Секреты и Маски | Secrets and Masks

29 ноября В течение следующих пяти месяцев союз с Орденом укреплялся. Гермиона и Малфой встречались с ними раз в две недели: всегда у одних и тех же ворот в аэропорту Ист-Мидлендс – и пока они обсуждали следующую фазу плана, проблемы или шансы, которые, по их мнению, могли подвернуться, Нарцисса лежала позади них и терзала труп лошади, которую дракониха умудрилась подобрать по пути. Рон не часто приходил на собрания. Он был очень зол на Гермиону, и это было ясно даже дураку. Он с трудом задерживал на ней взгляд, и в те несколько раз, когда он решался хмуро взглянуть в её сторону, демонстрируя своё отвращение и ненависть, Нарцисса шипела на него до тех пор, пока он не отводил взгляд. Флёр и Джинни, похоже, переняли её прежний титул Лилит. Они всегда прилетали вместе, и, не смотря на то, что Флёр с первой встречи с ними мило улыбалась, Джинни вела себя сдержанно и тихо. Со временем она стала оттаивать в общении с Гермионой: начала чаще улыбаться и даже кивать ей. К сожалению, этот процесс был не таким быстрым, как хотелось бы Гермионе, но она полагала, что присутствие Маски Демона, ликующего от каждой выпущенной Авады, и плотоядного дракона, глазеющего на брата Джинни, как на кусок мяса, только усиливало беспокойство подруги. Ни Флёр, ни Джинни не нравилось, что Нарцисса присутствовала при обсуждении планов. Они предоставляли драконихе отдельное место на встречах, но, когда она отдирала куски своего обеда от костей, слишком резко поднималась на ноги, скалилась, переводила взгляд в их сторону или делала что-либо иное, все вздрагивали. Они боялись Нарциссу, но смирились с тем, что её присутствие необходимо для проведения собраний. А вот кто был поистине рад присутствию дракона, так это Хагрид. Поскольку он никогда не покидал базы Ордена, все предпочитали, чтобы он оставался в помещении, перемещал тяжёлые механизмы и выступал в качестве защитника на случай нападения. После долгих недель уговоров с его стороны, Орден счёл его присутствие приемлемым и разрешил ему посещать собрания. Он приходил всего несколько раз, выступая в роли телохранителя в отсутствие Рона. Когда Хагрид впервые увидел Гермиону, он всхлипнул, хотя, казалось, светился от счастья. Потребовалось некоторое время, чтобы убедить его в том, что с ней всё в порядке и что нет повода плакать. Как только Хагрид принял тот факт, что Гермиона в безопасности и ей ничего не угрожает, он перевёл взгляд на дракона, стоявшего позади девушки, – мужчина застыл на месте. — О, чёрт возьми! — прошептал он, вытирая слёзы с покрытого пятнами лица. — Она просто красавица, не правда ли? Нарцисса не сильно жаловала великана. Гермиона была уверена, что та испепелит Хагрида, как только он шагнёт к ней. Да и Нарцисса выглядела так, будто жаждет этого всем своим существом: обнажила клыки, а в задней части горла собирался лунный свет, как сигнал начинать отсчёт до выпуска огненной волны. Она необычайно громко рыкнула, но, когда Хагрид распахнул свою рваную мантию и вытащил оттуда большой кусок слизкого мяса, – одному Мерлину известно, какого животного, – рычание прекратилось. — Скандинавский огнерог, не так ли? — спросил Хагрид у Малфоя с гордым выражением лица. — Да, — холодно ответил Драко. — Ты не возражаешь, если я дам ей это? — продолжал Хагрид, протягивая кусок мяса. — Я принёс это специально для неё. Не волнуйся, мясо не ядовитое. Сомнение, отражавшееся во взгляде Малфоя, было бесценно. Он посмотрел на Гермиону, и, когда та кивнула в знак поддержки, Хагрид подбросил угощение высоко в воздух. Нарцисса встала на задние лапы, чтобы поймать его. — Это шейный сустав гриндилоу, — сказал Хагрид, когда Нарцисса яростно затрясла головой и стала разрывать мясо на куски. — Где-то читал, что это их любимая еда. Если открывшаяся взгляду картина не подтверждала озвученную теорию, неопровержимым доказательством могло служить то, как, доев, Нарцисса стала прижимать свою огромную морду к мантии Хагрида и принюхиваться в поисках добавки. Пока дракон исследовал его, Хагрид поднял руку, чтобы погладить её. К счастью, у него хватило здравого смысла убрать руку, когда Нарцисса начала рычать на него, прежде чем она бы откусила ему пальцы. Несмотря на то, что Нарцисса не терпела прикосновения Хагрида, Гермионы или Малфоя, великан не обращал на недовольство драконихи никакого внимания и всё равно продолжал приносить ей угощения на каждую их встречу с Джинни и Флёр. Она всегда нависала над Хагридом и обнюхивала его мантию до тех пор, пока он не давал ей какую-нибудь часть гриндилоу, которую каждый раз специально для неё приносил, а потом отползала в дальний конец ворот и ела во время переговоров. Чем гармоничнее становились отношения Пожирателей смерти, Гермионы и Ордена, тем хаотичнее становилась обстановка в рядах приближённых Волдеморта. План Малфоя сработал безупречно. После публичной и очень страшной казни Скабиора, Волдеморт устроил праздник, думая, что наконец-то вычистил яд из своих рядов и что победа наконец-то в его руках, но не прошло и трёх недель, как появилась ещё одна ядовитая крыса. Долохов, ещё один член близкого круга, которому Волдеморт считал возможным доверить свою жизнь, предал его – или же просто он так думал. Волдеморт приказал немедленно казнить его. Несмотря на то, что Долохов заявлял о своей невиновности, Волдеморт не хотел слушать оправданий и дальнейшей «лжи». Улики, подброшенные Малфоем, были слишком конкретными и уличающими, чтобы их игнорировать. Волдеморт созвал сотни людей, чтобы понаблюдать за тем, как его привязывают к подиуму, а стая Сивого зверски разрывает его на части. Ещё живого. А через месяц появился ещё один предатель. А потом ещё один. И ещё один. И с каждым месяцем, с каждым новым последователем, оказавшимся предателем, с каждым новым волшебником и новой ведьмой, наносившей ему удар в спину, Волдеморт всё больше выходил из себя. С каждым днём его подозрения росли, и он совсем не знал, кому можно доверять и что из слов его последователей является правдой, а что ложью. Гермиона его не видела, но, судя по тому, что ей рассказывал Малфой, он, похоже, едва держался. Малфой не мог сам поймать всех «предателей». Он не мог присвоить себе всю славу. Его план был продуманным, оттого и гениальным. Драко знал, что если он один будет ловить предателей, это может показаться подозрительным, поэтому он, Тео и Блейз начали подбрасывать улики туда, где их несомненно найдут другие. Чтобы подставить Долохова, Малфой оставлял уличающие письма и улики там, где их должна была найти Беллатриса. Блейз изменил воспоминания пленного солдата Ордена прямо перед его допросом у Крауча-младшего и подстроил всё так, будто тот знал Каркарова, перестроил воспоминания пленного так, будто тот видел его на базах Ордена вместе с Поттером во время обмена информацией. А Тео с помощью Империо вынудил Тикенесса освободить всех захваченных заложников во время своей смены в карауле, зная, что Беллатриса совершает обход и может застать его за этим занятием. Все трое были казнены в ту же ночь. Без лишних вопросов. Без единого шанса на помилование. Менее чем за пять месяцев они успели оказать Ордену огромную помощь. Менее чем за пять месяцев им удалось уличить и казнить трёх любимых и самых кровожадных генералов Волдеморта, а также убить его самого опытного похитителя. За пять месяцев Гермиона потеряла счёт тому, сколько раз она позволяла Малфою оказаться между её ног. И хотя в эти моменты она всегда говорила Малфою, что больше этого не повторится, каждый раз оказывался не последним. Далеко не последним. В конце июля, после того как они успешно подставили Долохова, Гермиона с Драко начали спор об правильности его действий. Она сказала, что он слишком торопится с планом, а он заткнул её, обхватив рукой горло, и трахнул на кухонном столе. Неделю спустя тренировки по отработке наступательных заклинаний переросли в жестокий поединок, и после того, как она выстрелила в него особенно сильным и неуместным Флиппендо за то, что Драко поправил её, он выбил у неё из рук палочку и прижал её к стене. В первую неделю августа Гермиона влепила ему пощёчину за то, что он чуть не оторвал руку Рону во время рейда в Лидсе. Малфой сказал, что это был несчастный случай. Гермиона ответила, что не верит ему, а он в свою очередь перекинул её через плечо, перегнул через туалетный столик и заставил наблюдать в зеркало за тем, как трахает её. На следующий день ссора во время приготовления целебных зелий для передачи Ордену привела к тому, что Гермиона уселась на пол в кабинете зельеварения, а разногласия по поводу того, как подставить Кэрроу, закончились тем, что Гермиона скакала на нём до боли во внутренней стороне бёдер. И несмотря на все свои намерения, к концу сентября она заканчивала почти каждый свой вечер среди простыней Драко, впившись ногтями в его спину, пока тот трахал её. Иногда инициатором была она, иногда первый шаг делал он, но одно было неизменно: всегда всё начиналось с ссоры. То из-за того, что Грейнджер хотелось видеть больше милосердия от Драко в сторону маггловских солдат на заданиях, то из-за разногласий в планировании следующей подставы для очередного Пожирателя смерти, но исход всегда был один и тот же. Они кричали друг другу в лицо, прижимались грудью к груди, нос к носу, скалили зубы и рычали от ненависти, а затем происходил самый страстный, чувственный, животный секс в её жизни. Секс, во время которого она впивала ногти в его спину, искусывала каждый сантиметр его кожи чтоб сдержать свои стоны. Наслаждение накрывало их с головой, они содрогались в экстазе, позабыв как их вообще зовут. Секс, видимо, был единственным способом, благодаря которому они могли сработаться. Вместо того чтобы швырять ей в голову «Аваду» каждый раз, когда она не соглашалась с ним и, по его мнению, подвергала себя ненужной опасности, Малфой направлял ярость в бёдра и трахал её без устали. Вместо того чтобы выбивать из его башки всю дурь каждый раз, когда он безжалостно убивал ни в чём не повинных людей, Гермиона кусала его за плечо, до крови чаще всего, и скакала на его члене, пока не проходило желание убить. Но, Мерлин, как же ей это, чёрт возьми, нравилось. Ей нравилось, как он смотрел на неё в эти моменты, как горел огонь в его обычно ледяных глазах. То, что он говорил ей. То, что в эти моменты он, казалось, не думал ни о чём ином – только о ней. Хотя они планировали держать это в тайне, Астория слишком быстро разнюхала, что они проводят вместе каждую ночь. Она, конечно же, одобрила это, буквально начала праздновать: раскупорила бутылку шампанского в тот же вечер, но её муж предпочёл сохранить молчание по этому поводу. К его чести, Блейз прилагал усилия в общении с Гермионой. Он часто заводил разговоры о фреске, которую она нарисовала в их спальне, или о том, не собирается ли она украсить подобным образом и другие стены в доме. Было очевидно, что он делает это только по просьбе Астории, но Забини никогда не упоминал о её ночах с Малфоем, так что Гермионе не на что было жаловаться. Тео, однако, считал, что это просто уморительно. Абсолютно, до колик в животе, уморительно. Он неоднократно говорил, что «сеансы ненавистного секса» Гермионы и Малфоя – так он их окрестил – самое смешное, что он когда-либо слышал, и в последующие месяцы он делал всё, что только мог придумать, чтобы доставить им неудобства. Он шутил всякий раз, когда видел Малфоя и Гермиону вместе. Он показывал довольно однозначные и грубые жесты руками, стал театрально объявлять о своём прибытии в комнату и прикрывать глаза на входе, несмотря на то, что понимал: Гермиона и Драко стоят в разных углах помещения. — Жёстче. — Знаю. — Жёстче, Малфой. — Знаю. — Жёстче, блять... — слова перетекли в стон, когда Малфой вошёл в неё ещё глубже, — жёстче. Рука, сжимавшая её бедро, потянулась вверх по телу, вдоль впадинки позвоночника, и обвилась вокруг шеи. Она не могла вспомнить, о чём был спор этим вечером. Она полагала, что не имеет значения, из-за чего всё началось, всё равно всё закончилось так же. Одежда сорвана, Гермиона на четвереньках, задница приподнята, его руки вдавливают её в матрас, а сам он вбивается в неё сзади. Но это был просто секс. Просто способ выплеснуть разочарование. И всё на этом. Она повторяла себе это неоднократно. И напоминала об этом Малфою каждый раз, когда он входил в неё своим членом. Признаться, за последние пять месяцев она многое узнала о Малфое. Она узнала, что всякий раз, когда он был близок к тому, чтобы кончить, он кусал свою руку или палец, чтобы повременить с оргазмом и помочь себе продержаться ещё немного. Она узнала, что у него был своего рода фетиш – обхватывать рукой её горло и сжимать его во время секса. И она поняла, что ей это тоже нравится. Она узнала, что его завораживают растяжки на её бёдрах. Она никогда не стеснялась шрамов от заклинаний, которые украшали её плечи и живот. Они настигли её во время сражений за долгие годы. Ей не хотелось их прятать. Это были боевые раны. Она их заслужила. Она боролась за них. Девушка испытывала гордость, когда видела их в зеркале. Они напоминали ей о том, как много ей пришлось пережить и какой сильной она была. Гермиона точно знала, что Малфой разделяет это мнение. Но растяжки... они просто... были. Она никогда не считала их недостатком, пока не почувствовала на себе его горячий взгляд. Когда он впервые увидел их, Гермиона была уверена, что он сделает ехидное замечание, но, к её удивлению, он поцеловал их и провёл по ним языком, и продолжал делать это при каждом удобном случае. Она узнала, что он никогда – никогда – не снимал цепочку, на которой были нанизаны обручальные кольца его родителей. Иногда он игрался с ней, когда его сознание было затуманено, и он думал, что она не замечает. Она узнала, что он немного стеснялся шрамов Сектумсемпры, которые растянулись по его груди и верхней части живота. Он никогда не говорил ей об этом, но всякий раз, когда она проводила по ним пальцами или языком, она чувствовала, как он напрягается под ней. Через несколько секунд после этого, он притягивал её, чтобы поцеловать или заводил руки над головой, трахая при этом ещё жёстче. Драко никогда не говорил этого вслух, но она узнала, что он раздражался, когда она не позволяла ему спать в своей комнате. Не после той первой ночи. Это было её единственное правило. Он мог швырять её, целовать пока не закончится воздух в лёгких, а губы не окрасит алая кровь, но провести ночь в её постели он не мог. Не мог спать рядом с ней. Это было слишком. Это было слишком знакомо. Слишком интимно. Это размывало границы, которые она должна была чётко соблюдать. Да, ей нравилось чувствовать его член внутри себя. Да, ей нравились их перепалки. Опасность. То, как он возбуждал её. Когда они начали спать вместе, её кошмары стали реже. Тело и разум были слишком истощены, чтобы видеть сны. Чувство его холодного тела рядом – на ней, в ней – отвлекало от мыслей о тёмной магии Волдеморта, которая, казалось, пульсировала в её венах после каждого выполненного задания, будто оживая от мрачных заклинаний, произнёсённых ею тем днём. Было неважно, что она ценила его за то, что он не давал ей чувствовать себя слабой или уязвимой. Он всегда поддерживал её, чтобы она оставалась той же неукротимой и могущественной ведьмой, которой она всегда и была. Но всё это не имело значения, потому что она не доверяла ему. Не доверяла той тёмной, собственнической части, которую он таил в себе. Пугало и то, как легко он убивал ради неё, как расправлялся с каждым, кто осмеливался даже подумать о том, чтобы причинить ей вред. Да, она многое узнала о Малфое за эти пять месяцев. Но что ей нравилось больше всего? То, что иногда не давало ей покоя от одних только мыслей о нём? Она узнала, что перед тем, как он кончает, в ту миллисекунду, когда он замирает от удовольствия, его окклюменция полностью спадает. И на секунду, на самую сладкую секунду, он смотрит на неё неприкрыто. Его глаза приобретают невероятный голубой оттенок, словно два безграничных, прозрачных океана. Он никогда не выглядел более живым, чем в эти мгновения. Он никогда не выглядел более красивым. Более уязвимым. Или более ужасающим. — Это ничего... чёрт... это ничего не значит, — задыхаясь, проговорила она, приглушённо ударяясь о матрас. — Это просто секс. — Да, — шипел Малфой. — Ты уже говорила это. — Это ничего не меняет. — Это ты тоже говорила. — Это последний раз, когда мы занимаемся сексом. — И это тоже. Он резко потянул её назад, приподняв её бёдра повыше, а другой рукой обхватил её горло и снова вдавил в кровать. Так, чтобы удовольствие плясало в каждом нерве её тела и заставляло её вскрикивать каждый раз, когда он входил в неё. — Несколько раз за этот вечер. На самом деле, — он медленно вышел из неё, — мне кажется, вчера ты сказала то же самое, — он снова вошёл в неё, погрузившись до самой грёбаной души, — и позавчера, когда я трахал тебя в гостиной, и пару дней назад, когда ты трахала меня на полу на кухне. Он знал, что делает. Он точно знал, что сказать, чтобы она затаила дыхание. Он точно знал, к чему прикоснуться, чтобы она задрожала. Он вдавился бёдрами и снова погрузился в неё. Живот напрягся ещё сильнее. Знакомое жжение приближающегося оргазма вспыхнуло в нижней части живота. — На этот раз я серьёзно, — прошептала она. — Это всё. Больше этого не будет. Это была пустая угроза, как и всегда. Каждый раз, когда он трахал её, она говорила ему, что это в последний раз. Шептала ему это на ухо, когда он входил в неё снова и снова. Она знала, что это ложь, но то, как он всегда – всегда – реагировал на это незначительное предложение, стоило того. Он перевернул её так, что она оказалась на спине, и как только она попыталась встать, его руки вцепились в её предплечья и прижали её к матрасу. — Ещё раз скажешь такую глупость, — он смотрел на неё сверху вниз, волосы были влажными от пота, грудь и шея блестели, мышцы были напряжены, — и я перегну тебя через колено, львёнок. Он всегда был груб с ней. Она тоже всегда была груба с ним, но только потому, что он позволял ей. Позволял ей кусать его, одерживать над ним верх и делать с ним всё, что она хотела, потому что это было то, что ей нужно. Он понимал, что в те дни, когда у неё был плохой день, особенно когда она причиняла вред людям, которых считала хорошими, это разрывало её на части. Вместо того чтобы оставлять её одну с её муками, он предлагал ей своё присутствие. Он давал ей возможность выплеснуть всю свою боль и гнев на себе. Он брал от неё то, что хотел, получал удовольствие, как хотелось ему, но всегда следил за тем, чтобы она не отставала. Заботился о ней. Он всегда следил за тем, чтобы она возвращалась к нему за добавкой. — Ты уверена, что хочешь прекратить это? — Да. Малфой ухмыльнулся, глядя на неё. — Правда? Внезапно обе его руки вцепились в её волосы. Его предплечья сомкнулись по обе стороны от её лица, и он приподнялся на локтях. Она зашипела, когда он приподнял её голову и заставил смотреть на место, где соединялись их тела. — Смотри, Грейнджер, — задыхался он. — Посмотри, как хорошо мы подходим друг другу. Она затаила дыхание, наблюдая, как его член медленно входит в неё. А потом выходит. А потом снова входит. Наблюдать, как он исчезает в ней было прекрасно. Гипнотически. Чувственно. — Посмотри, как хорошо ты меня принимаешь, — он прижался лбом к её лбу, обдавая её лицо холодным воздухом при каждом резком выдохе. — Подумай о том, как тебе хорошо, а потом скажи, что ты хочешь, чтобы это закончилось, — его пальцы сжали её волосы. — Подумай о том, как тебе хорошо со мной, а потом скажи, что ты больше не хочешь... Она смотрела, как он глубоко входит в неё. Гермиона застонала, и её спина выгнулась дугой. — Этого? Её веки начали трепетать. В животе всё туже затягивался узел. Внезапно Малфой зашипел и опустил голову ей на шею. После стольких месяцев совместного времяпрепровождения она знала его голос почти так же хорошо, как и его тело. Знала, какие стоны означают, что он близок к тому, чтобы кончить, какие заминки в его дыхании означают, что она сделала что-то, что ему понравилось. Но этот звук, это резкое шипение, которое он всегда пытался скрыть, прячась в изгибе её шеи, невозможно было не отличить. Его предплечье горело. Волдеморт звал его, а он отказывался идти. Опять. — Ты должен уйти, — хныкала Гермиона, проводя ногтями по его рукам и спине, впиваясь в его мышцы, которые пульсировали и напрягались при каждом его движении. — Он зовёт тебя. — Он меня не зовёт. — Нет, зовёт. Тебе нужно идти. Ты не можешь… ты не можешь заставлять его ждать. — Нет, могу, — простонал он, когда она лизнула его шею. — Я служил ему десять долбаных лет, он может подождать ещё пятнадцать минут, пока я не закончу с тобой. Он делал это и раньше. Говорил ей, что она важнее, что быть внутри неё важнее. Тук-тук-тук. На звук, раздавшийся за дверью, Гермиона подскочила. Она попыталась вывернуться из объятий Малфоя, прикрыться, но пальцы Малфоя лишь крепче вцепились в её волосы, удерживая её на месте, пока он снова и снова наполнял её своим членом, не обращая внимания на незваного гостя. — Грейнджер, — позвал Тео с другой стороны. — Будь хорошей девочкой и скажи Малфою, чтобы он одел свою бледную задницу в форму. Тёмный Лорд зовёт нас. Гермиона оттолкнула Малфоя от своей шеи и пристально посмотрела на него. Он покачал головой, на его лице растянулась коварная ухмылка, и он снова погрузился в неё. Медленно и глубоко. Настолько медленно, что это мог быть новый грех. Невероятно глубоко. Его намерения были ясны. Несмотря на то, что его друг был снаружи, несмотря на то, что его предплечье горело, а хозяин звал его, он не собирался останавливаться на полпути. — Тебе нужно идти. — Нет, — прошептал он. — Что мне нужно сделать, так это трахнуть тебя. Наври Тео, заставь его уйти. Я ещё не закончил с тобой. — Малфой не… блять, — она прикусила губу, чтобы подавить стон, когда одна из его рук переместилась с её волос на живот, вниз по телу, чтобы поиграть с её клитором. — Малфоя здесь нет. По ту сторону двери стояла гробовая тишина, и как только Гермиона подумала, что её молитвы были услышаны и он ушёл, Тео закричал: — Я знаю, что ты там, Малфой! Он зовёт нас, а ты знаешь, что лысик Волди не любит, когда его заставляют ждать! Поторопись! Она задрожала под ним, когда он начал осыпать поцелуями и укусами её шею и лицо. — Давай, Малфой! — крикнул Тео. — Нам нужно идти — Не слушай его, — тихо шипел Малфой. — Сосредоточься на мне. На этом. На том, что я с тобой делаю. — Я серьёзно не уйду! — Отвали, Теодор! — Малфой кусался, голос был острым, как топор, но губы нежными, когда он целовал горло Гермионы. — Дружище, ты действительно думаешь, что сможешь трахаться, пока я буду снаружи? — спросил Тео, и Гермиона услышала в его голосе улыбку. Такая улыбка была у него только тогда, когда он жестоко убивал кого-то или устраивал скандал. — Я могу быть ужасно громким, когда хочу. Гермиона почувствовала, как её начинает трясти. Почувствовала, как её влагалище начинает сокращаться. — Чёрт, ещё нет, Грейнджер, — простонал Малфой. — Потерпи ещё немного для меня, — он замедлил темп, стал лучше контролировать себя, но это лишь позволило ему войти глубже. — Можешь это сделать? Гермиона зажмурила глаза и кивнула. Она упёрлась руками в его плечи и заскулила, ей нужно было за что-то ухватиться, чтобы отвлечься. — Хорошая девочка, — похвалил он. Он наклонился и поцеловал её медленно, лениво, упиваясь удовольствием. — Вот так, потерпи для меня. Ещё несколько минут. Такая хорошая девочка. — М-а-а-алфо-о-о-о-ой! — пропел Тео. — Я чувствую приближение песни! — Я убью его, — шипел Драко. — Я вырву его чёртовы голосовые связки и задушу его, чтобы он больше никогда не смог нам помешать. — Он... он не собирается уходить. Может, нам стоит остановиться? — Ты уверена, что хочешь остановиться? — поддразнил он, улыбаясь ей в губы. Это был риторический вопрос. Она не могла долго сдерживаться. Она была так близка. Её грудь вздымалась, и она стиснула зубы, когда это жгучее давление всё нарастало и нарастало. Узел в животе вот-вот порвётся. Ещё несколько секунд. Ещё несколько ударов его члена, и... И тут началось. По ту сторону двери её спальни Теодор Нотт напевал грёбаную песню Queen, в то время как член его лучшего друга входил всё глубже. — Я хочу освободиться! Малфой затих. — Я хочу освободиться. Я хочу освободиться от твоей лжи. Ты так удовлетворена собой, ты не нужна мне. Хотя Тео обладал восхитительным певческим даром, который обычно звучал намного прекраснее, чем в моменты его триумфа над противниками, для Гермионы это было далеко не то, что она желала слышать сейчас. Оргазм, к которому она так стремилась, растаял в одно мгновение. — Я должен освободиться! Бог знает... Бог знает, как я хочу освободиться! Гермиона выругалась в потолок, а Малфой оторвался от её тела и призвал из другой части комнаты свою разорванную мантию Пожирателя смерти. — Я влюбился! Я влюбился в первый раз, и на этот раз я знаю, что это по-настоящему! Я влюбился! Она никогда не видела, чтобы Малфой так быстро одевался. Несмотря на то, что он быстро наложил чары, чтобы исправить нанёсённые ею повреждения, он с такой яростью натягивал мантию, что она не удивилась бы, если бы та снова порвалась. — Бог знает... Бог знает, что я влюбился! Когда Малфой направился к двери, она схватила простыню и успела прикрыться ею как раз в тот момент, когда Малфой распахнул дверь. — Странно, но это правда... О, привет Малфой! — Тео язвительно улыбнулся. — Как шарики? Посинели от грусти? Малфой схватил Тео за воротник, и, проследив за тем, как Нотта тащат по коридору, Гермиона снова опустилась на матрас. Сжимая и разжимая кулаки, она смотрела на полустёртую фреску на потолке. Она была на пределе, раздражена и истощена до крайности. И если раньше Теодор, убивая под песни Queen, не испортил её любовь к группе, то теперь, без сомнения, он это сделал.