому не нужна. Ямагучи с грустью посмотрел на нее, а после перевел взгляд на вошедшего в класс Цукишиму. Тот закатил глаза, но сел рядом, принимаясь за свой обед. Парни ели, а Хару сверлила взглядом стол, подавляя чувство голода. Я не хочу есть. Она повторяла эту фразу, словно мантру. Убеждала себя, что ее слова – чистая правда. Это всегда получалось. Но не сегодня. Сегодня голод пересилил. Отложив карандаш в сторону, Хару придвинула ближе бенто и начала есть. Сколько она уже не ела? Точно больше двух дней. Совесть ей просто не позволила заявиться к Цукишиме после последнего с ним разговора. Она хотела, но не смогла. Ей было страшно, что теперь на нее буду смотреть с жалостью. Она ненавидит жалость. Ее никогда не жалели; ей говорили, не жалеть никого, потому что жалость – худшее чувство из всех возможных. Так говорил Хирочи, когда заставлял дочь стоять во дворе дома на коленях, чувствуя, как мелкая щебенка впивается в кожу; Хару старалась сдерживать слезы, ведь знала, что от них будет только хуже. Ей было только пять лет, а на ее коленях уже красовались некрасивые шрамы от камней. Когда контейнер опустел, Хару почувствовала себя лучше. Мысли наконец разложились по полочкам. Поблагодарив за еду абстрактное существо, потому что не хотела выдавать доброту Цукишимы на всеобщее обозрение, она закрыла крышку и отдала бенто Ямагучи. Тот просиял от радости. Прозвенел звонок. Быстро расставив парты на места, парни приготовились к уроку. Сейчас должна быть математика. Первая половина урока была спокойной. Потом на стол Хару приземлилась бумажка. Развернув ее, девушка прочитала короткое: «Нашла друзей, Кочо?» Нетрудно догадаться, что написано с издевкой, а автором была одна из подружек Аяно. Хару смяла послание и положила в сумку, чтобы после урока выбросить. Все в словах этой подружки было не так. У Кочо нет друзей, только знакомые. Даже семью она считает не более, чем просто знакомыми людьми, с которыми приходилось жить под одной крышей на протяжении пятнадцати лет. И Цукишима с Тадаши были знакомыми. Тот факт, что они играют в одной команде, совсем не означает, что за пределами площадки они хорошо общаются. Но какое-то чувство кольнуло сердце, заставив на секунду зажмуриться и собрать мысли в одном месте. Это чувство было неприятным, оно явно недолжно вообще находиться в сердце, но оно там есть. Появилось неожиданно и сразу начало пускать корни, чтобы от него уже невозможно избавиться. Но Хару избавилась. Она заглушила его, сильно, до крови, прикусив губу, чтобы переключиться на эту внешнюю, понятную боль; она глушила все чувства, которые не могла осознать и принять. Она делала это настолько часто, что даже не задумывалась. Не задумывалась она и над каждодневной ложью; для команды, для Ойкавы, для Томо и мамы, для каждого специальная ложь, ведь никто не догадается обсудить Хару и ее состояние у нее за спиной. Это неприлично, этим не занимаются друзья. Ее считал своим другом Хината. От его улыбки и теплых слов было иногда противно, но Хару сдерживалась, ведь в такие моменты ее внутренний ребенок чувствовал счастье от осознания, что хоть кому-то нужен просто так. После урока Хару вышла в школьный двор и сразу набрала номер Томо, чтобы узнать немного больше про Асахи. Она не знала зачем, но что-то ей подсказывало, что эта будет важная информация. Томо ответила почти сразу. Ее усталый голос был таким приятным и родным, что на секунду Хару почувствовала объятья сестры. — Хару, ты впервые так звонишь. Что-то случилось? — Можешь рассказать про Асахи-сана? – без приветствия, без расспросов о состоянии сестры Хару сразу перешла к сути проблемы. — Асахи? Мы недавно общались. Он говорил, что больше не играет в волейбол, потому что ему перестало нравиться. Он так неумело врет. – Томо посмеялась. – Ты можешь попробовать его убедить в обратном. Вы ведь довольно похожи… — Сомневаюсь. Спасибо, что рассказала немного о нем. – Хару закончила звонок. Долго искать нужный класс не пришлось. Асахи стоял прямо в коридоре, грустно глядя в окно. Он выглядел по-грустному спокойно; будто все и хорошо, но для полного счастья чего-то не хватает. Хару прекрасно знала это состояние, ведь научилась входить в него в любой ситуации, лишь бы не показывать реальные эмоции. Но грустное спокойствие Асахи было настоящим, кристально чистым, без единого намека на ложь. Полная противоположность спокойствию Хару. Глядя на это не хотелось подходить, нарушать спокойствие своим присутствием, присутствием грязи лжи, в этой чистоте. Хотелось уйти, но ноги не слушались, будто приклеившись к полу. Да и поздно уже; присутствие Хару было замечено. Асахи повернулся к ней и слабо улыбнулся, махнув рукой в знак приветствия. Машинально, даже на секунду не задумавшись, а уместны ли ее действия, она ответила улыбкой. Было противно улыбаться. Кожа, будто натянутая струна, стягивалась на лице, причиняя адскую боль. — Ты ведь Хару? Томо-сан часто о тебе рассказывала. — Да, это я. А вы – Асахи-сан? У меня к Вам есть разговор. – поняв, что можно продолжать, Хару решила, что лучше не пытаться зайти издалека. – Почему Вы больше не ходите на тренировки? Команде нужен ас и диагональный, а Вы хороши в этой роли. — Хорош… - усмехнулся Асахи. Он снова отвернулся к окну, будто не желая встречаться взглядом с собеседницей. – Мне перестал нравится волейбол. Зачем продолжать делать то, что не нравится? Хару не смогла на это ответить. Она даже подумать над вопросом не смогла. Впервые она не смогла ничего ответить. Ей не был интересен этот аспект никогда. Еще больше ее поразил неловкий смех Асахи, а после его ответ, на собственный вопрос: — Тебе ведь нравится волейбол, вот ты и играешь. Я же… не хочу больше никого подводить… Звонок прервал их разговор. Асахи быстро попрощался и ушел в свой класс. Хару осталась стоять в коридоре, смотреть парню в спину и обдумывать его слова. Она не обратила внимания, как ее кто-то взял за предплечье и повел в сторону нужного класса. Она ничего перед собой не видела, ей не хотелось никого видеть. Следующий урок она почти не слушала слова учителя. Она даже не знала, что сейчас за предмет. Ей просто было важно подумать над вопросом. У нее даже голова от такого заболела, а может это из-за недостатка воды, но она продолжала размышлять и анализировать, чтобы докопаться до правды.***
На вечерней тренировке Асахи не появился. Это немного огорчило Хару, но она не подала вида. Даже никому не сказала, что разговаривала с асом на перемене. Ей запретили усердно тренироваться, из-за произошедшего утром, так что она со стороны наблюдала за тренировкой приема Хинаты и Цукишимы под командованием Нишинои-сенпая. Она могла бы присоединиться, но под строгим взглядом Сугавары не решалась. Хару чувствовала себя бесполезной, но не могла заставить волноваться за себя еще сильнее. Ей и утренней слабости хватило. Объяснения Нишинои были странными и непонятными. Он действовал на инстинктах, почти не думая головой, вовремя приема. Ему были понятны его действия, и он не мог объяснить их другим. Хару решила немного помочь ему с этим. Она подошла ближе и встала в правильную стойку, чуть согнув колени и повернув сомкнутые руки внутренней стороной вверх. Нишиноя без слов понял ее намерения и отпустил мяч над ее руками. Получился глухой звук отскока. Он был бы звонче, если бы не ткань на руках. Странное чувство, будто это неправильно. Но под одобрительным взглядом либеро стало легче. — Звук должен быть тихим. Как сейчас, но чуть звонче. Руки должны образовывать плоскую поверхность. – Хару выпрямилась и махнула рукой. – Теперь вы. Хината с улыбкой повторил стойку. Мяч отскочил обратно в руки Нишинои. Шое был готов запрыгать от счастья. Цукишима цокнул и закатил глаза, но тоже встал в стойку. В этот раз мяч отскочил немного вправо. Хару подошла к парню и поправила его руки. Она даже не задумалась, что помогает человеку, который ее терпеть не может. День с каждым часом становится все страннее. К концу тренировки все порядком устали. Даже Хару, которая особо не напрягалась, сидела на полу, прислонившись спиной к стене, и старалась восстановить дыхание. Первую половину тренировки она отдыхала, но с приходом Такеды-сенсея, начала тренироваться, хоть и не так усердно. Она постоянно ловила на себе взволнованные взгляды, будто все заранее были готовы, если ее организм снова даст сбой. Ужасно заставлять волноваться за себя почти незнакомых людей. Но сделать с этим уже ничего нельзя. Ещё один взгляд, более спокойный и собранный чувствовался не так часто, но от этого ещё некомфортнее. Хотелось сбежать от него и больше никогда не чувствовать ничего подобного. Это неправильно. Цукишима не должен за нее волноваться. Ему должно быть неважно ее состояние. В голове всплыл их недавний ужин. Черт. Точно, все из-за этого. Вся проблема в том ужине. Если бы его не было, Цукишима бы не узнал больше. Он бы никогда не догадался о состоянии Хару. Никогда бы не стал за нее беспокоиться. Никогда бы не узнал истинный окрас Мотылька.