«Bound Gods»

             Прошу прощения за задержку! Из-за проблем в личной жизни и творческого кризиса ничего не выкладывала, но помню про все долги. В первую очередь для меня стоит этот ориджинал, я хочу его закончить, а потом остальные. Надеюсь, я не растеряла все навыки за время халявничества)                     Пока Максим собирался с мыслями, в коридоре появился Шрединг. Видимо, ему уже сообщили об инциденте, потому что он был бледен, с силой сжимал челюсти, а следом за ним бежал кто–то из персонала в чёрно–белом костюме официанта или лакея — Брашинский ещё плохо ориентировался в их различиях. Но в любом случае Максим отступил в сторону, отстранённо наблюдая, как обеспокоенный немец занимается раненым и измученным Ромой.       Кнут Максим не стал отдавать, незаметно спрятал за спину и автоматически сжал плетёную ручку. Если Шрединг тут, значит можно пойти к Серёге, который остался в кабинете один.       Карпов сидел у кушетки, прислонившись к ней спиной. Откинув голову, он закрыл глаза и выглядел сильно уставшим. Максим замешкался на пороге, чувствуя вину. Это же он подкинул ту бредовую мысль о том, что Серёга мог бы попробовать стать нижним Шрединга и выведать у него информацию о клубе. Но Максим даже и представить себе не мог, что тот выйдет на сцену и позволит администратору делать всё, что тому вздумается. Вплоть до того, что забудет о самом присутствии Брашинского и будет откровенно наслаждаться бондажем и бессилием в руках Шрединга.       Хотелось бы ему понять, что нравится Серёге в этом? У Максима такой характер, что он в штыки воспринимает все попытки и всех, кто пытается им управлять или командовать. Тем более он не терпит, когда его что–либо заставляют делать. Потому он так негативно относился к Владу, при каждой встрече с которым он ощущал психологическое давление.       Максим негромко постучал в открытую дверь, предупреждая о приходе. Серёга вздрогнул, словно очнулся ото сна, и открыл глаза, в которых пугала странная пустота и потерянность.       — Ты в порядке? — вопрос был наивным и глупым, но фантазия у Максима в тот момент не работала.       — Да, в порядке, — ответил Серёга. Замешкавшись, он поднялся и, не глядя в глаза Максиму, добавил: — Михаил отказался. Говорит, что я несерьёзно подхожу к выбору Верхнего и предлагаю себя всем подряд. Он считает, что я пытаюсь вызвать твою ревность. Так что извини. Конечно, может, он, как и Дмитрий Евгеньевич, придерживается старого кодекса и нижнему нужно три раза просить, чтобы получить его согласие, так что я ещё попробую.       — Слушай, из–за тебя я чувствую себя ублюдком, — выпалил Максим. Серёга удивлённо на него взглянул, моргнув глазом. — Ты сам сказал, что это идиотская затея, и когда ты вышел на сцену, я понял это! Ты... как ты вообще мог?!       — Ты же сам меня попросил, — тихо сказал Карпов. Передёрнув плечом, он попытался проскользнуть в приоткрытую дверь мимо Максима, но тот ему перегородил дорогу. Серёга устало вздохнул и недовольно посмотрел на Максима, словно напоминая, что последние разы драка заканчивалась его поражением. — А тут Михаил предложил добровольцем... Мне захотелось попробовать, и я решил, что это хорошая возможность.       — Тупая возможность, — буркнул Максим, ощущая наплыв утихнувшей было ярости, что Серёга так легко согласился. Неужели он готов отдаться любому?! — И ладно ты пошёл, но как ты мог этим наслаждаться?! — со злости бросил Брашинский то, что давно ему не давало покоя.       Серёга устало отвёл взгляд, подбирая ответ. Максим сверлил его, словно хотел прожечь дыру, и всё так же перекрывал дорогу. Их разговоры могут закончиться дракой или сексом, но хоть раз нужно расставить точки над «i». Правда, Максим совершенно забывал, что у него практически нет никаких прав на то, чтобы требовать от Серёги что–либо, кроме просьбы Влада и отца позаботиться об оставшемся без Доминанта нижнем. Да и имел лишь относительное понятие о том, что же это за точки.       — Спокойно мог, — негромко, но чётко проговорил Серёга. Он потёр веки, обошёл Максима и привалился к стене рядом с косяком двери. Закрыв глаза, он сложил руки за спиной. — Ты же знаешь, что я мазохист и этого не скрываю. Мне нравится чувствовать над собой власть более сильного человека. А с Михаилом это было... потрясающе, — выдохнул Карпов. Максим замер, напряжённо прислушиваясь к его словам. — Сам бы я никогда и не подумал предложить себя ему, и только из–за твоего предложения вышел. Я чувствовал себя так, словно хожу по острию ножа, ведь и сам Шрединг что–то заподозрил. Недавно в клубе была «фашистская пати», и я очень хотел попасть в плен к Мастеру. Я себя почти так же ощущал. Напряжение, опасность, неповиновение, за которое меня наказывают. И главное, что мне нетрудно было довериться Михаилу, хотя с другой стороны он мне всегда был неприятен, — сбито закончил Карпов.       В кабинете повисло молчание. Максим стоял напротив Серёги, смотрел на его выразительное лицо, полуприкрытое тёмной взлохмаченной чёлкой, но мысленно видел себя и Влада. Он точно так же терпеть не мог Савина, хотя тот желает его. И почему–то Максиму в голову пришла крамольная мысль о том, что его ждут схожие ощущения. Но в тот же момент внутри просыпалось сопротивление и неприятие.       — Неужели тебе так нравится насилие над тобой?! — прошептал Максим, сжимая рукоять кнута.       Серёга открыл глаза и прямо посмотрел на парня, нависшего над ним.       — Я хочу этого, — заметил Карпов. — Я действительно этого хочу, а не заставляю себя. Я с удовольствием опущусь на колени перед человеком, которому готов довериться, хочу, чтобы он делал со мной всё, что ему вздумается, в пределах договора и табу. Это действительно дикое извращённое чувство, когда бесправен и бессилен в руках Топа.       Даже в самом голосе Серёги проскользнули нотки наслаждения, словно мысленно тот на секунду перенёсся в те мгновения, о которых говорил. По коже Максима прошлась стая мурашек, и он вздрогнул, как от холода.       — Мазохист, — выдавил он.       — Да, — слабо усмехнулся Серёга. — Так и есть. Я мазохист. Хотя в большей степени у меня от сабмиссива, боль я люблю как часть наказания. — Карпов помолчал, пристально посмотрел на Максима. — Скажи, а что бы ты чувствовал, если бы был на моём месте, а твоим Верхним стал бы Владислав Юрьевич?       Сердце бешено застучало в груди. Брашинский постарался не показать, насколько вопрос застал его врасплох, но казалось, что Серёга почувствовал, как ускорился пульс и дыхание Максима, как жарко ему стало. Он вновь видел чёрные пронзительные глаза, в которых плескалась алчность и жажда власти над ним, привязанным к столбу и вынужденным смотреть за истязанием нижнего. Слова Влада, его горячие поцелуи, то, как он постоянно прижимал Максима к стене в прямом и переносном смыслах.       — Это не моё.       Голос предательски дрогнул, а навязчивые воспоминания не проходили, вскрывая застарелое чувство опасности, напряжения, которые его охватывали каждый раз при встрече с Владом. Он прекрасно осознавал, что Савин предполагает себя хищником, а его — дичью, которую нужно загнать.       — Ты боишься, что тебе понравится? — едва слышно спросил Серёга. Каждый вопрос был частью утонченной медленной пытки для Максима.       — Нет! — решительно отрезал Брашинский, тряхнув головой. — Я не боюсь! Это не моё!       — Максим, ты ведь знаешь, что я к тебе неровно дышу, — откровенно сказал Серёга. — Но я понимаю, что бессмысленно надеяться, что ты посмотришь на меня как на своего парня. Мы спим, но встречаться или что–то большее между нами невозможно. И твоя девушка тут ни при чём, — поспешно добавил Карпов с лёгкой злостью. — Но меня не устраивает «хотя бы что–то». Знаешь, наверное, меня и правда избаловал твой отец. Я предпочту всё или ничего. К тому же если Мастер и правда хочет тебя, то у него больше шансов, чем у меня. Больше всего бесит твоё равнодушие. Тебе плевать на мои чувства.       Серёга кривил душой. Максим явно не был равнодушен, когда тот вышел на сцену к Шредингу, он прекрасно помнил подслушанный разговор и знал, что Карпов надеется на его ответ. Но Брашинский никогда не сможет посмотреть на Серёгу так, как тот того желает.       От злости на самого себя и на слова Серёги Максим сжал пальцы на ручке кнута и чуть приподнял его, словно собирался ударить. Он и правда с трудом контролировал себя, настолько ему хотелось, чтобы парень замолчал и не ковырял раскалённой кочергой в его ранах.       Взгляд Карпова опустился, и он нахмурился, узнав кнут.       — Что–то случилось? — сменил он тему.       Максим с трудом отвернулся, стараясь сдержаться. Он устал от этих запутанных отношений. Почти всегда Серёга себя ставил так, словно Брашинский был для него хозяином, он шёл навстречу, буквально раздвигая ноги и подставляя спину под удары. Потому невольно возникало ощущение, что Максим имеет право требовать от него всего и наказывать за то, что тот вышел к Шредингу или говорил правду в глаза, когда кто–то не хотел её слушать и всеми силами пытался задвинуть проблемы подальше.       — В клуб кто–то пронёс этот кнут, а один из клиентов посчитал, что им можно воспользоваться, — глухо произнёс Максим. Глаза Серёги слегка расширились от удивления. — Роме, нижнему Шрединга, досталось. Сейчас с ним Николай Иванович и...       Договорить Максим не успел. Дверь распахнулась, и ворвался сердитый Шрединг. На его лице не осталось ни тени улыбки или добродушия, как раньше, и сузившиеся глаза его тут же устремились к кнуту.       — Максим, ты забрал вещественные доказательства, — процедил администратор. Брашинский отступил и вскинул подбородок.       — Я в курсе, — заметил Максим, скрестив на груди руки. — И хотел бы сам участвовать в расследовании, потому и забрал кнут. Тот, кто его принёс, скорее всего и расставил камеры. И я...       — При всём моём уважении к твоему отцу, Дмитрию Евгеньевичу, — сухо прервал его Шрединг, — для этой работы есть профессионалы, которые получают деньги за это и имеют большой опыт в расследованиях преступлений, Максим. К тому же им не нужно выискивать предлог, чтобы появиться в клубе или пропустить пары в университете. И им нужно отдать кнут на экспертизу. Хотя я не сомневаюсь, что отпечатков пальцев мы не найдём, но правило не трогать вещи с места преступления работает в полную силу. Потому, Максим, я прошу тебя отдать кнут.       Тон Михаила был далёк от уважительного, а его слова тем более. Они резали по самолюбию Брашинского, который и без того был зол и негативно настроен к администратору. А ведь при первой встрече он ему понравился намного больше, чем Савин. Теперь дело обстояло вплоть до наоборот.       — Максим... — едва слышно прошептал Серёга, тронув руку парня, но тот её отдёрнул. Неожиданно для всех и самого себя он протянул кнут, но не торопился разжать пальцы.       — Я отдам, — кивнул головой Брашинский. — Но я хочу следить за проведением расследования. Владислав Юрьевич просил поближе ознакомиться со всеми делами клуба, потому я должен быть в курсе событий.       Это было что–то среднее между вымогательством и сделкой. Максим всё ещё был зол, но не хотел проиграть Шредингу на глазах Серёги. Именно сейчас не хотел, да и вообще тоже, потому что слишком хорошо помнил сцены шибари–шоу перед своими глазами.       Администратор нахмурился и замешкался на несколько секунд. В его взгляде промелькнуло удивление, потом он скосил глаза на Серёгу и наконец с долей уважения снова на Максима.       — Конечно, — согласился он, и кнут перекочевал в его руки. — Влад так и говорил, что тебе нужно осваиваться в клубе. Он будет весьма доволен.       Максим вспыхнул. Почему он вновь припомнил вопрос Карпова о том, что было бы, если бы он стал нижним Влада. Последняя фраза звучала так, словно Брашинский получил одобрение и хозяину — Владиславу Савину — обязательно передадут об успехах его питомца.       — Я переночую в клубе, — сказал Максим. — Кто–то говорил, что в коридорах должны быть камеры. Если в охране профессионалы работают, то мы можем получить зацепку по записям. Потому предлагаю сейчас же проверить их.       Шрединг поднял бровь, чуть поднял уголки губ и посторонился, пропуская Брашинского. Серёга помедлил, но двинулся следом за ними.       В комнате наблюдения царил полумрак и находилось два человека. Один представился как начальник охраны, второй — дежурным по смене. Они уже отобрали записи и прокручивали их, отыскивая подозрительных людей. Проблема заключалась в том, что звука не было, а Максим ещё не знал всех в лица, чтобы понять что–либо. Ему приходилось молчать, скрипя зубами, и слушать, как Шрединг и охрана перебрасываются замечаниями, что–то отмечая в блокноте. В конце Михаилу позвонил Николай Иванович и сообщил, что в бутылке с минеральной водой, которую брал клиент вниз, оказалась незначительная доля наркотика. Дозы хватало, чтобы в процессе сессии увлечься и не заметить «красного» сигнала от нижнего. Шрединг помрачнел, а чуть позже подошла Инна. Удивилась, что Максим и Серёга ещё в клубе, но узнав об их решении переночевать, посмотрела на время и заметила, что им стоит ложиться спать, если они хотят успеть на пары.       Максим отказался от сопровождения и помощи, сказав, что переночует там же, где и в прошлый раз. Правда, после этого он вспомнил, что комната принадлежала Савину, но поменять её на бывшую отцовскую или другую не стал. Остановившись в коридоре, Максим посмотрел на молчаливого Серёгу, который не сказал ни слова за это время. Парень выглядел грустным и уставшим, но переступал с ноги на ногу. Видно, хотел что–то сказать, но не решался.       — Спокойной ночи, — пожелал наконец Карпов и, развернувшись, исчез за одной из дверей.       Максим несколько минут смотрел ему вслед, пытаясь разобраться в себе, потом плюнул и вошёл в тёмную комнату. Пошарив по стене, он щёлкнул выключателем и осмотрелся вокруг. Было ужасно неприятно, что Максим из–за поспешности выбрал спальню Савина, но он уже спал тут, так что ничего особенного.       Вызывало опасения только то, что сам парень слишком сильно воспринимал всё, связанное с Владом.       Например, кресло. В нём сидел Савин в то воскресение. Брашинский подошёл чуть ближе, но остановился, нахмурившись. Он не может сесть в то кресло, где сидел Савин. Отчего–то всё внутри противилось этому. Чувство не смахивало на отвращение или ненависть, это было что–то иное. Он понимал, что ему нельзя садиться. На кровать, в другое кресло, на стул, но не в кресло Савина.       В груди вновь заныло знакомое чувство. Горячо и холодно одновременно, что–то похожее на страх и восторг от высоты. Спина покрылась гусиной кожей, и Максим передёрнул плечами. И понял, что слишком часто дышит, а сердце колотится.       Он никогда не станет нижним Савина. Это просто невозможно.       Тряхнув головой, Максим растрепал себе волосы, выматерился сквозь зубы и прошёл в ванную. Лучше смыть с себя все заботы прошедшего дня и заодно промыть мозги. Со злости он едва не оборвал пуговицу на брюках, разделся и с удовольствием подставил тело под горячие струи. Но даже закрыв глаза, Максим чувствовал, что не может расслабиться. Ему казалось, что за ним наблюдают. Что за стеклянной матовой дверцей душевой стоит фигура Влада, а его горящие глаза наблюдают за каждым его движением. Конечно, никого не было. Максим посмотрел на себя в зеркало, провёл пальцами по слегка колючему подбородку и подумал о том, что он придурок.       Слова Серёги ничего не значат. Ему нужно подумать о другом. О кнуте и камерах, об учёбе и Маше, об Анастасии Голубевой, в конце концов. Суд уже совсем скоро, ему нужно готовиться, хотя к тому времени Савин уже будет на ногах и поможет ему. От Максима суд практически не зависит, всю защиту будут вести адвокат и сам Влад. Документы же у него на руках.       На кровати лежали халат и его рюкзак. Вероятно, приходила Инна. Ему стало неприятно, что кто–то входил без разрешения или мог рыться в его вещах, хотя это были лишь его домыслы. Усевшись на кровать, Максим достал мобильный, просматривая пропущенные. Три от матери, два от брата, два вызова и одна смс–ка от Маши, по одному–два звонка от сокурсников. Вечер был явно насыщенным, все отчего–то рьяно его пытались отыскать, а он был занят и не слышал звонка.       Перезванивать он не стал: было уже поздно, а мобильный почти сел. Зарядку Максим всегда носил с собой, потому оставил заряжаться аппарат. Казалось, что он неплохо устроился в комнате Савина, почти как дома.       Спать не тянуло, а волосы ещё были влажными, потому Брашинский решил воспользоваться случаем и осмотреться. Если Савин живёт в клубе, в этой комнате, значит здесь находится много интересного, если поискать. Конечно, ценные вещи и бумаги в свете последних событий Савин на видном месте держать не будет, но кое–какие записки и фотографии здесь должны иметься.       Тот вопрос, что давно его мучил. Савин говорил, что знает его давно. Он рассказывал о тех вещах, которые мог видеть только сам. Значит, следил за ним? С разрешения отца или тайком? Подслушивал и наблюдал за ничего не подозревающим Максимом?       Ему нужно было раздобыть доказательства. Он был почти уверен, что отыщет папки с фотографиями, заметками, но ничего подобного не было. Обычная мужская одежда, книги, аксессуары, несколько девайсов и штук десять фотографий, лишь на одной из которых были оба Брашинских, сделанной года два назад.       Чтобы узнать ответ, ему придётся прямо спросить Влада. Но не факт, что он получил правду.       Разочарованный Максим полез под одеяло, поставив мобильный на шесть утра. У него оставалось лишь три часа, а сна ни в одном глазу. Все мысли тянулись к Савину. Причём из–за Серёги они крутились вокруг Темы и отношений между ним и Владом.       Савин говорил, что Максим боится его. Серёга утверждал, что Брашинского пугает то, что ему может понравиться.       Но он даже боится представить это. Именно. Он гнал от себя все фантазии и картины, которые всплывали, когда он представлял себя на месте закованного в колодки или связанного по рукам и ногам Серёги. Гнал то, что может сделать с ним Влад, если он окажется в его руках.       Но когда он мысленно представил себе это, он ощутил вновь жар. Рука сама потянулась под одеяло к паху, к пульсирующему возбуждённому члену, и Максим глухо простонал, закрыв глаза. Пальцы сдавили плоть и мягко скользнули вверх и вниз, растирая смазку.       Влад каждым словом и действием ставил его на колени с первой встречи. Так, словно уже давно сам для себя решил, кто ему Максим. И даже последняя сессия, где парень формально был Верхним, пусть обучающимся, для Серёги, Брашинский оставался нижним для Савина. Покорно исполнял каждое его слово, слушался, повиновался, позволял собой командовать. И в конце получил награду и похвалу от «хозяина», как послушный сабмиссив. Лишь чуть позже Максим стал осознавать, что ему не особо понравилось причинять боль Серёге, но большее удовлетворение принесло то, что он справился с задачей, по мнению Савина. Что Влад гордился им в тот момент. Для него одобрение Савина значило слишком многое.       Возможно, Максим просто гонит от себя истину, прикрываясь застарелыми принципами?       Максим содрогнулся и излился себе на живот.