Broken Melody

Он посмотрел на свои часы и вздохнул. Даю ему еще десять минут, подумал он. Он слился со стеной, когда показались спортивные ребята, но их интересовали только разговоры о футболе, а не травля «странного мальчика». После этого были только учителя, и для всех из них либо у него не было времени, либо у них не было времени для него. Он снова посмотрел на часы; его не было, и прошел уже час. Он поежился, когда его насквозь пронзил порыв холодного воздуха…к черту все это, пойду пешком, если он не может позаботиться о том, чтобы прийти вовремя. Пока он шел по знакомому маршруту, начался дождь…о, чудесно. Он вжал голову в плечи и пошел быстрее. Он услышал, что проезжавшая мимо машина замедлила ход, но проигнорировал ее; если это был Крис, то он мог ехать дальше. Он подошел к дороге, которую ему нужно было перейти, чтобы добраться до тупика, в котором располагался его дом, и внезапно ему пришлось отступить, потому что перед ним остановилась машина. Он собирался одарить водителя своим самым холодным взглядом, когда дверь открылась, и он замер. — Здравствуй, Мэтти. Он думал, что больше никогда не почувствует эту боль снова, однако теперь боль была даже сильнее, потому что он сопротивлялся, и за это пришлось заплатить. Он попытался заглушить тяжелое дыхание и хрип мужчины, но его вес делал это невозможным. Он перестал кричать; его все равно бы никто не услышал. Он закусил губу, чтобы подавить рвущиеся наружу звуки, когда мужчина укусил его за плечо, кончая, и минутами позже он был оставлен в развалинах заброшенного здания, но со словами мужчины, клеймом въевшимися ему в душу. — Увидимся у ворот школы, мой маленький Мэтти. Только когда человек отъехал, он наконец позволил себе издать звук, и его рыдания эхом раздались в пустом пространстве. Он нашел лужу мутной воды и смыл ею кровь и слезы; в конце концов, ему нужно было идти домой. Он посмотрел на свои часы, но они были разбиты, поэтому он не знал, сколько прошло времени, и мужчина забрал его телефон. Становилось темнее, из чего он понял, что должно было быть уже поздно. Казалось, он брел часами, прежде чем достиг знакомых улиц. Он старался идти, не показывая боль, не желая привлекать внимание людей, которых он проходил. Он почувствовал облегчение, увидев эти ворота и огни его дома…он мог расслабиться и быть в безопасности. Но когда он открыл дверь, его встретил злой Кристофер, спрашивающий, почему он его не подождал, и его «родители», требующие ответа на то, с кем он дрался на этот раз….неужели они не видели, что ему было больно….или они видели, но им было все равно. Он убежал в свою комнату и дал волю слезам. В своей голове он кричал, однако он не проронил ни слова…с чего бы они ему поверили…поэтому, когда он увидел эту машину у школьных ворот, он не убежал…какой был в этом смысл. Некоторое время спустя после этого он услышал голос в своей голове, говорящий ему, что «если эти мужчины нас используют, то и мы можем использовать их…мы можем получить то, что нам нужно.» Впервые он услышал этот голос тогда, когда он был достаточно взрослым, чтобы понять, что то, что делал его дядя, было неправильно. Этот голос шипел и плевался, когда его дядя «любил его», и тот же голос говорил ему «дай ему сгореть», когда дом охватил огонь. Это был тот голос, который говорил ему, что поджигать машины и красть у других мальчиков в доме было весело. Он не задавался вопросом, откуда он взялся, и он скучал по нему, когда он исчезал, и всегда был рад его встретить, когда его жизнь снова выходила из-под контроля. У него не было имени, пока он не услышал имя «Хассан», ему понравилось это имя, и так он стал Хассаном, и Хассан прошептал той части, которая все еще была напугана и злилась. — Доверься мне…со мной тебе нечего бояться.

***

Доминик посмотрел в окно места, которое некоторые еще называли «мягкой клеткой». Состояние Мэттью ухудшилось, настолько, что Морган принял решение поместить его в палату повышенной безопасности ради сохранности его же здоровья. Казалось, что эта более юная версия Мэттью вышла на первый план, однако продержалась недолго, так как две личности боролись за право доминировать, и моменты ясного сознания Мэттью стали короче и реже; Хассан и Мэтти, как они прозвали юную версию, постепенно разрушали того Мэттью, который был сейчас. Морган и специалист все еще спорили о том, какой курс лечения был лучшим. Специалист хотел положиться на медикаменты, но Морган был против этой идеи и хотел добраться до корня проблемы, веря в то, что какое-то одно конкретное событие привело к разделению личности Мэттью. Он вздохнул и на несколько минут задержался взглядом на Мэттью, он сидел в углу, его губы двигались, но Доминик знал, что произносимые им слова не имели никакого смысла….только постепенно исчезающий Мэттью знал, что они означали. Однако каждая попытка наладить связь с этим Мэттью пресекалась либо агрессией и яростью Хассана, либо робостью и апатией Мэтти. Он закрыл глаза, от усталости они болели. Он снова открыл их и обнаружил, что Мэттью перестал говорить и смотрел прямо на него. Было это одним из моментов ясности сознания, он не мог сказать. — О, Мэттью, ты как предмет редкого фарфора…такой красивый, но такой хрупкий, одно лишнее движение, и ты разобьешься в пыль, и тебя унесет ветер. И все же есть в тебе какая-то сила, сила, которая позволила тебе уцелеть на протяжении веков…где сейчас эта сила? Он смотрел, как Мэттью поднялся со своего места и не остановился, пока не оказался перед окном. Доминик увидел мириад мыслей и эмоций в этих глазах….Мэттью вернулся. Мэттью положил ладонь на стекло, и Доминик приложил к ней свою, и эти глаза говорили «помоги мне». — Я…мы не знаем, как помочь, пока еще. Но тебе нужно оставаться, оставаться и бороться, не выпускай их. Ты слышишь, понимаешь меня…пожалуйста, останься. Он посмотрел в глаза, которые он не видел с той самой ночи двадцать первого дня рождения Мэттью…но затем они исчезли, снова став пустыми, и Мэттью отошел от двери и вернулся в угол, снова оказываясь в эпицентре битвы двух самостоятельных личностей. Доминик отвернулся и упал на стул, его сердце было готово разбиться… Господи, он любил эту бедную душу…он отдал бы свою собственную душу, чтобы получить Мэттью, которого он видел, пусть даже так мимолетно, того Мэттью, который своей искрой зажег в нем угли любви, когда он уже не думал, что когда-нибудь снова сможет это почувствовать.