"Выбор"

Первым делом мужчина смыл с себя копоть, и рухнул в кровать, забывшись коротким тяжелым сном. Спустя четыре часа просто открыл глаза и тотчас развил бурную деятельность: написал письмо императору, еще раз поговорил с целительницей, заказал редкие лекарства для мужа, и, переодевшись в халат, держал его пальцы в своей ладони. Вовремя. Пограничное состояние наступило раньше, чем рассчитывала Арина. Пациент метался, хрипло стонал, надрывно кашлял, словно пытаясь выплюнуть легкие, на бинтах выступила кровь. - Мне это не нравится, – хмурилась целительница, устанавливая капельницу. – Прогнозы делать не буду, – отрезала она, вскинувшемуся барону. – Проживет неделю – значит выживет. – Женщина замялась. – Только хочу предупредить, что он останется калекой. - Что? – беззвучно выдохнул Маркус, машинально прижимаясь грудью к спине пациента, как будто пытаясь закрыть от страшных слов. - Дыхательные пути вряд ли восстановятся полностью, да и от ожогов останутся грубые шрамы. - Плевать, главное, чтобы жил. – Горячо возразил Делиш, осторожно погладил мужа по забинтованной голове и горько усмехнулся – я ведь люблю его. Понимаешь, Арина? Давно люблю, но я заигрался и вот… так… вот… Целительница покачала головой и вышла, оставив убитого горем барона и юношу наедине. Пациент периодически начинал метаться, пытался куда-то бежать, от кого-то прятаться: - Неехх… неееееххххххххххх… Мужчина справедливо полагал, что в своих кошмарах Грабский видит его, и от этого становилось невыносимо больно в душе. Но Маркус бы с радостью перенес куда более сильные страдания, чтобы помочь любимому. Не сразу он научился купировать приступы: стоило петь детские песни, колыбельные, как Стефан затихал, а когда барон начинал мечтать, как хорошо они заживут, стоит только мужу поправиться, и на потрескавшихся губах парня возникала слабая улыбка. Маркус говорил, пел до хрипоты, не замечал, что рассветы сменяются закатами, спал урывками, ел, не чувствуя вкуса, что запихивали в него целители, вырубался и, едва очнувшись, вновь разговаривал с супругом. Он выносил судно, помогал при перевязках, и его закаленное в боях сердце обливалось кровью при виде нежной фарфоровой кожи, изуродованной жуткими ожогами. На девятый день случилось долгожданное – Стефан приоткрыл опаленные ресницы, сразу наткнувшись взглядом на Делиша. - Жив. – Выдохнул барон, быстро наклонился и перецеловал пальцы парня. – Любимый мой. В глазах юноши эмоции мелькали, как картинки в калейдоскопе: ужас от присутствия барона, непонимание, как он сам здесь оказался, безнадежность и горечь предательства, когда воспоминания камнем обрушились на голову. - П-п-простите, – едва слышно прошептал он. – Я виноват… Я помог Ленковскому, из-за меня погиб сторож… И стража, они не виноваты, это все я. – торопливо, глотая слова каялся Стефан, - накажите меня, а никого не надо, я просто… - он беззвучно заплакал. - Не казни себя. – Серьезно проговорил Делиш, сцеловывая его слезы. – Виноват только я. Это я затеял эту глупую игру, пугал тебя. Прости. Из-за меня ты пострадал. Юноша только сейчас заметил, что мужчина осунулся, побледнел, на щеках и подбородке многодневная щетина. Сейчас он ничем не напоминал блестящего аристократа, прославленного военачальника, а казался человеком, долго находившимся при больном в качестве сиделки, ловившим каждый вздох пациента. - А что вы? – попытался спросить юноша, но Маркус покачал головой. - Потом поговорим, когда ты поправишься. А сейчас выпей. – Он поднес высокий стакан поближе, всунул в губы Стефана соломинку – до дна. Грабский покорно выхлебал все до последней капли, тем более, очень хотелось пить, и такое простое усилие утомило его. Уже проваливаясь в сон, почувствовал, как его головы невесомо касается ласковая рука: - Выздоравливай, любимый. В душе мужчины чувство вины немного отступило, притушенное радостью, и он теперь осознал, насколько все это время ему было трудно дышать. - Хороший знак. – Слегка улыбнулась Арина, неслышно возникая сзади в компании помощников. – Теперь осмотрим его раны. Целители споро разрезали бинты, и Делиш вздрогнул, только сейчас в подробностях рассмотрев последствия своей игры. Почти вся спина, ягодицы в уродливых красных рубцах, немного на ногах, руках и совсем чуть-чуть на шее. - Хорошо, что он упал лицом вниз и передняя часть практически не пострадала. – Арина искоса посмотрела на барона. – Противно вам? – ядовито и с вызовом спросила она своего работодателя. Тот, молча, покачал головой: - Из-за моей глупости мое совершенство пострадало. – Горячо выдохнул мужчина, осторожно коснулся губами пострадавшей кожи на плече супруга. – Никогда не оставлю. Никогда. Целительница расслабилась и мягко потрепала его волосам: - Благодарю. Прошу вас, помогите ему. Еще две недели, которые Стефан провел в лазарете, барон не отходил от любимого, кормил с ложечки, поил, помогал ходить в туалет, мыться. Маркус окружил любимого теплом и заботой. Парень терялся, краснел и смущался, постоянно чувствуя на себе полный нежности взгляд. «Не понимаю, почему он так переменился? Ведь все время обжигал ядовитым льдом, издевался, а сейчас ведет себя так, словно любит меня». – Терялся в мыслях Грабский. – «Обещал, что никого не накажет за мой проступок, но можно ли ему верить? Сейчас он… он само очарование. Будь он таким с самого начала, я бы…» - он покраснел и потянулся почесать бедро. Его руку осторожно перехватили, и бархатистый голос мягко укорил его: - Не надо, мой любимый. Расцарапаешь до крови. – Маркус тепло улыбнулся. – Арина разрешила тебе вернуться в нашу комнату. Пойдем? Юноша несмело улыбнулся в ответ, чувствуя себя очень неловко. Он еще не видел своего тела, ведь когда его мыл супруг, начинал с головы, и едкий шампунь щипал глаза. Хоть его чудесные пепельно-серебристые волосы остригли коротким ежиком, за них Стефан не переживал, быстро отрастут, а вот об остальном нервничал. Наконец, когда Маркус уснул, обняв его поперек груди, парень осторожно выбрался из объятий и прошлепал босыми ногами в ванную. Там с замиранием сердца подошел к высокому, во весь рост зеркалу. В переменчивом свете масляной лампы стекло бесстрастно отразило еще более худую, чем прежде фигуру, настороженные светло-карие глаза, короткий ежик пепельных волос. - Ну, это еще ничего. – С облегчением выдохнул Стефан, провел пальцами по щеке, поглаживая глубокую ссадину. Целительница обещала, что от этой раны вскоре не останется и следа. – Можно сказать, я дешево отделался, всего лишь череп проломили и гадостью надышался. – Он несмело улыбнулся своему отражению, и повернулся было, чтобы уходить, как заметил на левом боку уродливые шрамы. – Что? – неслышно выдохнул юноша, торопливо встал спиной, оглядываясь в зеркало через плечо. Сливочного цвета кожа, за исключением правой лопатки, а так же ягодицы и немного на левом бедре покрыта уродливыми рубцами, нестерпимо чесавшимися. Тут-то Грабский вспомнил, что в горящей кухне его чем-то ударило, и он горел. – Зачем? За чтоооооо? – взвыл он, в истерике катаясь по полу и разбивая кулаки в кровь. Неизвестно сколько он так метался, пока не понял, что его крепко обнимают теплые, надежные руки, горячее дыхание обжигает ухо: - Мой хороший, мое счастье. Мой Стефан. – Супруг баюкал его в объятиях, гладил, целовал куда придется. - Зачем? – дрожащим голосом повторил юноша. – Зачем вы так надо мной издевались? Зачем вы спасли мне жизнь? - Прости. – Беспомощно повинился Маркус, его сердце щемило от нежности и сожаления, когда любимый вопрошал с такой безнадежностью и отчаянием. – Я грубый солдафон и дурак. Я люблю тебя. Давно, и все никак не мог признаться, дергал тебя, как глупый мальчишка. Прости. Если бы не эта игра, то ничего бы с тобой не случилось. Стефан изумленно воззрился на мужчину, даже перестал всхлипывать: суровый генерал краснел и глядел на него с робкой надеждой, его шершавые ладони мягко гладили шрамированную спину, снимая зуд. - Ты сволочь и гад. Мерзавец, привык играть чужими судьбами! – неожиданно даже для себя самого выпалил Стефан и замер, когда янтарные глаза потемнели от боли, он закусил губы. – Отпусти меня. – Сильные руки осторожно отстранили парня. – Совсем! – выкрикнул Грабский. – Я требую развода! - Нет! – его стиснули так сильно, что дыхание замерло. – Никогда не оставлю тебя. - Зачем тебе муж-калека! Ты надо мной красивым издевался, а уж когда я такой... – С болью в голосе выдохнул юноша – совсем добьешь… - Ни-ког-да. – четко, по слогам сказал Делиш, его глаза горели яростным огнем. – Ты мой супруг. Любимый. У нас впереди долгая жизнь, и я постараюсь, чтобы ты ответил мне взаимностью. - Любовь? – хрипло расхохотался Стефан, вцепился в обнаженные плечи мужчины. – Да нет никакой любви! Нету! – он зашелся хохотом, стал задыхаться, и все закончилось обмороком. Юноша пришел в себя от нехватки воздуха, вскинулся, и его губ тотчас коснулось что-то холодное. Он с жадностью выпил жидкость, прохлада распространилась по иссушенному горлу, легкие больше не стремились покинуть тело. - Стефан. – По загорелым щекам Маркуса текли слезы, он осторожно прижимал к себе парня, баюкал. Первой реакцией на эти слезы, была мысль: «Поделом тебе, садюга», но сказал Стефан неожиданно совершенно другое: - Не плачь. – Грабский, коснулся соленой влаги на лице мужа. – Ты действительно сожалеешь. – Неверяще охнул он. «Сожалеет, переживает за меня? А как же игра? Он столько надо мной издевался, а сейчас молит о прощении?». – Из глубины души Стефана поднимался гнев. – «А сколько я пережил? Как он меня строил! Как я его боялся! Ничего хорошего я от него не видел! И еще это уродство! - А кто виноват, что покалечился? – вкрадчиво шепнул внутренний голос. – Ты еще дома знал, что за фрукт этот Ленковский. Отец всегда отзывался о нем, как о беспринципном мерзавце, а ты ему доверился. Решил, что лучше отъявленный подлец, чем законный супруг? - Но Маркус меня бил! Он сам и все слуги в замке с его одобрения запугивали меня! – возмутился юноша. - Бил? – хмыкнула совесть. - Ну, да, очень больно. Просто невыносимо. Тебя дома папенька по попе розгами сильнее отходил. Сколько следов было? Тонких, почти не заметных. Но были же! А это? Да ты уже через час после экзекуции забывал про «жуткие побои». - Это верно. – Вынужден был признать Грабский. – Но как же психологическое давление? Он меня пугал! И репутация! - Дитятко малое. – Глумливо согласилась совесть. – Только на словах угрозы были, а на деле…Кто помог тебе найти призвание? - Но ведь он приказал мне не заниматься юриспруденцией! – взвыл парень. – Это насилие! - А не насилие заставлять тебя изучать всю эту заумную муть? – едко спросил голос. – Отец, видите ли, хотел иметь в семье адвоката. Угу, ты и побежал. Забыл уже, как стонал от скуки, только начав заниматься? - Тоже, правда. – Вздохнул Стефан. – Здесь я понял, что целительство – именно то, чем хочу заниматься, а не… Но ведь Маркус не знал этого! Он просто запретил мне, как думал, любимое дело. - Милый мой, тебе нельзя запретить заниматься истинно интересным для тебя делом, все равно своего добьешься. – Доверительно сообщил голос. – А супружник твой запретил юриспруденцию, а вот в остальном ты был волен выбирать. Стефан пристыжено помолчал, признавая справедливость аргументов, а потом выдал: - Но теперь я искалечен, страшный, и он меня выгонит. Обязан выгнать! - Что за чушь. – Фыркнул внутренний голос. – Сказал же – лю-бит! Вот и будет любить. - Наш брак не подтвержден, и я могу обратиться в Имперскую канцелярию о расторжении... - Не смей, дурень! – вызверилась совесть, и голову кольнуло болью. – Сбежать всегда проще, чем исправлять ошибки! Быстро вытер сопли, и пошел налаживать отношения с мужем! Вы уже достаточно дел наворотили! - Но я страшный! Ему будет противно! – пискнул юноша. - А ты сам у него спроси. – Посоветовал голос. – Ты же Грабский! Выше нос»! Стефан хлюпнул носом, обнаружив себя лежащим на муже, а шершавые пальцы щекотали ежик его волос: - Маркус, я тебе противен? – задал парень болезненный вопрос, и зажмурился. - Нет, - руки замерли, а потом Грабского приподняли, поцеловали в нос. – Я люблю тебя. Твои волосы отрастут, а шрамов ты стесняться не будешь, потому что я залижу их все. Стефан изумленно распахнул глаза и наткнулся на серьезный, нежный взгляд мужа: - Верю. – Он покраснел, и провел ладонями по мускулистой груди мужчины. – Возьми меня. - Ты уверен? – встревожено спросил Маркус, - даже если ты этого хочешь, то можем подождать, ты еще не поправился… - Нет! Или сейчас или… - парень закусил губу. – Мне страшно, если ты меня оттолкнешь, то. - Никогда, – не дослушал Делиш, заткнув рот супруга властным, но очень нежным и чувственным поцелуем. – Мой родной, – теплая улыбка поразила юноша в самое сердце, он безвольно растекся по мощной груди барона. Маркус заласкал, занежил юношу, облизал каждый шрам на его теле. Тот хрипло стонал, а в момент высшего пика, когда голова мужа ритмично двигалось между его ног, задохнулся. Потерять сознание ему не дали. Его вновь отпоили целебным зельем, поцеловали в утешение: - Тебе рано напрягаться. - Нет! – в ужасе Грабский обхватил супруга за шею. – Возьми! Пожалуйста! Делиш разрывался между двумя желаниями: любить свое сокровище, или обойтись поцелуями, стараясь беречь его дыхание? - Я ведь надолго такой? – печально спросил Стефан. - Да. Полгода надо поберечься, не напрягаться, не перенапрягаться. – Маркус потерся своим носом о его. – Я подожду. - А я нет. – Упрямо возразил парень, самостоятельно целуя мужа. За долгую, томную ночь, полной нежностью, любовью, стонами и охами супругу узнали друг друга лучше, чем за предыдущие несколько месяцев. Утром, когда Стефан проснулся и потянулся, в его шею ткнулись теплые губы: - С добрым утром, любимый. - Доброе, – юноша не скрывал довольной улыбки. Впервые за несколько месяцев он чувствовал полное удовлетворение и спокойствие. – Мне так хорошо, уютно. – Он бессознательно рисовал узоры на обнимающих его руках. - Мне тоже. Спасибо, что поверил. – Бормотнул Маркус, крепче прижимая мужа к себе. – Клянусь, ты не пожалеешь.