ваниль

Минджи проявила дурную сторону своего характера в первую же встречу после их с Хосоком совместного похода по магазинам. Вообще-то тот довольно долго пытался что её, что Чонгука избегать, пристыженный до дёргающегося глаза. Но ни от судьбы, ни от воспылавшего жаждой встречи Сокджина не убежишь. У кого-то все дороги ведут в Рим, но у любого близкого Сокджину друга все дороги вели только к нему в квартиру. — Чего без своего друга сегодня? — начала Минджи прямо с подколки, не особо церемонясь. Она аккуратно примостилась на ручке кресла, в котором восседал Хосок, и наклонилась, чтобы заглянуть парню в лицо. Тот наградил её мимолётным мрачным взглядом и решил ничего не отвечать. — Ой, совсем забыла, что вы не общаетесь. Так что ты делал у него дома пару недель назад? — Ел, — лаконично и сухо пояснил Хосок, избегая встречаться с ней глазами. — И играл в Уно. Минджи громко прыснула, приятно удивлённая подробностями, отчего зарделись кончики Хосоковских ушей. Он нервно заелозил в кресле, дожидаясь, когда мучительница пресытится его унижением и уберётся восвояси. — Почему тебя так легко поддразнивать? — девушка покачала головой и успокаивающе погладила друга по плечу. — Это же здорово. К чему этот цундере-режим? Возможно, Хосоку даже было, что сказать в ответ. Он мог бы объясниться, да и Минджи одной лишь своей мягкой улыбкой без труда располагала к откровенной беседе. Но вокруг были и другие люди. Хосок просто не мог себя заставить. Он натянул на лицо вынужденную улыбку и покачал головой, давая понять, что не собирается ничего обсуждать. Минджи, может, и не была в восторге (на уме у неё явно вертелось много невысказанных мыслей), но, хвала ей, в этот раз со своим уставом она в чужой монастырь не полезла. — Только перестань игнорировать парня. Он ведь искренне переживает, что наговорил лишнего. — С чего ты это взяла? — нахмурился Хосок, встревоженный её осведомлённостью. Мог ли Чонгук подчистую выложить всё, о чём Хосок успел ему рассказать? Разум сразу подкинул парочку не самых приятных исходов, от которых в момент дала о себе знать изжога: кто бы что ни говорил, а старость — не радость. — Он интересовался, всё ли с тобой в порядке. Потому что ты игнорировал его сообщения! — в сердцах возмутилась Минджи и ткнула друга в лоб, приложив некоторую силу. — Не знаю, из-за чего вы поссорились, но выслушай его хотя бы. Прекращай убегать. — Да мы и не ссорились, — обиженно проворчал Хосок, потирая кожу на месте тычка. Минджи хмыкнула и сползла с занятого подлокотника, чтобы вернуться на своё место. Приятно удивляло, как ненавязчивы могли быть её наставления на путь праведный! Но, в общем-то, Хосоку и не нужно было больше нравоучений, чтобы ощутить укол вины. Он и сам прекрасно осознавал, насколько некрасиво обошёлся с Чонгуком, сначала навязав ему свою компанию, а затем и вовсе избегая всеми возможными способами. И Минджи достаточно было лишь посеять семечку, а уж с возделыванием почвы для скорорастущих мук совести Хосок мог справиться и сам. Он залип ненадолго, обдумывая всю сложившуюся ситуацию, в которую себя загнал. И, конечно же, это не могло укрыться от Сокджина, весь вечер внимательно наблюдающего за своим унылым гостем. Хосок поспешно отмахнулся и продолжил потягивать апельсиновый сок. Ещё компанию им составили Хвиин и, к всеобщему изумлению, Намджун собственной персоной. Ни взбалмошный Тэхён, ни не знающий меры Чимин на посиделках не присутствовали, так что можно было не переживать, что в стакан кто-нибудь «нечаянно» подольёт водки. — Как ты вообще? — вдруг вопросил Намджун. По повисшей неловкой тишине и направленным в его сторону взглядам Хосок пару десятков секунд спустя понял, что вопрос адресован ему. Он прокашлялся, отставляя напиток в сторону, и неуверенно пожал плечами. — Да неплохо, — вот и всё, что он нашёлся вымолвить. Намджун явно ожидал и дальнейшего развития мысли, но когда понял, что продолжения не последует, то растерянно закивал головой. — Это хорошо, — согласился он, чтобы хоть как-то перекрыть тишину. Сокджин поспешил вклиниться, чтобы увести разговор в другое русло, но Намджуну явно не давало покоя накатившее любопытство. — Слышал, ты помирился с Юнги. Вы теперь снова общаетесь? Даже у не самой робкой на острые темы Минджи челюсть отвисла от его прямоты. То, что ещё пару мгновений назад было лишь странной неловкостью, резко возросло до звенящего напряжения. Сокджин прикрыл глаза и медленно выдохнул в ожидании взрыва. — Мы больше не виделись, — спокойно пояснил Хосок, и ни один мускул на его лице не дрогнул. У Сокджина от его реакции будто огромный груз свалился плеч, Минджи тоже выглядела приятно удивлённой. Намджун и Хвиин лишь понимающе покивали, но они с Хосоком и не пересекались особо в последнее время, а от былой дружбы и вовсе ничего не осталось, так что подвоха они и не ждали. Но сильнее всех поразился сам Хосок. Он так привык, что любое упоминание Юнги или Юнджи ударяло в самое сердце: слишком важной частью его жизни они были; что со временем легче не становилось: душевная рана лишь загнивала сильнее и отравляла существование. А теперь вдруг… ничего? Хосок едва сдержался от удивлённого вздоха: привлекать лишнего внимания не хотелось. Но с осознанием этой маленькой победы над собственным отчаянием на Хосока накатила оглушающая волна облегчения. Уголок его рта дёрнулся, губы так и стремились растянуться в торжествующей улыбке. Покосившись, не отследил ли кто из присутствующих всю цепочку мыслей на его лице, Хосок поднялся с кресла и пробормотал: — Я в туалет. Стоило завернуть в коридор, и плечи его затряслись. Накрыв рот ладонью, Хосок поспешил скрыться в ванной комнате за дверью и щёлкнуть замком. Знакомая обстановка для переживания одолевающих эмоций. Он приглушённо рассмеялся, упираясь лбом о прохладное полированное дерево. Радость Хосока несла в себе немало злорадства. В памяти всплыли слова Чонгука о том, что ему в самую пору злиться на Юнджи. И Хосок понял, что теперь он действительно способен не только топить себя в болоте вины, но и испытывать, как из неуклюже посаженного ростка расцветает во всей своей красе ярость. Хлопнув пару раз по щеке, Хосок ощутил, как разум немного прояснился. Он поторопился подойти к раковине, чтобы ополоснуться холодной водой. Не забыл и дёрнуть за смыв на унитазе, чтобы его поход в туалет не показался никому подозрительным. В моменте это прозрение показалось весьма приятным, но не более того. Но уже следующие дни, наполненные будничной и рабочей суетой, доказали, что Хосок едва не пропустил в себе очень важное изменение. Теперь внутри него будто открылся дополнительный источник энергии, о котором он и не подозревал. Оказалось, можно выполнять работу или общаться с малознакомыми людьми, не тратя при этом последние крупицы сил и даже получая своеобразное удовольствие. Хосоку порой казалось, что ещё немного и он воспарит над землёй. Мирские заботы немного позабылись. Хосок самозабвенно начал выгребать мусор из своей квартиры, натирать все поверхности и раскладывать вещи по полкам. За неделю его квартира преобразилась из полноценного бомжатника в небольшой творческий беспорядок. И преображение это нехило почёсывало Хосоковскую гордость. Но в бочке мёда не без ложки дёгтя. Минджи с последней их встречи звонила ещё пару раз и вырывала Хосока из его уютной гармонии, напоминая о некоторых незавершённых делах. Хосок упорно делал вид, что не понимает её намёков, а прямых требований не слышит вовсе, но притворяться вечность было просто невозможно. Тревога и ужас, навеваемые образами бывшей девушки и когда-то лучшего друга, может, и развеялись, но червоточина от ошибки перед другом новообретенным не делась никуда. Было так глупо и нелепо продолжать оттягивать извинения перед Чонгуком, но каждый раз, стоило Хосоку взять в руки телефон, как его пальцы костенели, мешая открыть нужный диалог или выбрать верный номер в списке контактов. Он не знал, что сказать, слова просто не подбирались. Так что он в очередной раз откладывал важный разговор в долгий ящик. У него не было на это никаких причин. Даже повода выдумать не выходило. Кроме страха перед неизвестностью, который Хосок сам себе не мог объяснить. Будто от того, примет ли Чонгук его покаяние, зависела Хосоковская жизнь. Может, Хосоку и хотелось набраться смелости, собрать волю в кулак и переступить через себя, чтобы потом ещё больше возвыситься над своими слабостями, но сделать этого он так и не успел. Чонгук, уставший от неопределённости, сделал первый шаг, пока Хосок целую вечность заносил ногу. Не то чтобы это было для них в новинку. Просто однажды кто-то постучался в дверь. Хосок, едва не отдав Богу душу, притворился, что умер. Выключил болтающий на фоне Ютуб, замер, будто зверёк в опасности, и даже дыхание затаил, вслушиваясь в каждый шорох всем своим естеством. В голове проносились все последние разговоры с друзьями и семьёй: Хосок пытался понять, не мог ли он забыть о какой-то договорённости. С него бы сталось слишком увлечься переменами в жизни. Хоть он и изображал отчаянно отсутствие кого-либо дома, по ту сторону двери, кажется, в это не особо поверили. Сначала снова раздалось несколько попыток достучаться, а затем, приглушённый, но такой знакомый голос возвестил: — Это Чонгук! Может, откроешь? У тебя свет в окнах горит. Глаза Хосока от удивления широко распахнулись. Он невольно сделал вывод, что от излишнего самобичевания предался смущающим галлюцинациям. Идти и проверять теорию о собственном рассудке, давшем трещину, не хотелось. Но стук повторился, и Чонгук продолжил весьма громогласно сообщать о том, что никуда не уйдёт, пока ему не откроют. Это Хосока немного отрезвило, и он заставил себя дойти до входной двери на негнущихся ногах. Не оттягивая больше встречу с реальностью, Хосок распахнул дверь, даже не выглянув в глазок. Чонгук действительно оказался за порогом: с растрёпанными волосами и занесённой в воздух рукой, которой он и отбивал ритм последние несколько минут. — Сто лет, сто зим, — улыбнулся Чонгук немного уязвлённо. Хосок не знал, что ему на это сказать, уставившись на него как на больное порождение своего воспалившегося разума. Чонгук тяжело вздохнул, сразу заметив его сильное смятение, и проглотил уже лежащие на языке едкие обвинения. Вместо этого он мягко, почти полушепотом, спросил, может ли он зайти. Хосок отступил на пару шагов в сторону, открывая дверь шире, и зажмурился. Чонгук торопливо прошмыгнул мимо него, будто переживал, что Хосок может передумать в любое мгновение. Хосок же, пытаясь сообразить, что он сможет сказать в своё оправдание, когда Чонгук начнёт задавать вопросы, даже не обратил внимание, как тот скидывает замызганные кроссовки чуть ли не на середину прихожей. Он лишь выдохнул: «Проходи», — и отправился ставить чайник, не особо стремясь сразу переходить к диалогу. Но дьявол бы побрал этого парня: вместо того, чтобы отправиться в комнату и чинно усесться на диване, он проследовал за Хосоком на кухню, шаркая длинными штанинами по полу. Опёрся спиной о дверной косяк и сложил руки на груди. Разговор он пока не заводил, нервируя одним лишь своим присутствием. У Хосока сразу меж лопаток засвербело от его непринуждённой надоедливости. — Чаю? — поинтересовался Хосок из-за плеча, чтобы перестать вслушиваться в гудящую тишину. — Чувствую себя, будто меня поматросили и бросили, — проигнорировал его вопрос Чонгук. Их взгляды ненадолго пересеклись, но в этом противостоянии Хосоку заведомо не удалось выйти победителем. Он отвернулся и повёл плечами, пытаясь стряхнуть с них напряжение. Он решил, что раз Чонгук отвечать не стал, то и с чаем обойдётся. Эта мысль пульсировала в его голове как главный лейтмотив его злости и на Чонгука персонально, и на ситуацию в целом. Хосок разве что зубами не скрипел от сдерживаемого раздражения, так что чашками и чайником всё же погремел, чтобы немного выпустить пар. Вышел он из злостного транса только, когда перед ним уже стояло две чашки ароматного дымящегося напитка. Чёрт, он же хотел больше не быть гостеприимным… «Ну и пусть давится, даже если не хочет!», — быстро нашёлся Хосок и, взяв в руки свой чай, отправился в комнату. Он и не сомневался, что Чонгук проследует за ним попятам: иначе его появление теряло бы весь смысл. Хосок осознавал, что это не был визит вежливости. И какое бы яростное желание противостоять Чонгуку не поднималось в душе, на деле ему нечем было крыть любую претензию, что тот мог выдвинуть. Но у Хосока вроде как был опыт в том, чтобы терять дружественные связи. Он был уверен, что сможет пережить обрыв этой мимолётной привязанности. Усевшись на диван, он принялся дуть на кипяток в кружке, не поднимая взгляда. Боковым зрением он заметил, как Чонгук уселся рядом — да и диван под ним немного просел — тоже с кружкой чая в руке. Всё же заметил и не проигнорировал. Ведомый какой-то глупостью, Хосок ощутил необоснованный прилив надежды, что всё обойдётся. Говорить первым не хотелось, но Чонгук продолжал молчать и не спешил сыпать обвинениями. Обычно болтливый, он словно язык проглотил. Хосоку же хотелось закончить с этим поскорее. — Откуда ты узнал, где я живу? — поинтересовался он будничным тоном и вновь подул на напиток. В лицо ему ударил клуб пара. Сначала создалось впечатление, что Чонгук не собирается отвечать даже на такой простой вопрос. Он будто рта боялся открыть, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее. Хосок невольно покривился от одной лишь мысли о такой возможности. — Минджи показала, — наконец пробормотал Чонгук и хлебнул чая. Хосок хотел его было остановить, но не успел. Тот ничем не выдал, что ошпарил язык, только его лицо слишком уж покраснело. Хосок захлопал губами, будто выкинутая на берег рыба, пытаясь сообразить, какую помощь он может предложить, но Чонгук оборвал его благие намерения, хрипло продолжив: — Я не хочу опять ругаться и выяснять отношения. Просто хочу понять, что произошло. Он звучал устало, и Хосок беспомощно сдался. — Я не буду оправдываться. Всё именно так, как кажется, — тихо вздохнул он и отвернулся от Чонгука, не желая уловить момент, когда презрение скрасит его черты. — Я тебя… как это сейчас называют? Гоустил? — Не слышал, чтобы кто-то так говорил, — осторожно заметил Чонгук. — Хорошо, игнорил. Чонгук рассеянно закивал: Хосок заметил это даже не оборачиваясь. — Но почему? В голове у Хосока моментально вспыхнуло столько разных образов, а в груди заиграло столько разнообразных чувств. Казалось, у него миллион ответов на заданный вопрос, но Хосок попросту не знал, как упорядочить эту бурю эмоций. Так что он откинулся на спинку дивана и зажмурился, одолеваемый жаждой хоть на мгновение притвориться, что мира вокруг не существует. — Я не знаю, — затем выдохнул он. Уголки губ словно тянули вниз маленькие верёвочки. — Не знаю. У меня нет для тебя объяснения. Не было никакой причины. Хоть Хосок и не мог этого видеть, в этот момент Чонгук внимательно разглядывал его лицо: изучал зало́м бровей и страдальчески искривлённые губы. И в сердце его расцветало что-то дикое. Что-то, что не удавалось сразу осмыслить. Кроме жалости и сочувствия было и благоговейное торжество: он впервые мог кристально чисто различить каждый душевный порыв человека перед собой. — Причина есть всегда, — не согласился Чонгук и мягко улыбнулся, даже понимая, что Хосок его улыбки не заметит. — Просто иногда она кажется настолько нелепой… это не страшно. Если она дурацкая, я пойму. Хосок покачал головой и неверяще усмехнулся. — А в чём тогда вообще смысл этого разговора? Что тебе это даст? — Я просто хочу понять. На Хосока накатила слабость. Было в благородном Чонгуке что-то неправильное. Его молчание и спокойный тон, кажется, давались ему с трудом, но Хосок не мог понять, зачем всё это. Зачем копаться в его голове и разбираться в хаосе мыслей и эмоций, если это не даст ничего, кроме разочарования. Но Чонгук упорно чего-то ждал. Какого-то невероятного откровения. Хосоку подумалось, что Чонгук слишком уж усложнил его образ в своей голове. А ведь всё было куда проще. Хосоку как никому другому было известно, что главный секрет его поступков в безграничной трусости. — Я не хотел говорить с тобой о Юнджи. Не хотел рассказывать… но сболтнул лишнего. А потом у меня просто не было желания видеть последствия. Мне не нужна твоя жалость, понимаешь? Я её не заслуживаю, — выпалил Хосок на одном дыхании. — Вот и всё. Когда обдуманный им ход мысли обрёл словесную форму, Хосок скривился, вкусив всю горечь навеянной им драмы. Речь он ставил, словно был главным героем дешёвого фильма категории Б. Но будь это правдой, он хотя бы мог наорать на сценариста за дерьмовый сценарий, а в жизни оставалось только нацепить маску высокомерного безразличия и притвориться, что именно в таком виде всё изначально и задумывалось. Лишь бы Чонгук подыграл спектаклю. — Не бери на себя слишком много, — вздохнул тот. В тоне его голоса было столько снисходительного понимания, что у Хосока аж зубы заскрипели от сдерживаемого раздражения. Но затем отстранённый образ Чонгука дал трещину, и в мир просочилась горячность его натуры. — В чём проблема, если тебя немного пожалеют? Ты рассказал-то всего ничего, а уже пованивает говном каким-то. Не вижу причин переживать это дерьмо в одиночку. Что смешного? Хосок торопливо спрятал нижнюю часть лица за запястьем и закрыл глаза, стараясь не трястись от накатившего смеха. Чонгук перед ним чуть ли не буквально пылал праведным гневом, даже не пытаясь подбирать слова аккуратнее. Обычно Хосок бы взорвался в мгновение, но теперь ему думалось, что Чонгук в своём негодовании даже умудрялся показать свою милую сторону. — Ну чего ты ржёшь? — рыкнул Чонгук, удерживая себя от тычка в Хосоковский бок только из-за горячего чая в их руках. Хохочущий парень покачал головой, надеясь, что этого будет достаточно, но Чонгук не сдавался, продолжая выпытывать причину его весёлости. — Ты такой простой, — наконец снизошёл до ответа Хосок, смахивая указательным пальцем выступившие слёзы с ресниц. — Ты поиздеваться решил заодно? — Вообще-то это был комплимент! — воскликнул Хосок, пытаясь оправдаться. Он отставил чай на пол возле дивана, предвидя, что может разлить его на эмоциях. — Я в хорошем смысле! — Ну конечно, — мрачно протянул Чонгук, ни капельки не убеждённый. — Вижу я, насколько ты проникся. — Ты серьёзно собираешься обидеться на меня за то, что я назвал тебя «простым»? Это будет так тупо после того, как ты только что пытался меня поддержать. — А кто сказал, что я обиделся? — проворчал Чонгук и отвесил Хосоку скромный щелбан. Тот крупно вздрогнул и даже подпрыгнул на месте, но не от боли, а скорее от неожиданности. — И вообще, это не я простой, а ты любишь всё слишком усложнять. Накручиваешь себя и никому ни о чём не рассказываешь. Не удивительно, что потом тебя кроет от любого пустяка. Разгорячившийся было от перепалки Хосок вновь потерял всю свою энергию и тяжко вздохнул, сползая по спинке дивана. Его волосы разметались по обивке, и локоны торчали теперь во все стороны. — Минджи сказала, ты переживал из-за нашего разговора. Решила, мы поссорились, — пробормотал Хосок. Чонгук кивнул, подтверждая его слова, хотя в сказанном не было вопроса. — Но я совсем не считаю, что ты в чём-то виноват. Я сам напился, сам к тебе завалился на ночь глядя. И болтать о прошлом тоже начал сам, ты меня из-под палки не заставлял. И говоришь, чтобы я себя не накручивал. А сам-то? Чонгук сморщил переносицу и рассеянно хлебнул уже остывший чай. — Да я тоже хорош… — начал было он, вспоминая о своём ослепляющем желании вытянуть из Хосока как можно больше секретиков, но сидящий рядом хранитель этих самых секретов его перебил: — Ладно, хватит. Мы так можем до скончания времён одну и ту же тему мусолить. — Хосок постарался улыбнуться как можно более жизнерадостно, но его глаз улыбка не достигла, и это было не сложно заметить даже Чонгуку. — Раз уж ты пришёл, давай сойдёмся на том, что мы оба немного виноваты, оба друг перед другом извинились, а значит и проблема исчерпана. Живём дальше. Мир, дружба, жвачка. — Вау, как оптимистично, — безрадостно усмехнулся Чонгук, надеявшийся до этого момента, что Хосок хоть немного пожурит его за то, что он не перестаёт совать свой нос в чужие дела. Но от удручённости быстро не осталось и следа, стоило Чонгуку помыслить, что, возможно, Хосок как раз-таки и хочет, чтобы кто-то прорвался через тщательно выстроенную им оборону. Дыхание спёрло в груди, и нахлынувшее чувство было так похоже на то торжество, с каким Чонгук недавно лицезрел отражение Хосоковских эмоций в его нервной мимике. Быстро списав бурное воодушевление на радость за укрепление их дружбы, Чонгук осторожно пихнул Хосока в плечо. — Какие планы на вечер? — И хитро улыбнулся. — А что, есть предложения? — Хосок даже не попытался сослаться на дела, расписанные в его ежедневнике. Приготовить еду на неделю он сможет и позже, в конце-то концов, а уборка и так была новомодным явлением у него дома. Чонгук довольно гоготнул. — Ничего конкретного. Главное — обойтись без соджу. — Даже не начинай, — прошипел Хосок, и в висок ударило тупой болью в напоминание о страшном похмелье, встреченном наутро на полу Чонгуковской квартиры. — Пить будем только чай. И я никуда не пойду. Даже не пытайся вытащить меня на улицу. Чонгук поднял обе руки, демонстрируя Хосоку ладони в сдающемся жесте. Но невинность на его мордашке быстро сменилась подозрительным прищуром. — Что? — нахмурился Хосок, необъяснимо улавливая нависшую над ним угрозу. — А ты смотрел что-нибудь из Марвел?