Секреты и Маски | Secrets and Masks

Всё началось с лёгкого покалывания между бровей в том месте, где палочка Волдеморта соприкоснулась с её кожей. Вспыхнувший сноп искр заставил Гермиону ощутить дискомфорт и боль, но ничего из того, что она, стиснув зубы, не выдержит, не было. Однако постепенно боль усилилась настолько, что Гермиона с лёгкостью распознала в ней тёмную магию. Такую магию, от которой волосы на руках встают дыбом, одну из жесточайших её проявлений. И боль усиливалась, отдаваясь металлическим звоном в висках. Она почувствовала короткие и резкие вспышки боли, когда Волдеморт проник в её разум и предоставил ей доступ в свой. «Сосредоточься на его мыслях – не на своих, — нашёптывал ей внутренний голос. — Это твой шанс попасть в сознание Волдеморта. Увидеть то, что видел он, узнать его планы на будущее. Шанс, за который Гарри ухватился бы, будь у него такая возможность». После «смерти» Гарри связь между их сознаниями была полностью разорвана, что поставило Орден в затруднительное положение. Орден потерял своё преимущество. Гарри больше не мог предсказать следующий шаг Волдеморта. Так же как и узнать его слабые места или что страшит Тёмного Лорда. «Не обращай внимания на то, что он тебе показывает, – подумай о том, что он от тебя скрывает, чего он не хочет, чтобы ты видела, — продолжал голос, призывая её игнорировать очевидное. — Ты в его сознании. Он впустил тебя в него. Воспользуйся этим. Извлеки пользу. Изучи его. Здесь должно быть что-то, что могло бы помочь Гарри и Ордену». Впрочем ей больше не нужно было сосредотачиваться на его сознании, потому что он был уже в её собственном. Его магия уже струилась в ней, тем самым окутывая и связывая их. Теперь они ощущались как единое целое. Он не просто раскрыл ей свой разум, он стал частью её. Осознание пришло к ней слишком поздно. Она застыла от страха. Она не могла пошевелиться. Ей становилось плохо. Его разум был мрачным, холодным и отталкивающим, и он хотел, чтобы она увидела это. Он хотел показать ей как можно больше. Показать то, что предсказал Провидец. Его будущее. Его победу. Поражение Ордена. Для начала его будущее было смазанным. Ни одно изображение из предполагаемого будущего, которые он ей показывал, не имело никакого смысла. Взрывающиеся здания. Вздымающийся густой дым. Яркие вспышки зелёного света. Чёрный пистолет с золотой рукояткой. Церковь в огне. Разрушающийся мост над замёрзшим озером. Осыпающаяся каменная колокольня. Голубая молния пронзила тёмный силуэт. Кажется, это был замок, но он исчез прежде, чем Гермиона смогла убедиться в этом. И цифра четыре. Гермиона видела её повсюду. Она продолжала мелькать между каждым изображением, как след от сигареты на плёнке. Когда загорелись двери незнакомой церкви, перед глазами внезапно вспыхнула цифра «четыре», а затем видение перешло в следующее. И этому не было конца. Опорные балки моста сломались, и конструкция упала в ледяное озеро внизу. Четыре. Пистолет перезарядили всего одним патроном. Четыре. Кирпичи треснули и раскрошились. Высокая башня рухнула наземь, разлетевшись вдребезги. Четыре. Ещё один проблеск голубого на фоне чёрного неба. Четыре. Снова церковь. Четыре. Пистолет. Четыре. Мост. Четыре. Колокольня. Четыре. Тёмно-синяя молния. Четыре. Четыре. Четыре. В попытках отвести взгляд, последовать совету голоса внутри и поискать утаённое от её взгляда, Гермиона снова поймала себя на мысли, что не может контролировать себя. Кажется, в сотый раз с тех пор, как её схватили, она была бессильна. Проклятие Демона казалось детской забавой по сравнению с этим. Она не могла пошевелиться, пока он не разрешит ей. Она всегда сравнивала проклятие Демона с дёргающим за ниточки монстром и марионеткой, которой он управляет. Дыша ей в затылок, он вынуждал следовать её потаённым желаниям и утолять его жажду, но всё было совершенно иначе. Казалось, что монстр был внутри неё, он был ею. Единый организм на двоих: для неё и Волдеморта. И он хотел увидеть, как сбывается пророчество. Поэтому у неё не было другого выбора, кроме как наблюдать за происходящим. По мере того как магия Волдеморта сменялась, менялись и видения. Всё произошло очень быстро. Пейзажи и горящие церкви исчезли, а видения превратились в поля сражения. Десятки сражений в разных местах, каждая зона боевых действий сменялась следующей. Размытые образы насилия, бесчисленные смерти и крики, которые, казалось, слились в одно целое. И каким-то образом Гермиона могла их ощутить. Она чувствовала всё это, переживала каждую смерть так, как будто сама была там, как если бы она сама была жертвой. Смерть. Только так Гермиона могла это описать. Волдеморт показывал ей, как должна ощущаться смерть, какая она должна быть на вкус. Каждое новое видение приносило новую волну боли, новые ощущения, возможность обойти смерть стороной. Должно быть, она умерла сотню раз, в то время как он показывал ей образ за образом её очевидного будущего. Когда он показал ей, как знаменитые маггловские скульптуры рушатся и разбиваются о землю, Гермиона почувствовала, как под её собственными ботинками сотрясается земля. Гермиона почувствовала, как языки пламени лизнули её кожу, когда он показал ей Захария Смита, охваченного огненным дыханием Чёрной Тени. Она почувствовала, как кровь закипает в её собственных венах, как плавится кожа на руках, когда всё её тело окутал всепоглощающий жар. Когда рептилия растерзала группу маггловских солдат в разрушенном городе, она почувствовала, вонзающиеся в её кожу клыки. Она чувствовала, как под мощью драконьих челюстей ломаются её кости, как её плоть терзают так, словно дракон пожирает её. Смертельное проклятие разлеталось сквозь поля сражений, настигая волшебниц одну за одной. Гермиона прочувствовала, как оно попадало ей в грудь и останавливало её собственное сердце за каждую из них: Анджелину Джонсон, Сару Чемберлен и даже тех, кого она не знала. Казни же походили одна на одну. Он показал ей виселицу, простирающуюся высоко в небо, и ряды пленных с петлями на шее. Тогда Гермиона ощутила верёвку и на своей шее. И когда люк исчез из-под ног пленника, острая боль пронзила шею Гермионы. Девушка перестала дышать. Ей перекрыли доступ воздуха. Она задыхалась, будучи не в силах закричать или даже позвать на помощь. Она рухнула на колени, руки устремились к шее, пытаясь ослабить петлю и позволить кислороду наполнить её лёгкие. Но верёвки не было. Только усиливающийся натиск, который всё сильнее и сильнее впивался в её горло. А потом это всё исчезло. Все образы. Все крики. Все они просто исчезли, как будто были не более чем сном, и Гермиона осталась в полной темноте. Одна. Окружающий воздух больше не казался холодным. Он был раскалённым и спёртым. Она попыталась поднять руку, намереваясь вслепую нащупать дорогу в темноте, но не смогла. Её руки были крепко связаны за спиной. Грубые верёвки опоясывали её запястья и живот, приковывая её к высокому деревянному столбу позади. Воздух вокруг неё становился всё горячее. С каждым тиканьем часов температура повышалась ещё на несколько градусов. Она судорожно рыпалась, пытаясь нащупать брешь в её оковах. А затем она услышала это. Глубокий рокот в темноте. Рычание, напоминающее раскаты грома. Вскинув голову и не увидев ничего, она сразу поняла, что именно было рядом с ней. То, что приближалось к ней. Несмотря на то, что температура повышалась по мере приближения рептилии, у Гермионы похолодела кровь. Драконий рык – единственное, что могло вызвать такую неповторимую реакцию у тела, и, насколько она знала, во власти Волдеморта был лишь один дракон. Нарцисса обходила Гермиону по кругу, с каждым разом становясь на шаг ближе к ней. Гермиона чувствовала, как при каждом шаге земля, сотрясалась под её колоссальным весом. Она слышала, как скребут по земле её крылья и хвост. Чувствовала удушающий жар, исходящий от её чёрной чешуи. Она по-прежнему была слепа, не в состоянии даже пошевелиться! Её окружала лишь темнота. Темнота и рычание. А температура продолжала повышаться. Это было похоже на то, как если бы её заперли в парилке. Воздух был неприятно сухим, он обжигал горло при каждом её вдохе. Пот стекал по виску, собираясь на обнажённых ключицах и шее. Её сердце бешено колотилось. Кровь шумела в ушах. «Это всего лишь видение, — она уговаривала себя, в попытках успокоить тело. — Это нереально. Всё это ненастоящее. Ничего из этого не происходит в реальности. Это не твоя смерть. С тобой этого не случится. Скоро всё закончится. Просто успокойся». Последовавший холодный голос, рассёкший темноту, был до боли ей знаком. — Я бы сказал «мне жаль, что я не предвидел этого», но я думаю, что мы оба всегда знали исход этой истории. Не так ли, Грейнджер? Нет. Вслед за голосом пылающее зарево устремилось к ней, осветив всю комнату. На мгновение сквозь пелену Гермиона разглядела пару серых глаз Малфоя, стоявшего рядом с Нарциссой, и его непроницаемое выражение лица. Затем пламя полностью поглотило её. Свечение продлилось всего секунду, лишь один удар сердца, после чего она снова погрузилась во тьму. Она завопила, когда огонь дракона лизнул её кожу. Боль была мучительной. Неописуемой. Хуже того, что она могла себе представить. Кислота, огненные проклятия – ничто из этого и близко не стояло рядом. Кровь в её жилах вскипала и бурлила, а кожа потрескалась и покрылась волдырями, отделяясь от кости, как будто пыталась укрыться от невыносимого жара внутри её вен. Несмотря на пламя вокруг неё, Гермиона всё ещё ничего не могла видеть. Она была в полной темноте. Одна. Одна и в огне. Никто не пришёл, чтобы спасти её. Как бы громко она ни кричала, никто не приходил ей на помощь. А пытка просто продолжалась. Снова и снова, нескончаемо, как будто она застыла в этом огне. Такой ли была смерть? Такой ли она ощущалась на самом деле? На что она была похожа? Заперт в момент своей смерти? Всепоглощающая тьма, огонь, боль и одиночество? Только бесконечные страдания? Необходимость заново переживать момент своей смерти? Проживать боль снова, и снова, и снова? А Гермиона просто продолжала кричать, молясь о том, чтобы, когда Волдеморт наконец покинет её сознание, ей никогда больше не пришлось испытывать этот вид тёмной магии. Надеялась, что, когда он наконец решит, что с неё хватит, он заберёт эту боль и тьму с собой. Но он этого не делал. Когда он наконец отпустил её, боль не утихла. Возможно, он освободил её от того заклинания, показывающего видения, но не освободил её от пламени. Резко вдохнув, она почувствовала, как комната вокруг неё изменилась. Она знала, что находится в соборе. Она знала это. Под её ногами была твёрдая почва. Чья-то рука придерживала её за поясницу. Но почему она всё ещё чувствовала пламя? Она посмотрела вниз на свои руки, на единственный участок кожи, который она могла видеть, будучи облачённой в форму Пожирателя Смерти. Но на том месте, где она ожидала увидеть обожжённую плоть, она обнаружила чистую кожу. Это не имело смысла. Магия Волдеморта исчезла, так почему же она всё ещё чувствовала, как её пожирает огонь? Почему она всё ещё чувствовала, как верёвки врезаются в её грудную клетку, словно она привязана к столбу? Он больше не был в её мыслях, но она всё ещё ощущала внутри себя его магию, проползающую под кожей, как насекомое. Волдеморт прижал палочку к её подбородку и заставил поднять голову так, чтобы она могла разглядеть его. Его красные глаза светились торжеством. — Теперь ты знаешь, что ждёт твоих друзей в будущем, грязнокровка. Итак, скажи мне после увиденного и того, как прочувствовала все страдания, которые ожидают тебя и твоих друзей. Кто должен бояться смерти? Я или ты? Когда Малфой аппарировал их обратно в своё поместье, Гермиона почувствовала себя не такой, как прежде. Она думала, что отвратительное чувство внутри будет ослабевать, чем больше она будет отдаляться от Волдеморта. Она думала, что пламя отпустит её и что смерть отпустит её, как только между ней и тем, кто это вызвал, будет некоторое расстояние. Этого не произошло. Её очередная промашка. Когда воздух вокруг неё закружился, а под ногами материализовалась влажная земля, она вырвалась из рук Малфоя и бросилась к поместью. Вероятно, он подумал, что она потерялась, наблюдая за тем, как она носилась по территории, словно сумасшедшая. Она слышала, как он звал её, кричал, чтобы она вернулась, требуя рассказать, что на неё нашло. Или по крайней мере ей казалось, что она слышит, как он зовёт её. Больше она ни в чём не была так уверена. Она была сбита с толку. Она не знала, какие из её чувств были настоящими, а какие – просто остатками магии Волдеморта. Тёмная магия, осевшая внутри неё, тлела, потрескивая над поверхностью и разжигая пламя, которое всё ещё бурлило в ней, делая её несчастной. Если смерть действительно ощущалась именно так, неудивительно, что Волдеморт так сильно цеплялся за жизнь. И это ощущение не покидало её. Она не могла избавиться от него, как от дурного сна, не дававшего ей проснуться. Ей всё ещё было жарко, она всё ещё чувствовала верёвки на запястьях и языки пламени, лижущие её кожу. Чёрт возьми, даже её кожа уже не казалась ей родной! Она зудела, вызывая дискомфорт, как будто что-то ползало под ней. Как будто он проник в неё, пустив свою магию как корни в землю. Пламя не отпускало её! Она всё ещё чувствовала, что умирает. Горящий труп, просто цепляющийся за жизнь. Она хотела, чтобы всё исчезло. Она хотела, чтобы это чувство исчезло. Она сделала бы всё, чтобы избавиться от него. Она отрезала бы себе руку, если бы это было необходимо, если бы это заставило пламя погаснуть. Гермиона распахнула двери в большую гостиную и ворвалась внутрь. Комната была точно такой, какой она видела её несколько недель назад. Три цели по-прежнему стояли вдоль восточной стены, все в чёрных масках и тёмных мантиях, скрывающих их тела. Ряды пистолетов по-прежнему были равномерно расположены по всей поверхности стола. Она подошла к столу и взяла первый попавшийся пистолет. Она прижала дуло к правому бедру и глубоко вздохнула. В этой области не было важных артерий. Прострелить себя там было бы адски больно, но мысль о том, что она сможет сама вытравить из себя тёмную магию Волдеморта, была слишком привлекательной, чтобы хотя бы не попробовать. Малфой добавил на оружие чары, запрещающие выносить его из комнаты и наложил заклинание, которое мешало Гермионе выстрелить в себя. Заклинания были настолько мощными, что их невозможно было снять. Ни о самоубийстве, ни о побеге речь не шла. Для этих целей оружие было непригодно. Гермиона была уверена, что он специально оставил оружие в этой комнате, дразня и мучая её призрачной возможностью побега. Прошло пару недель, и в ней всё ещё теплилась надежда, что чары каким-то образом ослабли без поддержания их на должном уровне. Ствол подрагивал в её руках. Она нажала на курок – последовала тишина. Она снова нажала на спусковой крючок. Затвор щёлкнул, рукоятка нагрелась в её руке, но выстрела не последовало. Она нажимала снова и снова. Безрезультатно. При каждой последующей попытке её захлёстывала всё новая волна отчаяния. На глаза наворачивались слёзы. Внезапно пистолет исчез из её рук, растворившись, как дымка в воздухе. Был ли он вообще там с самого начала? Или ей это привиделось? Действительно ли Волдеморт так сильно исказил её разум всего за несколько коротких минут? Без раздумий она снова бросилась к столу с огнестрельным оружием. Девушка уже наклонилась, намереваясь схватить небольшую винтовку, но стол исчез со всем его содержимым. Однако звук от щелчка пальцев подсказал ей, что в этой комнате она была не одна. Она не сошла с ума. По крайней мере пока. — Верни оружие, Малфой. — Зачем? Неужели для твоих ничтожных попыток застрелиться? — он холодно усмехнулся с порога. — Нет, очевидно, сегодня не твой день. Хотя, признаться, я думал, что целишься ты лучше. Гермиона стояла к нему спиной. Она не могла взглянуть ему прямо в лицо; не тогда, когда была в шаге от истерики. — С прицелом у меня всё хорошо! Сними эти дурацкие чары и я покажу тебе, как нужно целиться! — О, так, значит, со слухом у тебя всё в порядке? Оказывается, ты не глухая, а просто прикидываешься, когда другие зовут тебя по имени. Приятно знать. — Я не в настроении, Малфой, прекращай этот спектакль. Не сейчас. Не после того, что Волдеморт... — Гермиона запнулась и, стиснув зубы, постаралась отвлечься от слёз, которые так и норовили сорваться с глаз. — Просто верни оружие. Сейчас же. — Бесполезная трата времени. Я не сниму с него чары. Даже если я верну его тебе, ты не сможешь причинить себе вреда. Гермиона с силой зажмурила глаза. Она не расплачется перед Малфоем. Ни за что. — Ну, тогда, может, я застрелю тебя вместо себя, — горечь застыла у неё на устах. — Возможно, твоя смерть меня утешит. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы обдумать её слова. Когда он заговорил, его голос был мягче из-за отсутствия в нём яда, который он обычно источал при обращении к ней: — Почему ты хочешь застрелиться? Она прикусила внутреннюю сторону своей щеки. Она по-прежнему ощущала огонь на своей коже. Становилось всё жарче и жарче. В попытках унять жжение она стянула перчатки и начала чесать предплечье. Сводящий с ума зуд просто не хотел проходить. Сама мысль о том, чтобы рассказать ему, казалась привлекательной. Даже на мгновение девушка задумалась об этом, прежде чем полностью подавить её. Он бы не понял. Она и не хотела, чтобы он понимал. Не хотела демонстрировать проявление слабости. Она резко повернулась к нему лицом. — Почему тебя это волнует? — Нравится тебе это или нет, я несу за тебя ответственность. Ты – моя проблема, моё бремя, которое я обязан нести, — он сделал шаг ближе к ней. — Пока ты под моей опекой, я не могу допустить, чтобы ты проделывала в себе дыры, не думаешь? Моё терпение не безгранично, ты знаешь это. Итак, я спрашиваю тебя последний раз, почему ты хочешь застрелиться? — Оставь меня в покое. Он сделал ещё один шаг к ней. — Грейнджер, что случилось? Казалось, что огонь распространяется вверх. Её голова гудела и болела, как будто вместо крови по венам текла кислота. Она горела. — Оставь меня в покое, Малфой. Он сделал ещё один шаг, и Гермиона скользнула руками по своим волосам. Огонь не покидал её голову, а лишь распространялся всё больше, становясь невыносимым. Она царапала ногтями кожу головы. Внутри неё было пламя, и это не заканчивалось. — Что с тобой не так? Она горела. Буквально сгорала заживо. Кислород заканчивался. Она не могла дышать. Кожа полыхала. Тёмная магия всё ещё ощущалась на коже. — Грейнджер, почему ты хочешь застрелиться?! — Потому что я должна сделать хоть что-то, чтобы снова почувствовать себя живой! Малфой замер. — Что? Наконец-то она произнесла вслух то, чего так боялась. Её личная ахиллесова пята, наличие которой она не хотела признавать. Признание стёрло ту слабую видимость контроля, которую она выстроила в попытках сдержать свои эмоции и слёзы, что без разрешения вскрылись у неё на лице. — Когда Волдеморт проник в мой разум, он не просто показал мне будущее. Он заставил меня жить в нём! — выпалила она, срывая пластырь с ещё не зажившей раны. — Он показал мне, как будет выглядеть его победа, что она предзнаменует для остальных! Он показал мне, как убивают членов Ордена! Он показал, как вешают пленников, как дракон сжигает и терзает всех, и я чувствовала всё, что он показывал мне! Слёзы застилали ей зрение, но ей показалось, что она уловила проблеск, появившийся в холодных глазах Малфоя. — Я ощутила, как клыки вонзаются в меня! Я прочувствовала, как она разрывает меня на части. Потом всё исчезло, и вот я уже была привязана к столбу и ничего не видела! — она задыхалась в рыданиях, пытаясь глотнуть воздух. — Я не могла пошевелиться, а потом дракон... она подползла ко мне, сжигая меня заживо, я прожила это! И продолжаю проживать! Я думала, что если застрелюсь, то смогу вытянуть из себя часть его магии и мне больше не придётся жить с этим чувством! Я думала, что всё это прекратится! Гермиона не могла предположить, что в его серых глазах она увидит трещину – несколько голубых осколков в его стенах окклюменции. — И ты был с ней! — закричала она, чувствуя, как всё её тело начинает дрожать. — Я видела её всего секунду. Единственный раз, когда я могла что-то видеть, – когда она подожгла меня, и ты был там! Ты... ты стоял прямо рядом с ней! Ты наблюдал, твои глаза были мёртвыми и... и холодными, и ты просто стоял там и ничего не делал! Ты просто позволил мне сгореть! — Грейнджер, тебе нужно успокоиться, — спокойно сказал Малфой. Эмоция, которую Гермионе было тяжело понять, окрашивала его тон. Он протянул к ней руку. — Это было просто видение, это было нереально... — Но это казалось реальным! Ты произнёс моё имя! Ты произнёс моё имя, а затем твой дракон поджёг меня! Я думаю, он показал мне мою смерть. Я думаю, он показал мне, как ты убьёшь меня. Даже когда она произнесла эти догадки, часть её не верила им – думала, что это просто панические бредни. Один из способов ослабить страх, давящий на грудь, и привести в порядок свой разъярённый разум. Только увидев реакцию Малфоя, она поняла, что это действительно правда. Только после того как заметила его сдавленное дыхание и слегка расширенные глаза, она поняла, что в её нелепой теории может быть доля правды. — О боже мой. Он действительно показал мне, как я умру, не так ли? — она прикрыла рот рукой как раз в тот момент, когда новый всхлип подступил к её горлу. Ужас охватил её, и она зажмурила глаза, скрываясь от настигшей её реальности. — После того как Волдеморт закончит со мной, он прикажет казнить меня, да? — Видения были ненастоящими, — спокойно повторил он. — Ты ведёшь себя нелепо. Это было просто видение, которое придумали безумные Провидцы, когда им было скучно. Всё это было ненастоящим... — Тогда почему я всё ещё чувствую себя мёртвой?! Я всё ещё чувствую огонь на своей коже и верёвки на шее, и я… и я н-не знаю, что делать. Я не знаю, как от этого избавиться. Я всё ещё чувствую его магию внутри себя! Я чувствую, что Волдеморт убил меня в тех видениях. И я продолжаю умирать наяву, как будто он запер меня в смертельной ловушке! Как будто я использованная, выброшенная игрушка, мёртвая, горящая вещица, и я не могу... Внезапно её левое колено пронзила острая боль. Её глаза снова открылись. Малфой свирепо смотрел на неё. Кончик его палочки дымился. — Закончила свой парад нытья? Гермиона уставилась на него в недоумении. — Неужели ты только что проклял меня? — Да, именно это я и сделал. Я сделал всё, чтобы ты, блять, перестала реветь, — усмехнулся Малфой. — Возьми себя в руки! Жалость тебе не идёт, Грейнджер. Слабость тебе не идёт. — Какой же ты кусок дерьма, — она грубо провела тыльной стороной ладони по щекам, пытаясь стереть свидетельства своей слабости. — Ты понятия не имеешь, каково это было. Испытать... — Ради всего святого, услышь себя! Ты не в себе! Неужели Тёмный Лорд выбил почву из-под твоих ног, когда проник в твой разум, и храбрость с собой захватил?! — его голос был жестоким, холодным, но глаза выдавали его гнев. — Имей хоть немного грёбаной гордости, Грейнджер! Не стой там, жалея себя! Ты выше этого! Ты сильнее этого! По крайней мере, я так думал. Спина Гермионы выпрямилась, словно по указке. Она вздёрнула подбородок, чувствуя, как её ноздри раздуваются от его слов. — Другие Пожиратели Смерти рассказывали о тебе всякие невероятные истории. Ты знала это? — он жестоко улыбнулся ей. — Раньше они говорили, что ты не можешь быть грязнокровкой, потому что ты искусная ведьма. Ты мастерски убиваешь наших солдат, ты как будто была рождена для этого! Её ладони сжались в кулаки по бокам. Гнев вспыхнул в её груди, несмотря на то, что несколько лишних слезинок скатились по её лицу. — Ну и что, что ты увидела видение, в котором я убиваю тебя? Это значит, что ты должна прекратить бороться? Значит, что ты должна прекратить попытки убить меня первой? По щелчку пальцев возле него появился пистолет. Он не прикасался к нему. Пистолет левитировал в воздухе, зависнув рядом с его плечом. Малфой взмахнул палочкой над стволом, и мягкий голубой свет затмил огнестрельное оружие, прежде чем оно перекочевало в руку Гермионы. — Ты хочешь снова почувствовать себя живой, Грейнджер? Тогда пристрели меня. Она изучала его лицо, ища признаки того, что он говорит несерьёзно. Что это была дурацкая шутка, в которой она не уловила суть. Никаких признаков не было. — Я снял кое-какие чары с пистолета, — объяснил он, склонив голову набок, играясь со своей палочкой. — Даже не думай проверять, ты всё равно не сможешь причинить себе вреда. Пистолет не сработает, если ты попытаешься застрелиться, но вместо этого ты можешь выстрелить в меня. Гермиона прикинула его вес в руке. Он действительно казался другим: легче и холоднее. — Пистолет не перезаряжается сам по себе, поэтому у тебя в наличии только одна обойма. Двенадцать пуль. Этого достаточно, чтобы нанести реальный урон? — Ты забываешь, что если я убью тебя, то и сама я тоже умру. Не нарушит ли это планы твоих хозяев? — Только если ты действительно застрелишь меня, — он улыбнулся и провёл языком по верхним зубам, дразня её. — Думаешь, ты справишься с вызовом? — Если это твоё понятие шутки, — тихо сказала она, — тогда ты такой же больной, как Тео. — Это не шутка, — он сделал шаг назад и широко раскинул руки по обе стороны от себя, давая ей возможность прицелиться. — Давай, пристрели меня. Её взгляд скользнул вниз, на пистолет. Она думала о том, чтобы застрелить его, она правда сделала бы это. Мерлин знал, она думала об этом месяцами. Фантазировала об этом. Неделю назад она бы направила дуло ему в голову и нажала на курок без колебаний. Убила бы его и себя, не задумываясь. Без сожаления. Неделю назад она приветствовала бы смерть с улыбкой на лице. Но неделю назад Волдеморт не забирался ей в голову. Неделю назад она не боялась смерти. Она снова встретилась взглядом с Малфоем. — Нет. Он облизал зубы, раздражаясь всё больше. — Пристрели же меня. — Нет. — Ты месяцами хотела моей смерти, правда ведь? Он сделал шаг ближе. Гермиона попятилась. — Наверняка потратила часы, обдумывая, каким образом сделаешь это, если появится такая возможность, да? — Я не собираюсь стрелять в тебя, Малфой, — она пыталась говорить ровным голосом, но даже она слышала, как он дрожит: так же сильно, как и пистолет в её руке. — Я знаю, что ты хочешь. И ты это тоже знаешь. — Нет. — Давай, Грейнджер. Сделай это. — Нет! — Нет? Возможно, я делаю что-то не так. Может быть, тебе нужна какая-то мотивация. Я мог бы пойти и посмотреть, кого из твоих друзей Тёмный Лорд заковал в цепи в своём подвале? Может быть, если бы их жизнь была на волоске, ты бы по-другому отнеслась к тому, чтобы застрелить меня. У Гермионы перехватило дыхание. — Ты бы не посмел. — Я думаю, мы оба знаем, что я бы так и сделал, — у него было выражение охотника, когда он приближался к ней. Жестокий и возбуждённый. Она представила, что это то выражение, которое он носил под маской Демона, когда убивал десятки людей. — Давай посмотрим, кто сейчас сидит в оковах... — Прекрати! — Есть прекрасный мальчик по имени Томас. Хотя он и довольно молод, я думаю, что в школе он был на несколько лет младше нас. — Прекрати! Просто прекрати это! — Или вот Миллисента Булстроуд. Я знаю, что вы двое не были лучшими подругами, но она разозлила Тёмного Лорда, так что в настоящее время ей один за другим отрубают пальцы в его подземелье. Я уверен, что мог бы тайком её увести. За каждый шаг, который Малфой делал к ней, Гермиона делала один шаг назад. — Или, может быть, закованные в цепях у нас сидят один или даже два Уизли? Её спина ударилась об одну из каменных колонн. Она оказалась в ловушке, её загнали в угол, как овцу на убой. — Я слышал, что их род нынче вымирает. Может быть, ты бы по-другому отнеслась к тому, чтобы застрелить меня, если бы я приставил свою палочку к горлу одного из них? Её пальцы сжались вокруг пистолета. — Или, может быть, я мог бы просто пойти за Роном. Её сердце бешено колотилось в груди. Красная пелена начала подкрашивать границы её зрения. — Я слышал, он искал тебя месяцами. Он в ярости, что до сих пор не нашёл тебя. Он просто продолжал надвигаться, подбираясь всё ближе и ближе. — Заткнись, Малфой, — прошипела она сквозь стиснутые зубы. Огнестрельное оружие дрожало в её руках. — Он почти ослеп от ярости. Его будет так легко поймать. — Заткнись! — Гермиона закричала, поднимая пистолет и направляя его прямо ему в грудь. — Заткнись! — Так заткни меня! Не дай мне шанса убить его! Пристрели меня первая! Гермиона нажала на спусковой крючок. Когда пуля вылетела из патронника, он взмахнул палочкой влево. Пуля просвистела мимо него, отколов большой кусок стены позади него. — Снова! — он шагнул вперёд, и ещё одно красное проклятие сорвалось с кончика его палочки. — У тебя осталось всего одиннадцать пуль. Тебе лучше считать их. Стремись убить. Пристрели меня, как будто ненавидишь! Она отступила назад, чтобы избежать проклятия, и снова нажала на курок. Малфой смёл его взмахом палочки, прежде чем выстрелил в неё ещё одним проклятием. Осталось десять пуль. — Такой прицел не спасёт Уизли. Ты как будто даже не стараешься! Девять. — Как будто ты не хочешь его спасать! Как будто ты хочешь, чтобы я его убил! Восемь. — Его было бы так легко убить. Знаешь ведь, что легко. Каждый раз, когда она выпускала пулю, Малфой легко отметал её в сторону, как будто она ничего не значила. Шесть. — Будет так весело. Мы с Тео устроим бал. Держу пари, его кожа слезет с костей, как по маслу. Пять. — Мы оторвём ему пальцы и медленно снимем с него скальп, и он умрёт, потому что ты позволила этому случиться. Потому что ты слишком боялась, чтобы помочь ему. Четыре. — Бедная маленькая сломленная Золотая Девочка, слишком напуганная смертью, чтобы помочь своим друзьям. Три. — Её сломало видение, поэтому она не может спасти людей, которыми дорожит. Она снова нажала на курок, но на этот раз Малфой был не так быстр. Резкий взмах его палочки оказался чуть медленнее, и пуля попала прямо в его левое плечо. Он зашипел от боли и уставился на то, как из раны, нанесённой Гермионой, текла густая кровь. Она подстрелила его. Она на самом деле подстрелила его, чёрт возьми. Гермиона ахнула и шагнула к нему. Но не опустила пистолет. Внезапно он схватил её за подбородок и прижал спиной к каменной колонне. Он сжал её лицо, впиваясь ногтями в кожу, как будто пытался причинить ей боль. Как будто он хотел причинить ей боль. Их носы соприкасались. Она чувствовала его дыхание на своём лице. Словно это было её второй натурой, даже рефлексом, она приставила дуло пистолета к подбородку Малфоя и нажала на спусковой крючок. Она могла поклясться, что её сердце остановилось, когда она услышала щелчок затвора. Она закрыла глаза, ожидая, что её жизнь закончится, когда закончится его. Но она просчиталась. У неё закончились патроны. Патронник был уже пуст, когда она нажала на курок. Несколько мгновений никто из них ничего не говорил. Она открыла глаза и встретилась с пристальным взглядом Малфоя. Его холодный лоб прижался к её, а дыхание с запахом дыма и мяты было таким же тяжёлым. Во рту сразу же оказалось слишком много слюны. — Ты действительно думала убить меня, так ведь? — Да, — выдохнула она, дыхание смешалось в тесном пространстве их тел. — Я говорила тебе, что никогда не перестану пытаться. И я говорила серьёзно, я просто... забыла на мгновение. Я забыла... себя и своё обещание убить тебя... Его губы накрыли её прежде, чем она закончила предложение. В этот раз они ощущались холоднее, чем в тот, что она помнила. На одно мгновение она застыла на месте, неподвижная, как статуя. А потом она уронила пистолет и прильнула к нему. Она взяла его лицо в ладони и провела языком по его языку, отчаянно пытаясь ощутить прикосновение его рта, как будто изголодалась по этому чувству. Потому что то пламя, тот огонь, который был на её коже и в её крови, кажется, что он потух самую малость, понизился на несколько градусов, когда его губы прижались к её губам, а руки начали блуждать по телу. И она хотела большего. — Это ничего не меняет, — выдохнула она ему в губы, даже когда её руки нащупали пряжку его ремня и отбросили её в сторону. — Я всё ещё ненавижу тебя. — Я знаю. Он применил режущее заклинание по всей длине её тела. Оно ужалило, и шок от этого заставил её ахнуть, но оно всего лишь оставило чистый разрез по центру её униформы. Теперь одежду легко было разорвать на части. — Я всё равно убью тебя. Он всё ещё истекал кровью. Малфой как будто забыл о свежем пулевом ранении на его плече. Когда она провела руками по его груди, по его шрамам, вдоль ключицы, его кровь собралась вокруг её пальцев. — Не забывай об этом. Завтра я всё равно попытаюсь убить тебя снова. — Я знаю, — он схватил края её одежды, сильным рывком разрывая ткань, задев лифчик и нижнее бельё. Он снова прижался к её губам, отбрасывая разорванную одежду в сторону. В этот раз поцелуй был грубее: он кусал и втягивал её губы в себя. — Я знаю, — он сбросил с себя остальную одежду, а затем подхватил её за бёдра. Он поднял её и толкнулся к ней своим телом, прижимая её к каменной опорной балке позади. Она дрожала и задыхалась в его руках. Его кожа была ледяной, но ей становилось легче. То пламя внутри неё потухало. Ей правда становилось легче, но она отчаянно нуждалась в большем. Она обвила ногами его талию, и её ногти впились в его плечи, когда он выпрямился. Пока она не прижалась к его бёдрам, потираясь о пах, он не двигался так, как она хотела бы этого. Пока не накрыла его своим телом, не показала, что он – именно то, что она хочет, что она нуждается в нём. — Я не ненавижу тебя, — прорычал он, выплёскивая злобу в её рот. — Я презираю тебя. Она почувствовала, как он ухмыльнулся во время поцелуя, а затем резко вошёл в неё. В его движениях не было нежности. Не было и ласки в том, как он вколачивался на всю длину. Она прикусила его губу, чтобы не закричать. Внутри было слишком мокро. Острая боль самого восхитительного рода пронзила её позвоночник, заставив пальцы на ногах скрючиться. — Блять, — прошипел он ей в рот, когда начал двигаться, проглатывая её стон. Жёстко. Быстро. Глубоко. Она чувствовала злобу в практически каждом его толчке. Каждый злобный рывок его бёдер вытесняли ненависть, гнев и отвращение, которые он испытывал к ней. Дразнящие движения бёдер с каждым толчком затягивали тугой узел в её животе всё туже и туже. И он продолжал целовать её, покусывать. Снова и снова врезался в её тело, издеваясь над разгорячённой точкой. Ей в спину упирался камень от колонны, а голова ударялась о твёрдую поверхность с каждым яростным толчком. Цепочка и кольца на его шее расцарапали до крови её грудь. Но свежие раны означали, что она жива, а каждый толчок уменьшал жар её кожи. Словно бороться с огнём при помощи льда, способного погасить его. А боль была нужна для того, чтобы утихомирить тёмную магию, растекающуюся по её венам. Эти два ингредиента – противоядие от той магии, которую Волдеморт использовал, чтобы проникнуть в её разум. Он разорвал поцелуй только для того, чтобы впиться в её шею. Он словно не мог вынести расстояние, словно всё, что ему было нужно, – это не отдаляться друг от друга, а ощущений от толчков в ней было недостаточно. Он провёл зубами по её пульсирующей вене. Она вздрогнула, и образовавшийся в животе комок нервов сжался. Секс с Драко не казался ей таким же неловким, как это всегда было с Роном. Не был похож на медленный и страстный секс с Виктором. И даже не на быстрый перепихон, однажды случившийся с Кормаком. Они... они трахались. Чувственно. Безжалостно. От их поцелуев у обоих оставались синяки. От их укусов и царапин текла кровь. И, Мерлин, как ей это нравилось. Было почти стыдно из-за того, что она так наслаждалась. Стыдно за то, что его оскорбления касались её кожи словно ещё одна ласка. Она задыхалась, извивалась, а ноги дрожали, но ей было стыдно за то, что она хотела сделать ему больно, даже если он был внутри неё, медленно насаживая на свой член. Стыдно за то, что чувствовала трепет, когда особенно сильно прижимала пальцы к пулевому ранению, заставляя его шипеть. Смесь удовольствия и боли. Око за око. Он причинил ей боль, и она причиняла ему в ответ. Но больше всего ей было стыдно за то, какой живой она себя чувствовала, как могла контролировать себя. Она никогда себя не чувствовала более настоящей. — Салазар, я, чёрт возьми, презираю тебя, грязнокровка, — при этом слове его бёдра дёрнулись сильнее, смягчая оскорбление и выбивая воздух из её лёгких. — Ты, блять, понятия не имеешь, — сначала он всасывал её кожу на шее, затем кусал ключицу, пока его толчки становились быстрее, безумнее, — как же сильно я тебя ненавижу. — Ты лишь... ты лишь продолжаешь об этом говорить, — её руки зарылись в его волосы, сжимая в кулаки, вырывая их с корнем так же сильно, как он вбивался в неё. Огонь на её коже превратился в тусклые угли. Тёмная магия в её венах отошла на второй план. — Так заставь меня поверить в это... — она наклонила голову, и он вздрогнул, когда её губы коснулись его уха, — трахни меня, как будто ненавидишь. Стон, который он издал у её шеи, находящийся где-то между пыткой и экстазом, заставил её сжаться вокруг него. В его темп закралась пауза. Но он использовал это мгновение, чтобы покрепче прижать её к стене, надавливая своей грудью и размазывая по ней свою кровь. Его руки скользнули выше и сжали её тазовые косточки, прижимая плотнее к себе. А потом он действительно начал трахать её. — Я терпеть не могу, что ты в моей голове, — прошипел он слова ненависти в её шею, в то время как его толчки становились всё яростнее, причиняя боль, всё туже и туже затягивая узел в животе, — всё время, блять. Гермиона провела ногтями по его спине, впиваясь ими в позвоночник, пока он выкрикивал оскорбление за оскорблением. — Ты следуешь за мной по пятам, как чёртов призрак. Не оставляешь меня в покое, преследуешь, куда бы я ни посмотрел. — Блять, Малфой, да. Вот так, — простонала она, зажмурив глаза, и закинула голову назад. — Вот так. Не останавливайся. Не смей, блять, останавливаться. Блять, сложно было представить, что что-то может приносить больше удовольствия, чем это. — Вырвал бы тебе глаза, если бы они не были такими красивыми, — он укусил её. — Разорвал бы тебя на части, если бы не было так хорошо. Он в ней, его слова, поцелуи, укусы — всё это было за гранью возможного. Напряжение было на пределе. Она содрогнулась, мышцы в ногах начало сводить. — Я... я сейчас... — Открой глаза, — хрипло простонал он. Малфой поднял голову, чтобы взглянуть на неё, и щекотнул волосами подбородок Гермионы. — Посмотри на меня. — Нет. — Смотри на меня, — приказал он, ускоряя движение бёдер по мере приближения оргазма. — Не смей, блять, кончать с закрытыми глазами. Она открыла глаза, но не опустила запрокинутую назад голову, — это стало её собственным актом неповиновения, крошечной шалостью, средним пальцем в ответ на его властность. Однажды она уже смотрела на этот потолок, обводя контуры краски и цепляясь за жизнь, пока её пытали. И, выгибаясь от накатившего наслаждения, она предпочла бы смотреть на этот же потолок, чем на Малфоя. Она отказывалась смотреть на него. Даже тогда, когда её рот открылся в беззвучном крике. Тогда, когда её мышцы сжались в тугое кольцо вокруг его члена. И уж тем более тогда, когда почувствовала, что он рычит, кончая в неё. Они вместе сползли с подиума в полном изнеможении, спустив на пол сплетённые между собой конечности. Злоба и вражда между ними на время утихли: демоны были изгнаны. Как только они оказались на полу, Малфой притянул её ближе. Он крепко прижал Грейнджер к себе, одной рукой обняв её за талию, а другую положив на её грудь. Он смотрел на неё сверху вниз, не отрывая взгляда от синяков, образовавшихся на её губах, от груди, вздымающейся от сбитого дыхания, и от крови, его собственной крови, размазанной по туловищу. Его холодное, тяжёлое дыхание сбилось, когда Гермиона зарылась пальцами в его волосы, которые ещё несколько минут назад оттягивала назад со всей силы. — В следующий раз, когда я тебя трахну, — Малфой вздохнул, проведя рукой по её шее, — будешь смотреть мне в глаза, пока кончаешь. — И в следующий раз, когда я попытаюсь тебя убить, — прошептала она в ответ, — в моём пистолете не закончатся патроны.