Cadillac & Hublot

      Удерживая Кирилла в руках Петя вжался в него всем телом, утыкаться вслепую губами в загривок. Безумно хотелось лечь и лениво целоваться, гладить такое желанное тело, изучать и бесконечно целовать-ласкать-нежить. Но, к сожалению, планы были у них обоих.       — Кирюш, хороший мой, — Хазин отстранился, разворачивая парня к себе и заглядывая в прикрытые в неге глаза, убирая с лица налипшие, потемневшие от воды пряди, — нам некогда расслабляться.       В ответ майор получил что-то не связное, но слова по типу «хуй» и «блядь» он отчётливо разобрал.       Да, Гречкин млел: от очередного оргазма, от заботливо держащих рук и от этого ласкового «Кирюш». Парня тянуло целоваться. Долго-долго, пока не онемеют губы и язык. Он потянулся навстречу, затыкая говорящего что-то ещё Петю своими губами.       Ну если очень хочется, что тут поделаешь. Нужно вовремя кормить своих демонов, иначе есть риск обтрахаться залпом.       Даже если бы Петя и хотел что-то возразить — удачи сделать это, когда ещё слегка дрожащие руки смыкаются на шее и затылке, втягивая в нежный и одновременно голодный поцелуй.       Пиздишь ты, Петечка, как дышишь. Ты бы не стал возражать, даже приди ему в голову идея засосать тебя посреди главка. Благо, нет причин проверять на практике, вроде он не настолько отбитый.       Потому Хазин предпочёл благополучно отдаться моменту и просто наслаждаться тем, насколько охуенно, оказывается, целоваться под душем, опираясь лопатками о прохладный кафель и гладить парня по спине, отвечая со всем нерастраченным всё ещё желанием.       Главное, блять, не начать заводиться снова иначе они не закончат никогда. А вот кончат, вероятно, ещё многократно.       И как бы не хотелось Пете переместиться обратно в спальню и продолжить воплощать идеи их обоих уже там — а в том что многие желания и задумки у них будут схожи, майор даже не сомневался, — время работало против них. Нехотя отстранившись, Хазин попытался прервать поцелуй.       — Кир. Кира. Кирюш. Да тихо, я никуда не денусь, послушай, — Пете пришлось придержать парня за подбородок, чтобы тот снова не смог его заткнуть поцелуем, — я от тебя никуда не денусь, слышишь? Нам не нужно пытаться на всю жизнь вперёд натрахаться, слышишь, хороший мой?       Всё сказанное в отключенный мозг Гречкина доходило с трудом. У него там шумел только пульс и красная лампочка о том, что он хочет приставать к Хазину, пока не свалится с ног.       — Точно не денешься? — парень произнёс это севшим голосом практически жалобно, явно не понимая, как сейчас выглядит со стороны.       Да его и не ебало, как он выглядит, когда ебали так охуенно его.       Кирилл ещё сам не верил, что это случилось с ним и, что это не закончится, как только они выйдут за порог квартиры и разойдутся.       — Нет блять, я тебя в свою хату притащил чисто ради одноразовых поебушек, — майору бы закатить глаза и соскочить с опасной темы, но когда он слушал голос разума, если дело касалось чувств.       Хазин откинул с лица мокрые волосы и выключил воду, выбираясь, наконец из кабинки и помогая это сделать Гречкину. Говорить Петя не особо умел, а потому усадил парня на стиралку и заглянул в глаза, беря руки парня в свои.       — Кирюш. Послушай меня, — Хазин мягко погладил ладонью по щеке, удерживая внимание разморенного парня, — я не собираюсь исчезать из твоей жизни или делать вид, что ничего не было. Если тебя устраивает формат — мы охуенно провели время, а теперь отъебись — окей, значит будет так. Но я точно не хочу, чтобы всё, что происходило на протяжении этой недели, и уж тем более — этих суток, было в первый и последний раз.       Гречкин смотрел долго, немигающим взглядом, будто не понимал и вовсе о чем ему говорит Петя, но его руку не отпускал. Держал. Глаза метались по лицу майора прокручивая его речь снова и снова, как понравившуюся песню на повторе, до крови из ушей.       Обычно, Кирилл не допускал даже близко подойти к такому разговору ни одной из своих девок. А тут.       Ну сейчас он здесь не с давалкой какой-то, которую хочется сразу отправить восвояси, стоит ей только открыть рот. Перед ним Петя. И ему безумно сильно хочется этого мальчика себе.       — Давай встречаться, — разразился тишину Кира, шокируя не только себя, а в первую очередь Хазина.       Петя забыл, как дышать. Казалось бы, что на большее количество откровений, чем было утром — они оба уже не способны, но Кирилл умудрился его удивить.       Любому другому ты бы и рта на эту тему открыть не дал, верно? Да что там, заикнулся — и с голой жопой летит в парадную и ловит шмотки в полёте. Так что же изменилось?       Сердце заколотилось так, что впору было подозревать приближающуюся паническую атаку, тем более, что вдох сделать пока не получалось. Рука, так и продолжающая гладить щеку, задрожала и Петя был вынужден прижать её вплотную, давая Кириллу прекрасную возможность прикрыть глаза и потереться о ладонь, как довольному кошаку.       Как, ты, блять, себе это представляешь? Ты совсем ебанулся? На кой, простите, хуй, оно тебе надо? Что, блять, поменяется? Нахуя, а, главное, зачем?       Поменяется всё.       — Ты — мой, — хрипло произнёс Петя, совладав, наконец, с хриплым и растерянным голосом, — а я — твой. Разве это не выглядит, как отношения?       И замер сам, спотыкаясь языком о последнее слово, страшное и пугающее. Вот сейчас Гречкин заржет и, довольный получившейся шуткой, исчезнет, оставляя только воспоминания. До трясучки захотелось зажмуриться.       Петя даже не заметил, как сжал в кулак ладонь, которую держал Кирилл, настолько, что ногти почти впились в кожу.       Кира проморгался, сгоняя остатки пелены с глаз. Он чётко понимал, что предлагал и кому. Ещё никогда, ни одному человеку парень такого не предлагал.       Да, у них пиздец, какая разная жизнь, вкусы и, наверное, интересы. Но разве не стоит попробовать, если так тянет друг другу?       Гречкина точно тянуло. Будто магнитом, таким, какой показывают в мультиках: мощный, двухцветный, которому невозможно сопротивляться, даже если зацепиться зубами за дерево.       — Ты предлагаешь мне отношения? — Кирилл переспросил на всякий случай, ожидая не столько ответа, сколько любого жеста или действия, подтверждающего это.       Неделю назад Петя сам бы скорее себя ебнул об стену с размаху, чем согласился бы, что появится человек, в которого его настолько въебашит, что единственный страх, связанный с ним, будет — его проебать. Но, глядя в распахнутые — голубые — глаза напротив, которые смотрели с затаенной надеждой, Хазин понял — они, блять, влипли. Причём оба.       Его невозможно потерять. Он яркий, громкий мальчик-бумеранг. Ещё и липучий, как бабл-гам. От него при всём желании отделаешься только разве что пулей в лоб. И то — восстанет сам или достанет тебя. С того света.       — Кажется, если я верно тебя понял, Кирюш, — мягко касаясь своими губами чужих, Хазин произнёс, давая ему последний шанс отступиться.       Но все шансы были давно проебаны.       Останавливаться нужно было в первый раз, когда вступал в перепалку с белобрысого хуйлушей в клубе, во второй, когда заталкивали его в бобик, в третий, когда возил по решёткам отделения, в пятый, десятый, пятнадцатый, когда они играли в мышки-кошки, но не в сотый, когда они ебались, как кролики, во всех локациях и позах на Хазинской квартире и признавались, ведь совершенно точно признавались, в чувствах.       Да, корявенько. А что вы хотели? Когда один боится ответственности, но всё равно предлагает второму, который в свою очередь панически боится обжечься.       — Чертовски верно, — выдохнул Кира в ответ.       — Тогда ты и сам прекрасно знаешь мой положительный ответ, сладкий, — Петя чуть подался вперёд, мягко целуя, стараясь вложить всё, что не мог озвучить вслух в этот поцелуй.       И помнить, блять, о том, что они должны оторваться друг от друга. Кто-то же должен.       Меньше всего на свете Хазину хотелось отрываться от таких сладких губ, но он прекрасно понимал — иначе они не успокоятся. Прерывая поцелуй, он не сдержал несколько обречённый стон.       — Кир. Я действительно, правда с тобой.       — Но у нас есть дела? — будто подхватил мысль Гречкин, снова целуя.       Ему хотелось еще, ещё и ещё. Будто он впервые обдолбался и не мог успокоиться, пока не получит новую дозу кайфа. Его личного кайфа.       Эта зависимость лучше всех, что когда либо были. Ни алкоголь, ни спайсы, ни скорость не сносили крышу так хорошо.       — Но у нас есть дела, — эхом отозвался Хазин, отвечая на поцелуй.       Какие, к чёрту, могут быть дела важнее человека, которого хочется не выпускать из объятий и от губ которого не было сил оторваться. Да и не хотелось.       — Вспомнил тупую фразу, — Хазин усмехнулся, немного отстраняясь, — не горжусь опытом, но что есть, то есть. И, видимо, у судьбы свои планы, — Петя перехватил руки Кирилла своими и вновь прижался лбом ко лбу, ловя собственное отражение на дне расширившихся зрачков, — ты мой личный сорт героина.       Дыхание мешалось в одно, стук сердца, кажется, тоже.       Кирилл не понимал, почему раньше ему не встретился кто-то настолько же охуенный, раскованный, ебанутый, готовый трахаться, когда бы и где Гречкин не попросил.       Хочешь в душе, пожалуйста. В кухне? Пожалуйста, на кровати, как старые супруги? Нет проблем. Отсосать за просто так? Не вопрос!       Зачем только все это сейчас Кира вспомнил. Новый стояк же, как подснежник, тут же примет боевую стойку и хуй куда его денешь.       — Петь, если ты сейчас же не ебнешь меня по голове и не запрешь на ключ, я тебя отсюда просто не выпущу.       Гречкин был готов к любому решению Хазина, потому что сам остановить это сумасшествие он был просто не в состоянии. Ему не хватит никаких моральных сил, чтобы добровольно оторваться от этого мужчины самому.       Но с каждой секундой замешательства и промедления майора, шанс уйти стремился к нулю. Быстро, неизбежно, всё катилось под откос.       Кирилл чуть склонил голову, нежно прикусывая мочку, спускаясь на шею и проводя кончиком языка по своим же засосам. Одними губами, подавляя в себе желание снова оставить зубы на бедной Хазинской шее, парень зацеловывает красные отметины. Долго. По очереди. Каждую.       Какого волевого усилия стоило Хазину взять себя в руки — а не взять этого обалдуя прямо здесь и сейчас — Петя вряд-ли сам догадывался. Собрав последние остатки здравого смысла и воспользовавшись тем, что кровь из головы не вся ещё плавно перетекла к головке, Хазин буквально отпрянул, не сумев скрыть сожаления.       — Кир, хороший мой. Уймись, блять, — он отстранил парня от себя, едва не рыча сквозь зубы.       — Петь… Петенька…посмотри на меня… — эта просьба звучала, как мольба, уж точно не о помощи.       Гречкину совсем не хотелось, чтобы его спасали, хотелось утонуть.       — Разве я сейчас вменяемый? Разве я могу думать о чем то, кроме как о тебе? О том как ты вколачиваешься в меня снова и снова и ловишь каждый раз, чтобы я не упал? Как кусаешь и душишь меня, а после успокаиваешь, будто извиняешься? Я абсолютно точно невменяемый, Петенька. Целиком и полностью, нет.       От собственного имени, произнесенного таким тоном Хазин натурально готов был взвыть. Или наплевать на всё к чертовой матери и прислушаться к мольбам, наконец. Он далеко не железный и уж тем более — не святой.       — Кира… Хороший мой… Такой сладкий мальчик… Такой желанный… — Петя, сорвавшись, приник к дразнящим губам, не в силах бороться с искушением.       Как будто он мог хотеть что-то, кроме как в очередной раз сделать этого мальчика своим.       — Я определенно ебнулся, — Хазин чуть потянул зубами его нижнюю губу, — у тебя десять минут. Время пошло.       Петя одним рывком отстранился и, не давая себе времени передумать, выскочил из ванной, закрывая за собой дверь.       Насколько сильное препятствие закрытая дверь? Вот сейчас и проверим.       Кирилл сполз на ватных ногах с машинки, упираясь виском в дверное полотно, проходясь по нему ногтями. Внутри всё ныло от неудовлетворённости и очень хотелось скулить, даже хныкать по-детски, прося ещё разочек.       — Петя… Петенька…пожалуйста… Не бросай меня в таком состоянии…       Наверняка Кирилл не знал, находится ли Хазин сейчас за дверью. Но он искренне на это надеялся. Хазин подпер дверь собой с другой стороны и для верности пару раз приложился об неё затылком.       Петя, сука, не ведись. Кто-то же из вас двоих должен иметь хоть немного здравого смысла.       — Кирюш, две минуты уже истекли, — Хазину даже не приходилось смотреть на часы, чтобы отдавать себе отчёт, что его выдержки не хватит.       А ведь он абсолютно точно совершенно трезв по всем статьям.       За дверью раздался протяжный стон, переходящий с слишком жалобный скулёж. Гречкин и правда старался справиться сам, целых пять минуты, но результата не было. Его хаотичные, совсем неправильные движения по члену не облегчали ситуацию ни на грамм.       Всю жизнь умел дрочить, а тут разучился.       — Петенька, я не могу… У меня не получается…       Восемь из отведённых минут. Что ж, Хазин, стоит признать, ты надеялся дотянуть хотя бы до девяти. К черту       Петя открыл дверь, заранее смирятся с тем, что не в силах сопротивляться своим демонам. Вернее, одному конкретному, особенно если его мальчик ТАК нуждается в нем.       — Кир… — голос самого Хазина заметно дрогнул, когда он, не выдержав, опустился рядом с парнем на колени и вновь прижался к губам, заглушая мольбы, пока руки беспорядочно шарили по телу. Кирилл ответил тот час же, вцепляясь в плечи, будто они не виделись не каких-то несколько минут, а минимум несколько лет. Понять, что парень, пиздец, как любил целоваться, было не сложно. Стоило его только вовлечь, как оттащить становилось практически нереально. Именно поэтому сейчас вместо того, чтобы наконец собираться, они оба вновь жарко целуются, проебав все, что только можно было проебать. Гречкин льнул к нему всем телом, насколько только это позволяла поза в узком проходе.       Почему ему сейчас Петя был необходим, как воздух?       Отросшая щетина уже начала колоться, что, в общем-то, мало волновало обоих. Кира просто раньше никогда не сосался с мужиком так долго, чтобы заметить это, а девки, которые жаловались на небритость парня, шли нахер. Он же, в конце концов, не предъявлял им свои претензии насчёт не гладко выбритой пизды. А её, между прочим он тоже ублажал своим ртом. В полной мере. Пальцы быстро нашли Хазинский член, который, снова почти стоял.       Как они без стимуляции, без всякой там виагры, на голом интузиазме всё ещё хотят друг друга отыметь друг друга во всё щели.       Кирилл немного пожалел, что родился не девкой, в которую можно вставлять, хоть спереди, хоть сзади, а ещё взять в рот во всю длину.       Парень настойчиво льнул, шире раздвигая ноги, стараясь тереться своим членом о Петин стояк.       Можно будет приравнять всё к чуду, если к концу месяца они попросту не сотрутся. Зато задницу Гречкина они растянут точно под Петкнькин размер.       Да пошло оно всё нахер       Хазина сейчас заставить оторваться от Гречкина было бы невозможно никакими силами, он настолько отчаянно целовал своего мальчика, будто кто-то пытался их разлучить, оттащить друг от друга.       Удачи тем ебаным суицидникам, Петя порвёт голыми руками и зубами в глотки вцепиться, лишь бы не выпускать. Он куда-то собирался ехать? Забудьте, всё — потом.       Хазин, не отрываясь от жадных губ, потянул Кирилла ближе, буквально роняя парня на себя. Хотелось ещё ближе-ближе-ближе. Невозможно мало. Слишком.       Перехватывая руку Кирилла и переплетая их пальцы, Петя сомкнул руки на их членах, начал лихорадочно дрочить обоим, вновь вжимаясь в губы, стукаясь зубами и жадно хватая ртом воздух, буквально задыхаясь от нахлынувших ощущений.       Пиздец как сладко. И безумно мало.       Гречкин блядски стонал прямо в поцелуй, активно толкаясь в руку, будто это не его только что ноги не держали и мазало по кафелю, стеклу и стиральной машине.       Да ебаная ты сука, откуда у тебя силы то берутся?       На быструю утомляемость Кира никогда не жаловался. Он мог тусить сутки напролёт, в то время, пока всех уже скосило от спайсов, алкашки или банальной усталости. Парень мог быстро надраться коктейлей, но, чтобы вырубиться в разгар вечера — никогда. А когда рядом есть тот, кто отрывается вместе с ним — фляга свистит конкретно.       Кирилл приподнимается выше, разрывая их ладони, крепко обвивая шею майора, начинает тереться своим стояком о Хазинский живот, а задницей, об его член.       — Петенька, вставь мне, — то ли просит, то ли утверждает Гречкин. — Пожалуйста.       Все-таки просит. Умоляет даже. Жалобно так. Сука, какая!       Хазина вообще сложно было не уговорить на что-то, он не особо умел отказывать себе в удовольствии, а сейчас, когда его просят так — тем более. И, казалось бы, к третьему подходу желание должно бы подуспокоиться и возбуждение подутихнуть, но. Хуй там был.       Ага, был. Неоднократно, да кто ж против-то.       Петя никогда не жаловался на собственный сексуальный аппетит, всегда с успехом находя способ решения проблемы, если на тот момент не было сил или желания искать любовников. В конце концов, найти одноразовую подстилку для сброса напряжения ему было удивительно легко. Да и не встать член мог только при условии обдолбанности до коматозного состояния. И то не факт. Были случаи, можно смело спорить.       Но с Кириллом яйца буквально звенели, словно майор не трахался и не дрочил уже пару месяцев, уже спустя считанные минуты, а член моментально вставал, будто не только что кончил. Парня хотелось перманентно и в неимоверных количествах.       Благо, в третий раз растяжка Кириллу уже явно не была нужна, и Хазину потребовалось лишь направить собственный член, который плавно скользнул в растраханный вход сразу на всю длину. Да и вцепиться Гречкину в бёдра до синяков, лишь бы этот ебанутый сразу не сорвался на сумасшедший темп.       А сорваться хотелось сразу.       Если до этого Гречкин был практически полностью зависим от движений, которые задавал ему Хазин, то сейчас, сидя на нем практически верхом, Кира мог сам насаживаться как угодно, запрокидывать головы или наоборот, смотреть то в глаза майору, то на то, как бьется по плоскому животу собственный член.       Можно будет увидеть, как сперма пачкает обоих.       Мысль споткнулась, когда Кирюша, несмотря на усилия Пети его удержать, сел до упора и чуть не задохнулся от ощущений. Благо падать было некуда.       Парень точно знал, что трахал Хазин его во всю длину и до этого, ведь пошлые шлепки яиц об его упругую задницу точно мешались с тяжелым дыханием и стонами. Но сейчас, находясь сверху, он воистину оценил, почему его партнерши любили позу наездницы.       Непонятно, кто кого имел. Ощущения были охуенные. Двигаться не очень то и хотелось, а вот выть и кончить — очень.       Хазин подавался навстречу, не пытаясь задавать свой темп, а лишь подстраиваясь под бешеный ритм парня. Петя только оперся спиной о дверной косяк, слегка придерживая Кирилла, чтоб тому было удобнее извиваться на его члене в попытке поймать долгожданную разрядку.       Те, кто считает, что вечно можно смотреть на три вещи, никогда не видели своего партнёра, с глухим стоном и закушенной губой, с трогательным изломом тонких бровей и капельками пота на висках, самозабвенно отдающего всего себя.       Толкаясь бёдрами вверх, буквально вбиваясь членом в жадно принимающее нутро, Хазин бездумно водил руками по горячему телу. Царапая липкую спину и с нажимом ведя по позвоночнику, заставляя прогнуться сильнее, принять глубже и издать очередной оглушающе-сладкий стон, когда член раз за разом попадал по простате.       Гречкин не замечал ни короткие ногти, впивающиеся в бедра, ни то, что упор коленями в плитку — не самое хорошее решение. Он ерзал, и практически полностью оперившись Пете на грудь, насаживался и насаживался до конца. Вероятность того, что Кирюша просто возьмет и сломает майору ребра, точно не просчитывалась.       Счет вообще не его. Иначе как объяснить, почему он ебется каждый раз, как в первый.       В третий раз подряд надолго не хватило никого. Потребовалось с десяток уверенных, глубоких, крышесносных толчков, чтобы Кирилла снова накрыл оргазм.       Похуй, какой по счету.       Хазину хватило одного вида закатывающего глаза Гречкина, чтобы кончить самому. Безумие, раз за разом толкавшее их в объятия друг друга, кажется, потихоньку начинало спадать.       Только вот надолго ли.       С хлюпающим звуком Петя снял Кирилла с члена и прижал к себе, унимая колотящую парня дрожь и беспорядочно целуя, куда попадёт.       — Кир, отправляйся в душ. Давай, мой хороший, поднимайся, — не особо давая им обоим расслабиться, Хазин предпринял попытку встать и поднять Гречкина.       Промедление было подобно смерти. Сладкой, мучительной, долгой. Поэтому стоило затолкать как можно быстрее Гречкина в душевую кабину, чтоб тот хоть немного охладил свой пыл.       Нервный смешок вырвался у Хазина.       Ей-богу, как в бородатом меме: «Блять, серьезно? Пятый раз за ночь? Ну займи себя чем-нибудь. Хоть пельменей свари, нам ужинать скоро.»       Только у них уже была давно не ночь и пельменей у Пети не было. А вот блядский возбудитель спокойствия (и не только) — был.       Ты охуеть, как въебался, майор.       Если Кира, в силу своей ебанутости, с кучей свободного времени мог трахаться в любые удобные ему часы, то для Хазина ебаться при свете дня стало неким открытием. Обычно он подцеплял кого-нибудь в баре под градусом и чисто для разрядки, явно не намереваясь задерживаться с этим человеком дольше необходимого. А со вчерашнего вечера он пытается вытрахать всю дурь из одной единственной хуйлуши.       Его хуйлуши.       Потому, оклемавшись, Петя первым делом включил прохладную воду и в буквальном смысле запихнул Гречкина в кабинку, задвигая дверь и не слушая никаких возражений.       Иначе, блять, они с места не сдвинутся. Отпуск что-ли взять?       — Только, блять, не убейся там, — крикнул Хазин, перекрикивая шум воды и вышел, наконец, из ванной нахрен. Ему дико хотелось пить, и кружка с давно остывшим кофе пришлась как нельзя кстати. Прислушиваясь к шуму в глубине квартиры, Петя залпом, буквально в пару глотков промочил горло и закурил, медленно выдыхая дым в потолок.       Это пиздец. Охуенный, реальный пиздец. Финиш, блять.