Тигр из Арборского леса

Это я, только дети трясут головами — Не узнали меня, говорят, что не смогут помочь; Я стал сильнее, и теперь я не лягу к маме, Но чудовища не пришли — я прождал их целую ночь. "Маленький", Дайте танк (!)

Когда драка закончилось, Рас первым делом вспомнил почему-то не клановые ритуалы и проводы матери, даже не то, как хоронили отца – полно, он был слишком мал, когда того заглотило жадно раздувшееся половодье, да и могилы, раз не нашли тела, у отца не было; только мать по весне, как река желтела и жирнела, впитывая скудный талый снег, уходила на обрыв помолиться да оставить букет ландышей. Нет, вспомнилось совсем другое: как собирали всей деревней мелкие медные монетки, позвякивавшие в корзинах малышни, тащившей их вслед за процессией. Монетки – все скупились, отдавали старые, гнутые, ломанные, тронутые зеленоватой патиной или обкусанные с краев на припой, – шлепались в дорожную пыль, впивались в пятки, если наступить на них босыми ногами. Тело, завернутое в саван, проносили через всю деревню, клали на дровяное ложе, забрасывали венками из веретенки и руты и вслед швыряли факел. Потом жрица читала молитву. Потом люди и эльфы, возвращавшиеся в деревню, ползали в пыли и подбирали выброшенные монетки – люди обычно ругались, оцарапав пальцы об обкусанную медь, и вышвыривали неугодные деньги прочь, пока эльфы радовались и такой подачке. Люди отдавали мелочь детям – те покупали в лавке облитые сахарным сиропом крендельки или цветные, похожие на стеклышки леденцы, эльфы прятали добычу по банкам – кто знает, когда в следующий раз придется снова провожать соседа в последний путь. Когда-то Расу казалось странным, что в деревне только похороны проводили сообща. В остальном меж соседями не было особой дружбы: эльфы справляли свадьбы по домам и редко приглашали жриц, стыдясь бедного убранства, пока люди закатывали празднества, вытащив столы на деревенскую площадь. Новорожденных тоже встречали по-разному – кому доставалась обрезанная от материнского платья пеленка и бубнеж старой шепелявой жрицы, проносившей дитя над угольками в знак очищения, кому – корзина подношений, семейный праздник и церковная служба в соседней деревушке, до которой счастливую мать везли обязательно на телеге, украшенной яркими лентами и хрустальной благодатью. А вот хоронили всегда сообща, и теперь Рас понимал, что не было в этом ничего странного: смерть одинаково пугала и людей, и эльфов, желание же спрятаться в толпе заставляло всех позабыть о различиях. В конце концов, перед смертью, если верить Песне Света, все были равны. Но одни – равнее других. Рас вздохнул, не справившись с завязками мешочка, рванул шов зубами, выпотрошил сухой эльфийский корень в котелок. Остро, до желания расчихаться, пахнуло в лицо травяной горечью и запахом пыльцы в знойный медвяный день, на миг аромат кипевшего варева перебил даже вонь побоища – паленый смрад обгоревших парусов, кислый металлический привкус крови, запах выпотрошенных, исходящих теплых паром кишок. Рас ничего не мог с собой поделать – каждые несколько минут он отвлекался от котла, вскидывал подбородок и принюхивался: ноздри трепетали, как у дикого зверя. Тела еще не начали гнить, так что от сладковатого запаха смерти лишь кружилась немного голова да тошнота подкатывала горькой желчью к корню языка – Рас знал, что это от голода, но никак не мог урвать минутку и сбегать до уцелевших аравелей, чтобы порыться в припасах. Не до того сейчас было. Когда драка закончилась – хотя, какая это драка, бойня, в которой за одного убитого рыцаря платили минимум тремя соклановцами, – осталось еще много дел. Нужно было отыскать в обломках аравелей раненых, убрать на окраину лагеря тела, выставить дозоры, отправить нескольких охотников, чтобы привели обратно стариков с детьми. Хранительница успела отправить самых беззащитных членов клана спрятаться в лесу, дав им для прикрытия своих учеников. Первый не добежал – прикрывал отход, его нашли в полусотне ярдов от стоянки, насаженного на меч как на вертел. Виссану пока никто не видел – Рас мог лишь молиться, чтоб девчонка пережила эту ночь, потому что без ее помощи не переживет следующий день уже десяток сородичей, не меньше. Слишком много раненых. Слишком мало уцелевших, чтобы помочь всем. Инасал застонал, разлепив веки, раньше, чем отвар был готов; Рас положил ему на грудь тяжелую ладонь, шикнул, чтобы охотник не шевелился лишний раз, и снял котел с огня, зубами принявшись рвать полотно на тряпки. Руки были вымазаны в шемской крови – красные отпечатки остались и на груди Инасала, и на ткани, и на дужке котла, и жидкость окрасилась красным, когда в кипяток Рас долил воды из ведра и голыми руками полез в обжигающий отвар. Рубленная рана тянулась по диагонали через весь живот, от ребер до тазовой выступающей косточки; продубленные кровью лохмотья рубахи шелестели, когда охотник делал сиплый, булькающий вдох. Дурной удар, дурная рана; Инасал губами забрал с ладони Раса гладко струганную ложку, покатал на зубах, впившись ими в податливую березовую древесину, и кивнул одними ресницами. К такой боли нельзя быть готовым: Рас знал, что Инасал взвоет от боли дурным голосом, и не дрогнул, коленом придавил запястье охотника, пытавшегося взбрыкнуть, расправил на ране вымоченную в отваре тряпицу, прижав поверх тяжелым одеялом – по себе знал, как сильно мерзнешь, когда потеряешь с баклагу крови, да еще осенним утром… Или уже днем? Инасал выплюнул ложку со следами зубов, всхлипнул, запрокинув голову – жгучие слезы все равно текли по обескровленному лицу, пока долиец кусал губы и пытался сдерживать стоны. Рас не сказал ему ни слова, только похлопал едва ощутимо по плечу, поднялся с колен и, бросив в котел ворох чистых тряпок, побрел к следующему лежаку. Над стоянкой догорало позднее утро: солнечный свет казался рассеянным из-за осеннего тумана, но когда Рас распрямился и запрокинул голову, приглядевшись к лету птиц, ослеп на несколько мгновений. Сияние отливало холодным золотистым оттенком, серебрило стволы ясеней и рябин, лиственный опад под ногами хрустел на окраине лагеря, там, где гарь не тронула патину инея, и превращался в грязное месиво в центре стоянки. Здесь, на юге, осень приходила быстро, и Рас снова вспомнил безымянную деревушку Вал Форэ. То есть имя у нее наверняка было. Но он не помнил из детских лет, подростком не догадался спросить у матери – не интересно было, – а потом и спрашивать стало не у кого: даже всезнающая Хранительница оказалась не такой всезнающей. Кто-то вынул из рук Раса котелок – он не стал сопротивляться, среди выживших были лекари порасторопнее него. Вместо этого долиец двинулся через весь лагерь, подсчитывая потери и выживших. Пришлось перелезать через разросшиеся от чар Хранительницы корни – в одном месте они вздыбились так сильно, что в свои силки поймали не только несколько придушенных рыцарей, но и аравель, – обходить проталины грязи, залитые кровью и зловонным кишечным соком, в одном месте перешагнуть через пару трупов, окованных сталью – сработали брошенные уже в разгаре боя ловушки. Всего Рас насчитал восемь погибших храмовников, столько же шемов без лат – следопыты, лучники, прочая мелкая сошка, – и сорок одного сородича. Вспомнил про Первого и найденную рядом с ним охотницу, получилось тридцать три. Вздохнул – Гилайн по Арбору кочевало чуть меньше семи дюжин, в конце-то концов, самый крупный клан после Ралаферин, Лавеллан и Вирнен… «Был. Был самый крупный», – поправил себя Рас. Теперь их осталось два десятка – если он не напутал в расчетах, не забыл никого из детей и если Виссана с хагреном вообще вернутся живые. Рас слышал шепот молившихся сородичей – обереги их Митал, охрани их путь Гиланнайн, – но сам молчал, рассудив справедливо, что о мудрости или немилосердии Творцов они и так скоро узнают. А может, попросту не осталось сил еще и на молитву: пока он бродил по лагерю, в нем не было ни злости, ни боли – только усталость. Рыцари пришли после полуночи, схватка длилась несколько часов – в первые же минуты погибли почти все дозорные, но Хранительница смогла сплести из корней надежный щит и отправить в укрытие леса тех, кто не мог драться, и оставшиеся охотники смогли организоваться для драки… «Собраться с силами», «обустроить оборону», «обманный маневр с фланга»… Рас сплюнул густую, желтую слюну с непрожеванными волокнами канаварисового корешка, пошарился в карманах и разгрыз еще один, морщась от вяжущего язык пряного вкуса. Он устал, как пропетлявший по всему лесу заяц, зудели и чесались мелкие порезы там, где особо ловкий соперник рассек вываренную доспешную кожу, желудок гневно урчал, требуя чего-то посущественнее целебных корешков, но отдыхать было рано. Рас бродил, считал, отдавал мелкие приказы и помогал укладывать раненых, и пока думал – на краю сознания, если вообще в него приходил из выпотрошенного, выгоревшего состояния, в котором эмоций ощущал как надоедливый зуд царапин, – вспоминались ему только медные монетки в пыли, да погребальные шемские костры, да жреческий бубнеж. Не мать. Мать он вспомнил позже – когда из семерых раненых один умер у них на руках, выпустив последний выдох через разрубленную грудную клетку, а с окраины стоянки завопила Виссана. – Vhenanllin?! Vhenanllin, na mara san! Рядом с девушкой брела, придерживая у бедра пустой колчан и хватая разбитым ртом воздух, Райла. Она что-то сказала Виссане, остановившись и схватившись за горло, будто хотела выдрать из него колючий ком, и та, всплеснув руками, метнулась к уложенным в тени уцелевших аравелей телам. Рас бросился наперерез, но не успел обогнать быстроногую девчонку. Та рухнула на колени во взрытую шагами, хлюпающую, присыпанную пеплом грязь и отдернула с одно из тел холстину, вскрикнула. Под тканью покоился охотник с валласлином Андруил – Виссана прижала ладонь ко рту и потянулась к следующему телу, и к следующему, и Рас почти схватил ее за плечо, когда она стащила ткань с тела Хранительницы. Левиния была изранена, низ тела обгорел почти до мяса, от кос осталась спекшаяся корка у висков, ладони с содранными ногтями скрещенными покоились на груди – но мертвецки бледное лицо было до странного спокойным, почти умиротворенным, словно она с радостью приняла смерть. Наверное, так и было – долийцы держали оборону, но перелом в драке не наступил, пока Хранительница не призвала на головы нападавших огненную бурю, которую не смогли остановить даже храмовничьи таланты. Но и сама Левиния не успела выбраться. Впрочем, погибла она не от пламени – удар на излете рассек шею, и под подбородком зияло полукольцо кровавой улыбки. Кровь с нее успели обтереть, а сама рана заплыла темно-красными сгустками, почти стянув вместе края распоротой плоти. И вот тогда Рас вспомнил мать. Когда Сулави готовили к похоронам, она также лежала на земле, и укрывали ее израненное тело только холстина да тень аравельного паруса, и на шее запекся фиолетово-багровым след висельной веревки – разница была лишь в том, матери не повезло как Хранительнице. Левиния погибла за считанные минуты. А Сулави вся была в полосах от каленного железа – шкура ее напоминала звериную. Тигрица из Арбора дорого заплатила за свою месть шемлен. И раз людская Песнь Света учила, что дети виновны в грехах отцов, Рас тоже заплатил – тем, что помнил это. Каждый день своей жизни. – Нет, нет, я не верю! – Виссана лихорадочно тряслась, не в силах ни выпустить из пальцев ткань, ни накрыть тело обратно. Прошло от силы мгновенье, как она увидела свою наставницу мертвой, но этого мига хватило, чтобы лицо девушки побелело, как похоронный саван, а глаза заблестели от слез. Она обернулась через плечо, попыталась стряхнуть хватку Раса, но тот только качнул головой – не время для истерик, – и Виссана, всхлипнув, уронила покрывало. Рас выдохнул – он думал, будет сложнее, – и присел рядом, чтобы расправить холстину. Как оказалось, зря выпустил девушку – это было только начало. – Где Лиран? – снова всхлипнула Виссана, сквозь прижатые к лицу пальцы уставившись на тела, обвела их бешенным взглядом. – Где Лиран? Райла сказала, он мертв. Я не верю, я… не верю, она врет! Где Лиран?! – Райла не солгала, – выцедил Рас в зубы, подтыкая ткань под холодное тело. Он был зол, что охотница выложила девчонке все, как есть, и еще больше взбешен тем, что поступила Райла абсолютно верно. Виссана не маленькая, чтобы от нее прятали правду. Ради нее не надо придумывать, что старший кузен отправился на дальнюю охоту и потерялся там в стране волшебных лесных духов; быть может, наоборот, это Виссана должна придумать такие сказки для детей клана – если решит, что так будет правильно. Она плакала, хлюпая красным распухшим носом; слезы текли по чистому, без валласлина, лицу. Этой весной она должна была получить татуировки и стать Второй. Если бы погибла только Хранительница – Хранителем стал бы Лиран, а Виссана – его Первой. Но погибли они оба, а Виссана осталась никем – заплаканной девчонкой без валласлина, потерявшей родных, – и Рас выдохнул в зубы, скупо кивнул, признавая ее право на правду, и бережно убрал ткань с соседнего тела. Виссана взвыла, рухнув на труп убитого родича и обняв его тощими руками-веточками. Лопатки тряслись, натягивая ткань рубашки, волоски выбивались из косы и липли к мокрым щекам, рисуя свой собственный, отличный от валласлина узор. Рас шевельнулся – на корточках ноги затекли, – вспомнил мать и уставился поверх спины девчонки, давая ей минуту принять свою потерю. Туман растворялся в кронах голых деревьев, сквозь белесую дымку пробивались косые золотые лучи и крохотные заплатки блекло-голубого неба. Запах крови почти выветрился, паруса на уцелевших аравелях полоскал ветер. Карем уха – где-то вдалеке, за кустами опушки, – Рас слышал, как отправленные в дозор охотники ловят стенающих от горя галл, как плачут, прижавшись к родным, дети. То же самое он слышал утром – когда уцелевшие охотники бросались к телам, лежавшим лицом в грязь, и стоны живых вспугивали птиц с ветвей. Теперь возвращались вслед за Виссаной и Райлой другие, видели разрушенную стоянку, видели укрытые тела, чуяли едкую горечь эльфийского корня, которая не в состоянии была перебить вонь побоища и смерти – и от криков недовольные птицы снова взлетали в небо, над всем Арбором разнося стенания и плач. Рас проводил взглядом воронье, грай которого скрипел в голых ветвях серебристых ясеней. Увидел, как заковыляла к ним Райала – за ее спиной тянулись тонкой цепочкой вернувшиеся старики и подростки, тоже хотевшие увидеть тела – и наверняка в душе мечтавшие не найти там своего близкого. Рас вспомнил мать – как она лежала в ворохе цветов, как те истекали соком, когда ее заворачивали в плотный саван, на котором проступали травянисто-зеленые пятна , как пахла земля, когда он принял из рук охотников тело и опустил на дно могилы. Как шевелились в жирной почве розоватые черви, плотью своей питавшие корни арборского леса. Как зудели искусанные мошкой спина и руки, а он, сняв рубашку и обливаясь потом, закапывал могилу руками, в пальцах разминая каждый комочек почвы, и под ногтями все было темно от грязи и запекшейся крови. Хранительница говорила – это чтобы покойникам было мягко лежать. Чтобы сквозь их тела быстрее проросла трава, и чтобы посаженное в обласканную землю семечко на следующий год взошло, тенью своей укрыв могилу. Но когда Рас растирал землю в пальцах, мешая грязь вместе с кровью из лопнувших мозолей, он думал не про траву и семена, а про то, что мать у него – единственного родного эльфа, – отняли шемлен, и представлял, что каждый размятый комочек – это лопающаяся от ударов голова человека, и знал, что однажды он отомстит им всем. На могиле Сулави через десять лет раскинулся ясень – потому что она была хорошей охотницей. И разросся бересклет – потому что его мелкие алые цветы распускаются только там, где почва полита кровью, и когда Рас, пробираясь к могиле матери, искалывал руки – он знал, что на следующий год раскинется бересклет еще более буйными зарослями, зацветет так, что в алом не будет видно ни капли зелени. Он всегда это знал и помнил. Просто сегодня – отчетливее, чем обычно, потому что воздух пах как тогда: влажной землей, кровью и отчаянием, которое Раса уже не могло задеть. Он дождался, пока Райла подойдет ближе, потом встряхнулся, отбросив за спину колтун патл, и схватил Виссану за плечи. – Нет! – взвыла та, прижимаясь лицом к груди Первого и пачкая рубашку в его крови. – Нет, нет, я не уйду, он не мертвый! Я вам не верю! Не верю! Можно не верить, когда не видел своими глазами. Но когда обнимаешь холодное тело… Рас считал это глупостью, и та, кто должна была стать Второй клана, не могла быть глупой – поэтому он не церемонился, когда крепче стиснул пальцы и встряхнул девушку, вынуждая оторваться от трупа. Райла поковыляла быстрее – теперь Рас видел, что ее задели по бедру, но в остальном охотница была цела. Они встретились взглядами, долийка кивнула, Рас, выдохнув в зубы – что за дурость, – рванул девчонку вверх, встряхнул и, заставив ее обернуться спиной, крепко стиснул под грудью. Виссана забилась, как олениха в капкане, а может хуже – трепыхалась, выла, молотила локтями и коленями охотника, пытаясь вырваться, била в его грудь затылком, царапала руки, но Рас не зря был самым высоким и крепким эльфом в клане. Хвала Творцам, Райла сначала догадалась закрыть тело Лирана тканью, а уже потом протянула руки и забрала девчонку себе. Размазывая сопли, Виссана бросилась к ней в объятья, прижалась лбом к плечу, миг ее колотило как от страшной болезни – охотники, замерев, выжидали, позабыв дышать… Потом она расплакалась. Не так, как в обнимку с телом – воем смертельно раненного зверя, – но обычно, сотрясаясь всем телом и звучно всхлипывая с каждым вдохом. Казалось, в груди у нее тает ком – Рас слышал, как каждый новый вздох давался легче предыдущего, как затихал вой, как меньше скрипели ногти девчонки, скребущие по куртке охотницы. Возможно, она смогла бы успокоиться совсем через пару часов – но у них не было этого времени. – Виссана, – позвал Рас, и девчонка дернулась от холода его голоса. – Успокойся. Ты нужна раненым. – Но… я… Лиран, я… Взгляд Райлы жег куда-то в переносицу – Рас не дрогнул, даже не покосился на охотницу, только скрестил руки на груди и продолжил пялиться на Виссану, настороженно замершую в объятьях. Мысли Райлы можно было слышать, даже не владея магией: «Это же ребенок». «Она потеряла Хранительницу и родича». «Дай ей время…» Времени не было. Времени, чтобы оплакивать близких, никогда не было – только хоронить и после мстить за них. – Виссана, – повторил с нажимом, надавив кончиком языка на нёбо, Рас, покачал головой. – Ты нужна раненым. Инасал не продержится даже до вечера, если ему не помочь. Где твой посох? Она всхлипнула, растерянно съежилась, еще сильнее уткнувшись носом в грудь Райлы – Рас хмыкнул, осознав правильно: наверняка потеряла в бегстве по лесу. – Возьмешь хранительский, его отнесли в аравель. Иди. – Но… я… – Иди! – рявкнул Рас, не повысив голоса, и этого оказалось достаточно. Девчонка дернулась, помедлила миг; потом осторожно, словно боялась переломать пальцы, ослабила хватку, отступила на шаг от Райлы, будто еще решала, отпускать ее или нет; наконец, убрала руки, тут же потерянно обняв себя, сглотнула, опустив заплаканные глаза, кивнула и умчалась – только подол рубахи, выбившийся из-под ремня, хлестнул по бедру. Охотники смотрели ей вслед, пока девчонка, прихватив по пути посох, не добежала до раненых: только тогда Райла обессиленно выдохнула, припав на задетую ногу, а Рас покосился на нее, на их растаявшую в золотом дне тень под ногами и зарылся по карманам – охотнице тоже не помешало бы зажевать боль канаварисом. Теперь, когда рядом не было ребенка, перед которым стоило держать маску, Райла прикусила губу, закатила воспаленные глаза и уселась прямо на землю, подтянув к себе раненую ногу. В прорехе штанин был виден порез – чистый, почти без крови, такой и без магии прекрасно заживет, если не напрягать лишний раз, – и Рас немо поблагодарил Силейз за хотя бы одну хорошую новость этим утром. За Райлу он волновался. С нее сталось бы броситься на храмовников с голыми руками, если бы ей показалось, что иначе детей не защитить. – Храни тебя Творцы, – тихо улыбнулась охотница, сцапав с его ладони корешок, заурчала блаженно, вгрызшись в него зубами. Волокна заскрипели на зубах – она молчала, пока не прожевала кусок, потом обмякла, закрыла глаза и привалилась затылком к аравельному боку, и Рас удовлетворенно кивнул, убедившись, что с ней теперь все тоже будет в порядке. – Эй, – окликнула Райла его миг спустя – долиец уже успел отвернуться и сделать пару шагов в сторону. – Куда собрался? Рас пожал плечами – кажется, у него было не то чтобы много вариантов. – Найду хагрена, – обронил он спокойно. – Надо готовить аравели. Обратила внимание, что храмовники пришли со стороны Изумрудных могил? Мы зажаты, уходить придется или на юг, или на север, в Диртаварен. На юг нельзя, у нас припасов много сгорело, не прокормимся зимой. – Так и нас теперь меньше, – невесело усмехнулась, поморщившись от боли, Райла и тут же спохватилась. – Эй, и кстати… Кстати, Рас… Тебе сейчас вовсе не обязательно делать вид, что все в порядке. Мы поймем… я пойму. Ее голос остался спокоен и будто бы небрежен – словно бросала она мысль мимоходом, мол, прислушиваться не обязательно. Потому, наверное, они и дружили – Рас был доброжелателен к сородичам, но близко сходился неохотно, слишком… Слишком многое они не понимали, и слишком многое приходилось объяснять – необъяснимого. Сейчас Райла не понимала. Рас покосился вверх, на рассевшихся на ветвях ворон и окончательно прояснившееся от дымке небо, потом обернулся, присел на корточки – чтобы смотреть на Райлу как на равную, а не сверху вниз, уж это-то она заслужила. – Нет, кажется, ты не сообразила, – медленно, будто втолковывал ребенку, выговорил Рас, подался чуть вперед, чтобы она могла видеть, как мертвецки спокоен его прищур. – Объясняю еще раз. У нас пропали припасы, больше половины выживших – дети и старики, кто не сможет ходить на охоту. Мы не доживем даже до дня Гиланнайн, если не попросим помощи у кланов, кочующих по Диртаварену. Чтобы мы не были им обузой, мы обязаны дать им все, что сможем, в том числе те припасы, что остались… – Не обязаны! – выпалила возмущенно Райла, и Рас хмыкнул, склонив голову к плечу. – Конечно, не обязаны. Как они не обязаны помочь. Но они помогут, а мы поделимся тем, что есть, – с нажимом повторил Рас, теряя терпение, – поэтому сейчас я пойду соберу уцелевших, и мы отправимся за дичью, чтобы к вечеру нашим раненным было, что есть. Потом мы переночуем. Утром мы выроем общую могилу и похороним наших павших, а к полудню соберем всех уцелевших галл и отправимся на север. Райла зажевала губу, задумавшись, потом подняла взгляд – проницательный, почти пронзающий, если бы не вечная расовская маска из шрамов и сплошного валласлина, делавшая его лицо практически нечитаемым, если он не хотел того. Сейчас, по крайней мере, точно не хотел. – Но… – тихо пробормотала Райла, – а как же ритуал прощания… Мы не можем хоронить их вместе… – Мы не можем вообще их хоронить, – перебил ее Рас, – потому что отправляться надо сегодня, а тела любой, кто не считает себя идиотом, оставил бы птицам и волкам. Но мы похороним их, а они за это простят нам опущенные ритуалы, потому что от этого зависит жизнь тех, ради кого они погибли. Все просто. – Как ты вообще?.. Наверное, она хотела спросить, как он вообще так может, но почему-то оборвала вопрос на середине и замолчала, уставившись на подтянутое колено здоровой ноги – только кончик косы мазнул по локтю, когда она качнула в растерянности головой. Рас улыбнулся бы – если бы оставались силы, потому что в его мыслях было к ней больше снисходительности, чем раздражения. Но он очень устал за ночь, и не собирался спать еще день, потому что погода была хорошая и сулила в добычу как минимум пару уток и нагов, а если повезет – то и целую косулю, поэтому нельзя было терять времени на разговоры. – Я нормально, – хмыкнул Рас, отбросил с лица упавший опять колтун и выпрямился, хрустнув расправленными плечами. Солнце над кронами слепило глаза, блики на лужах стремительно разрастались, вспыхивая золотом – в рассеянном осеннем свете почти не было видно границ теней, они расплывались едва заметным серым пятном и впитывались в землю почти без следа. Как и кровь на прогревавшейся постепенно земле. Как и впитывались внутрь усталость и кошмары прожитой ночи – потому что он выжил, потому что знал, чем займется, как клан окажется в безопасности на равнинах Диртаварена, и потому что предвкушение мести дарило странное, разливающее лихорадочным теплом в пальцах спокойствие – настолько сильное, что уголок не задетой шрамом губы дрогнул. – Я нормально, – повторил Рас и оскалился. – Более чем. И очень скоро шемы узнают об этом.