Трое

Всё-таки у Мерлина действительно есть уникальная особенность - всегда находиться почти в самом эпицентре событий. Если Артур называл это "шилом в заднице", страдальчески закатывая глаза на выходки слуги, то Моргана, в свете выплывшей наружу правды, склонялась к тому, что у лопоухого мага было острое чутьё к надвигающейся опасности, а также к изменению магического фона вокруг, отчего любопытный, вечно взбудораженный разум тут же направлялся прямо к его источнику. Впрочем, это не отменяло того факта, что находить проблемы у него получалось с потрясающей беспечностью и грацией слона в посудной лавке. Так же, как и появляться в тех местах, где его точно никто не ждёт. Например, как сейчас, когда Мерлин, как ни в чём ни бывало, размеренно топчется возле двери в её покои, невозмутимо попинывает храпящего на посту охранника и щекоча невесть откуда взявшимся куриным пером второго, хихикая над недовольно скривившимся в сладком сне лицом мужчины средних лет. Судя по тому, насколько расслаблен и доволен слуга, её охрана пребывает в забвении не только благодаря своей "выдержке", но и посильной помощи со стороны нелепого мага, который до сих пор непонятно как скрывал свои способности. Ведь если припомнить все странные случаи, которые творил Мерлин буквально перед носом, то складывается впечатление, что все вокруг просто закрывали глаза на выходящие вон ситуации, попросту не веря или отказываясь верить в то, что какой-то худощавый неказистый слуга обладает магией. И который мало того, что чрезвычайно легко пробрался под крышу самого заядлого ненавистника магии, так ещё и колдовал чуть ли не на виду, лишь в последний момент прикрывая осветлённые секундным золотом ресницы. Моргана на пару мгновений в оторопи замирает, пытаясь понять, что не так со слугой, решившимся наконец столкнуться с ней лицом к лицу. В конце концов, их отношения - это какой-то жутчайший клубок непонимания, вранья и скрытых эмоций, который они катают друг к другу к надежде, что оппонент попытается распутать запутанный клок взаимных обид и печали. Однако одна из них - чрезвычайная гордячка, а другой до глупости упрям, чтобы разрешить противоречия между двумя очень сильными магами, силе которых совершенно плевать на разногласия. Магию всегда интересовало лишь равновесие, и она стремилась исключительно к этому. Впрочем, у Морганы нет абсолютно никакого желания сдерживать опять ластящееся к слуге собственное волшебство, потому что её голова, на самом деле, забита исключительно вероятным магическим браком с Айтузой и Килгаррой, что одним предложением внёс хаос в едва восстановленный, ломкий мир девушки. То, что она всерьёз раздумывала над этим, удивляло бы больше, если бы не та самая боль Клятвы, шепчущая во снах и вопящая наяву, а также вероятная скорая смерть и душащая обстановка замка, что сгущалась с каждым днём, будто предрекая скорые гром и молнии. Она настолько измождена, что даже мысли буксуют внутри, превращаясь в переваренную кашу. Так что волшебница просто идёт вперёд, снова и снова с усилием открывая слипающиеся веки и лишь слегка дёргается, когда Мерлин замечает её и, прекратив доставать самых счастливых сейчас охранников Камелота, выпрямляется. - От Моргаузы? Любопытно, но в вопросе почему-то совершенно нет затаённого гнева и слепой досады, только бесконечная печаль и тоска, даже некое смирение. И в голубых глазах столько невыраженной му́ки, что та гневная искра, порождённая воспоминаниями о сестре, тут же гаснет под гнётом осевших пеплом чувств. Моргана дёргает дверь на себя и, помешкав, оборачивается к застывшему молодому мужчине, со слабой благодарностью, не ощущая от обычно напористого Мерлина никакого давления, лишь ожидание возможного ответа. - Нет. Наши с... ней пути разошлись. Мы уже давно не общались, - она с неудовольствием морщится от надсадных интонационных ноток, окрашивающих голос в расстроенный инструмент. От Моргаузы не было ни слуху, ни духу, и девушка не могла сообразить, чего в ней из-за этого больше: разочарования или радости. А отпустить эти порванные узы оказалось гораздо сложнее. - Спокойной ночи, Мерлин. - Нам нужно поговорить, - вдруг резко возникает прямо перед ней маг; зелёные усталые глаза удивлённо расширяются, когда до тонкого обоняния долетают отчётливый запах алкоголя. Но ещё больше поражает то, насколько легко верит ей слуга, что до этого подозревал во всех злодеяниях. - Прошу вас, миледи, это... жизненно важно. Усталость ещё безжалостнее придавливает к полу; Моргана холодным разумом хочет отказаться, потому что ей необходимо побыть наедине с собой и лишь собственной магией, что опять сцепилась с чужой, крепко-накрепко скручиваясь и притягиваясь друг к другу. Хотя только в этот момент она понимает, что их силы сталкиваются друг с другом слишком резко и безоговорочно, будто управляемые одними лишь животными рефлексами. Узлы слишком грубые и тугие, а полотно выглядит чересчур ненадёжно, без некоего стабилизирующего элемента. Девушка мрачно догадывается, какого конкретно - метка, будто одобряя, на миг вспыхивает. Взвесив все "за" и "против", волшебница пропускает робко улыбнувшегося мага и закрывает дверь за собой, всеми фибрами души чувствуя, что если не сегодня, то уже никогда. Она проходит мимо запнувшегося о ковёр молодого мужчины и садится на кровать, с запоздалым весельем заключая: пьяный Мерлин - зрелище весьма занимательное и неожиданное. Его штормит на суше в её комнате, явно не привыкшего напиваться до состояния дрожащего котёнка. Он чуть не опрокидывает шкаф, почти отправляет на пол вазу с розовыми гиацинтами, едва не ударяется об угол комода и всё-таки впечатывается головой в колонну постели, при этом всё сопровождается вспышками золота в глазах и смелыми завихрениями магии, не позволяющими разрушить покои миледи. Почти неслышные причитания Мерлина, больше подходящие столетнему деду, добавляют колорита, словно вино окончательно высвободило из него монстра разрушения. С Артуром всё было совершенно по-другому - тот в состоянии алгокольного опьянения становился настолько добрым, милым и ласковым, что рыцари жаждали каждый раз напоить своего лорда, дабы увидеть, как обычно напряжённый и суровый принц тянется милашничать и обниматься. Такое не развидеть и не забыть, хотя Моргана и не хотела - ей было очень комфортно сидеть в тисках и обнимать в ответ Артура, пьяно бормочущего о том, как же он скучает по детству без забот и ответственности. Жаль, что принц прекрасно знал, что в такие моменты его внутренний ребёнок брал контроль над разумом взрослого, и не позволял себе выпить лишнего. Моргана осознаёт, что истерично смеётся, выпуская накопившееся за недели напряжение, только когда слуга умудряется как-то сесть напротив неё в кресло, нагло и одновременно естественно берёт руки девушки в свои и сочувствующе поджимает губы, согревая холодные пальцы своим теплом. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять нервное отчаяние в чужом смехе и то, как необходимо ей выплеснуть бурлящие вулканом эмоции. Чуть позже волшебница успокаивается и ещё более разбито заглядывает в яркие голубые глаза, где в пучине зрачка кружатся в водовороте разнообразные чувства, в то время как её собственные сухими листьями полегли на землю, хрустя высохшими прожилками. Наконец, Мерлин выпускает плотный выдох и обессиленно горбится перед ней, прижимаясь переносицей к подрагивающим тонким фалангам в его ладонях. Голос неожиданно звучит весьма трезвым, отчего возникает ощущение, что всё, что она видела сейчас - глупый спектакль. - В Элдоре - деревне, откуда я родом - все гораздо проще относятся к волшебству. Безусловно, мне приходилось осторожничать, но никогда не было довлеющего чувства нависшей гильотины на моей шеей. Думаю, многие догадывались, кто я, но всем было всё равно, пока от меня не исходило вреда, - Моргана с трудом удерживает себя от инстинктивного желания вытащить свои руки из захвата, потому что каждая фраза очень глубоко и пронзительно воспринимается чувствительной кожей, отражаясь где-то в груди острым трепетом. - Только добравшись до Камелота, я вдруг осознал, что достаточно одного небрежного движения и шального слова, чтобы оказаться на плахе. Иногда я забывал об этом, продолжая жить обычным слугой, а иногда страх разъедал меня хуже кислоты. Мерлин поднимает голову и с болью созерцает горькую обиду и не менее горькое понимание его ситуации в зелёных глазах, отчего сжимает тонкие ладони сильнее, будто боясь, что она оставит его сейчас наедине с рушающей нутро виной. - Не поймите неправильно: я не оправдываю себя и осознаю, что именно молчание стало началом всего. Вы не представляете, сколько раз меня убивала совесть, убеждая поделиться с Вами своим секретом и одиночеством. Но потом я вспоминал, что Вы - подопечная Утера Пендрагона и что магия не только моя тайна, но и кое-кого ещё, и... Слова умирали в горле. - То есть... ты думал, что я побежала бы к королю докладывать о пригревшемся у него под боком маге? И своём друге? Вот какого ты обо мне мнения? - Моргана таки выдёргивает руки из чужого плена и зябко переплетает их на своих коленях, с беспросветным разочарованием обводя взглядом комнату. - Спасибо, Мерлин, мне стало гораздо легче... Он вскидывается, беспокойно кусая нижнюю губу: - Нет! То есть, дело не только в этом! Мне велели... меня предупредили о возможных последствиях, если я кому-нибудь расскажу о своём даре. И, чем больше проходило времени, тем больше увеличивался шанс того, что близкие люди отвернутся от меня из-за постоянной лжи. Из-за потерянного доверия. Меня съедала невозможность и желание сказать и объяснить, и, в итоге, я растворился в этом молчании, загнал себя настолько, что выпутаться стало просто невозможно... И это не считая того, что, возможно, изначальная причина всех Ваших бед - это я. Опешив, Моргана недоумённо хмурит брови и воззряется на болезненно скривившегося слугу, словно сама эта мысль причиняет нестерпимые страдания. Он яростно трёт лоб и неожиданно стекает на пол, обнимая девушку за голени и с видимым облегчением утыкаясь в её колени, будто прикосновения к волшебнице притупляют внутреннюю агонию. Она вновь ругает себя за слабовольность и за то, как много позволяет этому ушастому пьяному дураку. И за то, что её саму окутывает уютная нега в его объятиях. А колкий холод боязливо прячется от жара мужского тела. - Я прочёл в одной книге, что непробуждённый маг может остаться таковым, если поблизости не будет мощных источников, способных подтолкнуть к всплеску спящих сил. Однако с появлением сильного мага рядом, например, такого, как я, - Моргана чуть дивится отсутствию напыщенности и чрезмерной гордости; звучит, как банальная констатация факта, ничего больше, - возрастает вероятность выхода спящей магии из-под сдерживающей тонкой оболочки сознания. То есть... Девушка в безысходности закрывает лицо руками, едва сдерживая застывший в груди крик. Уже и так слишком много для одного дня, теперь ещё и это. Ей настолько плохо, что всё тело бьёт нестерпимая дрожь, которую не мог не почувствовать Мерлин. Он приподнимается и мягко, очень осторожно отнимает её ладони, заменяя своими пальцами, стирающими под покрасневшими глазами непролитые, безмолвные слёзы. Магия расплёскивается по обоим взаимными мостиками, позволяющими ощущать друг друга так тесно, что удушливо перехватывает дыхание, и маг, прочувствовав метания их душ, скрипит зубами и тихо, но очень отчаянно шепчет ей: - Прости меня, Моргана! Прости, что обманывал тебя столько времени. Прости, что позволял пить эти настойки, которые тебе совершенно не помогали. Прости, что отравил, даже чувствуя всем сердцем твою непричастность. Прости, что позволил своему страху погрузить тебя в одиночество, которое смогла развеять только Моргауза. - замедлившись, его взгляд стекает к губам девушки, отчего те покалывает почти забытым воспоминанием. - Прости, что без спроса поцеловал тебя, спровоцировав нашу силу тянуться друг к другу. Прости, что... довёл нас до такого. Радужки напротив почти белые, сверкают так ярко и лихорадочно; не к месту вспыхивает мысль о том, что от испытываемых сильных эмоций глаза Мерлина всегда нестерпимо светлеют, в то время как у Артура, наоборот, наполняются тёмной синевой. Мага ломает безвозвратно его собственная душа: она видит это так же ясно, как и то, насколько исполосовано похожими шрамами её сердце. Возможно, было бы намного проще, будь оба обычными людьми, без кусающего за пятки ужаса, но тогда кто бы предвидел смерть Артура и кто предпринял всевозможные усилия, чтобы его спасти? Мерлин и Моргана - те, кто они есть, ни больше и не меньше, со своим багажом ошибок и неверных выборов. Маг тем временем вытаскивает что-то из штанов и протягивает ей, удерживая на руках так, словно это что-то драгоценное. - Даже если ты не простишь меня, я... я бы очень хотел подарить это в надежде, что эта вещь поможет тебе спать без кошмаров. Я долго над ним работал, - на широких ладонях плетеный тонкий браслет из каких-то трав и красных нитей, выглядящий очень просто и даже грубовато. Но от него веет невероятно сильной светлой магией, пропитавшей каждую составляющую подарка. - Это... Спасибо, - инстинктивно бормочет Моргана, надевая браслет и испытывая почему-то только иссушающую горечь. - Весьма полезный подарок. Особенно когда во сне задыхаешься так, словно вот-вот умрёшь. Ей не нужно смотреть на мага, чтобы ощутить вновь открывшиеся раны, сочащиеся гноем и слизью. Что ж, Мерлин, терпи, ведь не у тебя одного бьющий наотмашь выбор. Кому-то необходимо вернуться назад в минувшее и вновь пережить травмирующее событие, чтобы, наконец, отпустить. - Ты знаешь последствия отравления болиголовом, Мерлин? Паралич дыхательных путей - последняя стадия, самая тяжёлая и летальная. То, что Моргауза успела спасти меня - уже само по себе чудо, - взгляд девушки застывает на столике за спиной смиренно молчащего слуги, но в зелёных глазах нет осмысленности, лишь дымка прошлого. - Магия способна на многое, но она не всесильна. По словам сестры, пока длилось моё выздоровление, тяжело и мучительно, я была бледна как смерть, руки и ноги постоянно сотрясали судорожные спазмы, сердце останавливалось по несколько раз за сутки, зрение и слух снизились почти до нуля, периодически накрывало призрачное чувство удушья. Это не считая тошноты, головной боли и боли в животе... - она переводит взор на невероятно побледневшего Мерлина и вдруг обессиленно хмыкает, прислоняясь своим лбом к его, когда тот пересаживается обратно в кресло. Моргана так устала держать комок тесно переплетённых эмоций. - Ты не представляешь, сколько обиды и отчаяния кипело во мне, что с течением времени превратились в ярость и гнев. Но только сейчас я осознаю: причина разочарования даже не столько из-за ядовитой агонии и унижения, сколько в том, что это был именно ты, Мерлин, в роли отравителя. Мой друг и соратник, моя... - слово проглатывается, но невысказанное висит в воздухе слишком отчётливо. Моргана остервенело копается в закоулках души, выискивая тот жгучий негатив, искажающий сознание, но вместо него находит только пустоту, в миг извинений истребившую последние крохи злобы, и неубиваемую, неразрушимую любовь, упрямо цветущую внутри идиотскими ирисами и астрами. - А теперь объясни мне, почему я не могу тебя ненавидеть? Почему твои искренние и дурацкие извинения, которые ты смог предоставить только сейчас, будучи в изрядном подпитии, уже приняты моей душой? Почему, даже помня всё, я могу понять твоё решение?.. "И почему я уже тебя простила?" Фраза радостно и странно благодушно вертится внутри волчком, подбрасывает вверх настроение. Однако Клятва вспыхнувшими под кожей линиями напоминает кое о чём важном, сбивая спесь и опуская на землю, пробуждая захороненную в дальнем-дальнем уголке обиду. На грани сознания пробуждаются тихим зовом узы с драконами, чьи эфемерные образы вклиниваются вовнутрь осторожными шагами, всего на ничтожную долю, но наклоняя чашу весов в их сторону. - ...И почему мне так хочется простить тебя, но я не могу? Не сейчас? Искры надежды, так ярко взвившиеся в светло-голубых глазах, гаснут, но Моргана всё равно цепко обнимает мага и невесомо целует в лоб, подталкивая к пониманию, что ещё не всё потеряно и не уничтожено их совместными усилиями. И Мерлин, и Артур одинаково уверенно захватили её сердце, но быть с обоими она не могла. Кто бы согласился делить одну девушку с другим? Тем более, предсказать последствия от метки, которая почему-то не считала их достойными, просто невозможно. Ей нужно поразмышлять об этом потом, когда Моргана не будет так морально раздавлена взрывом окоченевших былыми временами эмоций. Молчание, впервые не отягощённое зыбким чувством кусачей вины, воцаряется между ними чем-то, похожим на мир; Мерлин ещё долго ищет свои ответы в её взгляде, прежде чем засыпает прямо в кресле, трогательно сжимая её ладонь в своих руках и переплетая их магию даже во сне. Страницу печального прошлого перевернули оба, но только один мог хотя бы попытасться начать с чистого листа. Ведь её ложь по-прежнему кромсает левое плечо на куски.