Секреты и Маски | Secrets and Masks

25 декабря Гермиона проснулась вялая и измученная. Сегодня тот день, который раньше был её любимым. Глаза совершенно не хотелось открывать ни сейчас, ни позже, но пришлось пересилить себя и разлепить хотя бы один и, видимо, не зря: взгляд тут же зацепился за подарок, мирно лежащий на подоконнике. Девушка резко села в кровати и потёрла глаза, а потом несколько раз моргнула, думая, что ей всё же привиделась коробка, элегантно завёрнутая в блестящую зелёную бумагу. Однако даже после этого та всё ещё стояла перед ней. Сколько бы она ни моргала, как бы яростно ни тёрла глаза, подарок никуда не исчезал. Долгое время Гермиона просто смотрела на него, нахмурившись и прищурив глаза. Она могла только догадываться, как безумно выглядела в этот момент: волосы находились в диком беспорядке и спадали на лицо, да и тёмно-фиолетовые мешки под глазами явно её не украшали. Гермиона прижалась спиной к изголовью и не моргая уставилась на загадочную коробку. Подарок выглядел безобидно, в нём не было ничего зловещего. Он лежал в маленькой квадратной коробке, размером примерно с микроволновую печь, и сверху был перевязан серебряной лентой, аккуратно завязанной в бант. Обёрточная бумага была того глубокого зелёного оттенка, который можно было ассоциировать только со слизеринцами. Этот цвет они все носили с гордостью, как знак почёта. Тот самый цвет, который Гермиона видела в залах поместья, в частности на кожаных креслах в гостиных, тот же мерзкий оттенок зелёного, что висел и на гобеленах в Йоркском соборе, на которые она смотрела и кричала, пока Волдеморт пятнал её магией тёмной крови. Оттенок зелёного, от которого её тошнило. Чем больше девушка смотрела на него, тем больше мыслей в голове путались и тем больше подозрений зарождалось в груди. Эльфы не могли подарить ей подарок. Все они носили одни и те же наволочки каждый день, и, хотя Гермиона никогда не обнаруживала никаких признаков физического насилия на их маленьких тельцах, она сомневалась, что Малфой позволял им роскошь вроде галлеонов или подарков. Они были его рабами. Предметы, предназначенные для служения и подчинения, как и всё в этом поместье. Оставался только сам Малфой, но подобная мысль казалась такой же нелепой, как и мысль об эльфах. Он не прислал бы ей подарок; просто не стал бы. Он был ужасным и жестоким, к тому же они ненавидели друг друга. Само его существование вызывало у ведьмы отвращение. Каждый её вздох был оскорблением для него и его злобной идеологии. Он не отправил бы ей подарок, если только не со злым умыслом. Что ж, а вот это предположение уже имело смысл. Девушка бы не удивилась, если бы Малфой зачаровал коробку так, чтобы у неё выросли ноги и зубы, и та совершенно неожиданно попыталась бы растерзать её. Она предположила, что он испытал бы неистовое удовольствие, наблюдая за тем, как ей отгрызают нос в этот обычно радостный день. Если бы это было от Малфоя, то это было бы чем-то, что может её покалечить, она была уверена в этом. Возможно, на коробку наложено взрывающее проклятие? Или, может быть, там была отрубленная голова одного из павших друзей Гермионы? Он определённо сделал бы это, просто чтобы посыпать соль на раны. «Убейте одного из противников во время битвы, отсеките его голову и доставьте ей под видом подарка». Угроза, завёрнутая в чёртову блестящую зелёную бумагу. Очередной повод продемонстрировать свою безжалостность и жажду крови. Спустя некоторое время – Гермиона даже не поняла, как это произошло, – её завтрак материализовался сам по себе, без помощи домового эльфа. По-видимому, Малфой дал крошечным существам выходной. Как чертовски благородно с его стороны... В то утро она не стала завтракать – продолжала смотреть на коробку, пока её голова работала, предполагая, что в ней могло быть. К тому времени, когда перед ней появился полноценный рождественский обед, Гермиона всё-таки сдвинулась с места. Она выскользнула из кровати, не обращая внимания на аппетитный аромат жареного картофеля в клюквенном соусе, и медленно, осторожно приблизилась к подозрительной коробке, делая паузы между каждым шагом. Исход со взрывающимся заклятьем был наиболее вероятным, поэтому она решила, что лучше не бросаться к этой загадочной вещи так сразу. Девушка провела пальцем по крышке коробки, ожидая, что она взорвётся от самого нежного прикосновения. К её удивлению, этого не произошло даже тогда, когда она всё-таки взяла её в руки. Вроде бы та даже не тикала. Коробка оказалась легче, чем девушка себе представляла. Ни одна мышца, казалось, не была задействована, когда Гермиона подняла её одной рукой. И мышцы совсем не напряглись, даже когда она попробовала удержать её одной рукой. Она потрясла коробку, и дыхание сбилось, когда стало слышно, как что-то гремит внутри, катаясь по картону. Это звучало так, словно несколько маленьких вещей столкнулись друг с другом. После получасового изучения она всё-таки швырнула подарок на прикроватный столик и села туда, где сидела весь день до этого. Должно быть, сейчас по крайней мере час дня, возможно, даже два, а Малфой всё ещё не ворвался в её комнату на сеанс легилименции. Он и ей дал выходной? Думал ли он, что небольшой перерыв в их сеансах был для неё сродни какому-то подарку? Или это был ещё один сюрприз? К четырём часам Малфой до сих пор не объявился, и Гермиона начала беспокоиться. Она думала снова заняться исследованием поместья, так же, как и вчера, но не стала этого делать. Раз ей выпал шанс избежать сеанса и Драко сегодня не собирался врываться в её разум, она не хотела испытывать судьбу, чтобы случайно столкнуться с ним где-нибудь в коридоре. «День без необходимости видеть злобные голубые глаза Драко Малфоя» — это звучало как название праздника для Гермионы. Как она обнаружила двадцать третьего декабря, Малфой не установил никаких чар, способных убить или сжечь её при попытке покинуть комнату, поэтому весь следующий день ведьма исследовала его дом. В конце концов, он рылся в её голове часами, настойчиво выискивая любые обрывки её воспоминаний, до которых мог дотянуться. Было бы справедливо, если бы Грейнджер проводила своё свободное время обыскивая его дом. Она касалась пальцами каждой поверхности и оставляла след на каждом предмете мебели своими «мерзкими грязнокровными руками». Вчера она «случайно» разбила несколько ваз, пока исследовала поместье, искренне надеясь, что они были неприлично дорогими. Ведьма молилась, чтобы они оказались уникальными семейными реликвиями. Но, конечно, Малфой был невероятно продуманным, и осколки каждый раз восстанавливались через несколько секунд после того, как она разбивала вазы. Тем не менее делать это было приятно, поэтому она продолжала просто так, ради удовольствия. А вдруг они способны восстанавливаться только определённое количество раз? Она могла только надеяться на это. Да, Гермиона исследовала почти каждый дюйм поместья Малфоев в канун Рождества. Она бродила по территории, исследовала пустые коридоры и заброшенные гостиные, но ничего не нашла. Ничего, что могла бы превратить в оружие. Никаких секретных выходов из поместья. В защитных чарах, окружающих поместье, слабых мест тоже не нашлось. Ничего. Ни черта не было. Единственное, однако, что она узнала, – это радиус установленных им защитных чар, который был поистине огромен. По крайней мере, Малфой немного ослабил поводок, на котором держал её. Не было ни одного участка поместья, закрытого для Гермионы. Она могла бродить по лабиринту заснеженных цветочных клумб, под каждым деревом, по каждому участку земли и даже по семейному кладбищу Малфоев, хотя ещё вчера она держалась подальше от этого места. Невольно по её спине пробежала дрожь, когда она заметила ряды изогнутых, покрытых снегом надгробий, гробниц и мавзолеев, вид которых заставил её резко развернуться на каблуках и убежать. Гермиона несколько раз изучала границы дозволенного. Она ничего не могла с собой поделать, но всегда чувствовала, когда приближалась к магическим границам, которые установил Малфой, отчётливо ощущала, как течёт кровь в её жилах, и если бы она сосредоточилась и прищурилась, то могла бы разглядеть, как воздух пульсировал и колебался под воздействием магии. Девушка дважды пыталась преступить границу в разных местах, просто чтобы посмотреть, что произойдёт. В тот момент, когда её пальцы коснулись ряби, ладони похолодели, под ними ощущалось что-то твёрдое и гладкое, словно стекло. Оба раза Гермиона пыталась пройти через неё, сильно толкая рябь руками. Оба раза ей удавалось сосчитать до четырёх, прежде чем её тело охватывал холод, а сердце, казалось, замедлялось и тоже превращалось в льдинку. Оба раза температура тела падала так резко и так сильно, будто рядом находился дементор. Она даже могла видеть, как изо рта идёт пар. Оба раза ей удавалось удерживать руку всего несколько секунд, прежде чем леденящая боль в теле усиливалась. Она была настолько сильной, что девушка сразу же отскакивала, вскрикивая и обнимая себя руками в попытках согреться. Это было невыносимо. Воздух выбило из лёгких, будто её окунули в ледяную воду. На самом деле это было так жёстко, что она удивилась, как её руки не превратились в сосульки. Было безумно холодно. Волшебница думала, что её кровь заледенела и что это как-то связано с ритуалом, благодаря которому Волдеморт связал её с Малфоем. Она вздрогнула, подумав о том, какие ещё побочные эффекты их связи она не обнаружила. Потребовалось почти двадцать минут, чтобы она достаточно согрелась и у неё снова появилась возможность шевелить пальцами. Да, к её разочарованию, Гермиона вообще ничего не нашла во время своих прогулок по поместью... Но это было правдой лишь отчасти: она нашла красивое цветущее вишнёвое дерево на территории – великолепное и высокое, с вьющимися серебристыми ветвями, бледно-розовыми цветами и маленькой деревянной скамейкой в его тени. Она подумала, что это было бы хорошее место для чтения. К шести часам Малфой всё ещё не появился, а Гермиона уже вернулась в свою комнату. Она подумала о том, чтобы лечь спать пораньше и дать телу отдохнуть. Ей следовало подготовиться к тому, что завтра, вероятно, будет мучительный день прогулок по воспоминаниям и вскрытия замков в её сознании. Но расслабиться Гермиона не могла. Независимо от того, как долго лежала с закрытыми глазами и как удобно устраивалась под толстым одеялом, она не могла отключиться. Она знала, что коробка, завёрнутая в блестящую зелёную бумагу, всё ещё там. Наблюдает за ней. Дразнит её. В какой-то момент, раздражённо вздохнув, она сбросила с себя покрывало и решила провести время за тем, что раньше было её любимым занятием в этот день года, – за экспериментами. Сейчас целью эксперимента стало изобретение способа уничтожить мерзкий маленький подарок, не открывая его. Все попытки были тщетны, хоть и весьма оригинальны. По крайней мере, это помогло ей скоротать время в тот несчастный снежный вечер. 26 декабря Гермиона сидела на своём месте с закрытыми глазами, медитируя, и слушала, как птицы поют свою утреннюю мелодию. Она сосредоточилась на том, чтобы скрыть свои воспоминания, тщательно создавая новые стены и укрепляя двери в своём сознании, готовая к тому, что Малфой придёт впервые за день. Девушка работала над тем, чтобы сохранить самые важные из своих воспоминаний в глубине сознания, визуализируя, словно они на самом верхнем уровне. Она представила, как двери превращаются в сталь, представила, как дерево разрушается и на его месте остаётся блестящий металл. Сильный. Непроницаемый. Гермиона ожидала, что утреннее занятие будет особенно острым, ожидала, что Малфой наверстает упущенное ими за вчерашний день и безжалостно ворвётся в её разум. Она ожидала, что он сделает ей больно, и он делал. Чёрт возьми, он всегда делал ей больно. Но он ни словом не обмолвился об обугленной, зверски деформированной коробке на её прикроватном столике. И она тоже. Даже на следующий день. Или даже на следующий день после этого. 4 января Несмотря на «милосердную» отсрочку, которую Малфой дал ей на Рождество, к началу января их упражнения начали истощать Гермиону. Она чувствовала, что слабеет с каждым днём. Из-за потери крови, вызванной их сеансами, у неё часто случалось головокружение. После каждого сеанса девушке требовалось больше времени, чтобы прийти в себя, подняться с пола и пройтись по поместью. Несмотря на то, что она каждый день исследовала его, Гермиона всё ещё не нашла ничего полезного для своего побега. Но скамейка под цветущим вишнёвым деревом оказалась хорошим местом для медитации – при условии, что она заранее попросит эльфов наложить согревающие чары на её одежду. Чёрт возьми, она скучала по своей магии. Малфой нашёл больше её воспоминаний, с тех пор как выбил первую дверь. Всего за две недели он ворвался ещё глубже в её душу, сорвав двери с петель. Он видел только мелочи: несколько детских моментов, которыми девушка очень дорожила. Вот отец посадил её к себе на плечи, когда они посетили зоопарк – ей было всего семь, – чтобы лучше видеть жирафов. А вот родители первый раз повели её на балет, когда ей было восемь. Момент, когда мать взяла её на руки и прижала к груди, целуя локоть и успокаивая плачущую Гермиону, когда та упала с велосипеда. Всё это были глупые маленькие моменты, но они действовали как линия защиты, как ещё один барьер, который Малфою нужно было преодолеть, чтобы добраться до более важных, более ценных секретов. Всё, что она сделала, это замедлила его, но это лучше, чем ничего, верно? Конечно, не все двери открылись перед ним сразу. Ему по-прежнему приходилось пробираться через них, энергично пинать и взламывать их с помощью магии, чтобы получить доступ к ценным сведениям. Гермиона ощущала это каждый раз, когда он погружался в новое воспоминание: она чувствовала острую боль в затылке и глубокое колющее ощущение, которое заставляло её стискивать зубы каждый раз, когда распахивалась новая дверь. Было странно наблюдать за тем, как она росла, заново переживать те воспоминания о девочке, которая с удивлением смотрела на мир и думала, что всё возможно. Было ещё более странно, что Малфой смотрел на это вместе с ней. Как только он взломал новую дверь, его упорство и настойчивость, казалось, пропали, что было видно по его позе, и он неторопливо вошёл в комнату. Несмотря на очевидную срочность задачи, он не спешил. Наоборот, тщательно просматривал каждое из них, будто они имели такое же большое значение, как местонахождение Гарри или стратегические планы Ордена. Гермиона ожидала, что стоит Малфою в очередной комнате увидеть ещё одно воспоминание из детства, что-то незначительное и бесполезное для Волдеморта, он развернётся и сразу пойдёт к следующей двери. Не зайдёт дальше, не будет искать стену, на которую можно опереться, и не будет смотреть, как она растёт. Он казался странно очарованным маггловской деятельностью, будто ему нравилось наблюдать за тем, как живут «низшие виды». Ведьма заметила его нахмуренные брови – единственный недостаток на его обычно не выразительном лице, – когда он смотрел, как они с матерью танцуют перед телевизором, копируя шаги танцоров на экране и хихикая. Ей было девять. Она не упустила из виду, как Драко склонил голову набок – крошечное движение, которое девушка бы пропустила, если бы не наблюдала за ним так пристально, – когда он смотрел, как в детстве она с семьёй забиралась в фургон на их семейный праздник. Они прижимались друг к другу, укрываясь от внезапно начавшегося дождя. Конечно, в процессе он находил моменты для ехидных комментариев и жёстких замечаний. Он критиковал её неудачную позу и не упускал шанса прокомментировать её дикие, густые волосы и даже... Гермиону отвлекли от медитации три деликатных стука в дверь спальни. Сначала она подумала, что ей померещилось. Малфой не стучал, когда приходил к ней. Ни разу, никогда. Он просто врывался, часто распахивая дверь с такой силой, что это увеличивало вмятину в штукатурке на стене позади двери. Так почему же он стучит сейчас? Может быть, всё-таки показалось? Ей было скучно, смертельно скучно, и, вероятно, это была галлюцинация: её обычно занятый разум создавал звук, чтобы развлечь себя. Может быть, она, наконец, начала сходить с ума. Гермиона отвернулась от окна и уставилась на дверь, ожидая услышать ехидный голос Малфоя с другой стороны двери. Тук, тук, тук. Нет, это было сложно представить. Любопытство победило, и она спустила ноги с подоконника и пошла на звук. Она остановилась перед дубовыми дверями, обхватив пальцами ручку и прижав ухо к дереву. — Да? — тихо спросила она. — Привет, Грейнджер, — из-за двери послышался мягкий женский голос. Гермиона ахнула и непроизвольно отскочила. Шок от того, что она услышала голос женщины, застал её врасплох. Она уставилась на дверь, широко раскрыв глаза и разинув рот. Кто, чёрт возьми, это был?! — Не будешь ли ты так любезна открыть дверь? — спросил голос, всё ещё тихий, как шёпот. — Я действительно думаю, что нам пора встретиться, а ты? Здесь живёт кто-то ещё?! Нет, это было невозможно. Она исследовала поместье каждый день в течение почти двух недель, часами бродила по залам и садам. Если бы здесь жил кто-то другой, она бы уже столкнулась с ним, не так ли? — Кто ты? — Гермиона огрызнулась сильным, уверенным голосом, несмотря на беспокойство, которое она ощущала в груди. — Не могла бы ты, пожалуйста, открыть дверь? Мне бы не хотелось, чтобы наше знакомство проходило через кусок дерева. Это очень личное, нужно делать это лицом к лицу. Гермиона крепко сжимала ручку двери, её мышцы отказывались сокращаться, чтобы повернуть её и впустить незнакомку. Её пульс участился, когда в голове появилась сотня вопросов: Что, если это ловушка? Что, если она ещё один Пожиратель смерти? Что, если девушка за дверью вооружена? Гермиона не смогла бы защитить себя. Знает ли Малфой, что она здесь? После нескольких секунд колебаний Гермиона глубоко вдохнула и отодвинула панику на задний план. Она повернула ручку, покрутила ручку. Потому что независимо от того, кто был по ту сторону двери, этот человек не мог быть хуже Малфоя. Грейнджер замерла, когда встретилась взглядом с парой карих глаз. Её кожа покрылась мурашками под курткой, неприятно скрутило живот – обычная реакция, когда впервые видишь полтергейста. Потому что обладательница этого мягкого голоса, блондинка, которая стояла в дверном проёме, выглядела как человек, который считался погибшим. Рациональная часть её мозга говорила, что миниатюрная девушка, стоящая перед ней, не была призраком, она не могла им быть. Ей не хватало прозрачности, которой обладали все полтергейсты, а её кожа была бледной и твёрдой, и, конечно, у неё не было мягкого голубого оттенка кожи, как у нежити. Но всё же незнакомка выглядела точно так же, как девушка с пышными светлыми волосами, с которой Гермиона училась в Хогвартсе. Дафна. Если приглядеться внимательно, то Гермиона могла заметить некоторые различия. Девушка перед ней была немного ниже ростом, чем её умершая старшая сестра. Вся фигура была гораздо тоньше, нежели могла быть у Дафны, её талия и бёдра были уже, а лицо – немного полнее. Она была бледнее своей сестры, на её щеках пылал румянец, а полные губы были накрашены привлекательной красной помадой. По правде говоря, она была ослепительно красива. Гермиона не могла вспомнить, когда в последний раз видела кого-то столь же поразительного, столь же привлекательного, как девушка, стоявшая перед ней. Её карие глаза практически сверкали под длинными ресницами, покрытыми тушью. Волосы были идеальны: мягко уложенные золотистые локоны ниспали на плечи, отражая свет, когда она склонила голову набок. Она была одета скромно: чёрные туфли на высоком каблуке с чёрным платьем длиной до колена и короткими рукавами, обтянутыми кружевом. Оно элегантно облегало тонкую талию и расширялось многоуровневой юбкой А-силуэта. Верхняя половина платья была украшена вышивкой. Девушка выглядела так, будто направлялась в оперу, а не бродила по залам уединённого поместья. — Ты знаешь, кто я? — блондинка улыбнулась. Гермиона кивнула. — Ты застала меня врасплох. Мне казалось, у тебя длинные каштановые волосы. Выражение её лица слегка омрачилось, улыбка на мгновение исчезла, когда её изящные ухоженные пальцы сжали носовой платок. — Астория Гринграсс, не так ли? Улыбка блондинки вернулась, шире и ярче, чем раньше, на её щеках появились ямочки. Это была искренняя, добрая улыбка, которую Гермиона не ожидала увидеть. От этого у неё неприятно скрутило живот. Подозрительно. — Теперь я Астория Забини. Ах да, конечно. Она почти забыла, что жизнь продолжается как обычно для тех, кто прислуживает Волдеморту. Свадьбы для его последователей, вероятно, были грандиозными событиями, совсем не похожими на маленькие, уединённые мероприятия, которые проводил Орден. Гарри и Джинни произнесли свои клятвы внутри заполненной обломками базы. Луна и Невилл провели свадебную церемонию в лазарете на одной из баз Ордена после нападения. Свадьба Астории Забини, вероятно, была совсем не такой. Это было странно, что свадьбы и такие пышные мероприятия всё ещё продолжались, несмотря на войну. Всё это казалось неправильным, несправедливым, особенно то, что Пожиратели смерти и остальные верные последователи Волдеморта жили относительно нормально, в мире, не знакомом с нескончаемой чередой смертей, которые Орден вынужден был терпеть. Территории между противниками были чётко разделены. Территория под властью Волдеморта практически не изменилась: улицы были полны людей, бары и рестораны оставались открытыми, а магазины всё ещё были переполнены и работали нормально. По общему мнению, жизнь шла как обычно. Нет, лучше, чем обычно: они процветали, и всё, что им нужно было сделать, – это поклясться в верности Волдеморту. Поклянитесь в верности безумцу, поклянитесь сражаться на его стороне, и он защитит вас и даст вам богатства, земли и драгоценности. К сожалению для Ордена, многие выбрали этот вариант в начале войны. Территория, не находящаяся под «защитой» Волдеморта, была полной противоположностью. Разрушенные войной районы опустели. На многие мили вокруг не было ни одного здания без повреждений, ни одного целого окна, ни одного моста, оставшегося нетронутым. Большинство людей укрылись под землёй, зарывшись глубоко в щебень, образовав пещеры, как животные, пока пережидали войну. Только базы Ордена были в безопасности, скрытые магией и спрятанные так же глубоко под землёй. Улицы были пустыми и тихими. Изуродованные трупы и скелеты украшали тротуар и каждый угол улицы. Запах был отвратительным, воздух, казалось, никогда не очистится от зловония смерти и гнили. По общему мнению, эти районы были похожи на Чернобыль. Апокалиптический. Но в этих районах была база Гермионы. Они были её домом. Она бы всё отдала, чтобы вернуться туда сейчас, всё, что у неё было, чтобы вернуться в этот раздираемый войной, разрушенный район Лондона, который окружал центральную базу Ордена. Она была бы рада запаху горящей плоти в подвале, потому что это означало бы, что она дома и она свободна от этого грёбаного кошмара. — Поздравляю со свадьбой, — с горечью ответила Гермиона. — Извини, я не подумала отправить подарок счастливым молодожёнам. Астория усмехнулась. На её губах всё ещё была улыбка, когда она изучала Гермиону. — Мне жаль, что до этого у меня не было возможности представиться, — сказала Астория, совершенно не смущённая грубостью Гермионы. — Видишь ли, последние несколько недель я навещала друзей в Париже. Когда Драко сказал, что ты присоединишься к нам, я была так расстроена, что буду отсутствовать и не смогу поприветствовать тебя... — Подожди! — Гермиона резко подняла руку и заставила Асторию замолчать на полуслове. — Ты тоже здесь живёшь? Блондинка кивнула: — Мы все живём. Я, мой муж Блейз и Теодор Нотт. Ну, это, конечно, не заставило Гермиону чувствовать себя лучше. Жить под одной крышей с печально известной своей кровожадностью маской Демона было уже достаточно плохо, но ещё два Пожирателя смерти? Оба, вероятно, такие же безжалостные и бессердечные, как первый... Гермиона пыталась заставить себя не дрожать. — Блейз с Рождества в Германии по заданию Тёмного Лорда, и дом такой большой – неудивительно, что ты ещё не столкнулась с Тео, — Астория проговорила это достаточно быстро. — Извини, я болтаю. Ты не возражаешь, если я войду? Брови Гермионы сошлись на переносице. — Это твой дом. — Но это твоя комната, — уверенно ответила Астория, словно это было очевидно. — Я бы не хотела вторгаться в твоё личное пространство. — Ваш бесстрашный лидер не разделяет того же мнения, — Гермиона огрызнулась, чувствуя, как гнев наполняет её. — Он свободно проникает в мои воспоминания, вышибая двери в моей голове и оставляя меня с кровью, льющейся из ушей. Улыбка Астории немного дрогнула, её добрые глаза потемнели. — Я сожалею об этом. Я уверена, что Драко не хотел причинить тебе боль... Гермиона не смогла удержаться от фырканья, её руки крепче сжали деревянную дверную ручку. — О, я думаю, он хотел. Уверена, он получает какой-то нездоровый кайф от пыток грязнокровки. Астория, кажется, напряглась при этом слове. Она сжала челюсть, а её руки напряглись, когда она теребила белый кусок ткани между пальцами. Её реакция застала Гермиону врасплох. — Ты не открыла свой подарок, — сказала она, меняя тему. Её нежные глаза метнулись влево, и Гермиона проследила за взглядом блондинки, который указывал на изуродованную подарочную коробку на прикроватном столике. Внезапно всё стало на свои места. Домашняя, гостеприимная обстановка в доме, вазы с красивыми цветами, сладко пахнущие свечи. Всё это были вещи, с которыми Гермиона не могла связать Малфоя, потому что он не украшал так свой дом. Это делала Астория. Теперь, когда Гермиона познакомилась с ней, она увидела женственность миссис Забини во многих предметах обстановки. В нежных портьерах, серебряных безделушках и идеально набитых подушках. Даже в элегантно упакованных подарочных коробках. — Ты... ты отправила это? Астория кивнула. Её улыбка становилась всё добрее, если это вообще было возможно. Гермиона чувствовала, что её враждебность немного ослабевает при каждом взгляде на улыбку Астории, и чувствовала, как ледяные стены её горечи медленно тают под теплом миссис Забини. Из-за этого девушка чувствовала себя на грани: она не привыкла к такой непринуждённой беседе. Единственными, кто проявлял к ней какую-либо доброту, пока она была здесь, были эльфы. — Да. Я подумала, что ты не должна остаться без подарка на Рождество. Я знаю, что тебя заставляют оставаться здесь против твоей воли, но я хотела, чтобы у тебя было что-нибудь, что позволит почувствовать себя как дома. Каким же странным созданием была блондинка перед ней. Она была женой Пожирателя смерти, известного убийцы и, вероятно, высокопоставленного генерала в армии Волдеморта, но сейчас она искренне обеспокоена благополучием смертельного врага своего мужа. Гермиона почувствовала от неё тепло. В этом не было ничего фальшивого или неискреннего, она точно была рада, что Гермиона здесь, и настолько беспокоилась о её благополучии, что решила сделать ей небольшой подарок на Рождество. Пока Астория говорила, в голову Гермионы пришла ещё одна мысль. — Одежда... Это тоже была ты? Астория кивнула. — Мне жаль, если она не пришлась тебе по вкусу. Как я уже сказала, я не знала, что ты присоединишься к нам, поэтому у меня не было времени раздобыть что-нибудь ещё, — она очень выразительно двигала руками, когда говорила, и большой бриллиант на её обручальном кольце отражал свет при каждом движении её руки. — Если вещи не подходят, я была бы рада использовать магию, чтобы изменить размер. Я вспомнила, что вы с Даф были одного роста, когда мы учились в школе, поэтому я подумала... — Её глаза опустились в пол, а голос затих. Она прикусила нижнюю губу так сильно, что Гермиона удивилась, как она не прокусила кожу. Астория выглядела ужасно неловко и грустно, как будто умирала от желания сказать больше, но не осмеливалась. Астории наверняка было ужасно неловко, но она не могла скрыть свою грусть. Ей хотелось сказать больше, но она как будто не могла себе этого позволить. — Мне жаль. Я слышала, что случилось с твоей сестрой, — честно сказала Гермиона, борясь с желанием протянуть руку и утешить стоящую перед ней волшебницу. Испытывает она сострадание или нет, Астория всё равно была её врагом. Она не заслуживала того, чтобы её утешали. Не заслуживала, чтобы её обнимали. Но, может быть, небольшое проявление милосердие было нормальным? — Мы слышали, что Волдеморт убил её за неподчинение прямому приказу. Все в Ордене оплакивали её потерю. Мне действительно было очень жаль слышать о её кончине. Это было преуменьшением века. Волдеморт не просто убил Дафну – он зарубил её. Его потребность преподать на её примере урок другим Пожирателям смерти привела к тому, что он создал самое гротескное и изощрённое наказание, которое только мог придумать. Её очевидная «слабость» к магглам вдохновила его наказать её «самым маггловским способом, который только возможен». Кровавый дьявол. Даже упоминание её имени заставило желудок Гермионы сжаться. Древний метод пыток викингов, при котором жертву удерживали, пока со спины медленно, мучительно сдирали кожу. Конечно, Тёмный Лорд настоял, чтобы все его Пожиратели смерти присутствовали на спектакле. Гермиона не могла представить, как себя чувствовала Астория, о чём должна была думать. Совершенно немыслимо было даже представить, какой ужас сопровождал ее, пока она наблюдала за тем, как рёбра её сестры поочерёдно отделялись от позвоночника. Она могла лишь пожелать, чтобы Дафна покинула этот мир от болевого шока, когда её лёгкие были извлечены сквозь узкую щель, чтобы сформировать её «крылья». Астория не заслуживала быть свидетелем того, как её единственная сестра проходит через такие пытки. Никто не заслуживает. Она знала эту женщину едва ли больше пяти минут и уже могла видеть, что Астория мягкая, нежная, хрупкая. Она абсолютно не приспособлена для войны. Она, вероятно, никогда даже не ступала на поле битвы. Астория подняла голову и шмыгнула носом. Её глаза опухли. — Спасибо. — Мы слышали, что она отказалась атаковать маггловскую больницу. — Детскую больницу, — уточнила Астория. — Она... была лояльна к Тёмному Лорду до этого момента. Блондинка сделала паузу, чтобы внезапно кашлянуть в носовой платок, и Гермиона воспользовалась этим, чтобы посмотреть на её левое предплечье. Кожа была чистой, незапятнанной злобным изображением черепа и змеи. Астория не приняла метку. Это было... неожиданно. Гермиона была уверена, что Дафна получила метку всего через несколько месяцев после битвы за Хогвартс. Она была уверена, что их отец настоял, чтобы старшая дочь вступила в ряды как можно скорее, уверял, что это величайшая честь. Если смотреть со стороны, то казалось, что он был бы таким отцом, который поддержал бы обеих дочерей, выбери они этот путь. — Извини, — голос Астории был приглушённым из-за ткани у рта, — в последнее время я немного не в себе... — Тебе что-то нужно? — довольно прямо поинтересовалась Гермиона. — Я жду Малфоя, он скоро будет, чтобы провести сеанс... третий за день. — Да, да, конечно, я приношу извинения за то, что задержала тебя, — Астория ухмыльнулась. — Я уверена, что ты очень занята тем, что продумываешь план побега и способы убить Драко, поэтому я перейду прямо к делу. Гермиона поджала губы. Кажется... Астория пыталась пошутить? — Я хотела поинтересоваться... Учитывая, что я вернулась и буду проводить гораздо больше времени здесь, не хочешь ли ты присоединиться ко мне позже за бокалом вина? Гермиона открыла рот, чтобы ответить, но снова закрыла его, боясь сболтнуть лишнего. Когда Астория заметила её беспокойство, она начала лепетать: слова вылетали из её рта слишком быстро, чтобы Гермиона могла что-то понять. Ей показалось, что та даже пыталась перевести дух. — Я знаю, ты не хочешь быть здесь, но я думаю, что было бы обидно, если бы мы не узнали друг друга получше. Я правда понимаю, что тебе не хочется тут находиться, но мне хочется сделать твоё пребывание здесь как можно более приятным для тебя. Эльфы сказали мне, что ты бродила по территории каждый день? В левой части поместья есть место с очень красивой верандой: на самом деле она примыкает к нашей с Блейзом спальне. Мне кажется, это прекрасное место, чтобы выпить. Я могла бы попросить эльфов создать очаг. И, конечно, я бы наложила согревающие чары, чтобы ты могла надеть любое пальто или халат из моего гардероба. Мы взяли бы бутылку вина и... — Астория, дорогая, — низкий, хриплый голос раздался из края коридора, заставив обеих женщин повернуть головы. Блейз Забини. Гермиона не видела его со времён битвы за Хогвартс, хотя она догадывалась, что за все эти годы они уже много раз пересекались на поле битвы. Забини был известен как невероятно опасный воин. Много лет назад Орден догадался, что он, должно быть, был одним из Золотых Масок и входил в круг приближённых. Забини уверенно шагал к женщинам. Его рука лежала на кобуре с палочкой, а золотая маска с черепом свободно свисала между пальцами, словно с гордостью демонстрируя себя Гермионе, предупреждая. Он положил маску на стол, когда приблизился, и бросил на Гермиону свирепый взгляд. Его губы скривились от отвращения, в то время как его глаза осмотрели её с головы до ног, убеждаясь, что она осознаёт уровень отвращения, которое он испытывает к ней. Однако оно исчезло, когда он перевёл взгляд на свою жену. Его взгляд смягчился и напряжённые до этого плечи опустились, и даже изгиб его губ превратился в волчий оскал. С мягкостью, которую Гермиона не ожидала услышать от Пожирателя смерти, от смертоносной Золотой Маски, Блейз обнял тонкую талию своей жены и поднял её. Астория завизжала, когда он закружился вокруг себя, и её ноги согнулись в коленях. Девушка обвила его шею своими тонкими руками и поцеловала. Глубоко. С тоской. Этот поцелуй не нёс в себе ничего, кроме глубокой преданности и бесконечного восхищения, не оставляя места для других чувств. Такой поцелуй жёны дарили своим мужьям перед тем, как те отправлялись на войну, – страстный, непреклонный. Гермиона попыталась отвести взгляд: было слишком навязчиво наблюдать за парой во время их нежного воссоединения, даже если одна из сторон была массовым убийцей, но не могла этого сделать. Этот вид поразил её до глубины души. Она поняла, что наблюдает с откровенным благоговением за тем, как кто-то, кто убивал так легко и без угрызений совести, мог так нежно обнимать свою жену. Как можно было бы представить, что человек, чьи руки были настолько пропитаны кровью, способен испытывать столь глубокую любовь к Астории, какую испытывал Блейз? Он обожал её, этого нельзя было отрицать. — Астория, моя дорогая, свет моей жизни, — Блейз прошептал ей в губы. Он отказался опустить её, даже когда Астория прервала поцелуй, чтобы посмотреть на него. — Что ты делаешь, слоняясь по поместью без сопровождения? Я думал, что дал чёткие указания о том, что по моему возвращению из Германии я ожидал увидеть тебя голой в нашей постели. Гермиона почувствовала, как её лицо запылало. Астория издала дразнящий вздох, прежде чем хихикнула и игриво шлёпнула Блейза по руке. — Ты мерзавец! — Я слишком долго был вдали от тебя, — ухмыльнулся Блейз. — А теперь ответь на вопрос: есть ли веская причина, по которой ты сейчас не лежишь голая на нашей кровати? Неужели они всерьёз забыли, что Гермиона была здесь? — А есть веская причина, по которой ты вернулся из Германии без подарка для меня? — Астория усмехнулась. — Я думала, что сказала тебе не возвращаться, пока ты не найдёшь мне самое роскошное и безумно дорогое ожерелье, которое сможешь... — О, чёрт возьми, не могли бы вы двое просто свалить в свою собственную комнату? — кто-то холодно усмехнулся. Гермиона резко повернула голову, с удивлением обнаружив Теодора Нотта, стоящего на другой стороне коридора со своей собственной золотой маской в руке. Гермиона почувствовала, как страх скрутил её тело. Она стояла в коридоре с двумя смертельными, чрезвычайно опасными Золотыми масками, известными убийцами и палачами, без палочки, без оружия, чертовски беспомощная. — Теодор! — Астория визжала, хлопая Блейза по плечу и извиваясь в его руках, пока он обречённо не опустил её обратно на пол. Только когда ноги Астории коснулись земли, Гермиона осознала огромную разницу в росте между ними. Несмотря на смехотворно высокие каблуки, которые носила Астория, Блейз всё ещё возвышался над её маленькой фигурой. Астория бросилась к другому Пожирателю смерти, обвив его шею руками так же, как она обвила своего мужа. И, как и муж, Тео поднял её и закружил в воздухе. У Гермионы сложилось впечатление, что это обычное приветствие, которым Асторию встречали Пожиратели смерти. — Миссис Забини, — сказал Нотт, опуская её на землю и нежно целуя тыльную сторону её руки. — Ты выглядишь такой же красивой, как всегда. Я так понимаю, это платье новое? Блейз прищурился, глядя на них. — Это так! Это из моей поездки в Париж, — сказала она и покрутилась. — Тебе нравится? — Это чудесно, милая. При взгляде на тебя дух захватывает, — проворковал он. Пульс Гермионы участился, когда карие глаза Нотта остановились на ней. — Осмелюсь предположить, что это может хорошо смотреться даже на грязнокровке. — Теодор! — Астория дала Пожирателю смерти подзатыльник, словно мать, ругающая непослушного ребёнка. — Ты знаешь, что я ненавижу это слово! — Ой, это было обязательно, Тори? — Нотт прошипел, потирая затылок. — Это чертовски больно! — Грейнджер здесь гостья, и я не позволю тебе так с ней разговаривать! — Я тоже здесь живу, и я буду говорить с ней любым тоном, которым захочу! — Нет, ты не будешь! Ты будешь относиться к ней с уважением, и если ты думаешь... — Ну конечно, — голос Блейза прервал препирающуюся пару. Он шагнул к своей жене и схватил её за талию, осторожно перекинул её через плечо и понёс вниз по лестнице, в то время как она продолжала отчитывать Тео снова и снова. Тео молча показал ей несколько непристойных жестов, пока Блейз стоял к нему спиной. — Я вернусь завтра, Грейнджер! — крикнула Астория перед тем, как они с Блейзом скрылись за углом. — Мы с тобой выпьем! Я позабочусь об этом! Когда голос Астории затих, Тео и Гермиона остались смотреть друг на друга. Как и о Забини, она слышала историй о его растущей жестокости после начала войны. Его методы пыток и добычи информации были практически легендарными, вселяющими ужас. Он убил сотни, тысячи, возможно, столько же, сколько Малфой. Рабочая теория в Ордене заключалась в том, что Нотт убивал просто потому, что ему это нравилось, и именно поэтому он был так талантлив в этом. — Нотт, — с горечью сказала Гермиона. — Грейнджер, — Тео ответил холодным и резким тоном, несмотря на ухмылку, появившуюся на его лице. Он сделал несколько шагов к ней, остановившись только тогда, когда оказался достаточно близко, чтобы Гермиона почувствовала исходящий от него запах крови, виски и табака. — Какое удовольствие наконец-то увидеть тебя снова. Я собирался подойти и поздороваться, но, знаешь, долг зовёт. Нужно убивать, пытать и ещё много чего. — Да, я могу представить, что это занимает очень много времени. Интересно, Малфой разрешает тебе брать выходные? — Гермиона быстро спросила, наслаждаясь тем, как улыбка Нотта исчезла из-за колкости её слов. — Я могу представить, как трудно выполнять приказы своего лучшего друга. Ухмылка Тео превратилась в хмурый взгляд. — Тебе нравится? — продолжила она. — Наблюдать, как твой лучший друг превосходит тебя? Обретает маску Демона и становится выше во всех отношениях? Я полагаю, твой отец не очень гордился бы тобой. Нотт агрессивно фыркнул, его карие глаза потемнели ещё больше. — Тебе повезло, что Тёмный Лорд запретил кому-либо, кроме Малфоя, прикасаться к тебе. Гермиона поморщилась. — Если бы я был на твоём месте, Золотая девочка, я бы подумал дважды перед тем, как высказывать свои слова перед старшими Золотыми масками, — прошептал Нотт, возвышаясь над Гермионой. Она не отступила и не сдвинулась ни на дюйм. Нотт облизнул губы, изучая её. Его глаза блуждали по её телу, оценивая. — Повеселись во время сегодняшнего сеанса легилименции, — он усмехнулся, прежде чем развернуться на каблуках и направиться к выходу. — Малфой был в отвратительном настроении сегодня во время нашей встречи, так что я уверен, что ваш сеанс сегодня будет особенно весёлым. Гермиона следила за уходом Нотта и, наконец, выдохнула, когда его вьющиеся каштановые волосы исчезли за углом, даже не заметив, что задерживала дыхание. Она закрыла дверь и побежала к своему прикроватному столику, срывая зелёную бумагу с обугленной подарочной коробки. Она почувствовала, как её сердце затрепетало, когда она открыла крышку. Это были... кисти. Три кисти для рисования, каждая с щетиной разного размера и длинными ручками из светлого дуба. Она провела пальцами по полированному дереву, наслаждаясь их гладкостью, чувствуя, как слёзы щиплют глаза. Вот почему Роми спрашивала Гермиону, что её подбадривает, когда ей грустно, – Астория посылала эльфов на расследование. Она пыталась предложить Гермионе оливковую ветвь, маленький акт доброты, чтобы сделать заключение немного более терпимым. Она делала это изначально: сначала с одеждой, а теперь с этим невероятно продуманным подарком. Не давая упрямой части своего мозга возможности наверстать упущенное, Гермиона распахнула дверцы своего гардероба и схватила белое платье-рубашку, которым она восхищалась несколько дней назад, и шёлковый шарф. Она быстро разделась, игнорируя то, что инстинкты кричали ей, что это ловушка, и переоделась в платье. Поначалу было странно – избавляться от своей униформы, которую она носила почти месяц. Словно сбрасывать вторую кожу. Девушка чувствовала себя холодной, незащищённой, но проигнорировала это чувство. Она использовала шёлковый шарф, чтобы завязать волосы в высокий хвост, прежде чем схватила коробку и вытащила тюбики с краской внутри. Она использовала серебряный поднос для ужина в качестве палитры и брызнула большое количество зелёной и синей краски на серебро, с радостью обнаружив, что тюбики были заколдованы и постоянно пополнялись. Астория нравилась ей всё больше и больше. Гермиона глубоко вздохнула, глядя на чистую кремовую стену напротив окна, на выбранный ею мольберт. Она размышляла, возмутит ли Малфоя то, что она испортила его стену своими рисунками, и втайне надеялась на такой исход. Надеялась, что он впадёт в ярость и разобьёт что-нибудь. Всегда было забавно наблюдать, как он выходит из себя, и в любом случае не было ничего, чем он мог бы её наказать. Не давая себе возможности подумать дважды, Гермиона окунула кисть в синюю краску и нанесла широким мазком на чистую стену. Затем она нанесла ещё один штрих. А потом ещё один. Она чувствовала, как стеснение в груди ослабевает с каждым мазком. Почувствовала, как громкий голос в голове – тот, что твердил о стратегиях побега и секретах Ордена, – затихает с каждым прикосновением кисти к стене. К тому времени, когда её искусство начало обретать форму, к тому времени, когда изображение озера с высокими деревьями начало появляться на стене, голос был не более чем нежным шёпотом. Гермиона рисовала часами, погружённая в своё искусство. Она покрывала ранее кремовую стену яркими синими и нефритовыми мазками, и, будучи слишком погружённой, даже не почувствовала, как пара любопытных серых глаз наблюдали за ней из дверного проёма.