***
Мэттью старался не морщиться, пока доктор обрабатывал его рассеченную губу. Он не дрогнул, когда услышал выстрелы, прикончившие двух его мучителей. Отомстить было приятно. Но он не закончил, были другие, которые должны были заплатить, и теперь у него была власть и ресурсы, чтобы этого достичь. Пока его везли от того склада, к нему пришло понимание, что он никогда не сможет сбежать из мира, частью которого он стал…пусть будет так. Азиз показал ему, кем он был на самом деле, и на что он был способен. Мир, который предлагали ему Уолстенхолмы и Доминик, никогда бы не смог стать его миром; его место было здесь, и он будет им править. Раздался стук в дверь, и один из его людей открыл ее и затем кивнул вошедшему человеку. — Вы хотели меня видеть, сэр? — Пожалуйста, просто Хассан. Ты никогда не называл меня сэром, так не начинай сейчас. Асафа, ты был правой рукой Азиза, и теперь ты будешь моей. Мне понадобится твой совет в грядущие дни. Он зашипел, когда доктор сжал его кожу и наложил последний лейкопластырь на рубец под его правым глазом. — Постарайтесь их не мочить, — сказал он и затем протянул ему две коробочки. — Антибиотики, два раза в день с едой, и обезболивающее. Он махнул доктору, чтобы тот ушел. — Асафа, — сказал он, стараясь не чувствовать швы и боль, которая теперь давала о себе знать. — Да, Хассан. — С уходом Дематрова и Джеймса их территории стали открыты для захвата. Я хочу их. — Да, Хассан, я позабочусь об этом. Хассан, совет желает вас видеть. Он поморщился. — Не сомневаюсь, они хотят убедиться в том, что они не потеряли свое место в совете. Скажи им, что встреча состоится в лондонском офисе в пятницу. — Лондон, почему Лондон? — Потому что была пролита кровь, за которую следует отомстить. — Хассан, те люди хорошо защищены. Он взорвался. — Была пролита кровь. Его убили у меня на глазах, и он умер на моих руках! Они заплатят кровью! В этот момент Асафа увидел не испуганного молодого человека…и даже не успешного мужчину, которым, Азиз ему говорил, он должен был стать; он увидел что-то другое, и принять решение, с которым он игрался, стало гораздо проще. То, что он собирался сделать дальше, не было продиктовано амбициями или жадностью, это делалось для того, чтобы спасти душу.***
Доминика, как и Уолстенхолмов, произошедшее оставило с разочарованием и тревогой. Разочарованием в том, что Мэттью не удалось вернуть, и тревогой о том, что его ситуация могла стать как лучше, так и хуже. По информации, которую сообщил ему Том, кем бы ни был тот, кто помешал операции Дематрова состояться, вдобавок убил Дематрова и, к тайному восторгу Доминика, самого Донни Джеймса. Он не сомневался, что кончина этих индивидуумов не заставит его потерять сон, однако Мэттью не вернулся туда, где он мог бы быть в безопасности, и ему нужно было разобраться с клубком эмоций, которым снабдила его их встреча в Берлине. Его сознательная часть говорила ему, что поддаться низменным инстинктам было ошибкой, однако в Мэттью было что-то такое, что заставляло все его благоразумие испариться. Мэттью вызывал зависимость, и он понимал, почему были те, кто хотел им завладеть; он даже мог понять, как Азиз Бишара не устоял перед его чарами. И все-таки он не мог признать, что между Мэттью и Бишарой могло что-то быть. Он все еще предпочитал верить в то, что Мэттью страдал и, вероятно, до сих пор страдает Стокгольмским синдромом; как иначе можно объяснить то, что кто-то вроде Мэттью полюбил такого, как Бишару? О, он не ожидал, что Мэттью будет его любить, он не сомневался, что этот огонь, вероятно, уже отгорел, несмотря на то, что в той постели он горел довольно горячо. Нет, ему бы хватило, чтобы Мэттью вернулся и получил помощь, в которой он очевидно нуждался. Он собирался войти в дом, уже предвкушая свой заслуженный вечер пятницы, когда на его плечо легла рука, и голос с заметным арабским влиянием произнес: — Мистер Ховард, кое-кто хочет с вами поговорить. Выбирать ему было особо не из чего, и он позволил тому, кто был больше него в два раза и, если он не ошибался, был вооружен, подвести его к машине. Он шагнул в Мерседес, и другой мужчина того же происхождения сидел сзади. — Прошу прощения за поздний час и антураж, однако я сомневаюсь, что мне удалось бы подобраться к вам как-то иначе. Меня зовут Асафа, и я, как бы вы сказали, правая рука Хассана. Доминик нахмурился… Хассан….? Он имел ввиду Мэттью? — Вы знаете его как Мэттью, — сказал мужчина. — Вы знаете, где он? Он в порядке? — Он находится под моей защитой, и он в порядке, физически. — Как это «физически», там все было в крови. — Я имею ввиду, если не считать повреждений, полученных, когда Донни Джеймс его изнасиловал. Преступление, за которое он уже заплатил. Доминик знал, что это значило. — Я знаю, что он мертв. — Да, я лично выпустил пулю ему в мозг. Но Доминик, могу я называть вас Домиником, это было сделано по приказу Хассана. Доминику потребовалось несколько мгновений, чтобы понять сказанное. — Он приказал вам кого-то убить…зачем ему это? Асафа поднял руку. — Вы собираетесь сказать, что это не тот Мэттью, которого вы знаете. Доминик, он не тот Мэттью, которого вы знаете, и он не тот Хассан, которого знаю я. Хассан, которого я знал, всегда был доброй и нежной душой…да, он мог делать менее невинные вещи, как все мы порой делаем. Но я люблю его как брата, и не потерпел бы, чтобы с ним случилось что-то плохое. В нем что-то изменилось, когда Азиза убили, и не в лучшую сторону. Его сердце стало холодным и твердым, он стал как Азиз. Доминик не очень понимал, к чему он вел. — Зачем вам о нем беспокоиться? Разве это не то, что вам и таким как вы нужно? — Я человек насилия, Доминик. Я вырос на этом, это мир, в котором я живу, и, несомненно, однажды моя жизнь придет к насильственному концу. Но Хассан…ваш Мэттью не такой, и я не хочу видеть, как его все сильнее затягивает в этот мир. Я не хочу, чтобы его жизнь закончилась пулей или лезвием на его шее. Но хватит слов, скажите Томасу Кирку быть по этому адресу завтра утром…. четыре утра ровно…скажите ему, что это будет ваш и его единственный шанс вернуть Мэттью. Доминик пребывал в замешательстве, но кивнул, и, выйдя из машины, сказал: — Вы рискуете своей жизнью, верно? — Я полагаюсь на то, что Томас Кирк сделает то, что от него требуется. В результате будет много насилия, но я прослежу, чтобы Хассана никто не тронул. Ему оставалось только смотреть, как машина умчалась прочь…он словно был посреди какого-то фильма. Он мысленно встряхнул себя, затем позвонил Тому.***
Мэттью спускался по трапу частного самолета. Он уже знал, что завтра скажет «совету директоров». Еще перед этим он послал Асафу вперед с инструкцией запустить захват бизнеса Донни Джеймса. Еще он знал, что ему предстояло начать свой личный квест мести, и это его радовало. — Асафа, — сказал он, улыбаясь, когда он увидел своего заместителя. Он не был готов к тряпке, заткнувшей ему рот, и последним, что он услышал, был Асафа. — Прости меня, Хассан.