«В Самарии из-за осады начался страшный голод... Когда царь израильский проходил по городской стене, одна женщина закричала ему: «Спаси меня, владыка мой царь!»... И царь спросил ее: «Что случилось с тобой?» Она отвечала: «Вон та женщина предложила мне: „Давай сегодня съедим твоего сына, а завтра моего“. Мы сварили моего сына и съели, а на другой день я сказала ей: „Давай съедим твоего сына“, но она его спрятала»... Царь сказал: «Пусть так-то и эдак поступит со мной Бог и добавит к тому еще, если голова Елисея, сына Шафата, останется у него на плечах до вечера!»
Четвертая книга Царств, Глава 6, стихи 24-33
***
Стало ли для кого-то облегчением, когда Ганнибала Лектера закрепили за Карлом Хьюстоном? Нет. Карл любил пациентов с крепким аппетитом и выносливым желудком, администрация об этом знала и закрепляла за ним пациентов с соответствующей предрасположенностью. Нестабильный Фрэнк Манера — маленькая отрада Карла Хьюстона. Тихий, слегка поехавший, вечно голодный и особо не вникающий в вопросы морали и нравственности. Стоило только посадить его на цепь и сунуть под нос пакет с кровью или сырой кусок мяса, как Фрэнк оживал. Из молчаливого и непроницаемого социопата он превращался в настоящего зверя, бесцеремонно терзавшего зубами освежеванные мышцы, разбирая их на волокна, и оставлявшего безвкусные кровавые разводы по всей камере. Фрэнк ни разу не признавался в том, что практиковал каннибализм до перевода в Маунт-Мэссив. Карл хитро щурился и кивал ему головой, — мог бы почесать за ухом, если бы не дорожил своими конечностями. Несмотря на прилежность пациента, процесс исследования и искусственной стимуляции нервной деятельности морфогенетическим кондиционированием не приносил свои плоды. Результаты были далеки от пороговых, а психика с каждым новым сеансом становилась все менее и менее устойчивой. Привычная асоциальность сменилась на холодную враждебность. Фрэнк испытал на себе побочное действие гормональных препаратов, возникающие в одном из пятисот случаев: избыточная стимуляция волосяных луковиц и ускоренный рост волос. Пациенты стали бояться Фрэнка, ведь каждый, кто с завистью касался его волос или бороды, мог остаться без пальцев. Фрэнк Манера становился зверем. Но Карлу Хьюстону было недостаточно. В палате общего содержания Фрэнк появлялся редко, только перед крупными обследованиями и обязательно в наручниках. Чаще пациента держали в изоляторе или испытательной камере из соображений безопасности. В день, когда Карл траурно произнес, что Фрэнк уступил по анализам Эдди Глускину, помешанному извращенцу, в его обычной палате произошли некоторые изменения. Тесная шестиместная палата с узкими пролетами между кроватями создавала для спящего видимость, что он делит свое ложе с двумя мужчинами сразу. Фрэнк и его сосед Эндрю всегда занимали места по бокам: первый у двери, второй возле окна. Пациент на койке между ними менялся два раза в месяц, а то и чаще, возможно, не выдерживая голодного взгляда Фрэнка и ежедневного скрипа кровати Эндрю, не скрывавшего свою сексуальную одержимость. Когда Манера провалил последние обследования и был списан на следующие в случае, если Эдди Глускин не оправдает ожиданий, Эндрю в палате не было. Вместо него у окна в чистой жёлтой униформе сидел слишком опрятный мужчина за средний возраст. Таких в Маунт-Мэссив пускают в расход в первую очередь, но этого пациенты обходили стороной. Перед обедом пациентов отправляют во внутренний двор, чтобы провести уборку спальных корпусов, — Фрэнк периодически забывал о таком правиле, потому что оно не распространялось на камеры, в которых он проводил большую часть времени. Недействующий фонтан возле корпуса занимали самые возбужденные пациенты, которым ещё хватало ума и прилежности, чтобы не попасть в палаты отпетых психов в кандалах. В аналогии с городом, многие ассоциировали их с преступной бандой. Зачастую Фрэнк тусовался именно с ними, потому что бывавших в «карцере», как они называли камеры, и вернувшихся обратно в отделение, уважали особенно сильно. — Этот новичок, — шипящий голос в самое ухо привлёк внимание Фрэнка не сразу, выдёргивая его из сладкого полутранса собственного воображения. — Ганнибал, после первой же ночи отправил Эндрю в мусорный бак по кусочкам. Смял его, как пластилин. Сломал кости, разобрал суставы. Говорят, пару пальчиков себе оставил, говнюк. Какого черта он до сих пор делает в общей палате спального отделения? Фрэнк неверно услышал имя пациента, но сразу смекнул, о ком идёт речь. Интуитивно он стал искать взглядом «каннибала» из разговора: тот сидел на лавке под медленно чахнущей ивой в неестественной для лечебницы вычурной позе: закинул нога на ногу, откинул голову назад и держал глаза закрытыми. Невозможно было сказать наверняка, но Фрэнку почудилось, что тот загорает под жаром направленных на него голодных и злых взглядов пациентов. Подобная расслабленность была вызывающе непростительна и тем больше раздражала буйных соседей — никто и пальцем не шевельнул в его сторону. — Слышь, — Манера окликнул его издалека и несколько раз повторил, прежде чем удостоился внимания. — Мы спим в одной палате. Ты за что Эндрю грохнул? Ганнибал приоткрыл глаза и обвел обросшего Фрэнка взглядом. Многочисленные татуировки и наколки, едва проглядывающие из-под закатанной одежды, щёлкнули в его ледяном взгляде, как убранная в ящик для инструментов деталь. — Вы с ним были в «отношениях»? Внезапный вопрос, который Фрэнк получил вместо чёткого ответа, заставил поежиться и передернуться, болезненно оскалив сухие и забитые кровью десна. Эндрю домогался при любом удобном случае каждого, кого считал слабее себя, поэтому Манера, будучи ещё спокойным пациентом, испытал его интерес на собственной шкуре. К счастью, Эндрю ошибся в выборе жертвы. Наверняка, как и с Ганнибалом. — Походу, — улыбка Манеры привела все мимические мышцы в сложную гримасу складок и извилин, прибавив десяток лет к зримому возрасту. — Я понял. Только учти, что грохнуть одного гомосека не значит спасти свою задницу от всех. Ты выглядишь слишком свеженьким. Особенно раздражало это непроницаемое надменное выражение лица, так и говорившего само за себя: "Я не нуждаюсь в советах". Манера почесал бороду, топчась всё на том же месте, не зная, с какой стороны подступиться. — У тебя же остались? — Что? — мужчина даже не смотрел на него, устремив взгляд на серое сентябрьское небо. — Его пальцы. Зловещая очаровательная улыбка, как поощрительное поглаживание по макушке, наградила Фрэнка более чем на полминуты, а в тёмном взгляде, обрамлённом слабыми морщинками, заиграл холодный азарт. — Тебе это интересно? — интонация Ганнибала больше напоминала готовый ответ: "Да, тебе это интересно". — Тупой вопрос, согласен, — фыркнул Манера. — Ты по-любому проглотил их прям там, когда избавился от трупа. Ганнибал неподвижно следил за ним, что неопрятному и звероподобному Фрэнку стало не по себе, будто роль доминирующего хищника была безжалостно отнята. Он уже хотел отмахнуться и уйти подальше от непривычной ауры давящего напряжения, сродни с первым реабилитационным сеансом после терапии доктора Хьюстона, однако Лектер его остановил мягким, спокойным голосом. — Знаешь, почему ты так голоден? Манера замер, не посмев даже ощетиниться и воспротивиться в ответ на вторжение в его личное пространство. — Какой вкус был в самый первый раз? Ты помнишь? Темный и пристальный взгляд пронзал насквозь, выжигал кожу, забитую татуировками; будоражил волосяные луковицы и изъедал тело изнутри. В горле встала жажда, захлебывающийся поток криков и невыносимого желания засмеяться. Не совладав с собой, Манера рассыпался в истеричном, припадочном смехе. Ганнибал будто увидел в этом шутку и мягко улыбнулся, не обращая внимания, как всколыхнулись тени пациентов, как застучала по ограде резиновая дубинка. — Хреновый, честно говоря, — наконец простонал Манера. — Я выблевал половину, не успев как следует распробовать. — Чувство вины, — пожал плечами Ганнибал, будто понимая Фрэнка, смутив тем самым ещё сильнее. — Но было ведь что-то ещё? То, что пробуждает аппетит до сих пор. Фрэнк не помнил. У него было много жертв, но не так много тех, кого он съел. Впервые это случилось в тюрьме. Вписался в неподходящую компанию. Прежде чем его зад пустили по кругу, пришлось несколько раз побывать на исправительных процедурах по подставным инцидентам, а когда терпение кончилось, он сам нагнул одного из обидчиков. Истощенный голодовкой из-за плохого поведения и сам не понял, как выбрал свой собственный акт унижения обидчика. Вкус действительно оказался дерьмовым. — Кого бы ты хотел съесть здесь? — вдруг продолжил Ганнибал. Манера особо не думал. Он понял, к чему ведёт этот разговор. — Карла. Карла Хьюстона. Ганнибал улыбался так, словно знал исход диалога заранее. Он медленно поднялся, когда со стороны корпуса послышался свист и возглас охранника. Прогулка окончена. Фрэнк едва вязал ноги, погружённый в путаницу собственных мыслей. Голод внезапно усилился, ладони зачесались. Тяжелое давление на затылок и плечи отрезвляюще поставило Фрэнка на место, напомнив, кто он и что он для этого места. Только альфа-хищник может чувствовать себя защищенным. Манера в этой защите не нуждался: ему хотелось доминирования лишь над теми, кто нарушал его личное пространство. Часть пациентов сразу развели на процедуры, а Фрэнк смог подтвердить свою теорию, увидев сквозь барьерное стекло лицо доктора Хьюстона, не заинтересованного в их регулярном диалоге "Как дела? - Нормально". Фрэнк ел мясо тех, кто мешает ему жить; кто лезет не в своё дело и под его шкуру. Возможно, Ганнибал может оказаться следующим. Но не сейчас. Прямо перед отбоем, с зудящей от боли кожей, Фрэнк обессиленно повалился на матрац. Ему почудилось, что тухлым мясом в палате воняло сильнее обычного. Что-то шлёпнулось с дырявой простыни прямо на пол, засмердило кислым железом. В свертке из туалетной бумаги лежала окровавленная фаланга большого пальца. Манера тут же вскинул голову и обратился взглядом к окну. Ганнибала не было.***
За неделю Фрэнк Манера пронюхал про Ганнибала Лектера всё, что только мог. Впервые кто-то откликнулся в нём таким интересом. Он вслушивался в разговоры пациентов за обедом, в тихие шепотки персонала, внимательно разглядывал решетку узких окон карцерного отделения, тормозил в корпусах медицинского обследования. У Фрэнка был безупречный нюх, и он всеми силами старался им воспользоваться. От Карла Хьюстона тоже пахло Ганнибалом. — Ганнибал Лектер — ваш? — однажды спросил он на приёме, когда в воздухе вновь повисла тишина, а до окончания собеседования оставалось целых полчаса. Карл Хьюстон улыбнулся, довольно смакуя каждую букву в произнесённом им слове. — Мой. Фрэнк не сдержал своего захлебывающегося хриплого смеха. Майкл был самым послушным и самым "бесполезным" пациентом Карла Хьюстона, буквально бельмом на его глазу. Фрэнк подсел к нему за обедом, одарив враждебным взглядом взъерошившегося Джо, — как многие считали, его "члена". — Ты знаешь про Лектера? — без лишних предисловий, спросил Фрэнк. Благочестивое лицо этого смазливого религиозного фанатика раздражало своей невинностью, но пришлось переступить через себя, чтобы узнать хоть крупицу информации. — Конечно. Доктор Хьюстон тоже тебе о нём рассказывал? Манера нахмурился, в попытках припомнить что-то такое на сеансах. Нет, они всегда молчали. — Доктор Хьюстон любит обсудить со мной своих лучших пациентов, — улыбнулся Майкл. — Про тебя я тоже многое слышал. — Что про Ганнибала? — Манера не вытерпел откровенного подхалимства в свою сторону. — Где он? — В новых изоляторах. Он был "непослушен" во время первой процедуры, поэтому теперь сидит в камере. Доктор Хьюстон в большой обиде, но позволяет ему ходить на мессы. Я вижусь с ним только там. Вероятно Джо заметил перемену в лице Манеры, поэтому не выдержал ехидного смеха. — Давай, Фрэнк, я всё жду, кто со мной соберётся выпустить кишки этому святоше Мартину, но на его богохульственные песни ходят только такие заморыши, как этот, — он грубо поддел Майкла под рёбра, из-за чего тот закашлялся до бледноты. — Пойдешь? — Ты пойдёшь — в задницу, — прошипел Фрэнк, забирая поднос с едой и уходя за другой столик. Чтобы попасть на мессу, следовало обсудить это с лечащим врачом. Доктор Хьюстон, конечно, не мог оставить подобное без внимания, но в последнее время он так был увлечён делами, не касающихся пациентов, что лишь презрительно осмотрел Манеру диагональю, а затем подписал какую-то справку. Воскресным утром пациентов сопровождали до башни небольшими партиями, также по очереди их уводили обратно. Фрэнку стало дурно от насыщенного благовониями воздуха, которыми пропитались даже двери на первом этаже. С большим усилием он подавлял желание чихнуть и привлечь лишнее внимание, чтобы не быть сосланным в инфекционный изолятор. Под завышенным конусообразным сводом скромного зала собралось малое количество пациентов, и большая часть из них тупо пялилась в дешёвые иконы, растянутые на некачественном холсте цифровой печатью. От заунывного пения, ничем не напоминавшего молитвы, становилось дурно любому здравомыслящему человеку, поэтому охранники караулили зал у входных дверей. Манера едва мог разобрать в палитре ароматов тот, в котором нуждался так же, как вдохновенный Майкл, тут же устремившийся к Мартину возле подсвечника. Мартин, вероятно, единственный, кто хоть что-то понимал в религии, среди приватного культа Маунт-Мэссив получил прозвище "отец". Ганнибал Лектер вошел в зал двадцать минут спустя в полном одиночестве, но руки его оставались в наручниках, а нижняя часть лица - под решетчатой маской, напоминавшей намордник. Манера был знаком с этим аксессуаром лично, и от внезапной встречи с ним не сдержал ухмылки. Хвалённый Ганнибал Лектер может и был умён, но зубки то всё равно чесались. Они переглянулись, когда Ганнибал вёл скромную речь с отцом Мартином, соблюдая дистанцию, вероятно, не из-за правил, а из личных соображений. Короткий кивок указал в сторону будки. В тесной исповедальне, кажется, кто-то хорошенько передёрнул: мускусный и гнилостный запах здесь затмевали благовония. — Я хочу сожрать его, — процедил Манера, не в силах сдерживать приступ агонии и раздражения от смрада и собственного истощения. — Я вытащу тебя из изолятора, и ты дашь мне его сожрать. По ту сторону сетчатого окна стояла тишина, лишь тихое и ровное дыхание. По ушам било собственное давление, Фрэнк едва сдерживался, чтобы не лягнуть хлипкую дверцу ногой. — Значит, ты разобрался в том, чего хочешь? — Жрать тех, кто думает, что лучше меня. Хочу сожрать их всех. Карл — ублюдок, ты ведь тоже это понял? Он заставлял тебя жрать тухлое мясо, пить кровь с мужской груди, смотреть документальные фильмы? — Тебя расстраивает, что он относится к тебе исключительно как к каннибалу? — Каннибалу, который не сможет до него добраться. Но я доберусь, обещаю, доберусь. — Какую часть тела ты хочешь? Фрэнк задумался. — Печень. — Ты действительно увлекаешься религией? — в интонацию просочилась нотка восторженности. Манера не знал и не понимал, что ему нужно ответить. Вместо этого он лишь хрипло спросил. — А что будешь ты? Ганнибал молчал, барабаня по собственному бедру пальцами. — Доктор Хьюстон сам приготовит для меня блюдо. Мне подойдет любой. — В этот раз ты поделишься со мной? Фрэнк и сам не ожидал, что голос его наполнится такой молебельной жалостью. Ганнибал лишь размеренно ответил: — Я отблагодарю тебя как полагается, будь уверен.***
Фрэнк Манера занимал восточное спальное отделение — самое бедное, захолустное и грязное, где было вдоволь пациентов и, самое главное, печи для сжигания. Во время вспышки инцидента он успел умыкнуть с хирургического стола циркулярную пилу, и с тех самых пор на его пути практически не возникало препятствий. На вытащенном с верхних этажей столике располагалось целое мясное плато, но всё казалось безвкусным, а он сам себе — ненасытным. Не успевала кровь на бороде засохнуть, как она тут же таяла под жаром сочившегося силой свежего куска мяса. Это стало настолько унылым, что даже грустным. Фрэнк оказался не единственным, кто помог Ганнибалу освободиться. Отец Мартин, Майкл, даже извращенец Эдди Глускин, проваливший испытания и с обезображенной миной встретившийся с ним после "загрузки". Еще бы час, и Фрэнк Манера мог оказаться на месте Эдди. Счастью доктора Хьюстона не было бы предела, даже если бы его подопечный превратился в мясо, не выдержав нагрузки. Вспоминая про Карла, Фрэнк не мог удержаться, чтобы не погладить живот. Как и обещал, Ганнибал принёс ему тело. Только обезглавленное. — А башка где? — пациент сразу распознал запах доктора и спросил из простого любопытства и некоторой злости. — Почему не дал с ним разделаться мне лично? — Мне нужно было наградить другого пособника, — чрезвычайно сухо пояснил Ганнибал, уже собираясь удаляться. Фрэнка выбесило, как тот разоделся: рубашка, брюки, санитарный халат и полиэтиленовая накидка, чтобы не запачкаться при переноске трупа. — У нас уговор был, мужик, — циркулярная пила угрожающе взревела на пару секунд, а затем смолкла в тяжелой тишине. Ганнибал стал другим. Его всепонимающая, всеобъемлющая доброта с недоступным великодушием обернулась сухой и эгоцентричной надменностью. В его тёмном взгляде была затихшая враждебность и полное отсутствие страха. Он будто не видел ни Фрэнка, ни пилу в его руках. Ему было плевать. План был банален и прост: проверка пригодности Эдди Глускина дала всей больнице Маунт-Мэссив понять, что электрическое напряжение заключительного этапа кондиционирования превышает норму резистора, и на короткое время все отделения, кроме центрального корпуса, обесточены. Этого достаточно, чтобы выйти из камер с электронным замком. В удобный момент пациенты общих отделений в темноте дергают рубильник и отключают свет насовсем: оставляют за собой доминирование при отсутствии освещения. Основная задача: добраться до центрального корпуса, где находится штаб охраны. Этот день был выбран не спроста. Не столько из-за испытаний конечных вариант, сколько из-за многообещающего гостя, который должен был приехать к Ганнибалу. Два этих фактора: испытания и приём человека вне штата на территорию больницы, — были разобщены, но совпадение казалось судьбоносным. Фрэнк сразу сказал Ганнибалу, где его можно искать. Он думал, что база, в которой он собрался осесть, покажется его покровителю весьма располагающей. Никакой романтики, просто палённая, термически обработанная плоть их главных деликатесов. Обряд, подтвердивший бы их союз. Что-то пошло не так. Слишком много жертв, слишком быстро капитулировал персонал, слишком легко избавились от охраны... Слишком отчужденный перед ним Ганнибал. Фрэнку ещё не было известно, что часть успеха принадлежала удавшемуся испытанию пациента после Эдди Глускина. — Что? Что тебе приготовил Карл? — Фрэнк не выдерживал тишины, в которой слышал кровеносное давление на барабанных перепонках. Ганнибал уже собирался уйти, но притормозил, чтобы пресечь разговор. — Это не имеет значения. — Ты обещал разделить награду, — прорычал Фрэнк, заводя пилу. Высокомерная, насмешливая ухмылка Ганнибала скрутила внутренности. Между ними лежало обезглавленное тело Карла Хьюстона, но ни один из каннибалов в комнате не желал его. Фрэнк запутался в своих желаниях в целом. — Он настолько особенный? — одними губами произнес Манера, понимая, как слабеют от досады руки. — Я не достоин его мяса? Ганнибал молчал, и в этом Фрэнк нашёл болезненное для себя подтверждение. В этот раз пила взвыла не в холостую, мужчина бросился к бывшему соседу по палате, но вместо тела она разрубила деревянный ящик. Доски раскрошились на щепки, а Ганнибал в шуме и поднявшейся пыли из опила пяткой туфель выбил оголенную голень. Фрэнк взвыл, приземляясь на колени и обороняясь пилой, но вместо попыток довести дело до конца встретил лишь прощальную улыбку. Оставшись один, Фрэнк безутешно ковырял свою голень, пытаясь всунуть её обратно, словно обувался, пока боль не стала совершенно невыносимой, но стопа наконец послушно провернулась. Сдерживая необъяснимые рыдания и отчаяние, он распорол безголовому Карлу брюхо и зарылся пальцами в тугие кишки. Тело остыло, морозило и склеивало пальцы. Густая кровь мерзко чавкала, подавляемая отчаянными воплями. Мягкая печень, остывшая, была на вкус как горький сахар. Он отделил ее пилой и швырнул в печь, стирая с бороды капли крови. Откуда-то на усах появилась чистая, беспримесная соль. — Лучше бы ты свернул мне шею, — рычал Фрэнк себе под нос, растирая набухающий отек на голени. — Предателей не прощают. Победой нужно делиться, — не рассчитав, он оцарапал темнеющий синяк ногтем. — Я сам решу, есть мне это или нет. Сожру тебя и твой обед. Почувствовав печённый запах мяса, Фрэнк рассмеялся, подтягивая кочегаркой из печи затвердевшую печень. Рот забился вязкой слюной, и он не смог устоять от мысли, что перед ним лежит частичка, принадлежащая уже Карлу. Обезглавленное тело в его мыслях дополнилось чужой головой и сухим, надменным выражением лица. — Я уже представляю, как ты будешь пахнуть, Ганнибал.