Записка на последней парте

Не знаю, как там целуются по утрам в жизни, в отличие от напичканных бессмысленной романтикой фильмов, но верно одно: ни одного хронометража не хватит, чтобы записать реальный поцелуй, когда ты дорываешься до губ любимого человека. Мне кажется, я тогда не позавтракал — я буквально всосал в себя еду, как пылесос. Саске же, будто намеренно меня провоцируя, растягивал трапезу с удовольствием и тщательно пережёвывал каждый кусок, «чтобы лучше усваивалось». Мне пришлось выдержать эту пытку, сидя напротив него за столом на кухне и нетерпеливо подрыгивая ногой. Я ждал, пока он упьётся моими страданиями и насытит свои капризные аппетиты. Когда я наконец «уломал» Саске вернуться в спальню и уделить мне внимание, время вокруг нас будто растворилось. Я хотел спросить у него тысячу вещей. Я хотел сказать ему — ещё на тысячу больше. Однако всё, на что меня хватало — самозабвенно целовать, целовать его тёплый, податливый рот, думая, что мне никогда не хватит этих ощущений, и в них я никогда не утолю свой голод по Саске. Я лежал как бы на боку, закинув на Саске согнутую ногу и обвив рукой за пояс, ласково поглаживая его поясницу и спину поверх тонкой футболки. Саске обнимал меня за шею, направляя всё тело мне навстречу. И мне сносило крышу от его взаимности, от его гладкого языка, сплетённого с моим в нежном, ленивом танце. Мне казалось, будто у нас наконец-то есть всё время в мире, мы украли его у судьбы, и пусть судьба только посмеет ещё раз забрать нас друг у друга. Я будто тонул в невесомости, я качался на волнах в безмятежном открытом океане. В тишине расцветающего дня перемешивались наши мягкие стоны и влажные причмокивания; я чувствовал успокаивающее тепло тела Саске сквозь одежду и… — Я реально могу целовать тебя полдня, — запальчивым шёпотом выдохнул я, сделав маленькую паузу. А потом — перестроился, повалив Саске целиком на спину, и уткнулся губами ему в шею. Оттуда — быстро добрался до ключиц, открытых воротом футболки-оверсайз. — Целуй, — будто даже взял меня на слабо Саске и крупно вздрогнул, когда я добрался любопытным языком до его секретных чувствительных зон, о которых я случайно узнал ещё вчера. — У тебя здесь… мм… — начал я, но не закончил, прихватив зубами тонкую-тонкую кожу поверх твёрдой косточки слева. — Хах!.. — Саске сладко содрогнулся, зарываясь пальцами мне в волосы. Я уже давно чувствовал его эрекцию, но лишь сейчас — специально покрепче вжался бедром в его промежность, надавливая на самое уязвимое место, подначивая потереться и взять своё. Саске моментально расплавился, растёкся по постели подо мной, послушно толкаясь навстречу. Утонув головой в подушке, он обнажил свою длинную шею с острым кадыком, и его «целуй» билось в моём туманном сознании бесконечной мантрой. Как можно было остановиться? Я распалялся снова, по нарастающей. Беззастенчивые реакции Саске завораживали меня. Мне кружил голову его запах; он пах собой: настоящим, ментолово-холодным, с примесью моего любимого геля для душа. И эта крупная голубая вена у него на шее… она билась так соблазнительно, так призывно — мне не терпелось задеть её губами, почувствовать тяжёлый пульс под шёлковым полотном кожи. — Саске, блин… ты просто… — Хн-н!.. — здесь я жадно его укусил, влажно втянув в рот кожу и впиваясь так, что очередной красный след от моего хищного поцелуя был абсолютно неизбежен. Саске не возражал — лишь поцарапал короткими ногтями мои лопатки, смяв в пальцах ткань футболки. А потом выпалил слабым, измученным шёпотом: — Как же я хочу, чтобы ты меня трахнул, мх… — Что? Я резко оторвался от вкусной шеи Саске, дикими глазами глядя на его довольное, румяное лицо. — Не сейчас, — он вяло помотал головой, лениво моргнув в потолок. — Просто… однажды. Кто знал, что с тобой так будет, хах?.. — Как? — я ничего не понимал, по-прежнему пытаясь оправиться от обжигающего заявления Саске. Не сойти с ума. Удержать голову от полёта. — Никак. Иди сюда. Ничего не объяснив, Саске обнял меня, потянул обратно к своему лицу, и мы опять стали целоваться — сладко, самозабвенно, будто с чистого листа, но уже не прерываясь. А я всё-таки поплыл: в моей голове со страшной скоростью замелькали яркие картины, углубляясь, расширяясь, проваливаясь мне в пах пульсирующей, раскалённой тяжестью. Всю спину от затылка до крестца обожгло искрами — я, будто сам не свой, залез к Саске под футболку, оглаживая его нагретый торс, пытаясь утолить тактильный голод, но реальность пока ещё не могла угнаться за моими мыслями. Потому что в мыслях — Саске уже лежал подо мной лицом в подушке, задницей кверху, выставляя себя напоказ, умоляя вставить… Я будто наяву видел, как моя большая ладонь скользит поверх его ягодиц, мой член — входит прямо между, туго и плотно, и я… Чёрт, у меня даже не хватало сил представить, какими могли бы быть ощущения внутри горячего тела Саске. Я не хотел представлять, я боялся, и это было нужно прекратить. Я отчаянно умолял свой мозг отключиться, пока мы целовались; умолял слова Саске, отдающиеся эхом в черепной коробке, замолкнуть немедленно. Сейчас. Я не до конца понимал, что творю, что со мной происходит в жаре нашей близости. Однако всё дошло до того, что я полез прямиком под резинку домашних спортивок Саске, в которые он переоделся, когда вернулся домой. На этот раз возражений не было: Саске не пробовал остановить меня — лишь тяжелее задышал в поцелуй, ощутив мои любопытные пальцы вблизи своего возбуждения. Ох. У меня кружилась голова, в ушах — грохотали фейерверки. Кожа Саске под бельём была горячей, приятно обжигающей. Нежной и уязвимой. Уже возбуждённый, я мгновенно завёлся ещё, до крупных мурашек — трогать Саске здесь было слишком будоражаще. В само́й форме его члена я ощутил нечто знакомое, привычное, близкое мне, но вместе с тем совершенно чуждое, обновлённое, яркое. Я захотел узнать больше, я захотел узнать всё. И меня не заботило, получу ли я что-то в ответ: Саске со своим перепутанным дыханием, с краткими сдавленными стонами, со своей мелкой отзывчивой дрожью был в разы важнее, чем моё привычное удовольствие. Лубрикант для нас теперь нашёлся быстро: я даже не стал убирать его в шкаф с прошлого раза. Так и не спустив толком бельё Саске, нагло запачкав густой каплей смазки ткань его чёрных боксеров, я вернул влажную руку и принялся туго водить скользким, нагретым кулаком по его твёрдому члену. Задрав футболку Саске к самой шее, я опустился вниз, чтобы накрыть губами и затянуть в рот маленький, вздыбленный от возбуждения сосок. Саске вскрикнул и изогнулся навстречу, прижимая меня ближе к груди давлением пальцев на затылке, толкаясь тазом навстречу моей руке. Я низко застонал в знак одобрения. — Мхм… я всё делаю правильно, а, Саске? — оторвавшись с тяжёлым дыханием, я вскинул на него сверкающий, лукавый взгляд. Моя рука не останавливалась. Саске не мог говорить и лишь судорожно сглатывал, облизывая свои покусанные, уже иссохшие без моих мокрых поцелуев губы. — Наруто… — Тебе нравится? Вот так? — не дожидаясь ответа, продолжал спрашивать я, поднимаясь выше к его уху, пытаясь соблазнить, увлечь его за своим собственным острым желанием, как змей-искуситель. — М-медленней… — грузно выдохнув, вдруг попросил Саске и накрыл мою руку своей, оттянув подальше резинку трусов, чтобы было больше места для прикосновений. — Медленней? — я остановился совсем и невольно посмотрел вниз, где уже беспорядочно сплелись наши руки. Член Саске призывно выглядывал из-под плотного кольца моих пальцев — блестящая от влаги, напряжённо-красная головка. Прозрачная капля, жмущаяся наружу через крохотную дырку на конце. Тёплый, упругий ствол. Меня буквально перемкнуло от этого зрелища, от осознанного ощущения эрекции Саске в моей твёрдой, скользкой ладони. Я не понял, как это, но мне вдруг искренне захотелось взять Саске в рот, здесь и сейчас — лизнуть его, как леденец, провести языком по всей длине, а потом — обвести край головки, ощущая текстуру и крохотные рельефы; собрать химический вкус вязкой смазки и заменить его своей горячей слюной. Слюна. Во рту её скопилось так много, что я гулко сглотнул, не в силах оторвать пристальный взгляд, будто под гипнозом. Однако в следующий миг рука Саске напряглась поверх моей, голубые вены проступили чётче на тыльной стороне его бледной ладони, и тогда я понял, что он хочет заставить меня двигаться. В своём темпе. Я послушно расслабил пальцы, позволив Саске вести себя в нежном, чувственном адажио — целиком, вдумчиво, от конца до основания. Вниз и вверх. — У-уф… — тут же вырвалось у Саске. Я не прекращал пялиться, но теперь не на его член и наши руки — на всего Саске. Он наслаждался моей простой, не слишком-то искусной дрочкой так сочно, что я внезапно почувствовал себя королём. Властелином. Всемогущим. Если я мог сделать такое с Саске, трогая его в первый раз, то что будет, когда я по-настоящему научусь? По-настоящему исследую вдоль и поперёк его удивительное тело? Кажется, теперь я понимал его слова со вчерашнего вечера и его нужду быть первым, кто разденет меня и прикоснётся. — Ты так не кончишь, — тихо сказал я Саске, когда темп, ведущий мою руку, замедлился почти до полной остановки. Это было мучение. Нет, я бы точно мучился. И я мучился, чувствуя себя до крайности возбуждённым, но игры Саске с моей рукой завораживали настолько, что я не хотел ничего менять. — Я и не… мх, пока не собираюсь… Я моргнул. Пауза. — Нет? — Мне нравится… процесс… — Процесс? — Мгм… — А по-моему, тебе нравится мучиться, — я ухмыльнулся. Саске будто бы с трудом собирал мысли в слова; его дыхание было соблазнительно тяжёлым, свистящим; покусанные губы в дневном полумраке из-за задёрнутых штор выделялись багровым пятном на его пылающем жаром лице. Я склонился и аккуратно поцеловал Саске, представляя чувствительность этих губ сейчас. Горячие, припухшие… они так притягивали меня, так много говорили мне, не издавая ни звука: лениво шевельнувшись, они ласково отвечали на каждый мой порыв, они сдавались мне, они слушались меня. А я теперь даже не закрывал глаза, двигая ртом медленно, сосредоточенно — я не мог побороть желание видеть обладателя этих губ, видеть Саске вблизи, совсем рядом: то, как хмурятся его тонкие чёрные брови от ощущений. Как путаются прядки волос у него на лбу, как дрожат его ресницы. Минутой позже — я возобновил тягучие движения внизу. Саске сразу измученно простонал мне в рот, убирая руку и погладив напоследок предплечье, будто дав добро продолжать без его помощи, доверяя мне. В ту же секунду я понял, что искренне могу делать это часами. Доводить Саске до исступления, плавно вести его к краю — только если ему это нравится. В движениях бёдер Саске навстречу моим пальцам было нечто абсолютно завораживающее, распаляющее, наркотическое. В его глубоких, рваных вздохах напротив моих губ была мягкая сладость нежности и пьянящая терпкость страсти. Саске плавился, таял подо мной, как томлёный на медленном огне шоколад. Я хотел съесть его, и при этом растянуть удовольствие — смаковать, держать на языке, как шипучую конфету, чтобы каждая пылинка его естества впиталась в меня, разорвав вкусовые рецепторы. Саске, Саске… — М-мх, Наруто… — он застонал особенно изнемождённо, разорвав наш ленивый поцелуй. — Больше не могу… быстрее… я так близко… — Да? — Да, да… пожалуйста… — Если ты просишь, — вырвалось у меня — так зачарованно, что я даже не мог усмехнуться, подразнить Саске. Я ускорил темп, чувствуя, как мгновенно напрягается подо мной тело Саске. Как вздрагивают его мышцы, как он весь подбирается, готовится и… — Агрх, ч-чёрт!.. Я ткнулся ему в щёку, целуя горячую кожу в тот самый момент, когда Саске затаил дыхание, замер, а потом — по пальцам потекло знакомо тёплое и вязкое. Он кончил прямо в мой кулак, и это было так удивительно, что несколько секунд сразу после оргазма я не дышал вместе с Саске. Просто держался сверху, прислушивался, ощущал каждое движение воздуха. — Уф-фуф… — наконец вырвалось у него. И я расслабил руки, плечи, жарко выдыхая следом. Всё вместе. Синхронно. Плевать, что мне в штаны будто напихали железа. — Как это было? — пробормотал я тут же, пока мы оба были ещё мыслями в облаках, в мягкости, в тесной близости. Интимно. — Неплохо… — прошелестел Саске. Звуки в слове слились, сплетаясь с его жёстким дыханием. — Неплохо? И всё? — Мгм. Тебе есть куда расти… Я тихо посмеялся, отрываясь наконец от Саске, убирая руку и дотягиваясь до тумбочки, чтобы сдёрнуть с неё рулон бумажных полотенец. — Есть куда расти? Вот так, значит? Я оторвал кусок сухой салфетки и небрежно вытер испачканную руку. Саске, тем временем, облизнул подсохшие губы и бегло улыбнулся, скользнув по моему лицу тёмным, всё ещё мутным, осоловелым взглядом. — А ты ждал, что я буду петь тебе дифирамбы, хах? Критика явно пригодится больше. Я прищурился. Бросил скомканную салфетку прямо на пол и снова навис над Саске, упираясь руками в матрас по обе стороны от его головы. — Очень интересно. И какие же у вас пожелания, чтобы мне сдать лучше следующий экзамен, Учиха-сенсей? Саске ухмыльнулся уголком губ, а потом потянулся рукой и обнял меня за затылок, наклоняя ниже. — Больше практики, Узумаки. Определённо — больше практики… И такой практике я был готов отдаться пожизненно. В общем, если говорить кратко, наше первое утро вдвоём с Саске закончилось лишь к двум часам дня распухшим ртами, отбеливающими мозг оргазмами и осознанием того, что мне нужны новые бумажные полотенца. Что-то расцветало во мне от того, как легко было с Саске. Как он понимал моё тело: знал, где надавить и как повернуть язык, чтобы я закатил глаза под опущенными веками. Как запросто он сам растворялся подо мной, отдаваясь без стыда и сожалений. Мне нравилось, как после близости он по-деловому распоряжался моим пространством, моими вещами, и с каким удовольствием я позволял ему хозяйничать. Я обожал то, как непринуждённо завязывались наши разговоры, и хотя тем для обсуждений оставалась ещё целая куча — мы не торопились узнавать о прожитых порознь жизнях друг друга в ущерб поцелуям. Не потому что это не было важно, а потому что мы будто знали: всему своё время. В итоге, когда мы, довольные и сытые ласками, опять постарались привести себя в порядок, Саске без всякой неловкости — даже с настойчивой требовательностью — позвал меня на кухню помочь ему готовить обед. — Ты умеешь готовить?— удивлённо вскинул я брови, усаживаясь на кухонной табуретке. Я не знал, ущемляло меня или восхищало то, как много талантов Саске я ещё для себя не открыл. — Я много чего умею, — он усмехнулся. — М, — я сощурился, наблюдая за тем, как он достаёт из холодильника все нужные — и купленные им же — ингредиенты для сезонного овощного супа. — Например? — Например — напоминать тебе о том, что значит быть ответственным взрослым человеком, — Саске хмыкнул, закрывая холодильник и складывая овощи в раковину, чтобы их помыть и почистить. — О. Это ты-то ответственный взрослый человек? — поддразнил я. — Вполне себе я. На твоём фоне — особенно. — Пф! Я, знаешь ли, отлично тут справлялся без всяких твоих «смени постель», «почисти зубы», «помоги приготовить обед»… — Да что ты? — Саске нисколько не обиделся и просто включил воду, принимаясь мыть дайкон, морковь, корень лотоса и лук-порей. — Да-да! Ты приехал и такой: всё, Наруто, веселье кончилось, теперь я научу тебя цивилизованной жизни. А кто сказал, что моя бардачная жизнь была плоха, хах? Это мой стиль! — Это твоя дурость, — отрезал Саске с абсолютно ровным, мирным лицом. — Как вообще Джирайя-сан мог оставить тебя жить одного? — Так-так! А вот на старика моего бочку не кати! — Я и не качу. Просто задаю резонные вопросы. — Ну, ты!.. Вот ты-то? Тоже, что ли, один живёшь? В Токио? Я не ожидал, но Саске лишь спокойно кивнул, начиная вычищать редьку ножом, но не забыв при этом бегло поворчать себе под нос, что у меня в хозяйстве нет овощечистки. — Я живу один, с тех пор как пошёл в старшую школу. В смысле, я живу в квартире Итачи — это мой брат, если не помнишь, — но Итачи постоянно в разъездах, так что… Я уже давно был предоставлен самому себе. — Хм, — задумчиво склонив набок голову, я немного успокоился со своими возмущениями. Значит, у Саске было гораздо больше опыта жизни без поддержки, и это сразу объяснило мне его внимание к бытовым деталям. — И что, родители как ни в чём не бывало отпустили тебя жить там одного? В шестнадцать? Саске пожал плечами, принимаясь хлопать моими шкафчиками в поисках… чего-то. Я так понял — кастрюли. И он, к моему удивлению, нашёл её гораздо быстрее, чем если бы стал искать я. — Мама приходила навещать и всегда отвечала на звонки, если мне нужно было что-то спросить. Деньги отправляли на карту — сразу, чтобы хватило на неделю. За моей посещаемостью в школе они следили онлайн, но у меня и не было мыслей пропускать занятия, просто потому что «никто не догадается». Вообще-то, если бы я не доказал им за эти три года, что вполне могу разумно принимать самостоятельные решения и заботиться о себе без их руководства, они бы ни за что не разрешили мне заниматься любимым делом. — Типа, музыкой? — уточнил я. — Мгм. Саске набрал в кастрюлю воды и поставил её на плиту. Я всё ещё не сводил с него жадных, любопытных глаз. Каждое движение Саске было таким точным, выверенным, лёгким — я мог лишь сделать вывод, что он проделывал эти нехитрые манипуляции уже тысячу раз. И от таких мыслей моё сердце вдруг опять забилось невпопад. Саске в самом деле был мечтой. И почему-то у меня не возникало сомнений в том, что его обед будет гораздо лучше и вкуснее, чем пресная, «на отвали» яичница Сакуры после вчерашнего похмелья. Но неужели, спросил я себя, прошёл всего один день, с тех пор как мы снова сошлись с Саске? День, с тех пор как я был окутан волнениями, страхами, неуверенностью? А сейчас мне уже казалось, что все минувшие пять лет я не переставал знать Саске, не переставал любить его мелкие привычки, его голос, его движения, его издёвки и случайные ласковые взгляды. Как будто всё это всегда было со мной, хотя раньше я объективно мог помнить лишь нашу вражду. — Слушай, а расскажи про вашу группу? Ну, в которой ты играешь, в Токио? Я спросил, развалившись по обеденному столу и подперев кулаком щёку, потому что я искренне хотел знать, а ещё — мне безумно нравилось просто слушать Саске. Тем более, он до сих пор не пожаловался на то, что я отвлекаю его, вместо того чтобы действительно помогать в готовке. Даже больше — когда я задал вопрос, у него на губах сразу расцвела довольная улыбка. Где-то в районе солнечного сплетения мне стало легко и щекотно. — Ну, группа называется Така. Нас там всего четверо, — начал Саске, доставая досочку и готовясь нарезать овощи. — Я, Суйгецу, Джуго и Карин. Мы играем музыку в жанре западного инди-рока, даже тексты пишем на английском. То есть, в основном их пишу я, но все ребята хорошо знают язык, так что иногда принимают участие. — О. Я помню, ты в школе так любил английский, — не удержался и вставил я. — Помнишь? — обернулся Саске на секунду, а потом принялся ловко нарезать твёрдую редьку уверенными движениями ножа. — Мм. Ты всегда… Не знаю, ты всегда делал самые трудные задания и переводил самые сложные тексты, и отвечал как будто с удовольствием. Я много смотрел на тебя на английском. И из-за тебя я потом тоже стал его как следует учить, кстати. Я неплохо теперь понимаю! Я удивился, но Саске внезапно покраснел и будто ещё сосредоточеннее налёг на бедную редьку. — Хах. — Ага. — Ну, эм… Так вот, — Саске прочистил горло, быстро реабилитируясь, будто сбрасывая с себя наваждение от моих неожиданных слов, — мы с Суйгецу и Джуго, вообще-то, учились в одной старшей школе и были вместе в музыкальном клубе. Играли на разных мероприятиях, но, естественно, нам никогда не нравилось то, что от нас требовала школа. Джуго выпустился на год раньше нас с Суйгецу, но мы втроём продолжали периодически встречаться у меня в квартире и делать музыку. Проблема была в том, что никто из нас особо не умел петь, и, когда мы захотели делать группу, встал вопрос о поиске вокалиста. Сначала мы хотели найти ещё одного парня, но так получилось, что Суйгецу познакомился с одной девчонкой… Вообще-то, дебильная история, — Саске усмехнулся, высыпая уже нарезанные овощи в закипающую воду, а потом принялся добавлять туда разные приправы из одному ему понятных пакетиков; распечатал и быстро нарезал тофу мелкой соломкой, но пока оставил нарезанную кучку на доске. Он всё делал будто бы автоматически, по инерции, и даже не задумывался о процессе, продолжая рассказывать мне про свою группу, в то время как я молча поражался, как он умудряется увлечённо говорить о любимых вещах и параллельно готовить суп. — Так вот, Суйгецу однажды подцепил одну студентку — они познакомились где-то на вечеринке в квартире у общего знакомого. Ну, студентка снимала жильё, сказала, что её соседка по комнате уехала, поэтому можно завалиться к ней. В итоге — они переспали, все дела. Суйгецу сказал, что ничего толком не запомнил с этой ночи, но на следующее утро… — Саске покачал головой, помешивая суп, — Суйгецу услышал, как она поёт в ду́ше. Потом он мне сказал, что никогда не слышал такого необычного голоса — и это правда, у неё очень крутой голос. Словом, ты уже понял, той студенткой была Карин. Мы захотели взять её сразу, как только она спела нам втроём, по-серьёзному. Она, разумеется, согласилась отдать себя группе, да и в принципе сказала, что до встречи с нами не знала, что ей делать со своей жизнью, поэтому мы буквально вытащили её со дна. После этого мы уже стали думать, как назваться, ну и… Така. Мне пришло это в голову, ничего особенного не значит, но всем понравилось. Честно говоря, на утверждение состава группы и запись первых песен ушло очень много времени, так что выступать мы начали только два месяца назад. Нам с Суйгецу было тяжело из-за экзаменов, но в итоге всё прошло хорошо. Мы оба сдали, а после школы решили целиком посвятить себя музыке. Кстати, позавчера в шесть у нас было выступление в баре у знакомого Джуго. Я как раз писал тебе перед выходом и опоздал на сцену. — Реально? — округлил я глаза. — Реально. — Блин, мне теперь даже неловко, — я почесал щёку. — Но вообще — это всё так круто! У тебя есть, эм… Запись ваших выступлений или типа того? Ваши песни? Дашь послушать? — Естественно, дам. Как будто ты теперь от меня отвертишься, — Саске хмыкнул, накрывая кастрюлю крышкой и на время выключая плиту. — Так, а теперь супу надо настояться. Где у меня рис? Рис и филе, филе… Я смотрел на него с болезненно растущей в груди нежностью. — Кстати, Саске, а тебя не смущает, что я так ничем и не помог? Снова засунув нос в холодильник, Саске повернулся и одарил меня пустым взглядом. — Я сказал это как предлог, чтобы ты со мной посидел. Мне не надо помогать с готовкой, — он вернулся к холодильнику и достал с полки охлаждённое филе угря. — Серьёзно?! То есть, я всё это время тебя не доставал? — А похоже было, что доставал? — Саске хмыкнул. И тут же добавил: — Вот что меня действительно достаёт — у тебя нет рисоварки. Какой японский дом без рисоварки? Я преувеличенно раздражённо застонал от его комментариев. — Джирайя не любил рис. — Да? И что тогда он любил? — Э… рамен? — Ну, тогда всё ясно, — закатил глаза Саске. Но всё равно откопал у меня на кухне ещё одну кастрюлю, чтобы поставить вариться гарнир к рыбному филе, которое он ещё собирался готовить. Я уже чувствовал слабый запах горячего супа, который мягко разносился по кухне. От этого приятного, домашнего аромата в животе у меня заурчало, хотя я всё ещё не был голодным. Просто впервые за многие годы в этой квартире так основательно готовили полноценный обед. Джирайя, бывало, варил здесь рамен — один из лучших раменов, которые я когда-либо ел! — но, помимо лапши, он редко изъявлял желание побаловать меня чудесами кулинарии. Мы с ним чаще заказывали еду на вынос по вечерам и даже утром, на выходных. Он разрешал мне пиццу, фастфуд и десерты. Если подумать, от такой еды я не потерял форму лишь благодаря тому, что всю старшую школу состоял сразу в двух спортивных клубах — волейбольном и баскетбольном: так я часто мотался по региональным, исхитряясь везде успеть, и на тренировках сжигал максимум калорий. Остаток готовки с Саске прошёл примерно так же: мы говорили о прошлом, я узнавал о его новых друзьях, о его интересах, он спрашивал о моих, и я всё глубже и глубже понимал, что хочу стать полноценной частью будущего Саске. Я хотел стоять в толпе на его концертах. Хотел приносить огромные фанатские плакаты и подделывать девичий визг, просто чтобы позлить и смутить его на сцене. Я хотел познакомиться с Суйгецу, Джуго и Карин. Хотел услышать, как он играет на гитаре и мурлычет себе под нос мелодию для новой песни, подбирая аккорды. Я хотел побывать в Токио и прогуляться по его любимым местам. А ещё я хотел, чтобы он навещал вместе со мной Джирайю на Хоккайдо. И чтобы он заново познакомился с Сакурой, увидев, какой потрясающей девушкой она выросла из той занудной тринадцатилетней козявки. Я хотел потерять с ним девственность. Во всех смыслах. Я хотел заниматься с ним любовью ночи напролёт и как-нибудь заказать неоново-розовый дилдо, просто чтобы проверить его реакцию. Я хотел быть с ним рядом среди лучшего и худшего: стать для него плечом, на которое он сможет опереться в минуту слабости; быть для него голосом тупости, когда у него зайдёт ум за разум. — Ну, приятного аппетита. Хуже того — все мои влюблённые мысли вмиг размножились и окрепли, когда еда, наконец, приготовилась, и я впервые её попробовал. Мне казалось, меня могло порвать от переполняющих чувств. — Саске… — тихо позвал я, едва глотнув бульон свежего домашнего супа. — М? Невкусно? — тут же нахмурился Саске, сидя напротив. Я будто его не услышал. — Мне кажется… — я вскинул на него серьёзный взгляд, поставив тарелку обратно на стол. — Я люблю тебя.