На грани

Гермиона находит последнее для неё письмо от Сириуса, когда упрашивает Люпина сопроводить её на Площадь Гриммо. «Вдруг там есть что-то для Гарри», — сказала она ему. Это не совсем ложь — она правда посмотрит, не оставил ли Сириус что-нибудь для своего крестника. Но взгляд у Люпина слишком понимающий, и Гермиона его избегает. В комнате Сириуса Гермиона пытается не смотреть на навечно приклеенные к стенам фотографии. Пытается не смотреть на ту, с которой молодой Сириус откидывает волосы и подмигивает ей. Она очень старается не видеть фотографии, сделанные совсем недавно, на Рождество — где всех сняли во время праздничного ужина; где счастливый Ремус стоит в обнимку с Сириусом, у каждого по стакану огневиски в руках; где их троица столпилась вокруг хозяина дома. Рон маячит где-то позади, с одного бока Гарри, которого Сириус крепко обнимает, с другого Гермиона — волосы распушились ещё больше после бесконечных объятий со всеми собравшимися и хоровода, в который её затянула Тонкс (что было весело, но болезненно). Он аккуратно убирает волосы, упавшие ей на лицо. Гермиона настоящего поспешно отворачивается, а её взгляд падает на письменный стол у окна. Если от всего дома разит пустотой и одиночеством, от стола исходит ощущение, словно его владелец отошёл пару минут назад. Заваленный перьями, скомканным пергаментом и каким-то мелким мусором вроде обёрток от сладостей и пробок от бутылок, пахнущий чернилами, алкоголем и лесом. Среди беспорядка выделяется прибранная подставка для бумаг, на которой помимо чистых листов и конвертов лежит незакрытый тонкий конверт, подписанный ей. В отличие от аккуратного «Гермионе» почерк в письме торопливый, обрывистый, и ей нужна пара секунд, чтобы понять смысл написанного. Одно предложение. «Гермиона, я... я иду». И всё. Гермиона хватается за угол стола и пытается держать участившееся дыхание под контролем. — Сукин сын. Слова на бумаге расплываются и превращаются в кляксы, а её ушей достигает голос с портрета, и она медленно поворачивается. — И он бы с вами согласился. Так вот какой у вас план? Ныть? — спрашивает Финеас Блэк. Гермиона делает глубокий вдох и вздергивает подбородок, ничего не отвечая. — Знаете, мисс, библиотека дома Блэков насчитывает около полусотни тысяч наименований, в числе которых очень редкие тома, содержащие секреты самой древней магии, — он мгновение молчит, внимательно её оглядывая, и продолжает: — Сириус хотел бы, чтобы они попали к вам. Я тоже придерживаюсь мнения, что вы сможете извлечь из них наибольший толк. Например, — Финеас многозначительно улыбается ей, поправляя свою одежду, — вам может понравиться книга, которая находится на стеллаже номер двадцать шесть. Увы, её название ускользает из моей памяти, но вы её узнаете — она вашего любимого цвета, — на её поднятые брови Финеас смотрит на её шею с первым и последним подарком Сириуса. — Кажется, он тогда всю голову сломал. Идиот. Гермиона не двигается с места — слишком просто, слишком близко, слишком хорошо. — О, уверяю, вас не ждёт ничего простого, — говорит Финеас, будто читая её мысли. — Я даже думаю, что у вас ничего не получится. Но если уж кто и может попробовать, то, наверно, это вы. — Вы сегодня удивительно разговорчивы, — недоверчиво подмечает Гермиона, памятуя о том, как в прошлые разы от него едва ли можно было добиться какого-то ответа на вопросы. Он усмехается: — Вы, конечно, можете продолжать гипнотизировать меня взглядом, жалеть себя и тратить время, рассматривая прошлое на фотографиях и сетуя о том, что могло бы быть, а потом довольствоваться портретом Сириуса, но, возможно, вам стоит обдумать это решение получше. Гермионе хочется ответить, что нет, портрета Сириуса не будет вообще, потому что он не мёртв, знаете ли, Финеас, он пропал, или упал куда-то в другое измерение, или поменял форму существования, но он уж точно не мёртв. Портрет слишком окончателен, и потому его не будет. Она быстрым шагом выходит из кабинета.