Цветы Бога Смерти

«Мотылек сгорел?

Но важнее, что он решился

Лететь на свет».

Хатори Хасо

— Подумай над тем, что я тебе сказал.         Послышался стук в дверь. Спустя несколько секунд появился слуга. Он стоял на пороге, склонив голову. Рика взглянула на главу клана. Тот кивнул головой, также безмолвно, подтверждая её догадку.  — Доброй ночи, Рика.        Сложив ладони перед собой, она поклонилась и вышла вместе со слугой из комнаты. В безмолвной тишине они спустились по лестнице. Тот собирался проводить её до комнаты, но Рика остановила его, попросившись на первый этаж.  — Зачем?  — Я хочу зайти к другу.         Слуга нахмурился — на смуглой кожа лба появилась складка — и качнул головой:  — Сейчас уже поздно. Навестишь его завтра. Нечего ходить по дому, когда все спят.  — Пожалуйста, я быстро! Пять минут, не больше, честное-честно, и сразу вернусь к себе. — Не думаю, что дело настолько срочное, что не может подождать до завтра… — Нет! — Рика подняла на него умоляющие глаза. — Я тихо, никто меня даже не заметит!        То ли слуга над ней сжалился, то ли хотел просто от неё избавиться, и сказал строгим голосом:  — Через десять минут, если я не увижу тебя в комнате, пеняй на себе.        Такахаси лежал на кровати и читал, свесившись головой над полом, держа книжку над собой, когда услышал, как раздвинулись створки сёдзи.  — А тебе удобно?  — Нет, но так кровь приливает к голове и я не вырубаюсь. — захлопнув книжку, он отложил ее в сторону, перевернулся на живот. — Что-то случилось? — Ну-ка, — Рика подошла к кровати, пихнула его в бок, чтоб ей было куда усесться, — двигайся.        Такахаси сел, заерзав, чтобы отодвинуться. Рика запрыгнула на кровать и залезла с ногами. Виду неё был взбудораженный, глаза блестели. — Я только что была у Гирей-сана… Я…. Он… Погоди, у меня просто голова кругом! Столько нужно рассказать! Сейчас, секунду, соберусь с мыслями. — Рика схватилась за лицо. Переведя дух, она вздохнула и быстро заговорила: — Гирей-сан, сказал, что воспользуется связями клана с врачами из Кейо и они попробуют вылечить твои ноги!  — Кейо? — Мне про неё Шиф рассказывала. Это суперкрутая больница, самая лучшая! В ней работают первоклассные врачи, и Нараки-сан в медицинской школе при Кейо учился, а он очень, очень умный. Если в ней работают такие же врачи, как он, то ты точно будешь ходить!  — Ходить… — ошалело пролепетал Такахаси. — Я… Что?…— он помотал головой, чтобы мысли прояснить — вышло плохо. —  Как?         Захлебываясь в эмоциях, Рика пересказала вечер. Пока она говорила, у Такахаси аж голова пошла кругом, до того он был взволнован и взбудоражен, и донельзя растерялся, когда Рика от избытка чувств вдруг схватила его в охапку и обняла так, что кости затрещали. Уши у него горели — стоило ему разволноваться, как уши краснели — и надеялся, что она этого не заметила. Казалось, она радовалась тому, что он сможет ходить чуть ли не больше его самого.  — Слушай, слушай! — Рика заерзала на кровати, села поудобнее, боком. Тут Такахаси и заметил, что на подруге алое кимоно с амариллисами. Черная лента в волосах сливалась с чернотой волос. От нее исходил сильный запах благовоний и миндаля. — А что первым ты хочешь сделать? У тебя ведь есть на уме что-нибудь, о чем ты давно мечтал?         Вопрос ввел его в ступор. По правде говоря, даже приехав  в столицу он не верил, что такое вообще возможно. От той уверенности, с которой Рика твердила, что его ноги вылечат, ему было даже смешно, и до этой самой минуты Такахаси не позволял себе ни о чём таком думать, а тут его будто обухом по голове ударили. Велосипед? Скейтборд? Ролики? Что же?  Будучи маленьким, до восьми лет точно, он подолгу и страстно рисовал в своем воображении, как переплывает озеро, лазает по крышам, как взлетает по лестнице, будто реактивная ракета, играет с друзьями в игры, и никто его не сторонится, никто не тычет пальцем в скобы на ногах, никто не шарахается от его костыля, обзывая «трехногим чудищем», он  — совершенно обычный, здоровый ребенок. Обычный… Да, пожалуй, именно об этом Такахаси всегда и мечтал. Быть как все.        Он представил, как раскинув руки, мчится  по дороге, воображая, что летит в самолете, кренятся крылья — фшу-у-ух! — и вот последний рывок, бреющий полет к дому.  — Побегать.  — По…бегать?  — Ага. Просто… побегать. Во весь дух. Так быстро, как смогу.        Рика улыбнулась, и в этой улыбке было всё, что не выскажешь никакими словами. Она улыбалась не только губами, но и глазами, чуть прищуривая их, будто знала о нём какой-то секрет.  — Что читаешь?        Рика забрала у него книгу и принялась листать. В профиль её опущенные глаза удлинились, веки налились нежностью, которая напомнила ему ангелов с картины на стене в одном из коридоров.         Положив книгу на кровать, она потянулась и зевнула. Такахаси хотел что-то сказать, но совсем не знал, что именно — мысли крутились, вихрились в голове, подобно пчелиному рою. Вроде хочется столько всего сказать, но… — Ты прости, но мне надо идти, иначе мне грозит домашний арест. Я забежала к тебе всего на минутку. И ты не сиди допоздна, завтра занятия начинаются. — Да… спокойной ночи.         Подруга спрыгнула с кровати. Стукнуло сёдзи. Такахаси вздохнул с облегчением, что она ушла и у него есть время подумать до завтра, что бы он хотел такого сказать, как послышалось шуршание. Он вскинулся. Голова Рики выглянула из-за проема приоткрытого сёдзи. — Забыла кое-что… Ооо! — она поглядела на него и принялась смеяться.  — Что? — заволновался Такахаси. — Чего ты на меня так смотришь? — Как?  — Вот так.        Такахаси не очень понял, как толковать эту рожицу с выпученными глазами, которую она состроила. Рыбка? — Слушай… Спасибо, Рик. — неуклюже пролепетал он, не придумав ничего лучше, вперившись глазами в покрывало.  — За что?         Он заставил себя взглянуть на неё. Вернув себе нормальные черты, подруга с немым вопросом наклонила голову на бок — Ну…ты знаешь. — Знаю. Ты же всё-таки мой лучший друг. — послышался смех; ладонь убралась со створки.       Переодевшись в хлопковую пижаму, пахнущую душистым смягчителем для белья, Рика с час или больше пыталась разобраться в своих мыслях, сидя, подперев голову руками, за письменным столом.         Выкладывая подробности вечера, Рика кое-что утаила. Во-первых, хоть глава клана никак не намекал на то, что их беседу нужно держать втайне и те не менее она приняла решение, что никому не стоит знать то, что Гирей-сан говорил о членах своего клана. Так было правильно, мудро. Во-вторых, она ещё не знала, как относится к его предложению, поэтому пришла к выводу, что сперва нужно было хорошенько обдумать это в одиночку, и только потом обсуждать с лучшим другом.         «Твои силы разумнее обратить на благо страны».  Рика легла на кровать, сложив руки на груди, и устремила в потолок бесстрастный, отрешенный взгляд. Она желала лишь маленького счастья. Видеть улыбки тех, кого любит и будет любить… Ничего особенного. По крайней мере, началом её действий было лишь желание, как у обычного человека. Её семья мёртва, и она не в состоянии изменить это. Пролитая вода не вернется в кувшин. Рика думала, что и она весь последний год тоже была мертва — на долгие месяцы она застыла, замкнулась в себе и отказывалась принимать новую жизнь. Прошлое ушло, и они ушли вместе с ним. А она ещё здесь. И она почувствовала, как внутренне переменилась. Она приехала в столицу с неопределенностью, зная только, что хочет помочь лучшему другу, так и продолжая бесцельно блуждать в тумане. Но сегодня он будто рассеялся — теперь она смотрела не в прошлое, а в будущее. И перед ней вставал вопрос: каким будет это будущее? Кем она могла стать? Какую принести пользу? Как она могла бы воспользоваться полученным шансом?          Эта цель... Стать воином… Стать воином, попасть в число избранных, которым позволят приблизиться к Его Величеству и сделать эту цель ступенькой к большей цели… Пережить горе и превратить его в силу, завоевать доверие короля, защищать его и людей, подняться наверх, к ещё большей силе. Чтобы даже упоминание её имени вызывало трепет и страх, чтобы никто из врагов не осмелился причинить боль её близким. Да, в конце концов... Сейширо-сан оказался прав. Единственное желание, которое когда-нибудь исполнится... родилось из страха.          Рика принялась анализировать собственные ощущения. Она была довольна. Она была радостно возбуждена. В её сердце разгорались великие амбиции. Сейчас, в этот миг, рассматривая плавающие тени на потолке, она мыслила вполне искренне – и была горда этим. На какой-то миг она подумала о своих умерших родных. Подумала: а гордилась бы ей мама, если бы узнала, какую её дочь выбрала цель? А Нацуки с Ишидой? Ответ был — да, они бы ей гордились.  За один вечер она превратилась из растерянной девочки, проживающей пустую жизнь, в девочку, имеющую цель в жизни. Может, это покажется странным, что столь короткий срок способен резко изменить жизнь. Но такое порой случается. Рика убедилась в этом на собственном опыте. Год назад один день изменил всю её жизнь.  Сейширо-сан протянул ей руку и поднял с колен, а Такахаси заставил идти вперед. И теперь, благодаря Гирей-сану, ей нужно было забраться по лестнице наверх. На самый верх. Туда, где свет ярче.

***

      Учёба проходила в отдельном одноэтажном домике, до которого приходилось добираться через мост и рощу деревьев гинкго. Внутренняя планировка ничем не отличался от учебных классов в храме: пол застлан татами, вместо дверей  скользящие сёдзи, шкафы, в которых хранились книги, токономы с гравюрами знаменитых мастеров. Благодаря фусума дом внутри делился на три зоны: учебную, с доской, тремя низкими столиками в ряд, которые выполняли роль парт и одного чуть более высокого для учителя, музыкальный и танцевальный зал с инструментами.  — Слава богу, что я мальчик. — пылко воскликнул Такахаси и, повалившись на пол, пал ниц перед Господом. — Если бы меня заставляли учить танцы и бренчать на сямисэне, я бы повесился.         «Жаль, что я тоже не мальчик» — подумала Рика, кисло глядя как акульи зубцы на кото скалились на неё в углу.         Спустя какое-то время вошла их наставница. Маленькая и хрупкая, как птичка, карие глаза — пронзительные, близко посаженные, в каштановых волосах проглядывались седые пряди. Когда они дружно поклонились и сказали: «Доброе утро», она лишь посмотрела на них, не проронив ни слова.        Встав перед воспитанниками, женщина изучила каждого долгим взглядом.  — Я Канемаки-сенсей. С этого дня я буду обучать вас вплоть до ваших экзаменов в Академию. В классе всегда должна быть тишина. Я запрещаю любые разговоры и опоздания. Не придёте на занятие вовремя и до конца дня в учебный класс вы не зайдете. Я не терплю непочтительности и распущенности. Если вы будете выполнять все мои требования, требования других учителей и усердно учиться, мы дадим вам всё, что сможем. Меня не волнует, чем вы занимались до того, как были отобраны в качестве воспитанников клана. Ваша главная задача, как только вы приехали сюда — с умом воспользоваться шансом, который вам предоставил глава клана. Сейчас я хочу, чтобы каждый поднялся со своего места, назвал свое имя и возраст.         Имя Канемаки-сенсей означало «колокольчик», но в ее голосе не было ни мелодичности, ни звонкости. Он звучал сухо и властно, давая понять, что под хрупкой внешностью скрывался человек-бульдозер.         Как только они выполнили приказ, женщина объявила, что сейчас их ждёт проверка уровня знаний.  При слове «проверка» Такахаси побледнел, и вид у него сделался несчастный. Даже Канае заметно занервничала — карие глаза расширились, руки стали теребить поясок от юкаты.         Дома она успела походить в школу всего два года, в подготовительный и первый, начальный класс. Вместе с другими одноклассниками она посещала школу пять дней в неделю. За четыре-пять уроков в день они изучали математику, природоведение, основы труда, древний и современный кёцуго и литературу. К тому времени, как они с Такахаси стали послушниками, большую часть школьной программы она успела подзабыть — как никак, почти год прошел. Благодаря учебе под покровительством Сейширо-сана и занятиям с мико и каннуши, знания по большинству предметов она подтянула за исключением математики. В храме их учили счёту, составлению примеров, решению уравнений, задач, простейшей геометрии, но задания, которые выдала им Канемаки-сенсей на первом занятии, оказались настолько сложными, что никто из троих их не осилил. Такахаси и Канае, к изумлению учителя, не знали и половины таблицы умножения.         Следующей за математикой была история. Учитель задал написать сочинение на выбранную тему.  — Многовато рассуждений не по теме, но в остальном весьма достойная работа. — высказался учитель, прочитав её сочинение об эпохе Асикага, одной из самых бурных периодов истории Какина: беспрерывных распрей, интриг и жестокостей. — Стиль напоминает «Повесть о Великом мире» — та же любовь к образности и сильное влияние буддизма.        Если история прошла приятно, то когда её вызвали сыграть на сямисэне, у Рики выступил на спине холодный пот. Она нутром чуяла, что сейчас так опозориться, как никогда в жизни не позорилась.         И она оказалась права. Все с самого начала пошло наперекосяк. Рика села с инструментом на татами и положила пальцы на гриф, а плектру на корпус. Канемаки-сенсей покачала головой и указала на неправильное положение плектры. Подняв руки, она изобразила, что держит сямисэн, вывернув руку так, что Рика забеспокоилась, что если повторит её движение, то вывихнет себе руку. Кое-как справившись, она начала играть. У женщины взметнулась бровь. Та остановила её и велела перетянуть струны. Потом она забыла настроить инструмент после перетяжки, из-за чего сямисэн при игре стал издавать невыносимые скрипучие звуки. Рика играла до тех пор, пока Канемаки-сенсей не приложила пальцы к вискам, будто у неё голова сейчас лопнет.  — Всё, всё, достаточно! Я не выдержу больше ни минуты.         Пришла очередь Канае. Она села на колени и, как требовал этикет, поклонилась лежащей перед ней бамбуковой флейте. Слегка склонив бледное лицо, она поднесла сякухати к губам. Мико увлажнила мундштук и подобралась. Сейчас это была другая Канае, олицетворявшая величие и силу искусства. Тонкие пальцы изящно скользили по инструменту. Как бы ей не была ненавистна Канае, Рика не могла не признать, что она очень хороша. Но как только той дали задания по грамматике древнего кёцуго с текстом для перевода, она тут же посыпалась, уставившись на листок бумаги с кучей незнакомых слов.         Пока Рика писала тест по географии и природоведению, то услышала, как Такахаси довольно бойко спорит с учителем религиоведения. Нервы у него, видимо, сдали, раз он решил выехать на нормальную оценку, спровоцировав полемику, которую обычно устраивал с каннуши во время молитв. Учитель, молодой мужчина интеллигентного вида, несколько растерялся, когда сопляк одиннадцати лет начал с ним дискутировать.  — Я вот так считаю — почему Будда попал в рай?  — Потому что он достиг Просветления и…  — Ну-ка, погодите-ка! Рай является частью мира богов Сансары. Почему он вообще куда-то попал? Будда ж впал в нирвану, разве он не должен был типа разорвать Сансару? В Палийском каноне говорится, что освободиться от Сансары и всех её страданий возможно с помощью нирваны. Ну, и скажите мне, чего он в рай попал-то? То есть, он облажался и остался в Сансаре? Или эта притча всё переврала?  — В Палийском каноне говорится, что нирвана тождественна сансаре… — А вот и нет! Я вырос в храме и семь лет подряд почти каждый день его читал! Нет там такого! В Тхераваде Сансара и Нирвана две разные штуки. О тождественности говорят махаянцы, а на текстах Палийского канона основывается учение Тхеравады. Вы вообще знаете, чем они отличаются?         Мужчина открыл рот, но потом закрыл и сильно нахмурился. Такахаси победоносно сложил руки на груди с выражением «Ну что, съел, дасай?», но вскоре был размазан всухую проверочной работой по неправильным дробям и смешанным числам.          Спустя несколько часов они сидели напротив Канемаки-сенсей, поглядывая на неё с некоторой опаской. Женщина сперва подошла к Канае, изложив в краткой форме, что она думает о её способностях, но в целом компендий звучал следующим образом:   — Ты прекрасно музицируешь и хороша в искусствах, но этого недостаточно, чтобы добиться успеха при дворе.         Следующая была очередь Рики.  — В музыке и живописи ты полная бездарность. Никогда ещё не видела ребёнка, который бы не умел нарисовать акварелью хотя бы деревце, и просто уму непостижимо, как можно не уметь отличить укиё-э от суми-э. А от твоего исполнения «Рюкю-гуми» на сямисэне у меня уши сворачивались в трубочку.         Канемаки-сенсей остановилась перед Такахаси и смотрела на него перед резюме дольше всех.  — Ты сопляк и вести себя не умеешь. Способность болтать — ещё не признак интеллекта. — далее Канемаки-сан обращалась уже ко всем. — Официально вы ещё пока не стали послушниками клана. Вы должны понимать, что это произойдет только если через три месяца я буду удовлетворена вашими результатами. В противном случае вы все отправитесь обратно в храм. Вы всё поняли?         Такахаси выразительно глянул на подругу. «Видишь, я же тебе говорил» — так и передавал его взгляд.  — Повторяю — вы всё поняли? — Да, Канемаки-сенсей.       Проверка знаний поселила в них убеждение, что все они пропащие, непутевые и бездарные, а по донельзя озабоченному и суровому виду Канемаки-сенсей, проверявшей их работы, они впали в ещё большее уныние, когда поняли, что ближайшие несколько месяцев им предстоит есть и спать вместе с учебниками.        Помимо академических предметов, Рика с Канае должны были отдельно занимались танцами, живописью и чайной церемонией. Если танцы с живописью она ещё могла как-то снести, то чайные церемонии она ненавидела до глубины души — монотонность и медлительность действий во время приготовления чая была для неё сущей мукой. В храме чайную церемонию проводили мико во время мацури, сидя возле синтая, чтобы дух ками мог насладиться ароматом и красотой самой церемонии. Занятия же проводила Амане-сан и не заснуть во время её лекций о том, как заваривать чай в гайвани и чем кокейча отличается от кукича, и почему арача нужно заваривать только при низкой температуре воды было просто невозможно, особенно если её занятия проходили под конец дня. Когда дело доходило до практики, то она вечно получала за то, что слишком торопилась и в итоге либо недоваривала чай (а иногда нужно было ждать по полчаса, пока он заварится), либо разливала впопыхах.         Канемаки-сан относилась к чайной церемонии как священнодействию и требовала максимальной собранности на занятиях. Рассказывала женщина про него во сто раз интереснее, чем в храме, и занятия садо уже не казались ей таким гиблым делом. Её исполнение церемонии было похоже на небольшое представление, полное плавных движений рук во время заварки, изящества разлива и подачи. Даже на то, как та промывает чай в глиняном чайничке, давая ему «раскрыться» наблюдать было приятно. До этого дня Рика считала всё связанное с чаем скучным и бесполезным, но увиденное в корне поменяло её мнение.  — Садо подобна медитации. Она тренирует выдержку и дисциплину, необходимую для правильного проведения церемонии. Этот ритуал является стремлением к духовному самосовершенствованию.        Женщина уделала особое внимание поведению и манере держаться, особенно это касалось их с Канае. Во время урока Канемаки-сенсей не стеснялась делать замечания, поправлять их речь, требовать выпрямить спину или отругать за неуклюжую походку.       Что касается танцев, то это были традиционные нихон буё, исполняемые под аккомпанемент флейты и сямисэна с веерами учиха. Мико, конечно, знала куда больше танцев, чем она, и продемонстрировала один из тех, с которыми выступала на Гион-мацури и Идзанами-но-мацури. После того как исполнила танец Рика, Канемаки-сан несколько удивлено покачала головой.  — Не понимаю, как при такой пластичности в тебе отсутствует всякая грациозность. С такой длинной шеей и руками ты должна танцевать куда более выразительно. — Канемаки-сенсей бросила взгляд на Канае. — Эта девочка гибкая, как бревно, но при этом двигается в сто раз элегантнее тебя.         Канемаки-сенсей сообщила, что будет обучать их танцам школы Иноуэ ( даже Рика, которая не имела почти никаких знаний о традиционных танцах, слышала, насколько сильной и сложной была эта школа). Для того чтобы их танцевать, нужно сохранять полную неподвижность лица, как у маски театра Но, с чем у Канае возникли проблемы. Во время танцев у неё никак не получалось сделать отрешенное лицо и то и дело прорывалась улыбка, что возмущало женщину — она постоянно отдергивала Канае, и даже пару раз рявкнула, чтобы та прекратила улыбаться, пока в конце-концов не прикрикнула:  — Ты показываешь искусство или кокетничаешь с публикой?! Если собралась строить глазки зрителям, то иди работать в театр кабуки или в квартал красных фонарей!         Рика взглянула на Канае, и её  передёрнуло. Мико смотрела на Канемаки-сенсей с такой ненавистью и жгучей злобой, будто та её прокляла. Сперва она не поняла, в чём причина — женщина перегнула палку, но не настолько, чтобы заслужить подобный взгляд. Но потом Рика вспомнила слова Такахаси о матери Канае, которая была юдзё. Вероятно, слова Канемаки-сенсей напомнили Канае о ней.  — Похороните меня. — заявил Такахаси, усевшись на ступеньках постройки и в расстроенных чувствах пнул сандалией  шелковичного червя, ползающего по половице. Гусеница свалилась на землю и принялась яростно извиваться, будто возмущенная столь жестоким обращением.  — А по-моему всё прошло не так уж плохо. — Рика наклонились и посадила червя обратно на шелковицу.  — Ага, за себя говори.         Из неё вырвался смешок, который прозвучал несколько нервно.  — Ты что, не слышал, как Канемаки-сенсей назвала меня бездарностью?         Такахаси не ответил, погрузившись в свои переживания. В каменную чашу цукубаи через бамбуковую трубку с журчанием лилась вода, задевая деревянный ковшик для омовения, а рядом стояла широкая каменная суйкинкуцу с лотосами. В глубине сада сквозь изогнутые ветви крон криптомерий и лавров виднелись очертания тясицу. — Как будто и не уезжали никуда. — сказал Такахаси, неожиданно для себя заскучав по Шинкогёку — обратно его не тянуло, но родзи напоминал ему о месте, где он рос большую часть жизни, и в очередной раз подивился, как же круто поменялась его жизнь.        Возле места, где они сидели, росло миндальное дерево. Вокруг белых цветов с буйством тычинок в центре порхала мохнатая ночная бабочка — белая коконопрядка. Её крылья были цвета старого кружева, пухлое брюшко покрывали густые волоски, напоминающие шубку. Бабочка заворожила её. Спустя минуту коконопрядка приземлилась на цветок и вытянула длинный хоботок высасывать мед. Затаив дыхание, Рика протянула палец и с трепетом, чуть боязливо, коснулась опушенного брюшка. Бабочка настороженно замерла, в миг сложив полупрозрачные крылья, похожие на свадебную вуаль. Тутовый шелкопряд. Гусеницы шелкопрядов предпочитают питаться листьями шелковицы, а взрослые бабочки — нектаром самых сладких цветов.  — Жуть какая. — послышался брезгливый голос Такахаси. — Тебе не стрёмно её трогать?  — Она красивая. — возразила Рика, гладя бабочку, радуясь, что та не улетает, благосклонно позволяет себя касаться. Шелкопрядка, толстенькая и мягкая на ощупь, шевелила гребенчатыми усиками. Чёрные глаза сверкали, будто во мгле ночной. Рика боролась с желанием попробовать взять её в руки.    — Не вижу ничего красивого. Ночные бабочки все до одной выглядят как из ужастика. Дневные гораздо симпатичнее.  — Дневные бабочки скучные. А ночные интересные.  — Ага, интересные. — передразнил Такахаси. — Ты хоть знаешь, какие они прожорливые?  Они паразиты.  — Некоторые, но все бабочки живут по-разному. Как люди всё равно.  — А ты не боишься, что она тебя за палец тяпнет?   — Бабочки не кусаются.         Гусеницы шелкопрядов всю жизнь заняты поеданием листьев с перерывами на сон, а затем, когда приходит время, плетут себе плотный кокон из шелковых нитей и забираются в него, чтобы переродиться и стать бабочкой. На юге Какина стоял самый густонаселенный город под названием Хинтада, который также был шелковой столицей с сотней шелковичных ферм, где гусеницам не суждено было пройти путь перерождения от личинки до имаго: как только шелкопряд оборачивался в кокон, его бросали в горячую воду, и тот умирал.        Рика наклонилась ещё ближе к цветку. Теперь ей были видны все прожилки на её крыльях, сплетающиеся причудливыми узорами. От её дыхания волоски на спине шелкопрядки зашевелились. Насекомое издало резкий скрипучий звук, от которого зашевелились волосы у неё, на затылке. Бабочка взмахнула крыльями и улетела.         Когда они вернулись в поместье, то сразу же засели за книги. Вечером Такахаси пришел к ней в комнату. Запыхавшийся от подъема по лестнице, он тут же рухнул на кровать перевести дух.  — Ты чего? Мог бы снизу меня позвать!  — А я звал! Звал, тебя, звал, только ты не слышала. Пришлось подниматься. — проворчал,  — Ой, извини, я окно закрыла.         Отдышавшись, Такахаси сел на постели. — Я сейчас был у Гирей-сана. Похоже, это правда. Про больницу и всё такое.  — Погоди, ты  думал, я шучу? — обиделась она.  — Нет. Он сказал, что я поеду к врачу через две недели.  — Я могу с тобой?        Такахаси пожал плечами, взял в руки колоду карт, лежащую на прикроватном столике и выпендрёжно перетасовал. — Не знаю. Не спрашивал. — А ты бы хотел, чтобы я поехала?  — Ну да, было бы неплохо. — небрежно отозвался он, не взглянув на неё. Ему не хотелось позориться перед Рикой и признаваться, до чего ему страшно, поэтому изо всех сил делал вид, что ему всё равно.        В первый день учёбы Канемаки-сенсей не дала им домашнего задания, и они еле сдержали радость в классе, когда та им об этом объявила. Весь оставшийся вечер они с Такахаси сыграли раз десять в кабуфуда (три:пять в пользу Такахаси) и несколько вялых шахматных партий. — Если тронешь эту ладью, — сказала Рика. — Тебе придется ей пойти. — Я уже пошёл, этим слоном. — Такахаси не интересовали ни шахматы, ни сёги, ни гунги, от этих игр у него только голова болела, но теперь у Рики больше не было партнера по шахматам, и он чувствовал некий долг перед тем, чтобы время от времени поднять ей настроение партией-другой.       Рика без промедления выставила черного ферзя на самую середину доски. Такахаси прикинул в голове шансы, насколько удачен будет ход пешкой. С одной стороны, он поставит ей шах, а с другой высока была вероятность, что именно этого Рика от него и ждала, устроив ловушку, чтобы сокрушить его. «Не дождёшься, я не поддамся на твою уловку» — подумал Такахаси. Он решительно выдвинул вперёд белого коня и взял одну из её пешек, бросая торжествующий взгляд на подругу, и тут же шлёпнул себя по лбу, когда Рика тотчас же передвинула слона и съела его коня, поставив ему шах и мат. Чёрт, ну почему он такой тупой? — Мои поздравления, господин Чу. Великолепный ход. — сказал Такахаси, отсалютовав двумя пальцами. Он увидел эту фразу в одном из выпусков «Пауэр-Клинеры», когда Красный клинер играл со злодеем Гу Чу, и гордился тем, что запомнил её. — Ещё одну или как? — с показным равнодушием спросила Рика, раскачивая пальцем ферзя за корону, а сама смотрела на него с надеждой. Опустив глаза на доску, Такахаси внезапно понял, что устал, а ещё он хотел есть, и его голову занимали догадки, будут ли сегодня на ужин давать окономияки, как вчера. — Слушай, а может спросим, есть ли здесь телевизор?       Настал день её первого занятия кэндзюцу. Рика всю ночь не сомкнула глаз, а за завтраком от волнения не могла впихнуть в себя ни крошки еды, пропуская мимо ушей болтовню Такахаси. Она была взбудоражена до предела, только и слышала, как гулко бухает в груди сердце.        Накануне вечером, когда она пришла к Такахаси с учебниками, чтобы вместе сделать домашнюю работу, то обнаружила в комнате не только своего лучшего друга, но и Сакурая. Парень валялся на полу на животе и играл в игру на телефоне, пока Такахаси, сидя на коленях за низким столом, усердно строчил в тетрадке упражнения по кёцуго, склонившись над листом так низко, что почти водил по нему кончиком носа. — Опля, — заметив её, Сакурай приветственно махнул рукой. — Привет, подруга монашка.         Рика остановилась на пороге с книгами в руках, в замешательстве смотря на развалившегося подростка, не зная, что делать. Оставить их вдвоем и придти попозже? Такахаси поведал ей про своего нового приятеля, но сама с ним она ещё ни разу не заговаривала.  — Привет… — замявшись, отозвалась Рика. — Я не помешаю?         Сакурай наморщил лоб.  — Помешаешь? Кому?  — Чепуху не неси, а. — пробурчал Такахаси, хлюпая забитым носом — сезонная аллергия его не щадила, затем чихнул и высморкался. — Заходи уже.         Рика огляделась. У лучшего друга в комнате царил полный порядок и чистота — кровать заправлена, вещи лежат на своих местах, одежда не разбросана, а сложена в шкафу, учебники с тетрадями ровной стопочкой лежали на котацу. Годы, проведенные в обществе строгих старших мико, для которых дисциплина была важнее жизни, вышколили в Такахаси чистоплотность. Рика, как и Такахаси с Канае, жила одна, но беспорядок устраивала за четверых. Каждый день у неё в комнате царил бардак, и это при том, что она не имела много вещей, а из мебели — кровать, гардеробный шкаф, книжный шкаф, да стол со стулом. — Аллергия замучила?  — Да всё из-за проклятой шелковицы. — Такахаси всхлипнул и снова высморкался, показал в сторону окна, смахнув локтем со стола комки использованных бумажных платочков. — Я всю ночь не спал из-за того, что задыхался от соплей. Как только это тупое дерево начинает летом цвести, я хожу как девчонка зареванная…        Из окна его комнаты открывался чудесный вид на усыпанные розовым цветом сливовые деревья и шелковицы с гроздьями крупных ягод — не ходил бы Такахаси с костылем, а её комната на втором этаже, она бы с удовольствием с ним махнулась комнатами.              Рика уселась напротив, сдвинув в сторону книги, и открыла тетрадь по математике. С минуту она мрачно изучала свою последнюю домашнюю работу, испещренную помарками и замечаниями четким, старомодным, вычурно-фигуристом почерком Канемаки-сенсей. Её математика никогда особенно не интересовала — она была, что называется, гуманитарием, как и Нацуки. От него она и запомнила это слово, когда тот, получив тройку в четверти по алгебре, с жаром доказывал маме, что он, мол, гуманитарий, а значит алгебру и физику с геометрией ему постичь не дано самой природой. Рика понимала, что Канемаки-сенсей даже слушать подобные разглагольствования не станет, а потому открыла учебник и принялась вгрызаться в тему дробных уравнений.         Старательно выписывая задания в тетрадь, Рика то и дело разминала ладонь — пальцы после трех часов упражнений на кото закаменели до того, что с трудом держали карандаш, а подушечки саднило от мозолей. Юи научила её клеить на них пластыри перед игрой, чтобы не так больно было, но Канемаки-сенсей, увидев их, заставила её отодрать пластыри со словами, что так она никогда не научиться на ней играть.          Сакурай отложил приставку, отхлебнул из банки со странным существом, похожего на гнома или эльфа на этикетке, протянул ей. — Что это?  — Имбирная газировка.        Она сделала глоток.  — Вкуснота, скажи?  — Ага.         Сакурай растянул губы в улыбке. Между передних зубов у него была небольшая щербинка, но удивительным образом это ему добавляло обаяния. Взявшись за приставку, он уселся за стол. Отвлекшись от домашки, Рика глянула на Такахаси. Тот сидел с зажатым в пальцах карандашом и, скосив взгляд, смотрел как парень играет в какую-то экшен-игру со взрывающимися роботами.  — У меня ещё манга есть, если что. — как бы невзначай бросил Сакурай.         И так вышло, что в через час математику с кёцуго они отложили. Поначалу её грызла совесть за то, что домашняя работа не сделана, а она уже отдыхает, но как только Сакурай принёс «Сёнен Джамп», несделанные уравнения почти сразу вылетели у неё из головы. Такаси выклянчил себе приставку — лежа на животе он с чувством полного довольства жизнью играл в игру.  — А «Блич» тут есть? — Рика перелистнула несколько страниц «Сёнен Джампа».  — Погоди-ка, тебе же не нравится сэнтай! — воскликнул Такахаси.  — «Блич» не сентай, и это не важно. — невозмутимо отозвалась Рика, ища пальцем по титульному содержанию мангу. «Гинтама», «Невероятные приключения ДжоДжо», «Шаман Кинг»…  — «Не важно»? Тогда почему ты не читаешь «Пауэр Клинеры», раз это не важно!          Такахаси много раз пытался приохотить её к «Пауэр Клинеры», но подруга, к его огромному разочарованию, не смогла постигнуть глубины «шедевра лучшей манги в истории человечества».  — Меня «Клинеры» тоже не зацепили. — сказал Сакурай, отложив телефон. — Геройка для малышни.  — Что?!   — Кто тебе из «Блич» нравится? — спросил Сакурай, перекатившись на спину.  — Наверное, Ичиго. — призадумавшись, ответила Рика. На заднем плане Такахаси зафыркал — тот считал, что любить главных героев это скучно и не круто: — И Урахара Киске ещё.  — А мне Йоруичи. Я балдею от неё, такая секси… — Сакурай осёкся. — Эй, мелкие, я ничего не говорил и вы не повторяете, поняли?       Мало-помалу они разговорились: про коллекцию манги, фильмы про зомби (Такахаси не поверил, что Рика о них вообще что-то знает, пока не услышал, что по ним с ума сходил её старший брат), перешучивалась с ним про Кенпачи и Ячиру, пока не выяснилось, что Сакурай, как и она, тоже питал слабость к настольным играм. Он притащил из комнаты «Король Дайкайдзю», и они сыграли в неё три раза. Такахаси сделал попытку присоединиться к настолке («Битва огромных кайдзю и мехов за власть!» на коробке звучало довольно привлекательно), но не понял правила и быстро сдался. Тыча в кнопки в приставке, он то и дело зыркал в их сторону, дабы убедиться, что подруге с тем не так весело, как с ним. — Сакурай. — позвала Рика. Тот промычал, мол, слушает: — Тебе же четырнадцать?  — Да, и что?  — А тебе не скучно с нами?  — Почему мне должно быть скучно?  — Мы же малышня.        Рика себя с Такахаси малышней так-то не считала, но для четырнадцатилетнего Сакурая они и правда были маловаты. — Она спрашивает, не западло ли тебе с мелюзгой тусоваться?  — Не-а. Всё равно больше не с кем. — Так я и знал! А говорил «с тобой интересно»! — фыркнул Такахаси. — Балабол!  — Может, вы и мелковаты, но я уж лучше буду проводить время с вами, чем с Годжо или Яцуя. — сказал Сакурай. Глаза у него были жёсткие, насмешливые, очень зелёные. Взмахом головы отбросив темные волосы набок, он вальяжно откинулся спиной на Такахаси и положил ноги на подушку-дзабутон. — Чувак, я тебе не диван. Уберись с меня.  — Жалко что ли?   — Блин, отвали, ты тяжелый! — Такахаси пнул его локтем в бок; и ухмыльнувшись, добавил. — Хоть и выглядишь, как глиста.  — Чего сказал?! — Драки хочешь?!       «Они, кажется, успели притереться» — подумала Рика, оторвавшись от манги, с любопытством наблюдая, как парни тычутся локтями, одновременно поддевая друг друга издевательскими подколками, забеспокоившись только, когда Такахаси взял в захват Сакурая и начал его душить.         После драки ( победил Такахаси) Сакурай сел перед столом, подобрав ноги, и положил локти на стол.   — Монашек проболтался, что у тебя завтра первое занятие по кэндзюцу. Хочешь стать самураем?  — Самураев в Азии нет больше ста лет. — невозмутимо отозвалась Рика, откладывая прочитанную мангу и возвращаясь к уравнениям.  — Но кэндзюцу это же искусство владение мечом, разве нет?  — Да, но причём тут самураи?         Сакурай завел глаза к потолку.  — Они же мечниками были, вот я спросил про них. Кто твой учитель? Крутой тип?  — Ояма Дзисай. Он мастер Сёдэн-рю. У него свое додзё. Оно считается лучшим в стране.         Сакурай покачал головой, достал телефон, положил перед собой на стол. — Что ты делаешь?  — Хочу про него в интернете посмотреть. — отозвался парень.         Рика тут же навострилась. Положив карандаш на тетрадь, она подобралась к нему поближе, чтобы заглянуть в телефон.  — «Сёден-рю — классическое боевое искусство Азии, основанное ** лет назад мастером по имени Ояма Дзисай. Стиль Сёден-рю сформировался как комбинация таких школ боевых искусств кэндзюцу, как Ган-рю и Ётэн-рю. Отличительной особенностью этой школы является использование ударов с нарушением баланса противника, а также гибкие, текучие движения тела…». — Сакурай прокрутил страницу вниз. — «Сёден-рю стал настолько популярным стилем, что лишь причастность к школе Дзисая обеспечивала ученику признание его таланта. Ученики школы Дзисая выигрывают мировые чемпионаты по кэндзюцу последние пятнадцать лет, а президент Ассоциации традиционных воинских искусств Азии, Кобудо Кёкай, отзывается о нём: «У него паранойя победы. Он просто одержим выигрышами». — Вы с ним точно найдете общий язык. — заметил Такахаси. — Я просто уверен, он возьмет тебя в ученики.         Рика скрестила пальцы в кармане — только бы не сглазить.  — С чего ты взял, что они найдут общий язык? — с любопытством спросил Сакурай.  — Рика помешана на победе. Скажешь этому Дзисаю, что ненавидишь проигрывать, и можешь смело вить из него веревки.         Рика неодобрительно посмотрела на него.  — Ничего я не помешана! — А разве это плохо? — Сакурай потянулся за упаковкой чипсов, которые принес вместе с настольной игрой, открыл её. — Что хорошего в том, чтобы не хотеть продуть? Проигрывают только слабаки и неудачники.  — Сказал слабак и неудачник.  — Я не проиграл, а поддался. Инвалидам же надо уступать. — сказал Сакурай, с ухмылкой.        У Такахаси дёрнулась щека при «инвалид».  — Пошел ты в задницу!  — Ой-ой, рот бы тебе вымыть с мылом! — загоготал Сакурай, похрустывая сырными чипсами.        Пока они спорили, Рика призадумалась. А ведь Такахаси прав. Она действительно больше не желала проигрывать. В поражении нет смысла. Что получает проигравший, кроме привкуса горечи и разочарования? А победитель получает многое. Он вправе о чем-то просить. Что более важно, победителя слушают.       Неужели та шахматная партия с Сейширо-саном её так сильно изменила?…    В то время, пока она размышляла, Сакурай и Такахаси переключились на обсуждение хантеров. Рика по-прежнему с трудом переносила эти разговоры, но ради лучшего друга готова была иногда терпеть их, о чём предупредила Такахаси ещё после своего дня рождения. Но теперь у него был Сакурай, который, кажется, избавит её от необходимости вовлекаться в тему. — Все хотят легкой жизни без особых усилий со своей стороны, но с хантерами такое не прокатит. Я слышал, нужно наизнанку вывернуться, чтобы пройти этот их чертовски сложный экзамен. — со знанием дела подметил Сакурай.  — Помимо стараний в самом человеке должно быть что-то особенное. — пробормотала Рика.  — Кто тебе это сказал?  — Сейширо-сан. — А ему откуда знать?  — Он проходил Экзамен. Он же хантер. — Гонишь. — недоверчиво фыркнул Такахаси. Рика качнула голова: а вот и нет; послышался стук и болезненное ойканье. — Реально?! Сейширо-сан — хантер? Ты почему молчала?!         Рика пожала плечами. По правде говоря, то, что тот был хантером, давным-давно вылетело у нее из головы, да и обмолвился-то он всего один раз об этом, прошлой осенью.  — Погоди, ты хочешь сказать, что Сейширо-сан ушел из хантеров в монахи? Зачем? Он что, ненормальный? — мальчишка аж привстал, не в силах сдержать эмоции.  — Во-первых, не называй Сейширо-сана ненормальным, а во-вторых мне до этого дела нет.  — Рика! Ты меня убиваешь! Тебе кроме того, как книжки читать да мечом деревянным махать совсем ничего не интересно? — и добавил. — Могла хотя бы ради меня спросить!  — Но ты же знаешь, что хантеры владеют нэн, а Сейширо-сан говорил нам, что когда-то мог его использовать. Мог бы и догадаться.         Такахаси присел.  — А… ну да.         Откинувшись спиной на кровать, Сакурай непонятливо хмурился, глядя на них своими гекконовскими глазами.  — Нэн? Что это?   — Вроде суперсилы, которая есть у каждого хантера. С её помощью можно научиться читать мысли и летать.         Сакурай бросил в Такахаси скептичный взгляд. Видно было, что сказанное им от первого до последнего слова парень воспринял, как полную чушь. Рика вздохнула.  — Нэн — это умение пользоваться собственной жизненной энергией. Эта энергия находится в каждом человеке и управляет его организмом. Люди, которые могут взять ауру под контроль, создают из неё что-то вроде сверхспособностей. Я не знаю, можно ли с помощью ауры научиться читать чужие мысли или летать, но… Пользователи нэн действительно способны на невероятные вещи. Это правда.  — Понятно. — кивнул Сакурай, глянув на Такахаси, как на дурачка.  — Ты как образовательная передачка. — прогундосил Такахаси, обидевшись на то, что никто не воспринял его всерьез.  — Основу владения нэн составляет рэн, тен, зецу и хацу… — Рика вскинула голову. — Тебе интересно?  — Учитывая то, что знаний о нэн у меня ноль. — парень скруглил большой и указательный палец. — и я никогда не слышал о том, что возможно создать себе суперсилу — да, чёрт возьми, ещё как интересно.         Вместе с Такахаси они вкратце рассказали ему о нэн всё, что знали сами. — Ух ты. — Сакурай запустил обе руки в волосы, он сейчас выглядел совсем мальчишкой, изумленным, сам себе не верящим. — Получается, у этого нэн есть шесть разных типов пользования: усиление, материализация, манипуляция, трансформация… Выброс?  — Выделение.  — Да, точно. И ещё специализация. Так, ну… Один из них надо выбрать?  — Нет. Человек имеет склонность только к одному типу нэн. С ней рождаешься.  — А можно это как-то определить?         Не сказав ни слова, Рика подобралась с места, вышла из комнаты и вернулась спустя минуту со стаканом воды. Аккуратно отодвинув тетради и учебники, она поставила его на стол, сорвала с фикуса листок и бросила в воду.  — Прошу. — сделав приглашающий жест, сказала Рика с улыбкой, совсем как Сейширо-сан.  — Хочешь, чтоб я повторил свой позор?  — Почему позор? Да, у тебя не получилось, но мы с Сейширо-саном видели, что ты очень старался. Быть может, на этот раз у тебя всё получится.  — Ты сейчас издеваешься надо мной, да?  — Ну что ты, ни в коем случае.      Скорчив гримаску, Такахаси уселся за стол. Сакурай явно не понимал, что происходит.  — С помощью стакана воды и листа определяют тип нэн, смотря, как поведет себя либо то, либо другое. У трансформаторов, например, вода меняет вкус. — пояснила Рика ему на ухо, чтобы не мешать Такахаси сосредоточиться. Разумеется, она знала, что у него вряд ли что-то выйдет — без должного уровня владения нэн определить тип ауры невозможно, что Сейширо-сан ему неоднократно повторял — но Такахаси точно хотелось попробовать ещё раз.         «Слава богу, она не догадывается, что я каждый день это делаю» — Такахаси мысленно вздохнул с облегчением, а потом занервничал. А вдруг догадывается? По Рике же вообще ничего никогда непонятно, поди ты угадай, что у неё в голове творится. Как и в прошлый раз, Такахаси уселся перед стаканом и положил руки по бокам. Он пока ещё не разобрался, как работает нэн, но считал, что в конечном итоге его «тренировки» принесут плоды. Поджав губы, мальчишка зажмурил глаза и сконцентрировался.         Все трое сидели в полной тишине. Такахаси громко сопел, время от времени хлюпая забитым носом. Пальцы напряглись. Он навис над стаканом, гипнотизируя взглядом листок фикуса на безмятежной воде… Погодите-ка… Не может быть! Шевельнулся! А, стоп, нет, это из-за того, что он дышит ртом прямо на него.  — Ну как, получается? — осведомилась Рика, вытянув шею.  — Тихо! — рыкнул он, подвигаясь к стакану, чуть ли не укладываясь на него грудью, со стороны напоминая сгорбленную обезьянку. — Ты мне мешаешь!        Сакурай издал какой-то совершенно невообразимый звук, чем-то напоминающий хрип кота, который пытается выкашлять застрявший комок шерсти, и следом безо всякого стеснения заржал в голос. Рика из сочувствия к лучшему другу не смеялась, но её прямо-таки прорывало  — Такахаси видел, как она корчит гримасы и кусает губы, борясь с собой изо всех сил.  — Заткнись, придурок! — сердито завопил Такахаси, багровея от злости.  — Видел бы ты себя! О бо-о-оже, я не могу! Я реально испугался, что ты щас лопнешь от натуги! Что ты там делал со стаканом, а? Водичку разогревал? Это и есть твоя суперсила? «Мистер Кипяток»?         Рика не выдержала и захохотала.  — Хватит ржать! — разгневанно вскричал Такахаси, оскорбившись. — Рика, ну правда, прекрати! Ваще не смешно!        Задыхаясь и всхлипывая, она помотала головой, не в силах и слова из себя выдавить. Такахаси подполз к ней и лягнул ногой в бок. Её так выворачивало от смеха, что она хваталась за живот, и не могла разогнуться, и с радостью бы под машину бросилась, только бы все это прекратить.  — Я только одного не понимаю — почему о нэн никто не знает? — спросил Сакурай, утирая слёзы.  — Всё же очевидно — это секретная информация, которой  владеют только хантеры.  — Да, но есть несостыковка — если у них есть эта особая сила, то её должен был увидеть хоть один человек. Хантеры же не используют её в закрытых комнатах. Я что имею ввиду… — Сакурай поскреб лицо рукой. — Быть такого не может, чтобы никто её ни разу в глаза не видел. Люди сейчас из-за любой необычной чуши бегут на телешоу или постят её в социальных сетях, а тут речь идёт о чём-то действительно мощном.  — Мне кажется, хантеры как-то охраняют секрет нэн, чтобы никто кроме них не знал о том, как научиться им владеть. — предположила Рика, садясь за стол. Такахаси, надувшись, решил, что не будет с ними разговаривать, и вернулся к приставке. — Если такая сила попадёт в руки к злым людям, то они наверняка попробуют ей воспользоваться, чтобы кому-то навредить.  — Слушай, Рика, мы же не в комиксах. Никто не будет порабощать человечество или устраивать миру кранты. А если уж говорить начистоту, то и среди хантеров может найтись пара-тройка «злых людей». — Сакурай согнул пальцы в кавычки.         Рика смотрела на стакан воды. В отличие от Такахаси, нэн не вызывала в ней интереса. Вообще. Никакого. Странно, если подумать, учитывая то, насколько она впечатлительный ребёнок. Удивить или взволновать её чем-то, всё равно что щёлкнуть пальцами. Воображение у неё было живым, полным ярких красок, звуков и ощущений, из-за чего окружающий мир виделся и воспринимался куда ярче, болезненнее, чем у большинства детей, и многое запечатлевалось в ней практически навсегда. Она неделями отходила от страшилок Нацуки, ссор матери с отцом, смерти кошки, которую они с Ишидой два года назад нашли у дороги — без лапы, с оторванным ухом, худую до костей, ясно было, что жить ей осталось недолго, но они выхаживали её три дня прежде чем та умерла. Даже в тот день, когда Такахаси чуть не упал, она всю ночь не сомкнула глаз, прокручивая в голове страшную картинку. Увидев его над обрывом, у неё чуть сердце не разорвалось на части, чуть не спятила от ужаса. Каким-то чудом ей удалось взять себя в руки и кинуться помощь. Её впечатлительность и память позволяли воспроизвести любые волнующие события до мельчайших деталей, воскрешать любые, самые счастливые дни и самые кошмарные беды. Неудивительно, что она так долго не могла отойти от смерти семьи. Бывало так, что живые всполохи воспоминаний о Том Ужасе казались обрывками дурного сна, как будто бы ничего этого на самом деле и не было. Но наступала ночь, и просыпаясь от кошмара Рика понимала, что реальнее этого больше ничего не было.          Читать мысли… Создавать из рук огонь… Не верилось во всё это. И всё же… Когда Сейширо-сан прикоснулся к стакану, вода кипела и лист крутился…         Рика пододвинула к себе стакан с водой. Монах не рассказал им, как научится пользоваться аурой, он толком не пояснил, что это такое. Аура, жизненная энергия… Ну же, сделай над собой усилие, подумай! Думай, думай!       В своих учениях Будда всегда призывал к простоте. Чтобы получить ответ на вопрос о любом предмете или явлении, прежде всего спроси, что он являет собой, каково его строение, какова его причинная сущность. С точки зрения буддизма аура есть энергетическое поле, которое окутывает человека, как зародыш окутан оболочками. Сущность ее такова, что она является проявлением души и духа человека, и потому недоступно для зрительного восприятия. Сейширо-сан говорил, что аура «запечатана» в человеке, а пользователь нэн умеет «освобождать» её, окружать себя ей. Может, люди жившие сотни лет назад, у которых получилось её освободить, положили основу для дальнейших учений об ауре, но до обычных людей дошли лишь обрывочные знания, а настоящие хранят хантеры, пользователи нэн? А если сам Будда достиг просветления, потому что научился освобождать из своего тела жизненную энергию? Его фигуру же на всех росписях изображают, окруженную аурой.        Рика сидела, слегка оторопелая. Что ж, всё это неплохие теории, но они не подкреплены полноценными знаниями о нэн, которые помогли бы вывести её на логическую связь между сущностью ауры и тем, как её высвободить. Но интуитивно она понимала, что движется в верном направлении. Её хотелось докопаться.       Она опустила указательный палец и тронула гладь воды. Ощущения были обычными. Сосредоточившись, она подумала об ауре и подождала какое-то время. Затем прислушалась к себе. Ничего не изменилось. Рика вытащила палец и со вздохом подперла голову рукой. Но отняв ладонь от лица, она поняла, что щека в месте, где прикасался её палец, опущенный в воду, осталась сухой.        Она потёрла подушечки указательного и большого пальца между собой.  Сухо.  Провела пальцем по коже ладони.  Сухо.           Рика снова опустила палец в стакан и подождала, но когда его вынула, тот был мокрым.       «Странно… Показалось, наверное».         Рика положила руки на стол, сплела пальцы, оттопырив большие, и уставилась на них, словно сравнивая. Хантеры неизбежно привели её к мыслям о Ренджи, и она тут же почувствовала, как ей на грудь будто положили камень весом в тонну, придавивший ребра, легкие и сердце. Рика глубоко вздохнула, попробовав  освободиться от тяжести, но оно никуда не пропало.         «Дядя…».   — Хантеры же без вышки такие деньги зашибают!  — На что бы ты их тратил? — Видеоигры, мангу и еду. И купил бы Рике «Монополию». И еще чего-нибудь... Ты что-нибудь хочешь?        Рика оторвалась от пальцев.  — М? — слушая вполуха.  — Я спросил: что ты хочешь?  — В смысле?         Такахаси повторил.  — Катану.  — А где её купить?  — Не знаю.  — Вот когда узнаешь, я тебе её куплю. — У тебя же денег нет. — Но они появятся! Появятся, слышишь?!  — Ну тише, тише…  — И никаких возвышеннных целей? — спросил Сакурай.  — Нет, в нашей команде уже есть один благородный и правильный человек. Ни люди, ни справедливость, ни прочие сложные вещи меня не интересуют. Я просто хочу наслаждаться жизнью — есть корндоги и рамен каждый день, играть в свою собственную приставку… и сходить хотя бы разок в аквапарк и манга-кафе… и в боулинг сыграть… и в караоке ещё … —… — Вот я смотрю на тебя, и сразу понятно, какие у тебя цифры айкью.  — Это что ещё значит?! Не смотри на меня сверху вниз! — Такахаси положил приставку на стол, о чем-то задумался: — У тебя-то самого сколько айкью?        Сакурай выпендрёжно вскинул бровь.  — Сто двадцать восемь. — Хвастун.   — А разве это не обычный результат? — невинным тоном заметила Рика, не поворачивая головы.           Сакурай метнул в неё бешеный взгляд, а в Такахаси с новой силой всколыхнулась любовь к ней. 

***

На следующий день, переодевшись из простого кимоно с детским рисунком из ромбов в кэйкоги, Рика стояла перед зеркалом и внимательно осматривала себя с ног до головы. Тёмно-синее кэйкоги с иголочки сидело, как влитое. Оно было выглажено и прекрасно до последнего стежка — ни одна нитка не торчала, ни одна складка ни топорщилась.         Она затянула потуже пояс, заправила кончик, поправила воротник. Волосы была завязаны в высокий хвост на затылке. Рика затянула его потуже, убрала с лица налипшую прядку. Вот теперь идеально.         Полностью удовлетворенная собственной опрятностью, она вышла из комнаты. До места тренировки её проводил один из слуг. Рика была уверена, что будет заниматься в кэнкей, но когда они минули аллею с глициниями, ведущую к нему, то она поняла, что господин Гирей решил иначе.       Пока они шли до места, Рика всё больше чувствовала резь в желудке. Над постройкой, у которой они со слугой замедлили шаг, раскинулся баньян. Рика видела его впервые в жизни. Ветер шумел в его исполинской кроне, раскачивая ветки. Она долго стояла под деревом, задрав голову. Сквозь густое переплетения веток даже небес не было видно — они не давали солнечному свету проникнуть сквозь них на землю, из-за чего вокруг ствола почва была голой, без единой травинки. Перед  домом возвышались внушительных размеров тории под массивной крышей с черепицей, похожей на щербатые зубы. Мох бахромой свисал с ветхого карниза. Почерневшая от времени деревянная доска извещала: «Место, где ищут путь». Поблекшие иероглифы читались с трудом.       Слуга ушел. Рика поднялась по ступенькам. На двери было нарисовано священные дерево Бодхи — легендарное дерево в роще Урувелла, медитируя под которым, принц Сиддхартха Гаутама достиг просветления и стал Буддой. Оставив на пороге деревянные сандалии, она открыла фусума и зашла.         Тренировочный зал был огромных размеров. Как только она оказалась внутри, то увидела, что в другом конце зала сидели двое людей — юноша и мужчина. Увидев Ояму Дзисая, Рика слегка опешила. Он сидел на полу, но не на коленях, а согнув одну ногу, положив на неё руку, и подпирал ей голову.  У него были тёмно-каштановые, коротко остриженные волосы с «мысом вдовы»,  небольшая бородка на лице, которая шла вокруг его рта, и острые, хитрые глаза голубого цвета. На его лице была отпечатана смертельная скука. Ода-сан выглядел, как настоящий сенсей: строгий взгляд из-под очков, выразительное лицо, гордая осанка — ему бы подошёл генеральский мундир или маршальский жезл, а этот... Рядом с ним сидел диковатого вида парень в чёрном тренировочном хаори и хакама, роста высокого, вида весьма угрюмого, со светлыми, взлохмаченными волосами и хмурым взглядом. Руки, ноги и плечи юноши состояли из сплошных мускулов.          Оробев, Рика боялась подать голос. При виде неё нижняя губа молодого человека оттопырилась, скривившись, после чего следом слетело полупрезрительное «Хмпф». Он держался так, словно знал о кэндзюцу больше, чем она вообще когда-либо сможет узнать.  — Какая-то она хилая. — вынес вердикт парень после того, как окинул её критическим взглядом. — Откинется же с одного пинка, как пить дать. — Думаешь?        Сенсей говорил растягивая слова и слегка гнусавя.  — Она хоть боккэн в руках удержит?  — Не знаю, Куро. Они почти одного роста. Забавное будет зрелище.         «Я вообще-то здесь!» — хотелось возмутиться Рике, но не решилась, постаравшись сделать лицо максимально серьезным, будто её нисколько не трогали насмешливые комментарии, летящие в неё, как стрелы.  — Добрый день, Дзисай-сенсей, меня зо… — Плевать мне, какое у тебя имя. — прервал он её довольно резко. — Показывай, что умеешь, а потом мне может станет интересно, как там тебя зовут.         Рика застыла, как вкопанная. Дзисай повернул к ней голову, и взгляд его пронзительных голубых глаз хлестнул её, как бич, как плеть.  — Хорошо, я подожду, пока сказанное дойдет до твоих мозгов, но предупреждаю, что если через пять секунд. — «пять» мужчина произнес с нажимом, подчеркивая. — не увижу у тебя в руках боккэн, то уйду и выкачу огромный счёт человеку, из-за которого мне пришлось три часа тащиться в эту глушь.         Ей потребовалось меньше пяти секунд — три — чтобы найти глазами тренировочный снаряд, лежащий у стены, и схватить его. — Здорово, что ты догадливая. Знакомься, этой мой старший ученик, Кёмото Куросава. Поединок у тебя будет с ним. Не бойся, он безобидный малый.        «Безобидный? Он-то?! Да у него же в глазах читается: «Я тебя прикончу!».         Парень досадливо поморщился и лениво произнес:  — Мне сражаться с коротышкой?   — И у тебя со слухом туго, Куро?         Цыкнув, парень взял свой боккэн и покинул место рядом с сенсеем, подвязывая рукава кэйкоги кожаной тесемкой. — Готова?  — Если угодно. — Что значит «если угодно»? — Это значит, я готова.        За его спиной послышался сухой смешок. Они встали друг напротив друга и обменялись ритуальными поклонами. Во рту у Рики пересохло от напряжения.         Сперва она решила, что Куросава похож на Адзусу и сразу же после сигнала кинется в поединок, но он не наступал. Парень преспокойно стоял на одном месте, ничего не предпринимая. Рика занесла меч над собой и атаковала первой. Куросава не шевельнулся, по крайней мере, так казалось со стороны. Его стойка была обыкновенной — он держал меч обеими руками прямо перед собой. Она стремительно наносила удары, меняла стойку, пытаясь спровоцировать парня, но тот стоял лишь защищался. Рика пыталась понять по его лицу, что он задумал — защита предназначена для подготовки последующей атаки — но не могла разглядеть в его лице ровным счетом ничего. Только в его взгляде было что-то убийственное.       Когда противник атакует голову, нужно подставить мечи под прямым углом к его атаке… Не принимать удар жёстко, чтобы не испортить клинок… Затем перенаправить энергию удара противника своим ударом в корпус.         Куросава отскочил в сторону — боккэн не успел серьезно его задеть, лишь слегка чиркнул по животу. Не получилось! В долю секунды юноша, отразив нападение, перешел в атаку. Но зато ей стало ясно, что парень из-за разницы в росте преимущественно будет целиться ей в голову — бить её по корпусу или по ногам ему неудобно и невыгодно, так как его туловище полностью открывается для полномасштабной атаки.         «Никогда не думала, что рост может стать преимуществом. Но эта разница в силе… Он, конечно, точно не дерётся на полную, скорее всего, только в половину».         Рика откинула волосы с влажного лба и атаковала, целясь по груди. Куросава перехватил боккэн одной ручищей, заблокировал удар. Вот он, шанс! Резко ослабив хватку, она направила деревянный меч вниз, прямо в правое колено. «Цельтесь не в само колено, а сбоку. Если вложить все силы в удар, то даже лёгкий бамбуковый снаряд сможет разорвать мениск» — слова Миуры транслировались у неё в голове, словно тот говорил ей прямо в ухо. Рика понятия не имела, что такое мениск, но «разорвать» звучит очень и очень больно.         Но Куросава сделал то, чего она совершенно не ждала —  он согнул ногу в колене, выбив боккэн у неё из рук, и приложил её в левый бок, прямо в ребра, с такой силой, что чуть дух не вышибло. Рика мячиком откатилась к стене. Шаги оставшегося на ногах сэмпая звучали словно смех над незадачливой девчонкой. Рика поднялась с татами, подскочила к мечу и выставила перед собой, пригнувшись всем телом, словно перед прыжком. Она застыла, оценивая обстановку и рассчитывая следующий шаг. Чем серьезнее становился их бой, тем сильнее её охватывал какой-то животный восторг. Когда их тренировочные снаряды снова скрестились, Рика решила, что он будет теснить её назад или попробует нанести удар, но вдруг, вместо того чтобы атаковать, он с силой толкает ее, выводя из равновесия, и скрещенные боккэны бьют её в середину лица.          У неё аж ноги подкосились. Она попятилась, выронила снаряд. Мир на секунду темнеет, вертится горящей болью, от которой у неё чуть ум за разум не зашел. Одним усилием воли она выталкивает себя в реальность. Где-то раздаются голоса, но в ушах стоит громоподобный шум, такой, что она вообще ничего не слышит.  В глазах плескались волны черноты, в том месте, где нос, всё горело огнём, распространяя обжигающие волны. Рика смотрит вниз и видит, как на кэйкоги капает кровь.        «Он сломал мне нос!» — ошеломленно понимает она. Ощущение было такое, что боккэны переломали ей все кости на лице.         Когда ее взгляд прояснился, она увидела, что Куросава стоит поодаль с безразличным видом. Он явно не чувствовал угрызений совести. Когда она попыталась встать, молодой человек отказался от дальнейшей борьбы, заявив, что в ней нет смысла. — Ты проиграла.        Голова уже всё поняла, что ей ни в жизнь не победить Куросаву, но тело, похоже, было с ним не согласно. Выпустив весь воздух из легких, превозмогая боль, Рика одним рывком оттолкнулась от пола и встала не только ноги, но и на холодные стальные рельсы собственной воли.  — Сдохнуть хочешь?! — разозлившись, рявкнул парень. — Сдавайся!         Слезы смешиваются с кровью из разбитого носа. Во рту слишком много крови, ещё немного, и её стошнит прямо здесь. Сплюнув, Рика вытерла рот рукавом кэйкоги, подняла боккэн. Она не касалась раны. Если кровь течет, рука будет скользкой.  — Ещё чего!  — Смотри, Куро, девчонка всё ещё полна сил! Прекрасно! Надеюсь, это естественная бодрость, а не та, которая возникает при мысли о близком конце. — Близком? Малявка проиграла. — Ошибаешься — вон она, прям перед тобой, готова к бою. Судя по всему, пока ты не отправишь её в нокаут, девчонка  будет вставать, так что ты уж постарайся поаккуратней, не отправь её случайно к праотцам — мне на совести мёртвые маленькие девочки не нужны. — он взмахнул рукой, давая знак продолжать бой.          Куросава досадливо фыркнул. Наверняка он ждал, что она не захочет продолжения. Кровь с соплями затекали в глотку. Рика с отвращением сглотнула, думая, а хватит ли у неё пороху, чтобы снова  атаковать — покалеченный нос пульсировал, будто сигнал об опасности.        Дзисай наблюдал за поединком.  Девчонка была увлечена боем. Ловкая, юркая, быстрая и главное прёт, как танк.  — Ох-ох-ох, так меня перетак…. —он словил себя на мысли, что ему любопытно, что из этого может выйти. Было бы очень забавно, если бы он поиграл с ней так подольше.         «Всё в порядке, нужно только смотреть внимательно и ждать, когда он снова откроется. Его наступательные и оборонительные способности намного превосходят Адзусу. Одурачить его точно не получится, значит, надо ждать».         И Рика ждала. Ждала долго, кружа вокруг ученика Ояма Дзисая, как шакал вокруг падали, готовясь напасть при первой возможности. Куросава вёл себя точно как в начале поединка, пока наносит удар в плечо, и сразу же по боку. Он блокирует удар. Сосредоточив взгляд на шее противника, Рика сделала вид, что замахивается для удара в горло. Куросова поднял боккэн, приготовившись снова защищаться… Удача! Он держал боккэн только правой рукой! Господи, пусть оно сработает! В длящийся доли секунды момент, обхватив снаряд двумя руками, она поменяла траекторию удара и с силой ударила его по запястью.         По лицу юноши прокатилась судорога боли. С начала поединка она первый раз смогла нанести удар. — Маленькая сволочь. — прошипел парень.         Воодушевленная успехом, Рика встала в стойку. По лицу у неё катился пот, дыхание сбилось, но настрой был самый что ни на есть боевой.  — Осторожно, Куро. — Девчонка ничего мне не сделает, сенсей. Она неумеха. — Ты прав, она криворукая неумеха. Но посмотри на неё. Она серьезно настроена и не отступит, пока ты не покажешь, где её место.        Парень сплюнул и выставил боккэн.  — Тогда мне ничего не останется, как тоже стать серьезным.        Рика моргает. Рассеченная бровь отзывается болью, во рту стоит вкус крови.            Куросава повернул голову так, что хрустнули шейные позвонки. Его глаза блестели. Она почувствовала в них угрозу. Он приблизился к ней, замахивась для удара. Рика едва успевает поставить блок, чтобы его боккэн не сломал ей на лице что-нибудь ещё.  И вдруг его боккэн оплел её меч, будто змея — кончик меча двигался по спирали, она крепче ухватилась за меч, попыталась удержать его...         Снаряд вылетел из рук. Куросава толкнул её — не удержавшись на ногах, она упала наземь. Бросив свой боккэн на пол, парень зашел за спину, встал на колено, наклонился, взял её правую руку и вывернул за спину. В плече хрустнуло. Ослепляющая боль пронзила её. Рика брыкнулась, но Куросава держал её крепко.  — Отпусти!  — Сдавайся. — Ни за что!  — Сдавайся. Иначе я тебе руку сломаю, богом клянусь.  — Чёрта с два я сдамся, придурок лохматый! — боль вырвала из неё грубость, иначе б она точно заревела.  — О-о, она ещё и ругаться умеет! Какая энергичная девочка! — Чего ты там пищишь, мелюзга борзая? Сдавайся. Больше повторять не буду.         С усилием отодвинув боль на задворки сознание, Рика потянулась за боккэном. Пальцы на голове резко впечатывают её лицом в татами, колено на спине прижимает в миг ставшее беспомощным тело к земле. Куро потянул плечо на себя, вывернул руку. Рика злобно вцепилась зубами в рукав кэйкоги, чтобы не заскулить в голос. — Достаточно.        Куросава слез с неё. Рика прерывисто дышала, продолжая лежать с распростертыми ногами и руками,  словно сдавшись на милость каких-то неведомых законов природы. — Куро, глянь, не отрубилась ли она там.  — В-всё в порядке. — откликнулась она.         Рика попыталась встать с татами. Всё равно, что стоять в каноэ. Снова села. В ушах — отвратительный белый шум. Отвратительное чувство провала, досада на себя овладели ею. — О, ты в сознании и почти в полном здравии. Как славно. Давай, топай сюда.       Во рту стоял мерзкий привкус. Вытирая губы о плечо, Рика заметила, что весь воротник пропитан кровью.       «Ого…». Рика разглядывала порядочно окровавленное кэйкоги. Сколько крови из неё вышло она не знала, но на ногах держалась с трудом — её почему-то все время кренило влево.        Когда она подошла, сенсей с самым любезным видом протянул ей салфетку. Рика прижала салфетку к лицу и тут же почувствовала, как та стала влажной. В носу засвербело от запаха ржавчины. Рика попыталась вздохнуть через нос, но его будто заложило, как при простуде. Она осторожно потрогала пальцем нос. Он распух и был горячим на ощупь.  — Посмотрим, что тут у нас. — лицо склонившегося перед ней сенсея слегка подергивалось. — Ой-ой, ужас какой. Я подправлю, ты не против?         Не дождавшись разрешения, мужчина хватает её за нос и резко тянет вниз, вырывая взвизг. Темные струи крови хлынули из носа между чужих пальцев. Из глаз брызнули слёзы, как кипящая вода из кастрюли. Через пару минут, когда резь в носу приутихла, Рика попробовала шмыгнуть. Дышать стало полегче.         Пока она вытирала с лица и кэйкоги сгустки крови и слизи, сенсей подозвал Куросаву.  — Дай-ка глянуть на твою руку.         Тот протянул её без особого рвения. Визуально осмотрев запястье, мужчина надавил на какую-то точку с внутренней стороны. Парень отдернул руку, резко, будто его током стрельнуло и сдавленно выругался.  — Возможно вывих костей, но не уверен. В любом случае не смертельно.         Оаяма Дзисай подозвал её движением руки. Рика неуклюже заковыляла к нему, волоча ноги.  — Сильные ушибы в ребрах, а может даже и трещина, сломан нос и пару десятков синяков обеспечены. — вынес заключение и повернулся к ученику. — Ты порядочно её отделал, Куро. Совсем не сдерживался?  — Если б я не сдерживался, от неё бы и мокрого места не осталось. — пробубнил тот, встряхнул кистью и поморщился.  — И то верно. Поблагодарите друг друга за бой.       Они встали друг напротив друга и совершили поклон рэй.  — Подожди меня снаружи. Мне нужно потолковать с барышней.  — Погодите! — Рика поднялась на ноги, стала искать глазами свой боккэн, где, где он?  — Ну что ещё?  — Мы же ещё не закончили!  — Чего? — расхохотался Дзисай. Его смех звучал как треск пересохшего дерева. — Не закончили?  — Сенсей, кажется, у неё мозги повредились. Дайте мне хорошенько ей зарядить, чтобы вставить их на место.  — Нет, ты и без того постарался. Нравится избивать маленьких невинных девочек?  — Но я… Я ещё не проиграла. Вы же остановили бой!  — Куро, выйди отсюда, не видишь, ты её нервируешь.        Выходя из додзе, Рика услышала, как парень буркнул.  — Да какая она невинная девочка.         Дверь закрывается. Воцаряется тишина.  — Сядь.        Рика подобрала боккэн и подчинилась, не зная, чего ожидать. Вдруг он тоже захотел её испытать? Но после поединка-избиения от его ученика, она не чувствовала в себе того же боевого задора, который был в начале. Она ощущала себя опустошенной, как после кровотечения, что, впрочем, недалеко ушло от правды.         Рика села на татами напротив мужчины.   — Атака на запястье Куро была самой умной. Смотря на его горло, чтобы сбить с толку, ты поразила другую часть его тела. Начинающие часто стоят и таращатся только на боккэн, а их руки начинают двигаться, когда противник совершает движение, поэтому они часто попадаются на обманные движения. Обычно мецуке нелегко прокачать. Где ты этому научилась?  — Я не училась. Оно как-то само.       Девочка смотрела ему в глаза прямо и настойчиво, но в её взгляде мужчина не видел ни намёка на желание понравится. «Оцените меня по достоинству, я приму любую критику» — так и говорил этот взгляд.  — Ты не запуганное создание. Я это сразу увидел. — Как?  — По лицу. Дар у меня такой. Взглянув на человека, я узнаю о нём всё. — Рика не совсем уловила смысл того, что он сказал. — А ещё я понял, что ты дура.Ты знала, что тот, против кого ты идешь, тебе не ровня в физическом плане и в мастерстве, но всё равно вставала. Но это не стойкость и не храбрость, а тупое упрямство. Если бы я не остановил Куро, он бы сломал тебе руку.  — Я просто не хотела сдаваться.  — Нет?  — Нет. — Ни за что на свете? — Ни за что.  — Какая упрямая! — Да, упрямая.  — И что ты пытаешься доказать своим упрямством, несносное ты создание? Что готова подставляться под удары, лишь бы не ударить в грязь лицом?         Рика вдруг обнаружила, что выглядит в собственных глазах не человеком с несгибаемой волей, а неумной и упрямой, как коза, особой. — Как мне, по-вашему, следовало поступить?  — Включить голову и признать поражение. Когда Куро в самом начале сделал тебе подсечку, продолжать было бессмысленно. Если бы это был реальный бой, ты бы уже была мертва.         Рика обдумала это.  — Вы правы, но…  как я узнаю, выиграю я или проиграю, если буду сдаваться после первой же попытки? Нельзя же так. Я не могу ничего не делать.        Ояма Дзисай замолчал. Ответ девчонки был предельно четок и ясен, без признаков косноязычия. — Ты хочешь сказать, что каждый раз вставала, потому что думала, что  проиграешь, если перестанешь бороться?         Она кивнула. — Значит, не сдаваться, даже если кажется, что все потеряно, и страдать до конца… — протянул он, однако безо всякого удивления. Какое-то время мужчина молчал. —  Как твое имя?        Вопрос сенсея воодушевил Рику, вселив в неё надежду и боевой дух, недостаток которого явно ощущался совсем недавно.  — Рика. — сжав ладони на кэйкоги, ответила она. — Рада знакомству.       Дзисай сел перед ней, устроившись в той же небрежной позе, как когда наблюдал бой с Куросавой. Вздохнув, он подпер голову согнутой кистью, а другой барабанил по бедру, не произнося ни слова:  — Честно признаться, неохота мне с тобой возиться. Учить детишек скучно и слишком хлопотно. Я обычно беру учеников с опытом из других додзё. Расскажи-ка мне, зачем тебе кэндзюцу. Манги про самураев начиталась или как?  — Вовсе нет! — вспыхнула Рика. — Долго рассказывать… — Постарайся покороче.         Несмотря на просьбу покороче, Рика рассказала обо всём так подробно, как только могла: про храм, отбор в клан Йонебаяши из послушников, Хаккьокен, спор с Адзусой, додзё Ода-сенсея, тренировки и предложение Гирей-сана.  — Понятно. — сказал он. — Сколько тебе?  — Девять, господин Дзисай. — «Господин Дзисай»… Силы небесные!  И этот же вежливый роток обозвал Куросаву лохматым придурком! — она отвела взгляд, стыдливо заерзав. — Мне передали, что ты намерена идти в армию. Это правда?   — Да.         Изменившееся лицо мужчины говорило о том, что до нынешней минуты он считал эти слова не более, чем шуткой.  — Ясно. Так, ладно. Зачем тебе туда?  — Я хочу в личную армию короля. Если он меня выберет, то я смогу добиться высокого положения и у меня будет власть.         Сенсей рассмеялся, не затрудняя себя ответом. Его распирало от хохота. Строгие, жёсткие черты лица девочки остались неподвижны.  — Не нахожу ничего смешного. — сухо заметила Рика.  — А замуж за него не проще выйти? — спросил мужчина, продолжая смеяться. Увидев лишенное каких-либо эмоций лицо, до него дошло, что она говорит всерьез. — Объясни.  — Я в совершенстве освою кэндзюцу и стану очень сильной. Благодаря своему мастерству я смогу защитить всех кто мне дорог, а положение в армии короля позволит мне сделать их жизнь лучше, и они никогда не будут ни в чём нуждаться.  — Какая благородная малышка! Я рад, что мир облагодетельствован столь бравыми и добродетельными детьми. — продолжал поддразнивать её сенсей. — В таком случае, ты должна быть в курсе, что если ты намерена стать частью охраны монарха и служить стране, исполняя свой долг, то должна быть готова убить.         «О чём это он?… О чём он говорит? Не понимаю. Бессмыслица какая-то. Что он имеет ввиду?».  — Я не… я не понимаю. — Что ты не понимаешь?  — Что вы такое говорите… — прохрипела Рика. — Убийство?… — То и говорю. — последовало с раздражением. — Армия это опора и защита государства. Все солдаты должны уметь убивать. Или ты думала, они куличики из песка лепят? — Но я… н-не могу. Не могу! Я не хочу никого убивать! Это неправильно!          Наступила напряженная пауза. Вздохнув с утомленным видом, мужчина встал, потянул спину.  — Всё понятно. Чёрт подери, только время зря потерял, а ещё три часа ехать обратно. Понастроили эти богатеи свои особняки в такой-то глуши…  — Стойте! — вскочив опрометью, в ужасе закричала Рика, увидев, что он уходит. В тишине стук упавшего с колен боккэна был оглушительно громким. — Дзисай-сенсей, не уходите!  — Почему? Если ты не готова причинять боль другим, тогда тебе не стоит брать в руки меч и мне нечему тебя учить.  — Я не знала… Я не думала, что мне придется кого-то убивать!   — Вот умора! Ты же собралась стать воином. Как ты будешь защищать кого-то, если не готова убить? А если на короля нападут? А? Что тогда? Будешь стоять в сторонке и смотреть?         «Я не могу… Не могу! Не могу стать такой же, как они! Я не хочу быть похожей на НИХ!».  — Я просто хочу защитить всех! Я не хочу, чтобы кто-то умирал! — Мольба прозвучала пронзительно и горько. — Я хочу быть сильнее… А сейчас я такая слабая… никчёмная, жалкая, беспомощная!… — Дзисай Ояма увидел, как девочка на свои ладони так, словно они виноваты во всех бедах, во всех горестях своей хозяйки. Лицо её горело, слова были полны горечи. — Этими руками я не смогу никого уберечь! Пожалуйста, не уходите! Пожалуйста! Помогите мне стать сильнее! Я больше не хочу никого терять!           Послышались приближающиеся шаги. Мужчина грубо вздёрнул её опущенную голову за волосы и с размаху отвесил затрещину. — Очухалась? — Рика распласталась на полу, схватившись рукой за голову. По голове рябью шли волны боли. — Если да, то заткнись и слушай меня. Сила растет из осознания собственной слабости. Хорошо, что ты это понимаешь. Но вот эти рыдания тебе не помогут, а мне до них на фиг дела нет. Я пришел сюда не для того, чтобы тебе сопли утирать. Если хочешь перестать быть слабой и жалкой, прекрати хныкать, встань, бери снаряд и начинай прямо сейчас. Сжала зубы и вперед.         Выпрямившись, мужчина бросил боккэн ей под ноги. — Я хочу убить твою семью. Нападай на меня. Посмотрим, чего стоят твои слова.         Прошла минута. Две. Девчонка неподвижно сидела на полу, склонив голову. Мужчина разочарованно хмыкнул. Жаль… И к чему тогда был этот концерт?  Просто всплеск эмоций? Дальше что? Неужели она ничего не собирается делать?         Дождавшись долгожданного прилива адреналина, Рика рывком  схватила боккэн. Все произошло с такой стремительностью, что длинный снаряд мелькнул, как иголка. Сенсей отразил атаку, выставив боккэн перед собой — сила скрещенных снарядов чуть не выбила боккэн из её рук. Лицо мужчины в выражении никак не изменилось — только густые брови едва заметно приподнялись. Он без труда отразил атаку, но скорость его впечатлила. Шикнув сквозь зубы, Рика покрепче сжала древко, готовясь для новой атаки. Чуть не получилось застать его врасплох его!  Наивно было считать, что столь посредственным маневром у неё получится его одурачить. Все в нем было крупнее обычного — рост, широкие плечи, мощная грудь. Сенсей был ростом не меньше двух метров, как Сейширо-сан, и ощущение было, словно мышь вызвалась на бой с медведем. Но несмотря на всё это, в его руках, в движении плеч чувствовалась гибкая сила. Ей стало страшно, но усилием воли она подавила этот страх, по-крайней мере так, чтобы он не мешал ей думать.   — Твоя стойка и то, как ты держишь меч. — неодобрительно цокая языком. — Никуда не годится. Держи снаряд прямо, обеими руками. Вот так.         Рика постаралась сделать так, как он показал. Сенсей ударил по боккэну — тот вылетел из рук с такой легкостью, будто она удерживала его кончиками пальцев. — Поднимай. — смотря на боккэн, Рика застопорилась, и вздрогнула, когда тот рявкнул. — Поднимай!        Она подобрала боккэн, вернулась.   — Ещё раз.         Рика судорожно выдохнула и встала в стойку, подняла снаряд, выставила перед собой. Сенсей снова ударил по нему. Тот снова вылетел из рук.  — Но я же…  — Закрой рот и поднимай.        Спокойно. Спокойно. Рика попыталась — довольно успешно — не смотреть на мужчину, пока шла к стене.  — Ещё раз.         Удар. Боккэн лягушкой подпрыгнул у нее в руке, упал в ноги. Рика застыла с вытянутыми руками. Нервы были напряжены до предела. Сердце колотилось в груди. В носу засвербело. Во рту появился сгусток крови.  — Все ещё хочешь спасти своих близких и готова ради этого на всё?        Его взгляд подстрекал ответить.  — Я хочу. — проговорила одними губами Рика, душа в себе слёзы.        Дзисай показал на неё пальцем. Подушечкой он почти касался ее лба.  — Лгунья.       Мужчина подошел и навис над ней так близко, что Рика чувствовала его дыхание на своем лице. — Я приехал сюда, чтобы ты показала мне всё, на что способна. Если не можешь, то ты мне не нужна. Я попросил и ясно объяснил, как нужно держать снаряд в руках. Делай, пока не справишься, а если не можешь, то ни одно твоё слово ничего не стоит. Меня страшно бесят пустозвоны, девочка, поэтому докажи, что я не зря теряю время, иначе я не знаю, что с тобой сделаю. Ты можешь или нет?  — Д-да.  — «Д-да?». Повтори нормально, мелкая разиня. — Могу, Дзисай-сенсей.  — Тогда подбирай и делай.         Спустя пять или шесть попыток мастера, наконец, устроило, как она держит деревянный меч в руке.       Тренировка продолжилась. Рика понимала, что строгость включается не для того, чтобы показать своё превосходство, а для уважения и дисциплины, но всему есть свой предел — Ояма Дзисай был отшибленным на всю голову. Рика ни разу в жизни не тренировалась с наставникам, но что-то ей подсказывало, что вряд ли все они, подобно ему, превращают тренировку в истязание. Сенсей доводил её до изнеможения и местами откровенно пытал, но она ни разу не захотела остановиться, более того — через какое-то время где-то глубоко внутри боль даже начала вызывать у неё нечто вроде извращенного наслаждения.  — Не маши руками! Используй плечи и локти!         «Плечи и локти, плечи и локти…» повторяла про себя Рика, как мантру. Следующий удар был направлен под ребра — ей удалось его заблокировать, но стоило ей замешкаться, как посыпался град атак. Сенсей двигался медленно, намного, намного медленнее, чем привык, но даже с его непривычной скоростью ей с огромным трудом удавалось отбиваться. Целясь по ногам сенсея, она со всей силой нанесла удар. Боккэн со свистом прочертил дугу, но цели не достиг. Он легко подпрыгнул. Пот катился с неё градом. Подниматься, главное — подниматься! Несмотря на то, что голова у неё кружилась, а взгляд замылился, встала на ноги довольно резво, но обрадоваться не успела — деревянный снаряд ударил её по затылку.         Не сумев сохранить равновесие, она упала на коленки. В эту самую секунду Рика поняла, что значит «искры посыпались» — удар высек из глаз целые фейерверки. Она снова поднялась — в который раз? в сотый? — сжала в мокрой ладони боккэн, но тут мужчина перехватил её руки за локти, разведя их в стороны. Удерживая в открытом положении, сенсей сделал её полностью уязвимой.  — Атаковать необходимо сразу же после защиты. Никто тебя ждать не будет — будешь хлопать ушами, этой секундой обязательно воспользуются и тебя убьют.         С этими словами он завел свою левую ногу за её правую, и силой вынудил опуститься на колени. Но этим всё не закончилось — мужчина надавил на колено ещё сильнее, и стал тянуть, заставляя её буквально переломиться надвое. Перед глазами всё ослепло, тянущая боль под коленкой была невыносимой, он ей будто ногу пытался оторвать. Казалось, ещё немного, и услышит, как лопнувшими струнами рвутся связки. Рика соскалилась, не в силах терпеть эту боль.  — Уже сдаешься? А ведь сила требует железной стойкости. Пока ты тут халявишь, твоя семья десять раз помереть успела. Соберись-ка! Или ты умеешь только скулить и отхватывать удары, а не отвешивать их?         Довольный поучительной, хотя и грубой шуткой, сенсей отпустил её. Ей потребовалась минута, чтобы почувствовать онемевшую ногу. Кое-как поднявшись, Рика наклонилась и подняла боккэн — никогда ещё он не был настолько тяжел. Впрочем, и такой бессильной ярости она тоже давно не испытывала, чуть ли не рычала от того, что была переполнена ей до горла.  — Вы… вы… да вы… а ну хватит!!  — Вот это сила духа! Злость это хорошо, давай, не сдерживайся!  — Вы у меня ещё получите!  — Это угроза или обещание? — весело приподняв брови, спросил сенсей, наслаждаясь бешенством на лице неукротимой маленькой валькирии, от которого та чуть ли не задыхалась.        «Да он же меня подначивает!» — пронеслось у неё в мыслях, но рассудок никогда не победит волю сердца.   — Знаете, кто вы?! Свинья, вот кто!  — Это почему же? — сенсей смеялся.  — Вы даже не нападаете на меня — только уворачиваетесь и исподтишка пинаете боккэном! Разве это достойно воина?!  — А-а, я понял. Ты хочешь, чтобы всё было всерьез?  — Вот именно!  — С настоящим мечом?  — Да!  — Точно? Не боишься?  — Нисколечко!         Рика хотела произнести это свирепым и решительным тоном, но у неё получилось что-то вроде писка.  — Коли так, будь по-твоему.         Очень не понравился Рике его тон, страшно не понравился. Его рука молнией метнулась к пазухе, вытащила клинок, размером с вакидзаси, и приставил к горлу. Весь мир сузился до лезвия, прижатого к её шее. — Страшно тебе? — звенящая тишина. Рика боялась даже сглотнуть. — Вижу, что страшно. Вон как поджилки трясутся. Я ведь могу и убить тебя — разрублю твое маленькое тельце, как ягнёнка, одним ударом. Вот так. — вакидзаси скользнула от шеи вниз, поперек туловища… — Через плечевой сустав, где хрящи и связки мягкие. —… и остановилась на левом подреберье. — Затем легкие, желудок, поджелудочная. Этот орган молодых молочных ягнят известен как «сладкое мясо». Он считается настоящим деликатесом среди гурманов. Знаешь, какое оно на вкус?         Рика, которая в детстве практически не видела мяса (в их крае оно было фантастически дорогим) и впервые попробовала что-то изысканное из еды буквально пару дней назад, поэтому, конечно, не представляла.  — Я тоже не знаю, но говорят пальчики оближешь, а толстосумы его просто обожают. Я знавал одного военного диктатора из Сорьюсокэ, которому нравилось вырезать из маленьких девочек поджелудочную железу, а потом есть её с бобами, запивая дорогим красным вином.         У неё кровь застыла в жилах. В голове замелькали кошмарные, кровожадные сцены. Видно, вид у неё стал совсем жалкий, потому что сенсей отнял лезвие от её горла и вложил катану в ножны. Она старалась унять бьющееся сердце. Вдох – выдох.  — Никогда не зарекайся, что не боишься. На это имеют право только те, кто готов быть убитым, а такие как ты мрут как мухи. Не буду врать, что не хотел тебя напугать, но не обижайся, сопля. Нужно было преподать тебе урок, чтобы ты наконец поняла разницу между храбростью и безрассудством, но больше уроков не будет. Если бы ты была моим учеником, я бы всыпал тебе по первое число. Ты бы отсюда на карачках выползла. — мужчина поднял боккэн, сунул ей в руку. Рика моргнула и глянула на него, так, словно понятие не имело, что это он ей вообще такое дал. — Ты должна как можно быстрее распознавать, что за противник перед тобой, и что ты можешь ему противопоставить. — Несколько секунд молчания и вдруг он рявкнул, что она аж подпрыгнула: — Кого ждём?! Продолжай!        Спустя часа два мужчина объявил, что бой окончен. Ни одна её атака не достигла цели — он читал её, словно открытую книгу, и без труда отражал каждый удар. Под конец она впала в состояние, подобное трансу, границы ощущений стерлись. Невзирая на это, ей как-то удавалось не утратить остатки самосознания и понимания того, что тренировка не бесконечна. Рухнув на татами, Рика была вымотана до предела и держалась сидя лишь усилием воли.         Ояма Дзисай сел напротив неё. Протянулась тишина. Рика нервно затеребила пояс кэйкоги, и решилась задать волнующий вопрос: — Дзисай-сенсей, вы возьмете меня в ученики?        Выдав сокровенное желание, Рика решительным видом показывала, что отрицательный ответ её не устроит. От волнения сердце выскакивало из груди. На спине выступил липкий пот, а лицо всё горело, будто сунула голову в жаровню. — Так уж и быть.        Рика упала на колени и поклонилась так низко, что почувствовала затхлый запах татами. Придя в ужас от этих проявлений благодарности, мужчина рыкнул, чтобы она встала. — Что ж. Тренировки будут проходить два раза в неделю. Начнем с кэндо, потом перейдем к кэндзюцу.   — Я буду заниматься только с вами?  — Пока что. Не буду отправлять тебя на корм к своим ученикам. Могу, но не буду. — Они сильные? Как Куросава-семпай?  — Ну как тебе сказать… Куро среди них самый добрый. Поэтому я и взял его с собой. Пока ты не освоишь базовый уровень кэндо, тебе среди моих учеников делать нечего. Куро тебе нос сломал, а остальные сожрали бы тебя с потрохами. — сенсей зорким глазом глянул посмотреть на реакцию, но девчонка после его слов лишь её больше воодушевилась: её лицо сияло. — Тренироваться со мной ты будешь ровно три месяца, потом я отправлю тебя на экзамен.  — Экзамен?  — На белый пояс. Разумеется, все эти пояса ерунда. Пояс – это тряпка, который сам по себе ничего не стоит, так что не зацикливайся на его получении, как большинство новичков. Но существует правило, согласно которому ты должна их получать, чтобы продолжать обучение в додзё.        Пока Рика пыталась уловить логику в словах сенсея — пояса сами по себе ничего не стоит, но почему-то их нужно получать, чтобы обучаться в додзё — тот тем временем продолжил:  — В кэндо Сёден-рю и в целом в кэндзюцу, существует шестнадцать рангов — десять ученических кю и шесть дан. Белый пояс символизирует неопытность ученика, который в начале пути представляет собой чистый лист. Когда ученик получает первый кю и коричневый пояс, спортсмен отправляется в самый сложный путь — обучение на мастерские ранги, даны.  — У вас ведь дан, правда?  — Хм-м, даже не знаю… Даже не знаю, есть ли у меня ранг мастера… А ты как думаешь, сопля?  — Я думаю, что да.  — А ты, я смотрю, довольно прозорлива. Или виртуозно умеешь изображать иронию, я ещё пока не разобрался. — Рика не знала, что сказать, и собралась было вежливо улыбнуться, но решила, что лучше сохранить суровое лицо.  — Вы со всеми новыми учениками занимаетесь индивидуально?  — Думаешь, что раз ты мне понравилась, то заслужила особое отношение? — сказал мужчина, и добавил, как ей показалось, с легкой издёвкой. — Твоя семья обещала хорошо мне заплатить за то, чтобы я какое-то время позанимался с тобой лично и подготовил к первому экзамену. Причина только в этом. У меня нет времени заниматься с учениками по одному.  — Клан Йонебаяши не моя семья. — поправила Рика. — Меня забрали из храма на севере Какина. Я здесь воспитанница.  — А-а-а, вот оно что. То-то я удивился, что ты тёмненькая — Йонебаяши все белые, как молоко.        Рика посмотрела за плечо, будто их мог кто-то услышать, но в додзё были только они вдвоём. Додзё. Её посетила мысль, а можно ли было назвать «додзё» место, где тренируется только один человек?         Она повернулась лицом к Дзисай-сенсею. — Извините, я не знаю, насколько это будет уместно, но мне бы хотелось кое-что у вас попросить.        Мужчина поднял брови. Рика расценила это, как согласие.  — Я хочу стать дайсё.         Он громко расхохотался.  — Разбежалась! — Рика опешила. —Только самые способные бойцы способны стать мастерами Нитэн Ити-рю и овладеть дайсё, а таких раз-два и обчелся. Ты ещё сопля соплёй и жутко слабая, потому пока что даже и не мечтай об этом. Если получишь дан, мы приступим к иайдзюцу, а там и посмотрим, годишься ли ты для дайсё. — Что это? — спросила, промокая кровь под носом салфеткой.  — Иайдзюцу —  искусство владение катаной. Собралась в дайсё и не знаешь про него?  — Я ещё много не знаю. Но я быстро учусь. Только... — Ну что ещё?  — Ничего что я… ну… проиграла? — Ты бы не победила Куро без вариантов. Я на это и не рассчитывал. Надеюсь, что несмотря на упертость у тебя хватает мозгов, чтобы это понимать. В четырнадцать лет он выиграл свой первый чемпионат страны по кэндо и с тех пор ни разу не проигрывал. Сейчас ему семнадцать.  — И ничего, что я девочка?  — А я мальчик. Дальше что?  — Ода-сен…сан говорил, что девочки не способны освоить кэндзюцу. Им не положено учиться искусству меча, ведь они никогда не поймут его Путь.   — А твой Ода-сан слышал когда-нибудь об онна-бугейся?         Рика в недоумении свела брови. — В вольном переводе «человек боевых искусств». Так в древней Азии назвали женщин с навыками рукопашного боя и фехтования. Грубо говоря, женщин-самураев. От них, конечно, никто не ожидал, что они будут учавствовать в реальном сражении, но тем не менее они были способны подняться выше несовершенства и недостатков, свойственных их полу, проявить смелость и героическую силу духа, которая могла бы быть достойной самых храбрых мужчин. Они владели кайкэном, нагинатой, яри и танто не хуже мужчин. Конечно, потом ямато-надэсико стала идеалом женщины в Какине. В целом все это куча разных глупостей, и раз уж ты всерьез намерена стать мастером, подобная ерунда должна волновать тебя меньше всего. Делай, что считаешь нужным, а мне не разницы кто ты. У меня требования ко всем одинаковые. Будешь носом землю рыть, если скажу, а не выдержишь — получишь пинок под зад также как шестнадцатилетний здоровяк, которого я выпер из додзё месяц назад. Устраивает?         Посмотрев на него с суровым торжеством, она кивнула и со всей решимостью заверила: — Я буду стараться больше, чем кто бы то ни было.         Сенсей окинул взглядом девчонку. Судя по поведению, та считала все формальности, включая заверения в прилежности, выполненными. На фигуру её без слёз не взглянешь, но за угловатостью скрывалась какая-то неуловимая легкость — обычно из таких вот худосочных пластичных девиц с длинными руками и ногами вырастают балерины, эдакие сказочно-загробная Одетта или Сильфида, но никак не будущие военные, и уж точно не мечники, которые орудуют тяжелой катаной. — Я сам решу, стараешься ты или нет. Твое дело слушаться и делать то, что я говорю. — отмахнувшись от её слов, сенсей замолчал, потер нос. — Надеюсь, с тебя будет прок. Есть ещё что-то, зачем тебе надо, чтобы я обучал тебя искусству меча?          Рика недолго молчала. — Я хочу стать особенной.        Помолчав несколько секунд, сенсей над её головой хмыкнул — одобрительно, как ей показалось, расценив её ответ как честный и бесхитростный.  — А вот это интересно. Тебе очень не хочется думать, что ты – как все, правда?        «Нужно быть наглой. Как Канае». Что-то подсказывало ей, что сенсею это понравится.         Рика гордо подняла голову. — Просто я верю, что способна на многое.  — Ты очень прямолинейна, сопля. И тверда, как кремень.  — Надеюсь, что так.  — Честна до мелочей! Надо теперь только чем-то выбить этот идиотизм из твоей головы. — почесывая бородку, Дзисай обвел раздумчивым взглядом зал. Рика не успела спросить, что за идиотизм он имеет ввиду, как тот спросил: — Ты знаешь, кто такой Арджуна?         Рика ответила, что нет. — Вот к следующей тренировке узнаешь и расскажешь.          Выходя из додзё, она наткнулась на Куросаву. Тот сидел на ступеньке, тщательно полируя тряпочкой свой боккэн. Тот хоть и обошелся с ней грубо (если так можно назвать то, что он сломал ей нос), но Рика не видела смысла обижаться на то, что её победил соперник намного превосходящий её. — Куросава-сэмпай, извините, что назвала вас лохматым придурком. — Вали отсюда. — безразлично хмыкнул он, даже головы не подняв.         «Грубиян!» — возмутилась про себя Рика и тут же осеклась — сама-то недалеко ушла недалеко от старшего ученика. Подумать только, назвала сенсея «свиньей»! Мама, если б услышала, расчихвостила её по полной. «Думай как хочешь, но всегда будь вежлив» — часто говорила она им. Правда, только они с Ишидой внимали её совету, Нацуки же не считал её наставление обязательным к исполнению и когда пошёл в школу, то довольно быстро стал подхватывать у одноклассников и приносить домой всякие сленговые словечки и дурные фразочки, но кухонное полотенце у мамы всегда была наготове, чтобы дать ему подзатыльник.        Как только додзё скрылось за кустами лещины, Рика огляделась. Убедившись, что никого рядом нет, она подпрыгнула, издав ликующий возглас — и тут же свалилась в малиновый куст, когда ребра пронзило острой болью. Кое-как выбравшись из куста, она пошла в поместье, хромая, медленно, как кузнечик, прихваченный осенним заморозком.       Такахаси ждал её в комнате. Услышав, как зашуршали сёдзи, он стремительно повернулся. Когда он увидел её, то застыл с приоткрытым ртом. Карие глаза расширились до предела и смотрели на неё с ужасом.  — Же-есть… — протянул лучший друг притихшим голосом. — Рика…        Рика глянула на себя в зеркало, и ей аж поплохело.  — Ого…       На лице у неё живого места не было: кожа неестественно белая, синяки под глазами были синюшно-фиолетовые, цвета трупных пятен. На виске зацветал бурый синяк, нос распух, над верхней губой запеклась корочка крови. Рика потрогала её языком, проверила, не кровит ли та. Во рту стало солёно. — Видок у тебя реально жуткий. — Аккуратненько сев на край постели, Рика ойкнула — в боку опять прострелило. Она потерла зазоры между ребрами костяшками пальцев. — Больно?        Она хрипло рассмеялась и ткнула его локтем в бок.  — А ты как думаешь?  — Это сенсей тебя так отлупил?  — Неа, его ученик. — ответила Рика, с влажным хлюпающим звуком вытерев нос. — Он что, тебя убить хотел? — Нет, конечно. — отмахнулась Рика. — Семпай обалдеть какой крутой. Только он мне нос сломал... Но это он не специально! — прибавила она бодрым голосом шкипера, потому что Такахаси так и вытаращился на неё, хотя толком не была уверена, действительно ли Куросава сделал это «не специально». — Господи. — выдохнул он. — Ты как вообще?  — Я же говорю — ничего страшного. Сенсей его вправил, скоро заживёт.         Рика не спрашивала, но надеялась, что именно это он и сделал.  — Знаешь, по тебе не скажешь, что ничего страшного. Что вообще там у вас произошло?… Нет, погоди, не отвечай — потом мне во всех подробностях расскажешь. — опомнившись от потрясения, он догадался привести кого-нибудь, чтобы её подлечили. — Сенсей же взял тебя в ученики, да?         Такахаси скорее констатировал, чем спрашивал, словно отрицательного ответа в его сознании просто не существовало.         Рика кивнула. Он рассмеялся, обхватил её рукой за шею, притянул к себе и взъерошил волосы.  — А я что говорил? Молодчинка!       Через несколько дней ей передали новость, что с завтрашнего дня она будет посещать тренировки по дзюдо. В тот же вечер Рика хотела подойти к главе клана и поблагодарить, но слуга, к которому она обратилась, с суровым видом сообщил, что господина в поместье нет, а если бы и был, то у него слишком много дел и ему недосуг тратить своё драгоценное время на воспитанницу. Пока он говорил, вдруг, приглядевшись повнимательнее, Рика поняла, что это тот слуга, который в первый вечер ударил её и выгнал на улицу.  Ничего не ответив, Рика ушла, посетовав, что ей попался именно он, и дала ему кличку Бамбуковая Жердь. Жердь был худым и высоченным, как бамбуковое дерево, с до смешного узким, вытянутым лицом и узловатыми пальцами.       Господина Гирея она не видела уже с неделю. Хризантема, что он подарил ей в саду, стояла на подоконнике в вазе. Она меняла в ней воду каждый день и подрезала стебель, чтобы растение впитывало больше влаги. Белая хризантема пышно распустилась к концу третьего дня. Лежа в постели и мучаясь от бессонницы, Рика смотрела, как ночью на махровый бутон падал лунный свет — сияющая во тьме, хризантема казалась чем-то волшебным, подарком из другого мира.  Рядом с вазой лежала бережно сложенная шелковая лента господина Гирея. Лента пахла миндальным цветом, гелиотропом и нардом, и несколько раз, к своему стыду, Рика разворачивала ее, чтобы поднести к лицу и вдохнуть чудесный аромат. В этих сладостных, цветочных запахах, кружащих голову, она находила успокоение, и сердце переставало сжиматься от тревоги. Само воспоминание о том вечере, когда господин Гирей подарил ей не только ленту, но и куда более весомый подарок, было нереальным, размытым от свечного полумрака, дурманящих ароматов благовоний и горьковатого, терпкого вкуса вина на языке. Выйдя из покоев главы клана, Рика будто очнулась ото сна и почувствовала себя Алисой, выбравшейся из Страны Чудес.     Они завтракали втроём в небольшой столовой. Каждое утро завтрак представлял из себя нечто вроде кайсэки — множество разных блюд на любой вкус в небольших порциях: сиратама с адзуки, дораяки, рис с мисо-супом, тайяки с разными начинками, тамагояки. Слуги им объяснили, что завтрак и обед для членов клана и воспитанников подается в разное время. Ужинают они тоже отдельно, кроме двух раз в неделю, когда их приглашают в большой обеденный зал. Таким образом, за более чем десять дней с членами клана они виделись всего три раза. В остальное время те практически не попадались им на глаза. Рика не горела желанием встречаться с Хинамори, но ей было интересно увидеть и других представителей клана Йонебаяши, помимо неё, Арисавы, и их детей. Об Андо, муже Арисавы, Рика знала от господина Гирея, а о Канаме, супруга Хинамори, она вовсе ничего не слышала. Клан состоял из сотни человек, но большинство из них были из младшей ветви, и жили в разных частях Какина, а некоторые и вовсе за границей.        Серебряная вазочка с миндальными орехами и банка с липовым мёдом в середине стола вновь напомнили ей господине. Она взяла орех, макнула в мёд. Тягучая приторная патока растеклась во рту, оставив на языке крупинки сахара, смешавшиеся со вкусом миндаля. Хм… Вроде тоже самое, а вкус всё равно был не таким. — …дробь в которой… числитель равен… больше знаменателя… неправильная дробь… — бормотал в полудрёме Такахаси, повторяя правила перед тестом, поедая тайяки с шоколадом.        Канае жевала дольку помидора. Такахаси же к силосу не притрагивался — с момента, как они приехали в поместье клана Йонебаяши, он не съел ни одного кусочка овоща. Рика тоже овощи не слишком любила, в отличие от фруктов, но мама заставляла их с Нацуки есть цукэмоно хотя бы два раза в неделю. Она их делала сама, и исключительно из любви к ней они давились дайконом, баклажанами, свежей капустой, и героически боролись с тошнотой при виде брокколи.        В храме никто вдоволь не наедался — ни служители, ни дети. Еда давалась в том количестве, чтобы усмирить голод, а сама трапеза всегда была проста и безыскусна. В поместье Йонебаяши было всё по-другому. Каждый прием пищи сопровождался десятком блюд, большинство из которых никто из них никогда не пробовал. Самые свежие фрукты и овощи, выпечка, мясо и морепродукты высшего качества. Ужин во второй, третий и все остальные дни был не менее великолепным, чем в первый: фунчоза с артишоками и трюфелем, чёрная свинина с шафраном и бобами, стейк из говядины вагю на барбекю, хрустящие теппанъяки. Это было в сто, в пятьсот, в тысячи раз лучше всего, что она ела за всю жизнь. Получив возможность есть сколько угодно, Такахаси отрывался по полной и никак мог утолить аппетит: он ел много и торопливо, с жадностью накидываясь на еду, словно кто-то вот-вот отберет у него тарелку из-под носа, и никак не мог насытиться. — Всё было очень вкусно! Спасибо, что заботитесь о нас!         Убирая тарелку, молоденькая служанка улыбнулась.  — Хотите добавки? — Да! Онигири! Онигири с тунцом! — отозвался вдруг проснувшийся Такахаси. — Как в тебя ещё влезает? — Легко!  — Вот, возьми. — когда девушка принесла тарелку, доверху наполненную онигири, Такахаси положил ей в тарелку три штуки. — Ешь побольше, иначе не вырастешь. — Вдруг его глаза посмотрели вбок, стали презрительными: — А ты чего пялишься, лупоглазая?          Канае, прекратив жевать рис, хмуро глядела на них. Заметив её взгляд, мико негромко фыркнула, закатив глаза, и отвернулась в сторону.  — Я думал, она что-то ответит. — прошептал на ухо Такахаси. — Наверное, яд еще не успела приготовить.        Канае держалась обособленно и с ними не разговаривала. Мико вообще вела себя так, словно их с Такахаси вовсе не существует, даже когда они находились в поле её зрения.         После завтрака Рика узнала у слуг, что Канемаки-сенсей сейчас в библиотеке и пошла туда        Выяснилось, что та комната, которую она приняла за библиотеку в тот вечер, когда с ними беседовал глава клана, была никакой не библиотекой. Настоящая обитель знаний и мудрости находилась в западном крыле дома — изысканное и светлое помещение с высокими потолками без окон, только круглые стеклянные проемы, через которые щедро льется солнечный свет. Стены были украшены фресками, шкафы для книг были выполнены из ценных пород деревьев и располагались вдоль стен на двух уровнях. Интерьер библиотеки изобиловал красными и золотыми цветами в отделке, а узоры в чугунной винтовой лестницы и кованых балюстрад изображали драконов. Рассматривая стеллажи, Рика обнаружила, что многие книги хранятся корешками внутрь. Позже она узнала, что так делают для того, чтобы сберечь старинные переплеты. Если книга стоит корешком наружу, велик соблазн снять ее с полки, потянув за корешок, и если делать это достаточно часто, то корешки отрывались от переплета и внешний вид книги значительно портился, а многие из них стоили целое состояние. В библиотеке клана хранились несколько тысяч книг, инкунабул, манускриптов, гравюр, рукописей и старинных карт, первоиздания многих известных романов, древних религиозных, научных и философских трактатов.        В другом конце библиотеки Рика увидела Канемаки-сенсей. Женщина сидела за столом и разбирала книги. Очки на её глазах были приспущены. Даже за столом в безлюдной библиотеке, Канемаки-сан держала великолепную осанку. — Доброе утро, сенсей. — вежливо поздоровалась, когда подошла.        Наставница подняла голову, обратив на неё свое внимание. Рика старательно поклонилась. — Я хотела у вас спросить, вы случайно не знаете, кто...       Та её оборвала: — Не сутулься. У тебя спина похожа на вопросительный знак. Встань прямо и убери чёлку с глаз.          Зажевав вопрос, Рика замешкалась, но потом со вздохом распрямилась, заправила волосы за уши, расправила плечи и опустила руки. Пару дней назад её волосы подстригли — теперь они были до середины плеч, а отросшую чуть ниже ушей чёлку так и оставили. Рика всю жизнь носила прямую и ходить с длинной ещё не успела приноровиться — пряди то и дело выбивались из хвоста, падая ей на глаз или на нос.        Удовлетворившись внешним видом, женщина кивнула, давая понять, что слушает.  — Сенсей, вы знаете, кто такой Арджуна?         Видно было, что вопрос её удивил.  — Знаю, разумеется.         Рика переминалась с ноги на ногу, пока до неё не дошло, что Канемаки-сенсей ждёт от неё пояснений.  — На тренировке кэндзюцу мастер сказал, чтобы я узнала про него.  — Вот как, ясно. Арджуна — принц-воин и ученик Кришны, древнего индуистского божества. Он главный герой древнего ведического эпоса «Великая Бхаратиада».         Об этой книге Рика никогда не слыхала. — Больше я вряд ли тебе скажу — боюсь, это не то произведение, которое можно пересказать в двух словах. — А я могу взять её почитать?        Канемаки-сенсей поглядела на неё поверх очков — видно было, что такой запрос пришелся ей по вкусу.  — Вообще-то воспитанникам не разрешается брать книги из библиотеки, но если обещаешь обращаться с ней аккуратно, то я тебе её дам.         Рика рьяно пообещала, что будет предельно бережной. Канемаки-сенсей поднялась из-за стола и пошла в сторону дальних шкафов. Каждый шаг сопровождался шуршанием её песочного косодэ.        «Бхагавадгита. Божественная песнь» — гласило немного выцветшее название. Выглядела книга, как библиотечный  экземпляр из обычного цельнокартонного переплета бордового цвета. Рика полистала её — навскидку страниц сто или чуть больше. Пожелтевшие страницы были шелковыми на ощупь.        Поблагодарив, Рика побежала в комнату, положила книгу на стол, схватила сумку с дзюдоги и спустилась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.         Внизу её ждал мужчина в тёмно-синем костюме. Подойдя поближе, Рика увидела, что это был Тоджи.  — Добрый день. — притормозив, поздоровалась Рика, усмиряя сбитое дыхание. — Рада вас снова видеть. Вы отвезёте меня на тренировку?        Тот сдержанно поджал губы. Он явно был не в восторге, что ему поручили возиться с ребёнком. — Ты готова? — Да. — она продемонстрировала сумку с вещами. — Ничего не забыла? — Вроде нет. — Точно? Имей ввиду, если окажется, что ты что-то забыла, возвращаться мы не будем. — Э-эм... Сейчас, секунду. — Рика точно знала, что всё положила, но на всякий случай решила проверить и открыла сумку. Дзюдоги, сменная обувь, полотенце... — Нет, я точно всё взяла. — Тогда пошли.       Как только они вышла из поместья, палящее солнце обрушилось им на голову. Прищурив глаза, Рика заслонилась ладонью от света и поспешила за Тоджи.         Когда они проходили по аллее с глициниями, она увидел Канае. Мико стояла, прислонившись спиной к стволу криптомерии, а напротив, к её изумлению,  был никто иной, как Яцуя. Каштановые волосы кудрями ложились на плечи, кожа сияла белизной и румянцем, изгиб пухлых губ сложен в кокетливую улыбку. С такого расстояния Рика не могла услышать, о чём болтают эти двое, но тут Яцуя, откинув голову, громко расхохотался в ответ на реплику Канае, после чего протянул руку и щёлкнул ее по лбу, будто поддразнивал. Та показательно возмутилась — отскочила от него, состроив разобиженную гримаску, потирая лоб ладонью.         «Понравилась Хинамори, а теперь ещё и Яцуя… Канае знает, с какой стороны хлеб маслом намазан». 

***

        Ближе к вечеру Такахаси, сидевший битый час над прописями, услышал доносящийся из коридора громкий приближающийся топот. Он вскинул голову. В следующий миг распахнулись сёдзи и в комнату влетела Рика — расхристанная, вся взвинченная, нижняя губа с левой стороны раздулась. Не сказав ни слова, подруга с остервенением бросила сумку с вещами, запрыгнула на кровать, схватила подушку и закричала, завизжала в неё, как резаная, молотя ногами по покрывалу.  — Выглядишь как бродячая кошка, которая проиграла в драке за кусочек тунца. — хохотнул Такахаси, когда она успокоилась. Тон у него был грубоватый, но веселый.  — Замолчи! — ответила Рика, сердито тряхнув головой, сползла с кровати и принялась метаться по комнате.  — Как прошла тренировка? — спросил мальчишка, с любопытством наблюдая её безумные передвижения.  — Отвратительно! Ты бы их видел, Такахаси! — почти простонала Рика. — Они столько всего умеют! Я таких приемов даже в додзё у Ода-сана ни разу не видела, с ума сойти можно! Они там все прямо как персонажи манги какие-то! Я чувствовала себя на их фоне последней неудачницей.  — Рик, ты не неудачница.  — Я видела там шестилеток, у которых на кэйкоги желтый пояс. Жёлтый! В шесть лет! — подруга растопырила перед его лицом ладони, словно Такахаси тупоумный и не понимал, что значит «шесть». — А мне девять, и я не смогла повторить и половины приёмов, которые они выделывали! Один единственный захват удалось сделать чистым, и то, блин, с третьего раза. Блин! — По мне и половина неплохо. — протянул Такахаси. — Не говори так, будто этим можно гордиться.  — Я говорю, что ты всё равно молодец. Подумай сама — ты ж не можешь выучить всё что они умеют, за одну единственную тренировку? Вдобавок, ты только неделю назад начала заниматься дзюдо. Это как… как банкай, понимаешь? Нужны долгие годы тренировок и всё такое.  — Ичиго выучил банкай за три дня. — Да, но Ичиго не существует... И вообще, речь сейчас не о банкае! Я привел его как пример, чтоб до тебя дошло. Вдобавок, ты мне сама говорила, что будешь заниматься дзюдо в самом крутом додзё страны, а это явно место не для слабаков. Неудивительно, что они там все как из манги.  — Но всё равно… Ох, не знаю… Вдруг у меня просто нет никаких способностей?        Такахаси бросил листы с прописями и с раздражением взглянул на подругу. Она стояла посреди комнаты, грызла заусенец.  — Ты смеешься, что ли? Ты в два счёта свалила громадину Адзусу, потренировавшись неделю, и говоришь, что у тебя их нет?         Рика небрежно отмахнулась — она больше не считала свою победу каким-то достижением.  — Адзуса неопытный самоучка, как я. Нет, ну правда. — Рика гнула свою мысль, выплюнула отгрызенный кусок ногтя.  — Мне просто повезло, что я догадалась пойти в додзё. Имеет смысл побеждать только тех, кто по-настоящему сильнее тебя, а не тех, кто просто выше и больше. Вот если б у меня получилось сразить такого, как Куросава, тогда да…  — Мне хочется тебе врезать.  — Почему?  — Потому что… потому что!         Рика с вопросительным видом склонила голову на бок. У него не нашлось ответа. Такахаси были неведомы причины её переживаний, и, вот честно, он самую малость взбесился. За Рикой таскалась утомительная привычка слишком  заморачиваться по мелочам, и Такахаси к ней привык, но то, что подруга была вечно недовольна собой бесило его до трясучки.     Несмотря на то, что некоторые мико и каннуши недолюбливали её из-за вспыльчивости и колючего языка, Рика выполняла поручения взрослых так, чтобы не к чему было придраться. Её, в отличие от него, относившегося к своим обязанностям с изрядной долей безответственности и легкомыслия, никогда не заставляли что-то переделывать или укоряли за плохо сделанную работу. После того, как замахнулись стать воспитанниками клана и пошли учиться, все домашние работы её подруги были подготовлены безукоризненно, а ответы на уроках настолько грамотными и полными, что мико удивлялись, как это возможно, учитывая то, что та буквально только что приступила к учёбе. Разумеется, Рика никому не говорила, что занимается отдельно с Сейширо-саном, но Такахаси, знавший о договоре, и в голову бы не пришло назвать это жульничеством. Зубрёжка к обычным занятиям не шла ни в какое сравнение с теми адскими материалами, что наказывал ей учить монах — Такахаси убедился в этом на собственном опыте, еле осилив тот перевод с манъёгана на кёцуго, который Сейширо-сан явно считал простеньким и дал ему потому, что что-то посложнее Такахаси не переведёт и за неделю, не то что за несколько часов. Его поражала не только сложность заданий, но и сроки их выполнения, которые сокращались день ото дня, будто Рика участвовала в каком-то эксперименте с временными ограничениями. Такахаси не мог сообразить, что происходит, пока однажды не увидел, как монах пробежался взглядом по сочинению из сорока страниц, над которым Рика горбатилась десять дней в тусклом свете ламп, и прямо на её глазах порвал его на части. Сейширо-сан не произнес при этом ни слова, но по Рике было видно, что этим он её всё равно что обезглавил.  — Работа была неплохой.  — Тогда почему?… — Это и есть причина. Всего лишь неплохой. Обычной. Анализ поверхностный, все рассуждения на тему шаблонные, скучные, посредственные, с кучей лирики на очевидные вещи. В твоей работе не только нет ничего интересного, ты ещё и умудрилась упустить главную проблему произведения. Признаться, пока читал, чуть не заснул, а я сегодня, между прочим, замечательно выспался. — он поднял один из кусочков бумаги. — «С древнегреческого языка имя «Одиссей» означает «испытавший на себе гнев», и это объясняет ненависть олимпийских богов к нему...». Что ж, давай мы с тобой ещё опустимся на уровень френологии, если ничего плодотворнее придумать не можем. — обескураженная, Рика не промолвила ни слова. — То, что ты написала в своем сочинении, в состоянии написать каждый, если чуток поднапряжется. Разве ты не можешь лучше?  — Я… Н-нет, я могу! Я сделаю лучше! Просто… — Да, Рика? — вежливо.        Монах предупреждал, что если она начнёт халтурить, то учить он её больше не будет, и для неё эта перспектива была страшнее смерти. — Сейширо-сан, я не филонила! Честно!  — Я тебе верю. Или ты хочешь, чтобы я тебя за это похвалил? Что ты не филонила?  — Нет, я просто… — Вот именно. Если я буду хвалить тебя за обычные результаты, каким это образом ты захочешь стать умнее, лучше и добиться успеха в будущем? Представь, если бы я сказал: «Неплохая работа, Рика. Ты постаралась, молодец!». И что бы ты подумала? «Да, я молодец. Я хорошо поработала». И всё, конец. Молодец — это ужасное слово. Оно может столько всего испортить. — монах отвернулся, посмотрел куда-то в глубины сада. Проследив за его взглядом, у Рики не получилось определить, на что конкретно тот смотрит. — Неудивительно, что у большинства детей в наше время нет никаких амбиций. Родители избаловали их, вечно потакая их прихотям, они чересчур обласканы, поэтому не хотят стремиться к большему. Нынешние дети бездарно тратят время на игры и хотят, чтобы их поили, кормили и ублажали каждую минуту. — возвращая внимание к ней и улыбнулся сочувственно. — Ум — это очень тяжелый труд, радость моя. Пойми, я не ожидаю от тебя лучшего. Я хочу, чтобы ты сама хотела быть лучшей.         В тот же вечер, заглянув к подруге, чтобы поиграть в карты, Такахаси сразу понял, что, в принципе, он может просто развернуться и пойти к себе. На столе не было ни одного свободного клочка из-за наваленных друг на друга толстых книжных томов.  — Подумаешь — неплохая! Неплохая и неплохая. Если она не будет идеальной, что он, станет к тебе хуже относиться?         Рика опустила карандаш и повернулась к нему. Красные воспаленные глаза смотрели укоризненно.  —  Ты не понимаешь. Сейширо-сан желает мне добра. Он хочет, чтобы я была лучшей. — А тебе самой это надо?         Рика озадаченно моргнула, будто не понимая вопроса.  — Конечно.  — Зачем? Всё равно всегда найдется тот, кто будет лучше тебя.         Она не ответила и уткнулась обратно в книгу, но Такахаси успел уловить, как на её лице промелькнул испуг.         Рика закрылась в комнате без еды и сна, пока не написала работу, которую монах оценил намного выше первой. Ещё ни разу Такахаси не видел, чтобы она работала хоть над чем-то с такой ожесточенной одержимостью, и задался вопросом — действительно ли тот желал ей добра или же ему просто нравилось, как Рика из кожи вон лезет, наизнанку готова была вывернуться, чтобы заслужить его расположение?  — Я уверен, через год ты станешь такой же крутой, как они. — Думаешь? — спросила, с окрепшей надеждой в голосе, вгоняя его в замешательство. Уж в ком, а в Рике рвения и упорства было ого-го, поэтому ему ни разу приходило в голову, что подруга может сомневаться в своих силах и отчего-то он был этому рад.  — Угу. — буркнул он, возвращаясь к прописям; ему хотелось скорее отвязаться от этой темы, и добавил, ещё тише. — Ты-то всё сможешь.          Сев по-турецки, Рика обхватила ладонями лодыжки. Такахаси тоже сидел на полу, вокруг десятки листов с иероглифами, все руки в чернилах и лицо, и белая футболка. Рика пригляделась к иероглифам. Все они были красивыми: крупные, чётко нарисованные, с ровными черточками и плавными изгибами, и подивилась, до чего у Такахаси красивый почерк. У неё-то с чистописанием всё было ни ахти — Канемаки-сенсей каждое занятие ругалась на её мелкий, убористый почерк, говоря, что она пишет «как курица лапой». Но хоть Такахаси и писал красиво, большая часть иероглифов у него была написана неверно. Изучая листы, исписанные кандзи, Рика ткнула в один пальцем и спросила:  — Что это за иероглиф?         Такахаси вытянул шею.  — Э-э-э… бамбук. — Да какой это бамбук. Вот тебе бамбук.         Он взял написанный ей иероглиф, почесал висок.  — А в чем разница?  — Сначала надо писать вертикальные черты, потом горизонтальные и откидные, а ты всё делаешь наоборот.  — И что? Разве важна последовательность? Всё равно тот же иероглиф получается, нет?  — Если ты не научишься писать правильно, то потом будешь их путать. У тебя «бамбук» написан точно также, как «вода».         Закатив глаза, Такахаси звучно щелкнул языком. Звук резанул ей по ушам, вспомнилось отцовское лицо, который точно также закатывал глаза и раздраженно цыкал со словами «Ты что, контролируешь меня?!», когда он приходил домой под утро, а мама с пепельно-белым от злости лицом, спрашивала, где он пропадал всю ночь (что случалось довольно часто). — Хватит меня поучать.  — Я не поучаю, я только…  — Думаешь, самая умная?        Рика опешила от его злобного тона. Глаза его вдруг стали совсем чужие — нервные, неласковые.  — Нет. — выпалила Рика, краснея и пристыженно отводя глаза.         Такахаси уткнулся в прописи, и вдруг почувствовал, как в ногах, где-то глубоко, будто в самих костях, засверлило, и стала подниматься, пошла по нервам, мышцам распирающая, рвущая, жгучая боль. Его лицо исказилось. Он сидел неподвижно, едва дыша, будто закаменел. По его в миг побледневшему лицу Рика мгновенно поняла, что происходит.  — Такахаси, я позов… — он молча схватил её за ладонь.  — Нет, нет… Погоди… М-минутку.        Он зажмурил глаза и отвернулся, будто перед ним вдруг появилась Медуза-Горгона.  — Ч-чёрт, как же меня это достало. — бессильно выдавил и скрючился.          Шли минуты. Одна, две, три, четыре… С того дня, как в его тело поселилась боль, Такахаси узнал, что минуты в аду тянутся бесконечно долго — ничто так не растягивает время, как боль. Уткнувшись носом в колено, он так и сидел, стиснув зубы. Глаза его были закрыты, он был весь в поту, пальцы впились в голень с судорожной силой и желанием оторвать и выбросить конечность. Кости и мышцы словно протыкали ржавым раскаленным штырём. Зрение, слух и осязание притупились, сосредотачиваясь на боли, потому он не сразу заметил, как Рика отцепила его ладонь от ноги, оплела своей, крепко сжала. Другая рука коснулась спины, гладила, невозможно ласково, успокаивая в ней дрожь, рука, вытащившая его с обрыва, рука-забота, рука-сила. — Скоро всё закончится. — слышит он голос Рики, тихий и поразительно спокойный, но эту ловушку Такахаси тоже уже знал: чем больше подруга взволнована, тем ровнее становиться ее голос. — Что ж, — сказал он, сглотнув. Его голос звучал слабо, с придыханием. — жду не дождусь.        Боль постепенно утихала. Такахаси повернулся к подруге. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. — Прости.  — За что? — Я ничем не могу облегчить тебе боль.        Слова перемешались во рту. Его будто головой окунули в протухшее болото со слизью, и его чуть наизнанку от себя не вывернуло. — Как твои раны?  — Ничего. Заживают потихоньку. — он закатал штанину, продемонстрировав ярко-розовую, слегка вспухшую рану от коленки до середины голени, зашитую Нараки, и россыпь мелких, покрывшихся корочкой царапинок, выделяющихся на фоне бледной кожи с застарелыми шрамами. — Я пользуюсь той мазью, которую дала Шиф. Отвечаю, у меня ещё никогда царапины так быстро не заживали. — А я что говорила? Крутая, да? — и словно доказательством показала свои ладони. На пальцах оставалось ещё пара-тройка мозолей, но в остальном кожа была гладкой и чистой, чего не скажешь о её лице.       Тут Рика встала с пола, хрустнув коленями, как старушка с артритом.  — Ты куда?  — Тренироваться. — Ты же только что с тренировки!  — Мне надо заниматься ещё больше.  — А учиться когда ты собираешься?  — Как закончу, сразу сяду.  — А спать когда?        Приложив пальцы ко лбу, Рика вздохнула. — Терпеть не могу, что надо тратить время на сон. По-моему, это такая тоска. Ты только представь, сколько всего можно было бы сделать, если бы не надо было спать!  — Нет, не представляю. — отозвался Такахаси без особого энтузиазма —поспать он очень любил. — Знаешь, иногда я тебя вообще не понимаю.  — А? — пробормотала Рика. Казалось, голова у неё была занята чем-то другим. — Ты о чём? — Сам не знаю. — ответил Такахаси, а потом добавил, чтоб не показаться тупым: — Ты как герой манги. — Круто же быть как герой манги, разве нет?  — Но я-то не герой манги. У тебя есть катана, а у меня что? — Такахаси поднял костыль, помахал им в воздухе и, опустив, угрюмо буркнул: — Убожество.  —… — Ты почему молчишь? — А есть боевое искусство «костыльдзюцу»? — Засранка!         Рика дразняще захихикала, но не с желанием поддеть, как бы он рассмеялся, если бы речь шла про неё, а по-дружески.  — По-моему, тебе и не нужно быть героем манги. Ты же хантером хочешь стать.       Такахаси ухмыльнулся. — Думаешь, жирновато будет, и тем и другим?  — Я не это имела ввиду. — отозвалась Рика, глянув на него чудным ярким взглядом. — Знаю. Ты только когда крутой станешь, про меня не забудь, ладно?          Ответа сразу не последовало. — Ерунды не говори. — сказала подруга серьезно, без улыбки. Голова опущена, руки засунуты в карманы. — Мне без тебя ни за что не справиться. Только ты… ну… Не злись на меня, ладно?        Такахаси подтянулся на локте.  — В смысле?  — Я не пытаюсь казаться самой умной. Я вообще этого не хочу. — не поднимая головы. — Я знаю, что ты хочешь всё делать сам, но ты и так почти всю жизнь был один, Такахаси. Тебе никто не помогал. У меня мама с братьями были, а у тебя совсем никого. Но теперь у тебя есть я. Так что тебе не нужно больше справляться со всем самому.       Наступило молчание. Такахаси пытался придумать, что бы такого остроумного или интересного ответить, но в итоге просто уткнулся в прописи. — Ладно, я пойду. Не буду тебе мешать.       Повесив сумку на плечо, Рика вышла из комнаты. Пройдя по коридору, она обогнула лестницу и увидела Арисаву, плывущую из-за угла.   — Добрый вечер, госпожа.         Услышав голос, женщина приостановилось и неторопливо повернула голову. Делала она всё жутко медленно — раза в три, а то в четыре, чем все остальные, так и хотелось её как-то встряхнуть, чтобы она очнулась и поторопилась. Арисава вечно ходила сонная и томная, как в дурмане, а слугам и членам клана приходилось по нескольку раз её окликать, чтобы та обратила на них внимание. Арисава никогда не спускалась на завтрак и появлялась на глаза из своей обители ближе к обеду.          Рика поклонилась. Арисава захлопала ресницами и сфокусировала на ней взгляд. Ей потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить её лицо и понять, кто перед ней. — А… да. Доброе утро.  — чуть запоздало пробормотала Арисава, находясь в медленном, хмельном разладе с миром, и пошла дальше, не задерживаясь. Ну, главное, что доброе, рассудила Рика, решив не брать остальное в голову, и вышла на улицу.         Рика перешла через мост на другой берег озера, прошла мимо домика, где они занимались с Канемаки-сенсей, и подошла к додзё, дёрнула за ручку двери. Она оказалась заперта. Рика растерялась. И что теперь? Идти обратно? Можно позаниматься и на улице, только вот комаров на такой-то жаре рядом с озером тьма-тьмущая, а Рика хорошо помнила, как в лесу, когда она тренировалась с синаем перед боем с Адзусой, комары покусали её за руки и ноги так, что у неё одна нога отекла и раздулась, и пришлось ковылять к Шиф. «Слушай, детка, у нас тут вообще-то морг, а не пункт первой помощи» — проворчала девушка, но всё-таки вколола ей лекарство от аллергии, хотя уколов она боялась до трясучки. Рика думала, что Нацуки ни за что не даст ей забыть ту историю, как она кусала и пинала медсестер, когда он в первом классе привел её в поликлинику сделать прививку.         Рика зажевала нижнюю губу. Погрузившись в раздумья, она засмотрелась на растущую рядом с додзё бузину. Бузина считалась нечистым, опасным растением, потому что её «насадил черт» и теперь постоянно живет под ней. Дерево с разлапистыми ветками, покрытое заострёнными листочками с пильчатыми краями, выглядело лохматым и неухоженным. Чёрные, блестящие бузинные ягоды гроздьями свисали над её головой. Рика сорвала гроздь, осмотрела её со всех сторон, чтобы убедиться в их спелости. Как-то раз они гуляли с Тецуро, Хиде и Юи по лесу, и Тецуро рассказал им страшилку о том, как одна мико собрала корзину неспелых ягод бузины и испекла из них сладкие булочки, которыми отравились насмерть несколько детей и служителей храма. «Слышали когда-нибудь про капсулы с ядами, которые  прячут в зубах всякие шпионы в детективах? Во, такая же штука есть и в бузине».         Припомнив, как настращал их Тецуро бузиной, Рика выкинула гроздь. Ну её, лучше не рисковать. И в эту же секунду ей пришло в голову, куда можно пойти тренироваться.         Лужайка перед кэнкей вовсю цвела клещевиной и багульником, от которых шёл головокружительный аромат. Розовые и белые пушистые соцветия, собранные в зонтики, прятались от солнца в тени, затейливо переплетаясь между собой. Узкие, коротенькие листы на серовато-бурой коре были насажены шипами, а в войлочных зарослях, как в инсектарии, слышались скрипы, щебетание, чириканье и жужжание на все лады. Рика подошла к двери, на пробу дёрнула. Открыто! Рика обернулось и внимательным взглядом обшарила окрестности и на всякий случай обошла постройку по кругу. Нет, за ней точно никто не шел.         Пасмурная погода погрузила кэнкей в густую, серую дрему. Вокруг все ощущалось какой-то покойной, змеистой заводью, герметично запечатанным штилем, напоминая музей. Свет клинками проникал сквозь решетчатые рамы на окнах. Воздух был тяжелым, спертым и пыльным.          Духота усыпляла. Мечи, выложенные на подставках из обтесанного тиса —прекрасные нодати, катаны, танто, вакидзаси — спали в вечном ожидании битвы, тоскуя по войнам ушедших эпох, когда их клинки были наточены и обнажены. Мечи лежали на подставках, шепча и маня к себе. В их окружении Рика чувствовала умиротворение, новый, совершенный вид покоя, какой порой окутывает в храмах и святых местах. Ей казалось, что этот мир — безмолвия и закаленной стали — и есть её настоящий дом.         Снаружи прогремел гром. Рика подошла к двери и взглянула на небо. Тяжелые, мрачные тучи нависли над горами. Ближние горы казались черными, как самый темный лак, дальние горы синели, окутанные бледной слюдяной дымкой. Снова прозвучали раскаты грома, и через несколько секунд обрушился проливной ливень. Довольно улыбнувшись, она закрыла дверь. Теперь уж никто сюда точно не зайдет и не застанет её врасплох.         Рика подошла к нефритовой статуе бодхисаттвы и потянулась к мечу, словно к одному из священных регалиев короля, Сансю-но дзинги. Стоило взять меч в руки, и внутри просыпался какой-то простор и подъем. Сердце бешено заколотилось, голова слегка кружилась. Счастье переполняло её от одного прикосновения к оружию. Обнажив лезвие, она смотрела на него, сияющее металическим блеском, на выкованные иероглифы, оставленные великими кузнецами, и не могла выпустить его из рук, словно минуты, проведенные с катаной, приближали к ней звание мастера. Время от времени она проводила кончиками пальцев по лезвию, наслаждаясь его совершенными линиями. Ей казалось, что в её встрече с этой катаной скрывалось что-то судьбоносное. Наивно? Да. Наивно и глупо. Но кто в детстве хоть раз не мнил себя избранным? И раньше, до того, как взять в руки Хаккьокен, её никогда не интересовали мечи, а тут — любовь с первого взгляда. Лезвие катаны пронзило её сердце своей красотой, как взгляд молодой прелестницы сердце юноши. Рика долго глядела на него сухими глазами и чудилось, что пространство между ней и мечом будто бы испарялось. Когда спустя время она оторвала от лезвия взгляд, то казалось, что это не она была живой, а меч. Совершенный инструмент смерти и одновременно произведение искусства будил в ней боевой дух. Рика ухитрилась даже улыбнуться самой себе. «Боевой дух» —  чистая бравада ребёнка, поглощающего книги о самураях сверх меры.          Уложив меч на коленях, она совсем вытащила его из ножен. В библиотеке храма, перерыв множество книг, Рика не нашла о мече клана Йонебаяши ни строчки. В большинстве фолиантов и древних свитков, посвященных сказаниям о ками, упоминался только один меч, Кусанаги-но цуруги, найденный богом Сусаноо в теле убитого змея. Этот меч был подарен его сестре Аматэрасу, а от той его получил первый император Азии, ещё до того, как та была разделена на отдельные страны. В эпоху Гэндай, когда империя развалилась, и вся Азия захлебывалась в войнах и крови, меч Кусанаги был утерян и до сих пор историки гадают о его местонахождении, а искатели сокровищ не оставляют попытки найти легендарный меч, который держали в руках сами боги. Но в одной из тех книг, которые стояли на полке шкафа в её комнате в поместье, Рика нашла упоминания о нём, правда, их было немного. Хаккьокен принадлежал самому дому Тайра и был передан в качестве свадебного подарка первому главе клана Йонебаяши. Он участвовал во многих известных сражениях своей эпохи, а двести лет назад его лезвие отсекло голову узурпатору короны, внебрачному сыну короля Хисахито, вследствие чего клинок стал знаменитым.         На мече не было клейма ни Масамунэ, ни Мурамаса, но всегда считалось, что Хаккьокен —  их работа, причём единственная в своем роде. Катана сочетала в себе лучшие качества, характерные для двух мастеров: невероятную остроту и сверхпрочность благодаря технике «сотни слоев стали», которой владел Мурамаса, а цвет якибы, закаленной части клинка, чистый кристальный белый с голубоватым оттенком, считался отличительной чертой мастера Масамунэ. Его волнистая линия закалки напоминала по форме голову божества Дзидзо, бодхисаттву, спасающего людей из ада. Катана была не только единственным, но и последним творением двух мастеров — Масамунэ умер, пережив Мурамаса всего на один год.         Рика обвела выгравированные иероглифы пальцем. Мечи Масамунэ принадлежали выдающимся и доблестным воинам, а клинки Мурамасы считались низменными, кровожадными и несли зло. С их молитвами на устах самураи шли в бой, защищая императора и страну… или желая утопить её в крови. Да будет мир… Да будет ужас в мире… — Да будет мир.         Молитва вырвалась неосознанно, Рика и не сразу поняла, что произнесла её. Поразмыслив над причиной, она пришла к выводу, что это  хороший знак, с учётом выбранных ей целей.        Встав на ноги, Рика, под властью охватившего её непреодолимого порыва, попробовала взмахнуть мечом, но едва оторвала его от пола, то поняла что несколько переоценила свои возможности. Меч был не только длиной не меньше фута, но ещё и адски тяжел — просто держать его в двух руках она смогла от силы минуту. Тяжело опустив катану, Рика вытерла со лба выступивший пот. Не меч тяжел, а руки у неё слабые. Для того, чтобы им пользоваться, она ещё явно не доросла.         Вдруг снаружи раздался громкий птичий крик. С перепугу Рика подскочила на месте и выронила меч из рук. Он упал ей прямо на ногу. Рика вскрикнула и, поджав ногу, будто аист, запрыгала на месте. Вот и доказательство!         Подобрав Хаккьокен, Рика подошла к бодхисаттве, вернула меч в его руку, дав себе клятву, что не прикоснется к оружию, пока не вырастет и не станет достаточно сильной.       Но это обещание, как и многие другие, она не выполнит. Она ещё не знала, что нельзя предсказывать то, что не находится в твоей власти — будущее — и особенно давать обещания, которые содержат слово «всегда».         Отойдя от статуи, Рика взяла сухую мягкую тряпку, промокнула в воске и принялась втирать его в синай, который взяла из додзё заранее. В отличие от боккэна, он был легче и к тому же складным, что само по себе удобно. Кэндзюцу учит, что прежде о воине говорит то, как он относится к своему мечу — чем лучше за ним ухаживают, тем крепче связь между мечом и воином, и тем лучше он будет служить своему хозяину. Нога занемела. Разогнув и вытянув её, Рика усердно полировала тренировочный снаряд, пока не убедилась, что он достаточно подготовлен.         Ощущая необычайное удовольствие и легкость, она открыла «Основы кэндзюцу» Нитидзен Кунисато, положила перед собой. Книга рассказывала про базовые техники кэндзюцу и пошагово объясняла каждую из них.          Рика сделала выпад и взмахнула синаем, повторяя движения. Боевые искусства требуют точности, дисциплины и полной самоотдачи. Путь не пройти без боли и страданий. Чтобы иметь непревзойденные навыки и отточить техники до совершенства, нужно упорно работать день ото дня, посвящать тренировкам десятки тысяч часов. Тренироваться, тренироваться, тренироваться, откровенно и постоянно работать над собой. Пока не сознавая этого, в глубине души Рика приветствовала всё, что требовало дисциплины: учебу, тяжелые тренировки, цели, долг перед другими людьми, ибо только они позволяли ей приобрести толику отстраненности и только так она могла обрести хотя бы ненадолго душевный покой.        Четыре молниеносных удара — по шее, груди, животу и бедру. Удары смертельные, потому что там расположены самые крупные сосуды: сонная артерия, аорта и бедренная артерия. Рика знала их расположение из учебника по анатомии, которую Нараки показал ей после того, как во время вскрытия трупа она услышала слово «аневризма» и спросила, что это такое. В прозекторской лежало много книг по медицине и в те дни, когда Нараки не давал ей много поручений, Рика брала их и листала. «Анатомия Грея», «Патофизиология», «Патанатомия», «Фармакология», «Судебная медицина», «Топографическая анатомия сосудов и нервов». Все эти огромные книжища были испещренными непонятным текстом с пугающими изображениями строения костей, мышц и внутренних органов. Иногда, когда у Нараки было настроение, готовя бальзамический раствор или зашивая труп, он рассказывал ей про строение сердца, про камеры и клапаны, круги кровообращения, как переваривается еда, почему люди спят, за что отвечает головной и спинной мозг, про всякие интересные штуки вроде теории эволюции, фотосинтез и генетику. Когда речь шла о медицине, вечно смурной, неулыбчивый Нараки светлел лицом. Видно было, что в прозекторской он чахнет со скуки и бальзамировать трупы отнюдь не то, чем ему хотелось заниматься. Как-то раз Рика спросила Шиф, почему тот не лечит живых людей, раз он врач, на что девушка только пожала плечами: — Я не знаю, а он говорить мне не хочет. Знаю только, что он учился на кардиохирурга.         Рике страшно хотелось разгадать загадку, как Нараки очутился в окружении трупов, и чуть ли не каждый день приставала к нему с расспросами, но в итоге осталась с такими же пустыми карманами, как и Шиф, которой то ли было всё равно, то ли она уже потеряла всякую надежду что-нибудь разузнать.         Ладони стали влажными. Сколько прошло времени? Взмокшая, с тяжелым дыханием, Рика застыла с вытянутым синаем, готовясь для удара. Смертельного удара.       Она упорно старалась не думать о словах Дзисай-сенсея. Рика вообще старалась как можно меньше об этом думать, а если и думала, то с содроганием. Не проходило минуты, как внутри начинала подниматься волна паники, и она поспешно заставляла мысли переключиться на что-нибудь другое. С детства её учили, что убийство — самое гнусное, самое отвратительное преступление. Никто не имеет права распоряжаться чужой жизнью, в том числе и забирать её. Убить человека означает причинить ему величайшее зло из всех возможных. После смерти душа убийцы никогда не обретет ни спасения, ни покоя и не воссоединится с близкими — ей суждено гореть в преисподней, пока она не искупит все свои грехи. Есть ли на свете хоть одна причина лишить кого-то жизни? Видимо они есть, раз её родных убили. Но причины... их смерти?       Почему. Их. Убили.                Для чего те чудовища напали на её город понятно было даже ей. Ишида говорил, что радужные алмазы, которые добывают в каньоне Гилай, вблизи которого стоял («стоит» — поправила себя Рика) Касане, продают за немыслимые деньги, за сотни миллионов дзени. Это самые дорогие драгоценные камни в мире. Один алмаз мог обеспечить человека и всю его семью до правнуков до конца их дней. Их страна была бедной и выживала только за счёт продажи полезных ископаемых, а большинство горожан работали либо шахтёрами, либо золотоискателями, либо горщиками в рудниках. Тем убийцам нужны были все эти богатства, и ради того, чтобы их получить, они лишили жизней сотни людей, большинство из которых, женщины, дети и старики, даже не смогли бы оказать сопротивление. Если бы им приказали сдаться, они бы сдались, но вместо этого, без малейшей жалости они безвинно проливали кровь. Их всех убили просто так. И всех, кто был ей дорог, всех, кого она любила, тоже просто так. Не было ни одной причины их убивать. Разве они сделали им что-то плохое? Они ни в чём не были виноваты, а их убили!       Когда её вытащили из запертой кладовой,  военные, вызванные с материка, еще не успели убрать все трупы. В том переулке, где застрелили Нацуки, рядом с его телом лежали две девушки — близняшки. Они держали друг друга за руки, глаза обеих смотрели пусто, рот приоткрыт, но они всё равно были похожи на кукол. Им было не больше пятнадцати, обе хорошенькие, в одинаковых чёрных платьицах, простых, но опрятных, с косичками, ногти накрашены чёрным лаком, видно, что старались следить за собой, уши проколоты забавными серёжками-гвоздиками в форме полумесяца. Её мама могла знать их маму, а сами близняшки учиться в соседних классах с Нацуки. Рядом с ними лежал труп лучшего друга Нацу, Юты. Юта, смешной, бойкий, проказливый, прямо как её брат, мальчишка в огромной соломенной шляпе, который всегда давал ей лимонную конфету, подмигивая одним глазом, когда приходил к ним в гости звать Нацуки играть в футбол. Юта, у которого папа работал начальником шахты, знавший Ишиду, купивший Юте на последний в его жизни день рождения скоростной велосипед, зеленый, как лягушка, и тот устраивал на нём с братом и остальными друзьями соревнования в пустыне. У неё на глазах вскипели слёзы. Она оплакивала свою семью, а кто будет оплакивать их?! Их родные умерли, никто не придет к ним на могилы, никто не будет их помнить и горевать, потому что их убили ПРОСТО ТАК.       Рика совершенно точно знала, что не было ни одной причины для того, чтобы убить практически всех людей на её родной земле. Ни одной.       Глядя на трупы Юты и девушек, она не заметила, как Ренджи подошел к ней сзади. Когда дядя начал тянуть её за руку, чтобы увести из переулка, она упала и не смогла встать — ему пришлось взять её на руки. Смерть, отчаяние и бездна страданий сотен людей ради каких-то дорогих стекляшек. Пульс забился лихорадочно. Твари, изверги, подонки, выродки проклятые!  — Ну, всё, хватит тебе, прекрати. — тихо процедила Рика сквозь зубы самой себе. — Прекрати, прекрати, прекрати.        Руки заныли и опустились, словно их оттягивала какая-то тяжесть, но потом поняла, что тяжесть была в ней. Озлобленно отбросив от себя синай, Рика закрыла лицо ладонями, слушая, как тот куда-то катиться. Её накрыло мощной волной злости, смятения и опустошенности. Она не могла долго предаваться этим воспоминаниям, не могла выносить их — они засасывали её, словно чёрная дыра. Где-то внутри, по каким-то неизвестным законам гравитации, она тянула в себя внутренние органы, мышцы, кости и саму душу вниз.        Прошёл почти год… А что Ренджи делал всё это время? Действительно ли он искал убийц? Или сказал ей, что отправился на поиски, как повод оставить её в храме и исчезнуть? Нет, даже такому человеку, как он, не могло быть до такой степени наплевать на смерть сестры и племянников. Почему нельзя быть с ней честным, всё объяснить? Это её убивало, недосказанность грызла её изнутри. Также можно с ума сойти, если сидеть и гадать! Взять и сказать всё прямо, как есть, какой бы ни была правда. Уж хотя бы это она точно заслуживала!       Рика села на пол и в каком-то отчаянии схватилась за голову.  — Угх, сколько можно! Голова уже пухнет!       Но скажи Ренджи сейчас правду, поверила бы она ему? Только сейчас до неё в полной мере дошло, что Ишида был прав. Они действительно никогда знали, когда дядя был честен, а когда его слова не более, чем пустой звук.         Что он от них скрывал? Она встала с пола. Гирей-сан сказал, что Ренджи — хантер особого сорта, отличавшийся от остальных талантом и выдающимися навыками, благодаря которым получил какие-то звёзды. Звёзды в мире хантеров, судя по его словам, являлись неким показателем статуса, но Рику они не интересовали. Её интересовало, что значит «избавлял от проблем»: каких проблем и чьих. Навязчивые мысли в поисках ответов на эти два вопроса преследовали её с того самого вечера. Расхаживая по кэнкей, Рика принялась разматывать клубок. Что она вообще знала о хантерах? Первое и, пожалуй, самое очевидное, то, что стать хантером мечтают почти все дети и многие взрослые. Для этого необходимо пройти неимоверно сложный Экзамен, и счастливчиков лишь единицы. У хантеров есть своя лицензия и куча привилегий. Они считались элитой мирового сообщества, и что уж Рика знала точно — хантеры за чем-то охотятся. Охота. Ага…  За чем могут охотятся такие удивительные люди, как хантеры? Наверное, за чем-то недосягаемым, тем, что не под силу найти и получить обычному человеку. Нацуки, несмотря на то, что дурел от одного упоминания хантеров, слабо представлял, за чем там будет охотиться после того, как получит лицензию, а Такахаси выбрал игры, потому что они ему нравились и ничего другого он пока придумать не мог. Но Ренджи — за чем он охотиться? Что могло быть нужно дяде так сильно, что он стал хантером?         Ответ на этот вопрос был ей неведом. Хотя Ренджи и был её дядей, едва ли Рика знала что-то о нём, потому ей оставалось только теряться в догадках. Погодите-ка, Сейширо-сан же знает её дядю! Где они познакомились? Ответ напрашивался сам собой — в Шинкогёку. Но что важнее, как Ренджи попал в храм? Монах упомянал, что тогда ему было семнадцать лет. Выходит, их встреча произошла ещё до того, как он стал хантером — Ренджи говорил, что получил лицензию в восемнадцать. Но чем он занимался он в Шинкогёку, да ещё и целый год? Рика потёрла пальцем переносицу. Сейширо-сан был наставником Ренджи. Чему он его учил? Тому же, что и её? Вызывало сомнения, что они с Сейширо-саном сидели и обсуждали прочитанные книги или тот натаскивал его по латыни. Рика усиленно думала. Думала, думала, думала… И тут её осенило — Сейширо-сан же был хантером, а все хантеры владеют нэн! Вот оно! Он обучал его нэн!       Вот только монах говорил, что давным-давно разучился им пользоваться…        Мысли снова зашли в тупик. Ну почему она никогда у него ничего не спрашивала? Рика была почти уверена, что Сейширо-сан помог Ренджи стать хантером или, по-крайней мере, навел его на идею. Он ведь и ей намекал на это. Возможно, Сейширо-сан, видя, как ей плохо, желал найти для неё какую-то цель, чтобы вернуть ей волю к жизни. Нельзя зарываться в свое горе и отказываться поднимать голову. Такая жизнь все равно что медленная смерть, его слова… А его реакция, когда он узнал, что она хочет в столицу? Он обрадовался, да нет, не просто обрадовался, весь светился от радости! Её в тот момент это поразило, что кто-то впервые за долгое время был искренне рад её счастью и от всего сердца желал благополучия. А если бы она прислушалась к Сейширо-сану и не отбрасывала призыв стать хантером, то за чем бы охотилась она? Чего она желала бы получить больше всего на свете?          Рика откинула голову и на минутку прикрыла глаза. Поиск ответа не потребовал усилий. Она искала силы, которая позволила бы ей больше не испытывать страха за жизни тех, кого любит.         Рика посмотрела на своё запястье. С тех пор, как Куросава чуть не вывихнул ей руку, оно ещё поднывало. С другой стороны, нужно ли теперь ей вообще что-то знать о Ренджи? Достаточно было дать злости поутихнуть, прокрутить весь их телефонный разговор в голове от первого до последнего слова, чтобы понять — его отношение к ней изменилось. Он был холоден и отстранен. Он не считал, что он ей нужен. Зачем ему возвращаться за той, кто винит его в смерти семьи? Чтобы до конца жизни видеть в её глазах укор? Кто выдержит жить с человеком, который тебя ненавидит? А Рика была почти уверена, что Ренджи именно так и решил — когда он уходил, она чуть ли не проклинала его, наговорив гнусностей, упрекая за то, что он их всё время бросал и думал только о себе. Никому такого не захочется.        Сейширо-сан сказал, что все образуется. Рика согласилась, но про себя подумала — нет, не образуется. Ренджи принял решение, что ему будет лучше без неё, а ей — без него, и это было, пожалуй, единственным из всего, о чем дядя сказал честно и прямо. Она запомнила эти слова, они врезались ей в память навсегда. Рика долго размышляла над фразой про «лучше без меня», словно бы в ней скрывался какой-то намек на то, с чего он это взял. Он плохой человек? Дядя был хмурым, резким и совсем ненадёжным, но прямо уж плохим она бы его точно не назвала. Ковыряя проплешину в татами, Рика уныло усмехнулась, понимая, что простила бы ему всё, всё что угодно, в ту же секунду, если бы он вернулся, сказал, что она нужна ему.        Похоже, им не суждено было стать семьей. Впрочем, была ли у Ренджи другая, более весомая причина желать этого, кроме той, что они родственники и кроме друг друга у них больше никого нет? Они ведь не были близки, по-настоящему, как с Нацуки. Ренджи никогда не пытался с ней сблизиться. Он не проводил вместе время, не интересовался её жизнью и почти не разговаривал, а после смерти мамы и братьев она припала к нему, уверенная, что они будут семьей, а на самом-то деле это с ней судьба сыграла шутку —  Ренджи её и в самом деле не любит, и никогда не любил, а этим своим «лучше без меня» пытался ей это сказать. Ей не верилось, и тем не менее, всё говорило о том, что так оно и есть — его слова, его отсутствие весь год, ни одного звонка и то одно-единственное письмо, чрезвычайно краткое, с неряшливым, торопливым, «на отвали» почерком. А он вообще собирался ей о чём-то говорить или ждал, когда всё само с собой рассосётся? Скорее всего, Ренджи вздохнул с облегчением, когда она сказала, что уезжает. Рика вспомнила, как умоляла его вернуться, и как он, отмахнувшись, сбросил звонок, и попробовала вцепится в эту мысль, снова разозлиться, и на минуту почти получилось поверить, будто ей и дела до этого нет. Но, как ни старайся, всё равно не забудешь, что кому-то, в отличие от неё, и правда нет дела.       Но самую глубинную, незыблемую часть, безнадёжно грезящую о том, чего её лишили, не брали никакие доводы рассудка. Почему он хотя бы не захотел попробовать стать семьей? Дай Ренджи ей шанс, она бы приложила все усилия, чтобы угодить ему, стала бы самым послушным, удобным ребёнком на свете. Её не назовешь шумной, надоедливой, капризной или привередливой, она бы не доставляла никаких хлопот. Ему и не нужно было бы заморачиваться, как за ней ухаживать. За год она стала вполне самостоятельным ребёнком — убиралась за собой, сама стирала свою одежду, научилась шить и готовить кое-какие простые блюда, когда ей поручали помогать мико на кухне: рис, норимаки, онигири, мисо-суп. Первое время от этой самостоятельности было не по себе, и в какой-то день, плетя очередную циновку, до Рики вдруг дошло, что она живёт сама по себе и больше никому до неё нет дела, никто её не ждет и не волнуется, здорова ли она, сыта, тепло ли одевается и всё ли у неё в порядке.       Если бы ей удалось стать хорошим ребёнком, у Ренджи бы получилось её полюбить? Или если бы он увидел, как усердно она трудится ради своей мечты. Сейширо-сан же смог полюбить её…          А может, проблема вовсе не в нём. Может, она просто слишком сильно хочет, чтобы хоть кто-то её любил?          Ветер, ворвавшийся через створки сёдзи, пролистал открытые страницы. Подобрав боккэн, Рика поднялась на ноги. Похоже, что всё это уже не важно.        Потоки воды косой стеной хлестали землю, застилая взор не только на поместье, но и на озеро. Дождь загнал её, как щенка, обратно в кэнкей. Нырнув обратно под козырёк, Рика села на ступеньку, поджала колени к груди. До поместья из кэнкей бежать было минуты три, но под таким сильным ливнем она сразу промокнет до нитки. Рика колебалась. Вот угораздило же! Да ещё и на ужин опоздала.       Подул холодный ветер — руки и ноги у неё покрылись гусиной кожей. Дождь гнул к земле долгий строй цветов багульника и клещевины. От влаги благоухание мускусных роз, пионов и камелий, растущих возле кэнкей, стало стало приторно-сладким и душистым. Погладив лепестки кончиками пальцев, Рика подумывала сорвать несколько цветов, чтобы поставить их в рядом с хризантемой. Сад был величав и прекрасен, плотные тени окружающий гор и строгие очертания поместья создавали ощущение неприступности. Цикады, спрятавшись от дождя, вяло стрекотали в багульнике. По руке полз чёрный муравей. Смахнув его и выглянув из-под козырька, Рика высунулась и снова глянула в пасмурное небо. Звуки земли и дождя, раскаты грома сплетались, превращаясь во вздохи ветра в кронах кипарисов и сосен. Поднявшись со ступеньки, вскинув локоть, закрывая лицо от дождя, она побежала со всех ног, перемахивая через лужи и сырую грязь.        Когда она добралась до поместья, то уже продрогла до костей. Смаргивая дождь с ресниц, Рика открыла дверь и, придерживая её рукой, с превеликой осторожностью проскользнула внутрь.         В доме стояла тишина. С промокшей одежды лилась вода, струясь за ней по мраморному полу неровным ручейком. Капли дождя с волос холодной струйкой катились по спине. Её тяжелые вздохи разносилось по всему дому. Скинув с ног покрытые грязью сандали, чтобы не наследить, она взяла их в руки, поднялась по лестнице и прокралась в ванную. Умывшись, Рика переоделась в сухое и пошла к себе. Она беспокойно пометалась от кровати к подоконнику, поглядела, как хлещут по карнизам струи дождя, пока не поняла, что безумно хочет есть. Облизнув сухие губы, она прислушалась к себе, пытаясь определить, не потерпит ли она до завтрака. Живот стягивало от голода тугим узлом, её слегка поташнивало.  Рика посмотрела на время. Половина одиннадцатого... Поздновато. Пришла в голову мысль попросить принести поесть кого-то из слуг, но было как-то боязно, особенно после того, как на неё набросилась Жердь. А если Морену? Нет, она же уехала в Кобу и неизвестно когда вернется. Может, ту милую служанку, которая принесла им с Такахаси целую гору онигири за завтраком? Тоже плохая идея, она же будет полночи её искать. Все ещё раздумывая, Рика пошла в ванную и выпила четыре стакана воды, чтобы хоть чем-то заполнить желудок, но обманная уловка уняла голод где-то минут на пятнадцать.       Она залезла под одеяло и попробовала уснуть, но сон с голодухи совсем не шел. Откинув в сторону одеяло, Рика вскочила с кровати. Одна идея у неё крутилась в голове, рискованная, конечно, но желудок ни за что не даст ей уснуть, пока не получит хотя бы крошку еды.         Рика приоткрыла сёдзи и, тихо ступая босыми ногами, прокралась к лестнице. Поместье Йонебаши было громадным, таким, что за весь день кроме слуг можно никого не встретить, к тому же время было поздним, и члены клана наверняка готовились ко сну — маловероятно, что кто-то из них выйдет на улицу… По-крайней мере, Рика на это надеялась.       Дом состоял из пяти отдельных сооружений, соединенных со всеми, кроме центрального, длинными коридорами. Центральное, самое большое, принадлежало главе. В него вёл один единственный отдельный проход, который находился на третьем этаже, и никто, кроме господина Гирея и его личной прислуги не имел права туда заходить. Главная часть дома стояла спереди и состояла из двух этажей, а также западного и восточного крыла. В западном крыле разместились несколько гостиных, обеденный зал, а также, отдельной постройкой, кухня. Восточное крыло занимали жилые помещения и библиотека. Главное и центральное сооружение отделял между собой внутренний двор с чайным садом и прудом.          Кухня находилась в восточном крыле и представляла из себя пристройку, окруженную тощенькими самшитовыми деревцами и умэ. Она примыкала к той части крыла, где находился обеденный зал и отделялся от него коридором, чтобы звуки  готовки не мешали приему пищи. Чтобы дойти до неё, нужно было спуститься вниз по лестнице, выйти во внутренний двор, пройти по галерее в восточное крыло и, минуя обеденный зал, пробраться в коридор.       Преодолев лестницу, Рика мелкими шажками продвигалась вдоль стены и, дойдя до конца, выглянула из-за угла. Никого и все двери закрыты. Отлично, путь свободен. Пробежав трусцой на цыпочках по коридору, она остановилась и невообразимо медленно, миллиметр за миллиметром стала отодвигать фусума.        У неё пересохло во рту. Хинамори в потрясающе красивом чёрном кимоно с золотым моном, вышитом на спине, и золотым оби шла по галерее внутреннего двора, с другой стороны пруда. Её лица не было видно, лишь стройный тёмный силуэт, издалека похожий на чёрную колпицу. За ней, как на буксире, тащился Годжо, держа Хинамори за подол кимоно. — Ма-ам, почему Яцуя можно, а мне нельзя? — проносился по двору его ноющий голос. —Почемупочемупочему-у-у…  — Потому что твой брат старше.  — Ты всегда так говоришь! Мне десять, я тоже могу поехать! Хочу поехать! Хочу поехать!         Та на него даже не взглянула. Годжо оббежал Хинамори и встал перед ней, стараясь привлечь внимание безразличной матери. — Ты его любишь больше, чем меня! — заканючил мальчишка.         Подождав, пока Хинамори с Годжо скроются в доме, Рика прошла по галерее. Дойдя до кухни, она открыла дверь, воровато огляделась, после чего приоткрыла пошире и по-кошачьи прошмыгнула внутрь.        Несмотря на то, что в Шинкогёку жили около сотни человек, храмовая кухня и рядом не стояла с этой — гигантской, современной, хромированной от стен до потолка, навороченной приборами по последнему слову техники. Она будто очутилась в каком-то космическом корабле. Рика в некоторой растерянности оглядывала газовые плиты, духовки, вытяжки, ледогенераторы, кофемашины и долго не могла понять, что тут холодильник, пока не увидела высокую многодверную матово-чёрную колонну. Для того, чтобы открыть его ей пришлось встать на цыпочки и дотянутся до сенсорной кнопки.        Открыв его, она увидела, что полки внутри прямо-таки ломятся от еды. Силы небесные, чего тут только не было! Глаза её видели еду, о которой она только слышала, зная, что позволить её могут себе только богачи — икра, лобстеры, трюфели, мацутакэ, утиная печень… Рот переполнился слюной. Рика уставилась на все эти съедобные богатства, не зная, за что хвататься. На верхней полке стояла упаковка вишневого йогурта. Или взять те нарезанные ломтики ананаса? Её рука потянулась к тому, что стояло прямо перед глазами и выглядело очень вкусно — канапе с креветками и артишоками.  — Что ты здесь забыла?         Зловещая тишина. Рика оцепенела, боясь даже шевельнуться. Казалось, будто лет что прошло, хотя на самом-то деле — секунд десять. Когда она повернула голову, то увидела, что возле мраморной столешницы стояла женщина средних лет с высоким пучком на голове в юкате горчичного цвета. Служанка.  — Тебя не было на ужине. Где ты была?         Сознаваться она ни в чём не собиралась, но и бойко врать сил у неё уже не было.  — Я... только с тренировки вернулась.        Служанка быстро подошла к ней, взяла за воротник, оттащила от холодильника.  — Быстро иди к себе, пока кто-то из членов клана тебя не увидел! — она воинственно кивнула в сторону двери. — Сию же минуту!         Желудок взвыл раненым китом. Рика послушно вышла из кухни и в полном унынии пошла по безмолвному коридору к лестнице, браня себя, что слишком долго возилась. Надо было схватить первое попавшееся и быстро убежать! Ладно, что поделать. Это, как говорит Такахаси, невезуха. Невезуха, потому что хотелось есть до умопомрачения, до того, что ни о чем кроме еды она не могла думать.        Рика вышла из-за угла и почти зашла в парадную, как услышала звук отворяющейся двери и быстро отскочила назад.        «Ну, сегодня мне прямо везет!».         На пороге стоял Ичиро. На нем был красного цвета галстук с бледно-желтыми фигурками, черные туфли, слегка заляпанные грязью, и великолепно пошитый темно-синий костюм. К нему тут же поспешил слуга, забрал у него мокрый зонт. — Добрый вечер, господин.  — Добрый.  — Всё хорошо?       Он был похож на робота.  — Да, Ичиро-сама.  — Отец дома?              — Господина Андо ещё нет.        На лице молодого человека появилось что-то отдаленно напоминающее облегчение.  — Детям в это время давно пора спать.          Рика не сразу поняла, что Ичиро обращался к ней. Слуга обернулся. Всё было так, будто ожили персонажи картины, ещё мгновение назад погруженные в свои разговоры и заботы.        Она вспыхнула. Ей ничего не оставалось, как выйти из «укрытия». Сердце у неё буквально выскакивало из груди. — Добрый вечер, Ичиро-са…сама.  — Сан.        Рика заморгала.  — Я не твой хозяин, а ты не мой подчиненный и не обслуживающий персонал.         Под хрустально-голубыми глазами молодого господина она стушевалась.  — Просто так вежливее. — Вежливее — не значит правильнее. Обращайся к человеку согласно своему и его статусу. — сказал тот убийственно монотонно, и вдруг спросил. — Как, по-твоему, к тебе должны обращаться люди?  — Ко мне? — удивилась Рика, что речь вообще зашла про неё. Ичиро ждал ответа с абсолютно каменным лицом.  — Тян?  — Ты что, маленькая глупая девочка?  — Да? — выдавила Рика каким-то полуобморочным голосом. Ей захотелось дать себе пощечину. О Будда Всемогущий…         Секундное замешательство — и Ичиро усмехнулся. От его смеха Рика совсем сконфузилась. Ответ её был результатом того, что она даже и представить себе не могла, что кто-то к ней обратиться «Рика-сан» или, что совсем уже за гранью, «Рика-сама». А ещё прибавлять уважительное обращение к её простому, незатейливому имени, состоящему всего из двух иероглифов, казалось таким же глупым и неуместным, как называть одуванчик королевой сада.  — Когда будешь идти в себе в комнату, оглядывайся по сторонам. Монстры не только под кроватью обитают. — поднимаясь по лестнице вместе со слугой, бросил Ичиро.         Потешался ли над ней молодой господин или говорил серьезно, Рика не смогла понять, но прежде, чем она успела что-то ответить, тот скрылся из виду.         Рика прислушалась. Шаги затихли, после чего где-то наверху хлопнула дверь. Подождав ещё минуту, она ступила на лестницу, гадая, что имел ввиду Ичиро-сан. Помимо ошеломительной красоты, у членов клана Йонебаяши имелась склонность говорить обиняками и загадками. Рика находила это довольно странным.         Вернувшись в комнату, Рика села на стул, подогнув по себя одну ногу, и старалась отвлечься от скручивающих спазмов в желудке. Довольно долго она глядела на буйство природы за окном. Ну и ливень… В Нурарихён дожди шли от силы раз или два в год от силы, зато песчаных бурь было навалом, особенно по весне. Клубящиеся облака песка и пыли поглощали все на своем пути — свирепые бури превращали день в ночь, уничтожали скудные посевы, которые с трудом удавалось вырастать на неплодородной почве пустыни, убивали домашний скот, выводили из строя технику, а если попадались особенно сильные, то разрушали и дома. Зрелище надвигающейся бури были подобно песчаному цунами и навевали сходство с библейскими полчищами саранчи. Люди покрывали  окна и двери домов металлическими листами, а сами прятались в глубине жилищ, слушая рёв, треск и грохот бурь. Да уж, песчаные бури куда страшнее каких-то ливней…          Грызя ноготь на большом пальце, Рика слезла с подоконника, чтобы взять с кровати «Повесть о Тайра» и прошла мимо к напольного зеркала. Лицо плавало в полумраке жутковатым бледным кругом, а с мокрыми чёрными волосами она выглядела совсем как страшилище юрэй. Чёрные, огромные зрачки так расползлись, что полностью поглотили серую радужку, которая теплилась лунным кольцом за черными кругами затмения. Рика протянула руку к чёлке, приглаживая. Лучше не стало. От волос слегка припахивало сыростью, будто от палых листьев. Её взгляд нашёл на подоконнике аккуратно сложенную ленту господина Гирея. Взяв ленту, Рика вернулась к зеркалу, собрала пряди у висков, завязала их сзади чёрной лентой, повторяя движения рук главы клана, и посмотрела на своё отражение. — Ты очаровательная девочка.          Вышло неубедительно. Рика улыбнулась своему отражению, ведь говорят же, что любое лицо украшает улыбка. Лучше всё равно не стало — на неё по прежнему смотрела бесцветная простушка.         Цыкнув, Рика стянула ленту и бросила её на котацу, досадуя на себя. Все эти переживания по поводу внешности её раздражали. Сидеть и плакать над тем, что она уродилась замухрышкой ( это слово первым, к сожалению, приходило в голову) — так себя будущие воины не ведут. Вряд ли таких великих героев, например Ягю Мунэнори или господина Мусаси хоть капельку волновало, хороши ли они собой. Нечего о чепухе думать. И всё-таки, глядя на Канае, Арисаву и особенно Хинамори, сердце у неё болезненно сжималось от зависти. Зависть — грех не смертельный, но навязчивый и дурной, и поделать с ним Рика ничего не могла. Каждый день её окружали люди, намного красивее, чем она, и их красота постоянно напоминали собой об этом, каждый раз — как укол булавкой. Быть похожими на них, хотя бы капельку… Кажется, оставалось только смириться, что она вышла из материнской утробы такой, какая есть: кривой, несуразной и неуместной. Что ж теперь убиваться всю жизнь из-за этого?         Упав на кровать, Рика перевернулась на живот, положила «Повесть о Тайра» на подушку и открыла на первой странице.  «В отзвуке колоколов, оглашавших пределы Гиона,  Бренность деяний земных обрела непреложность закона. Разом поблекла листва на деревьях сяра в час успенья — Неотвратимо грядёт увяданье, сменяя цветенье. Так же недолог был век закосневших во зле и гордыне — Снам быстротечных ночей уподобились многие ныне. Сколько могучих владык, беспощадных, не ведавших страха, Ныне ушло без следа — горстка ветром влекомого праха!».         Вскорости, не дочитав и первую главу, она провалилась в царство Морфея, убаюканная дождем и постукиваниями игольчатых веток сосен, раскачивающихся на ветру за окном...

***

      Далеко за полночь Рика подскочила на кровати — мертвенно-бледная, в холодной испарине, со сбитым дыханием, с криками. — Тихо, тихо!  — чей-то знакомый голос. Во тьме к ней протягивается рука; испугавшись, Рика с силой рванула назад, ударяясь головой об изголовье кровати. Из неё вырвался жалобный скулёж. — Всё хорошо, всё хорошо успокойся! Не бойся. Видишь меня?         Морена! Это Морена. Не имея сил говорить, она кивнула. Всё её тело колотила дрожь. Глотая воздух ртом, задыхаясь, Рика, с глазами, полными беспримесного, ошалелого ужаса, заметалась на кровати. Морена держала её за плечи, что-то говорила ей говорит, но она ничего не слышала, ничего — в ушах стояла какофония, будто её окружало облако визжащих цикад. — П-пожалуйста, включите свет! — просит она, чуть ли не рыдая.        Спустя мгновение зажигается настольная лампа, озаряя комнату спасительным светом. Морена воплотилась из тени. Рика заморгала, давая глазам привыкнуть. На полу возле её ног лежал какой-то предмет, она попыталась сосредоточиться на нём, узнать его. «Повесть о доме Тайра».  —  Всё хорошо. Ты проснулась. — успокаивающе повторяет девушка. «Всё хорошо. Ты проснулась» — повторяет про себя Рика вслед за ней. — Ты здесь?         Морена выжидающе смотрела на неё, но ей было неведомо, что та от неё хочет услышать.  — Ч-что?  — Ага, ты здесь. — с улыбкой изрекла девушка; она растерялась ещё сильнее. — Это вроде как проверка. Помогает после плохих снов придти в себя. Возвращает в мир. Говоришь себе: я здесь. Это не сон. Я не сплю. Мне это помогает.         Не зная, что ответить, она кивнула.  — Морена-сан, что… — сглотнув. — что вы здесь делаете?  — Я убирала из ваз засохшие икебаны и услышала, как кто-то кричит на весь дом.         В глазах защипало — низко опустив голову, Рика зажмурилась, нервным движением вытерла влажные дорожки рукавом пижамы.  — Извините…  — Глупости не говори. А что у тебя все волосы мокрые?  — Я… под д-дождь попала. — заикаясь, ответила; голос звучал скрипуче. — Вы давно приехали?  — Сегодня вечером, пару часов назад.          Лунный свет падал на постель пестрым узором, который то и дело менялся, когда ветер шевелил листву. Подрагивают занавески, все окна стоят нараспашку. Слышно, как окликают друг друга лягушки. Рика сидела без кровинки в лице, и чувствовала себя разбитой, потерянной, опустошенной. — Ты так кричала во сне… Боже, я думала, тебя кто-то режет. Твои кошмары настолько страшны?  — Простите, что беспокою…  — Тебе часто плохие сны снятся?  — Н-нет, не очень. — соврала, не поднимая глаз. Ей хотелось, чтобы Морена оставила её одну, но она не знала, как об этом попросить, чтобы её не обидеть.          Морена окинула взглядом кровать. — Ты с собой не привезла никаких игрушек?           Рика посмотрела на место рядом с подушкой, будто там кто-то сидел. Дома с ней в комнате жило много игрушек — сшитый из кусочков ткани слон, мамин подарок, когда она ещё была совсем крошечной, пегая собака с одним пуговичным глазом, курчавый белый ягненок, желтый плюшевый кенгуру и целое семейство плюшевых мышей, охранявшие её сон и с которыми Ишида в те дни, когда не слишком уставал, устраивал целый игрушечный спектакль вместо сказки на ночь. Покидая дом, она была совершенно не в себе, и как в бреду бегала по комнате, закидывая в рюкзак совсем не то, что нужно: школьный дневник, игральные кости, грязную футболку.  — Я уже взрослая для игрушек.  — Ух, какая серьезная! — рассмеялась Морена. Рика опасалась, что та снова начнёт над ней подтрунивать, но тон её звучал без насмешки, по-доброму. — По-моему, у тебя самый возраст, чтобы играть в игрушки.        Ей не очень нравилось, что Морена видела в ней малышню, но обидеться на неё не могла — от её нежного голоса она таяла, как масло — и всё же, продолжая сопротивляться, сказала:  — Морена-сан, пожалуйста, не говорите со мной так, будто мне пять лет.        Девушка улыбнулась. — Конечно нет, что ты. Я знаю, что тебе девять.  — Вы же понимаете, о чём я. — шепотом ответила Рика. — Понимаю. Но ты напуганная девочка, которую нужно сейчас утешить. Поэтому я не могу разговаривать с тобой, как со взрослой. Надеюсь, ты меня простишь. — Рика промолчала. От утешений ей становилось только хуже — они вызывали у неё чувство беспомощности, она старалась избегать их. Взгляд Морены упал на подоконник, где стояла круглая банка-аквариум, в которой плавал зеленый махровый кругляш. — Это?… — Маримо. Такахаси мне его на день рождения подарил. — Какой хороший подарок. В Какине говорят, маримо — символ вечной любви.         Рика вымученно улыбнулась, не зная, что сказать. Её до сих пор трясло, даже промямлить сил никаких не было.  — Хочешь, я тебе его принесу? Он тебя успокоит?          Вместо того, чтобы ответить, Рика жмёт плечами. Морена подошла к окну, прикрыла распахнутые створки и взяла с подоконника аквариум. Рика положила ладони на пузатые стенки. Домашний питомец сонливо плавал в толще воды. Интереснее всего было наблюдать за ним в солнечные дни — на свету маримо «оживал», принимаясь игриво перемещаться по аквариуму, словно живое существо, маня в радушное подводное царство.  — Ты знаешь, что воду с маримо иногда нужно солить?  — Конечно... Я только вчера меняла её и подсолила.        Рика опустила палец в воду, тронула водорослевый шарик. Вторжение в жилище маримо пришлось не по душе — он опустился на дно аквариума, устроился в уголке, будто обидевшись, и замер. Банка стояла на подоконнике рядом с вазой из мозаичного аквамаринового стекла. В погожие дни солнце в нём преломлялось, как в морской воде. Рика могла подолгу рассматривать её, пока свет трепетал и преломлялся, загораясь то тут, то там на стенах.  — Та-ак, что тут у тебя? — девушка потянулась столику, взяла лежащую рядом с апельсиновой шкуркой книгу. — «Мифы и легенды Древней Греции». Обожаю древнегреческую мифологию! Помню, когда я была маленькой, то мечтала вырасти такой же красивой, как Афродита. Часами могла разглядывать её в книжке, веришь? — Вы и сама как Афродита. — пробормотала Рика, но Морена её не услышала, продолжая листать книгу. Чтобы отвлечься от лезущих в голову картинок из кошмара, Рика отвернула голову и принялась внимательно — даже слишком внимательно — разглядывать маримо. Сна у неё не было ни в одном глазу, и в то же время какая-то часть её настолько занемела, что она была чуть ли не в ступоре. Почему Морена не уходит? Ждёт, когда она что-то скажет? Или попросит её уйти?        Так прошлое какое-то время, пока Рика не заметила, что девушка уже довольно за ней наблюдает и беспокойно заерзала на постели.  — Что у тебя с лицом, кроха? Где ты успела пораниться? — хоть и плохо соображала, но все равно вздрогнула — таким неожиданным было её «кроха».  — Это с занятия кэндзюцу. — ответила Рика, сразу догадавшись, что это она про раны. Рука у неё сама потянулась к лицу, тронула зажившую ссадину на подбородке. Та стала зудеть.  — Выходит, ты у нас грозная маленькая воительница? Будешь всех защищать?  — Да нет, н-ну… — И как, тебе нравится? — Очень! — Давно занимаешься?  — Нет, недолго, меньше месяца. — желание расчесать царапину становилось непреодолимым.   — Расскажешь?         По Морене не угадаешь, интересуется ли она искренне или просто чтобы сделать ей приятно, отвлечь. По Такахаси, например, всегда было видно, какие темы он охотно готов был обсудить, а какие навевали на него скуку — в последнем случае его лицо сразу делалось кислым.         Рика слезла с кровати, взяла со стола книгу — «О мече» Хироси Сейдо. — Это учебник по кэндзюцу?  — Боевые искусства нельзя выучить по книгам. Вернее, можно, но поверхностно — базовые приемы, стойку и как правильно держать меч. Но учитель нужен обязательно, потому что катана и танто, например, держаться совершенно по-разному.  — Танто это?… — Короткий меч. Вот такой. — Рика прикинула расстояние и поставила ладони. — Тридцать сантиметров, не больше. Иначе уже не танто. По сути, танто это нож, как и хамидаси с айкути. Их держат одной рукой.  — Потому что они короткие?  — Необязательно. Нодати, например, намного длиннее катаны и у неё сильный изгиб лезвия. Его использовали конные самураи, чтобы  рубить одной рукой, так удобнее. В среднем их длина сто двадцать сантиметров.        Несколько недель назад в Шинкогёку Рика нашла в открытой для послушников секции библиотеки ветхую книжечку с описанием разных типов мечей. Книга была больше сборником интересных фактов о самураях и их образе жизни, чем серьезной литературой, но она заучила её наизусть, чтобы впечатлить своими знаниями Ода-сенсея, раз он не брал ее деньги. Однако единственное, чего она добилась, это фразы «всезнаек никто не любит».          Но Морена, кажется, так не считала.  — С ума сойти!  — Но сейчас токо не куют такие длинные мечи, потому что пользоваться ими неудобно.  — Токо?… — Мастера, изготавливающие катаны. А вакидзаси это короткий меч, где-то сантиметров шестьдесят. Его никогда не используют в качестве самостоятельного оружия, только в паре с длинным мечом, катаной. — Рика помолчала. — В искусстве меча высшая степень мастерства — сражаться одновременно катаной и вакидзаси. Таких называют мастерами дайсё.  — Хочешь стать таким мастером? — с улыбкой спросила Морена; сузив глаза, девушка стала чуточку похожа на пустынного корсака.         Рика почесала кончик носа, вспоминая слова Дзисай-сенсея.  — Сначала нужно научиться владеть  катаной, причём не двумя руками, а одной, как профи. А потом, как мне говорили, всё зависит от человека… Есть ещё меч ниндзя, синоби-гатана.  — Этот меч, наверное, какой-то особенный?  — Я тоже так думала! Но он совершенно простой. Ниндзя же были «воинами в тени», они не должны были ничем не выделяться, сливаться с толпой, соответственно и меч у них тоже должен быть обычный.  — Я и не знала, что сейчас используют катаны в бою. Кэндзюцу, вроде как больше дань традициям и культуре самураев.          Опустив глаза в книгу, Рика невнятно промямлила возражение «нет, это не совсем так…» решив, что Морена сейчас заговорит в духе Хинамори, но та смотрела на неё своими мятного цвета глазами, в которых не было ни проблеска насмешки. Она перевернула страницу. «В изготовлении катаны используется процесс складывания и ковки двух видов металла — твердой стали и мягкого железа…».  — Такахаси тоже хочет научиться владеть мечом? — наконец спросила Морена, не дождавшись от неё ответа. — Ой, нет, он и слушать про них не хочет.  — Да? Мальчишки ведь обычно любят героев-рыцарей с мечами, хотят им подражать и всё такое.  — Такахаси такое не нравится. — Рика постучала большими пальцами друг об друга, и добавила зачем-то: — Он не понимает, зачем я занимаюсь кэндзюцу.         В комнате воцарилась тишина. Рика молча смотрела в книгу, разглядывая изображение гранитно-серого слитка тамахаганэ с преувеличенным вниманием. Морена пригнула медоволосую голову, чтоб поймать её взгляд.  — Один из воспитателей говорил мне, что люди, которых что-то сильно тревожит, видят плохие сны. Они не могут спокойно лежать, вертятся и просыпаются.          Рика поморщилась.  — Я знаю, что произошло.         Голова резко поворачивается. Почти бесцветные, как осколки стекла, глаза распахнулись. Морена без труда угадала застывший в них вопрос. — Слуги любят много болтать.  — А-а… вот как. — протянула Рика, отворачиваясь в сторону двери, будто ждала кого-то.         Ей не нравилось, что взрослые уделяют всему… этому слишком много внимания — сначала госпожа Хинамори, потом Гирей-сан, а теперь ещё и Морена. Даже Сейширо-сан, пусть и деликатно, пусть и вскользь, но постоянно затрагивал обстоятельства смерти ее родных. Рика изо всех сил избегала разговоров на эту тему — достаточно и того, что она сама думала об этом куда чаще, чем хотелось бы — но они все будто специально раз за разом её встряхивали, будто не понимали, что ей от этого плохо.       Морена сидела на кровати рядышком с ней, близко-близко, так что Рика чувствовала исходящий от неё запах ветивера.  — Тебе приснился кто-то из твоей семьи? — в резко наступившей тишине спросила Морена. — Мама?        Только сейчас, когда та спросила, Рика оторопело поняла, что мама ей редко снилась — один или два раза за всё время. Наверное, причина крылась в том, что она старалась как можно реже вспоминать то, как её убили — каждый раз её будто с размаху били ногой в живот. Она бы и не узнала, если бы не подслушала разговор дяди с одним из полицейских в участке, после того, как ей целую вечность задавали вопросы; говорили они приглушенными голосами, так что ей удалось расслышать фразу «следы удушения» и ещё слово, которое она слышала краем уха лишь однажды, чуть больше года назад.         В тот раз речь шла об однокласснице Нацуки, которую звали Хиори, и об одном мужчине, который сделал с ней что-то плохое. Рика не знала, что, но в тот день в школе учителя ходили с обеспокоенными лицами, а в коридорах, заполненных обычно гомоном и смехом старшеклассников, стояло мрачное затишье. В тот день мама много времени проводила по телефону, закрывшись в родительской спальне. Никто ничего не говорил, и внутри у неё всё выкручивало от тревоги.  — Мама Хиори — её подруга. — Нацуки без аппетита ковырялся палочки в цукэмоно и выглядел подавленно: — Она б пошла к ним домой навестить, но та за Хио сейчас приглядывает. Их отец сейчас с полицией ищет того мужика.        На улице было ветрено, в застекленные двери бился песок, а навес над верандой хлопал, будто развевающийся на ветру флаг. — Что он с ней сделал?        Он вздохнул, и во вздохе послышалось что-то очень похожее на безысходность. От его молчания ей сделалось не по себе. — Что? — спросила Рика, вздрогнув. — С ней все нормально? — Нет, — ткнув в дайкон. —  Но она жива?        Нацуки поднял брови так, что она поняла — «да». — Ей повезло. — Однако и его голос, и то, как он это сказал, скорее, говорили об обратном. —  Он её не убил. Он… её изнасиловал.         Рика выжидающе посмотрела на брата. Она не имела никакого представления о том, что это значит.       Нацуки положил палочки на стол. Обернулся на дверь.  — Ладно. — проговорил брат. — Тому мужчине  понравилась Хиори, и он захотел провести с ней время. Она ему отказала.  — Почему? — Ей тринадцать, а он взрослый. Это неправильно. Но дело не только в этом. Хиори не хотела его внимания, и тот должен был оставить её в покое. Через несколько дней, когда Хиори вышла из школы, он пошёл за ней. Мужчина схватил её до того, как она успела дойти до дома и заставил сделать ему приятное против её воли. Надругался над ней.         Рика вспыхнула. — Как это? — выдавила, чувствуя, как горит лицо.        После каждого слова Нацуки выдерживал длинную паузу — видно было, как он тщательно подыскивает верные слова — и после каждого внимательно смотрел ей в лицо.  — Он трогал её в разных местах. Взрослым мужчинам нельзя трогать маленьких девочек… и девушек, если уж на то пошло, тоже нельзя, если они не хотят, чтобы к ним прикасались. Хиори пыталась убежать, но этот мужчина заставил её лечь с ним.        Рика уставилась на стол.  — Когда взрослым нравится кто—то, то иногда они хотят… лечь с ним в одну постель делать всякие вещи. Им это нравится. Но если другой этого не хочет, а человек его принуждает силой, то это изнасилование.  — Замолчи сейчас же!        Нацуки подскочил на стуле, с перепугу задел палочки рукой. На кухню зашел Ишида. Наступила ошеломительная тишина. По телу пробежала нервная дрожь. Рика поёжилась — ещё никогда она не видела Ишиду в таком бешенстве.        Она так до конца и не узнала, что произошло с Хиори. Следующим утром Ишида вел её в школу, до боли крепко держа за ладонь и не отпуская от себя ни на шаг. С того дня выходить из дома одной дальше крыльца и возвращаться после школы ей было запрещено — с уроков забирал её либо Нацуки, либо Ишида.         По дороге в Шинкогёку, Рика робко спросила Ренджи про маму. Его в миг исказившееся лицо испугало ее не меньше, чем двое суток неизвестности и страха в запертой кладовой. Вернув себе самообладание, он процедил сквозь зубы, что чем меньше она об этом знает, тем лучше, и отвернулся к окну. До конца поездки дядя больше не проронил ни слова.           Рика больше не могла это «видеть», вынести этих мыслей. Она пыталась оторваться от них, лихорадочно цеплялась  в голове за всё подряд, как человек, падающий с обрыва, цепляется за всё, что попадается под руку. С мамой сотворили нечто страшное, ужасное, и она не имела понятия, что, но узнавать было ещё страшнее, чем не знать. Рика напряглась, пытаясь заглушить отголоски сна: мама лежит на земле, полумертвая, голубое платье в крови, прекрати, над ней стоит мужчина в военной форме, смотрит голодными глазами, тянет к ней руки, чтобы наброситься, прекрати, ну-ка, прекрати, бормочет она себе под нос. Ей хотелось заплакать, яростно, горькими, злыми слезами, но сдерживается: сжимает губы, наглухо запечатывая боль, мышцы челюсти напрягаются, что зубы сводит.       «Перестань… Хватит!».        Морена тронула её за плечо. Вздрогнув, Рика очнулась и посмотрела на неё красными глазами.  — Прости. Я не хотела... То есть.... Плохо как вышло. Господи, я... —  Морена распрямилась, быстро заморгала. — Следовало додуматься, что…  — Морена-сан. — Рика прервала её.         Молчание. Морена начал было что-то говорить, но передумала, догадавшись, что это не всё: — Скажите, это очень плохо, если я желаю им смерти? Тем, кто их убил. — Что ты имеешь ввиду?  — В храме говорили, что нет таких людей, заслуживающих смерти. Но они убили мою семью. Я не могу отбросить то, что они сделали. Пытаюсь, но не могу. Если бы они могли вернуть всё, что я потеряла, тогда бы я их простила. По-другому искупить вину нельзя. Но они не могут. Умрут они или нет, маму и братьев я больше никогда не увижу. Я понимаю это, но я их ненавижу и хочу, чтобы они страдали также, как моя семья.         Морена не выразила особого удивления. — То, что ты пережила… такие вещи не забываются. Невозможно просто оставить всё это за спиной и жить дальше. Но никогда не мсти, кроха. Ничего хорошего не будет. Местью ты не только никого не вернешь — она лишь причинит тебе ещё большую боль.        Рика молча разглядывала акварельную роспись цветущих слив на фусума. — Прости. Может, не стоит говорить про такое. — Нет, нет, — торопливо заговорила Рика. — Не в этом дело. Просто...        Ей всё это было прекрасно известно. Преступники наказаны — казалось бы, что ещё надо? Но что-то внутри не устраивало такое легкое наказание. Почему всего лишь тюрьма? На сколько их там посадили? На тридцать лет? Почему не пожизненно? Почему не смертная казнь? Почему они не страдали также, как все те люди, которых они по-скотски убили? Её пугали кровожадные мысли, и Рика не смогла удержать их в себе. — Я знаю. — от девочки несло тлетворным холодком; если бы вжиканье ножа об оселок можно было выразить взглядом, то он был бы именно таким: — Но разве неправильно, если плохие люди получат по заслугам? — И какого же наказания они заслуживают?        И без слов было понятно, что она думает. Морена прочитала ответ в её глазах как по бумаге.  — В мире много плохих людей, и по заслугам получают далеко не все. Если ты примешься наказывать плохих людей за их поступки, то начнешь видеть слишком много зла, а потом возненавидишь весь мир за всё плохое в нём и сама будешь причинять боль.  — И что мне с этим делать?  — Стать добрее к другим.         Рика усмехнулась про себя. Совет показался ей абсурдным. Она вовсе не собиралась причинять людям зло, но ей бы и в голову не пришло, что доброта как-то поможет ей избавиться от ненависти к убийцам её семьи.        Морена заметила отразившееся на её лице недоверие.  — Если не веришь, подумай о Такахаси. Тебе ведь хорошо, когда он рядом?  — Когда он рядом, мне… спокойнее. — отозвалась Рика, ковыряя шерстяное покрывало. —  И совсем не одиноко.  — И ему не так одиноко рядом с тобой. Вы помогаете и держитесь друг за друга, словно брат с сестрой.  — Ну да, наверное. — Я про то и говорю. Любой может поддаться ненависти, а найти в себе силы остаться добрым и заботиться о других далеко не каждый.  — Угу, — пробормотала она и расстроилась от того, как убого это прозвучало.         По стеклу сыпало мелким дождиком: капли постукивали и стекали по стеклу, отбрасывая мокрые тени, которые струились по стенам. Ливень… Рика стеснялась сама заводить разговор и ждала, что Морена возобновит беседу, но девушка молчала, и они так и сидели. В тот миг, когда ей показалось, что Морена сейчас что-то придумает и скажет, чтобы уйти, из неё вырвалось — отрывисто:  — Но я боюсь, что это ненадолго.          Морена сомкнула ладони на колене, ничего не говорила.  — Потому что… — Рика умолкла, набрала в легкие побольше воздуха. — Я боюсь, что если он попадёт в беду, то я ничем не смогу помочь. Я и тогда была беспомощной, ничего не могла сделать: ни остановить Нацу, ни помочь остальным. Просто стояла и смотрела, как он спасает меня… А потом убежал, чтобы найти маму и Ишиду. Один.  — Тебе было всего восемь.  — Ну и что. — бесцветно отозвалась Рика. — Если подобное снова случится,  я должна быть готова, чтобы никто не жертвовал собой, спасая меня. Мне нужно достаточно сил, чтобы я смогла защитить всех. Поэтому я хочу стать сильным воином. Я хочу этого. Сердцем чувствую, что всё делаю правильно. — сказала она, кладя ладони на колени.       Морена прижала ладонь к горлу. Её сочувствие было невыразимым.  — Не дай небеса этого допустить, но… — Морена сделала паузу, чтобы убедиться, что Рика ее слушает. —  Если тебя в этот момент не будет рядом? Так бывает. Люди могут погибнуть в любой момент. Будешь всю жизнь корить себя за то, что не успела помочь?  — Значит, я придумаю способ, как защитить их, если меня не будет рядом. — с непоколебимой прямотой ответила Рика, словно это само собой разумеющееся и иначе быть не может.         Вместо ответа Морена просто улыбнулась, но как Рика не пыталась, не смогла угадать, что скрывается за её улыбкой. — Знаешь, — произнесла Морена, взглянув на неё, — удивительно, что ты там была и осталась жива.        Рика захлопнула «О мече», спустилась с кровати и вернула её к остальным книгам на стол.  — Судя по тому, что передавали в новостях, почти все жители города погибли. Остались живы только ты и еще два человека, мужчина и женщина. Ты их знаешь?        Вернувшись обратно, Рика помотала головой.  — Им повезло — они жили на окраине города и первыми услышали сирену. Им удалось убежать в пустыню и спрятаться в каньоне.        «Свои шкуры спасли, а других даже не предупредили».         Рика настороженно напряглась в ожидании, когда Морена подберется к тому, как ей удалось спастись (она-то тоже осталась жива), но прозвучал другой вопрос:  — Тех убийц поймали?   — Их недавно арестовали и посадили в тюрьму.        Морена кивнула.  — Справедливое наказание. Таким людям не место на свободе.         Каждое утро примерно в пять утра курьер привозил в поместье Йонебаяши свежие «Тансен симбун», «Никкей Какин» и ещё две-три еженедельные газеты. Вместе с завтраком для членов клана, те ускользали в столовую примерно в половину седьмого, и Рике за все время ни разу не удалось поймать момент, чтобы перехватить хотя бы одну, но пару дней назад Сакурай принес ей кое-как сложенный «Никкей Какин» с коричневым кофейным ободком на статье про выступления главы совбеза за снятие ограничений на экспорт оружия. Поднявшись к себе в комнату, Рика уселась на пол и принялась вглядываться в плотно набранный текст в поисках каких-либо упоминаний о теракте, но ничего не нашла, как и в следующий раз, и после него. В конце-концов она попросила Сакурая найти в интернете новости о Нурарихён. Поглядев на неё пару секунд, тот без единого вопроса открыл несколько вкладок со статьями, протянул ей телефон и вышел из комнаты. Читая одну статью за другой в поисках информации, она случайно наткнулась на устрашающего официального вида сайт под названием «ПЕРЕЧЕНЬ ТЕРРОРИСТОВ И ЭКСТРЕМИСТОВ (ВЕСЬ СПИСОК)», а следом на экран выскочило окно с требованием авторизации. Переполошившись, она чуть не удалила все вкладки. У Сакурая был современный  навороченный смартфон без кнопок, и она побоялась, не будут ли у него проблемы из-за того, что она залезла на правительственный сайт.         В итоге, спустя уйму времени поисков, она нашла то, что нужно на сайте какого-то интернет-журнала, в котором сообщалось, что дело о захватчиках передано под юрисдикцию Верховного военного суда. В статье, помимо кратких сведений о самом акте, была ещё куча отсылок на цитаты главного прокурора, главы службы безопасности республики, какого-то серьезного должностного лица из Международной полиции и многих других. По предварительному обвинению, вынесенному властями республики, террористов, убивших четыреста тридцать семь человек, ждёт тюремное заключение сроком до тридцати лет.         Не веря своим глазам, Рика опустила телефон. Казалось, сам пол сейчас разломится у неё под ногами, и она пролетит второй и первый этажи насквозь, и рухнет в пропасть, где буду падать и падать. Тридцать лет… За такие преступления — даже если мёртвые из гроба встанут — из тюрьмы нельзя выпускать до конца жизни.  — Не знаю. — Рика действительно не знала.  — Ты не считаешь, что наказание справедливое? — уточнила Морена.          Рика изо всех сил старалась сохранять спокойствие, прислушиваясь к стуку капель по стеклу. Сердце глухо билось где-то за грудиной.         Отойдя от кошмара, она ощутила, как на смену страху и потерянности, пришло какое-то бессильное отчаяние. Ну почему она продолжает всё время возвращаться к прошлому? Почему просто не радоваться настоящему, в котором теперь так много хорошего. Сколько ещё она будет просыпаться в слезах? Она так устала плакать. Ей плохо, кошмары неизлечимы. Её вымотало неутихающее горе. У всех её снов была только одна причина — она по-прежнему скучала. Каждое утро, просыпаясь, Рика дает себе зарок, что не позволит мыслям о семье себя угнетать. Она старалась скучать с надеждой перестать горевать и научиться просто помнить. Ведь нет же ничего страшного в том, чтобы забывать то, что больно и тяжело вспоминать? Можно же научится помнить только хорошее, свой дом, своё детство... Украдкой Рика бросила взгляд на Морену и поняла, что ей очень хотелось, чтобы кто-то сейчас обнял её, приласкал. Она отдернула себя и отругала за слабость. Зареклась ведь, что обойдется без утешений, так что нечего нюни распускать. Пора перестать быть ребенком и взрослеть.          И всё же она не могла ничего с собой сделать — помимо воли её тянуло ко всему, что могло бы заменить тепло родной семьи.        Рика подтянула коленку к груди, уперлась в неё подбородком и подняла глаза на часы. Два часа ночи. Легла она с тяжелой головой, уверенная, что от усталости сегодня уж точно проспит без сновидений. Секундная стрелка сделала полный оборот. Тик-так, тик-так. Рядом с часами стояли на полке поминальные дощечки с алтарем. На маленькой тарелке лежали кусочки ладана и остатки свечи, освещавшие в дневное время три темные таблички с тщательно выписанными иероглифами. Перед дощечками стояли вода и цветы. Надписи гласили: «За упокой души…».        Рика почувствовала, как застучало в висках. — Дай-ка я тебя расчешу волосы, чтобы они побыстрее высохли.        Рика проследила за тем, как Морена вышла из комнаты. На ней было простой льняной аттус пыльно-синего цвета, но она передвигалась в нём с таким достоинством, словно одетая в парадное кимоно.         Вернулась Морена минут через десять с махровым полотенцем, перекинутым через руку, а в другой несла дымящуюся чашку. В комнате ароматно запахло корицей и мускатным орехом. — Миндальное молоко. Я чуть подогрела его, чтобы было тёплым… Бери-бери, скорее, пока не остыло. — сунув чашку ей в руки. Поблагодарив девушку, Рика осторожно отхлебнула, вскинула глаза.  — Вкусно! — Я рада, что тебе понравилось. — присаживаясь на постель. — Меня эта штучка частенько спасает, когда я не могу уснуть. Хотя я читала в одном журнале, что корица должна бодрить. Но меня и кофе не бодрит, что уж говорить о корице.   — Я кофе не люблю. — От горячего питья ей казалось, что она вся раскалилась и светится, будто решетка камина. — У него вкус как у земли.  — А ты знаешь, какая земля на вкус?        Рика слегка смутилась.  — Да нет, я имею ввиду, что он жутко противный, но все взрослые его почему-то пьют.  — Не буду отрицать, что есть люди, которые получают удовольствие от кофе, но открою тебе секрет — большинство пьют его только потому, что он хорошо бодрит. Мне нужна утром чашечка кофе, иначе весь день буду ходить как сонная муха.       Подождав, пока она допьет, Морена посадила её к себе спиной и несколько минут тщательно ерошила волосы, пока не посчитала, что те более-менее высохли. Рика бросила взгляд на зеркало, стоящее прямо напротив — на голове у неё образовалось самое настоящее воронье гнездо. Она бы нисколько не удивились, если бы пернатая сейчас залетела в открытое окно и приняла её волосы за свой дом.         Сложив полотенце, Морена взяла расческу с прикроватного столика и принялась расчёсывать ей волосы.  — Вы сказали, что вам говорили воспитатели… — Рика не знала, как повежливее задать вопрос, но Морена, догадавшись, что она хочет спросить, продолжила за неё:  — Воспитатели в приюте. — Я просто… — Рика почувствовала себя не в своей тарелке. — Я думала, вы помогаете семье, работая в поместье.  — Увы, нет. Я сама по себе, как ветер вольный.         Опять наступило молчание. Рика с легкой тревогой подняла глаза на зеркало, в котором отражалась не только она, но и Морена. — Помню, когда я жила в приюте, воспитатели вечно напоминали о том, как мне повезло, рассказывая, как они нашли меня младенцем рано утром возле мусорной свалки. «Рядом с мешком, набитом бутылками, яичной скорлупой и консервами лежала ещё и ты». Какая удача! — Морена прыснула смехом; тот вышел циничным, неискренним. — В детстве больше всего на свете я хотела узнать, как я оказалась возле той свалки, и всё время задавала воспитателям вопросы. Почему меня там оставили? Была ли со мной записка? Плакала ли я, когда меня нашли? — Рика увидела в зеркале, как Морена с задумчивым видом коснулась пальцами шрама в виде двух полос на левой стороне лица. Шрам свой она не скрывала и не стеснялась его. — Но больше всего, конечно, меня, как и всех сирот, волновало кто мои родители. Большинство детей в трущобах вроде Шиона попадают в детдом после смерти родителей, многих оставляли после рождения женщины из увеселительных кварталов. Когда мне было лет шесть или семь, я почти каждый день сбегала из приюта и ходила по борделям, искала маму. Я с чего-то была уверена, что когда увижу её, то обязательно её узнаю, и она меня тоже. Через несколько месяцев у одной из воспитательниц лопнуло терпение. Она приволокла меня в приют и в припадке ярости секла до тех пор, пока не выбилась из сил. Воспитательница всё твердила и твердила, что мне нужно быть благодарной за то, что меня нашли и я осталась жива, а раз мои родители бросили меня, то либо я им была не нужна, либо они были настолько нищими, что уже наверняка давно умерли от голода. Она запретила мне выходить из приюта и сказала, что если я ещё раз сбегу, то они больше не пустят меня обратно. И в меня будто бес вселился. Я обиделась на неё и стала вести себя просто чудовищно: хамила воспитателям, дралась с детьми, ломала вещи и закатывала дикие истерики из-за того, что мама волнуется, ждёт меня, а я не могу выйти, потому что меня заперли. Ужас! Даже вспоминать стыдно! — к её удивлению, Морена рассмеялась. — Но это был хороший урок — если бы меня выпустили из приюта, кто знает, что бы со мной случилось. Однажды в одном из борделей, по которым я ходила, меня чуть было не украл какой-то мужчина, то ли сутенер, то ли якудза, но слава богам, всё обошлось. Прошло время, и я поняла, что меня никто не ждёт. — Почему… — тихо сказала Рика, попытавшись и не сумев выговорить, — Почему люди бросают тех, кто в них нуждается?        Морена отложила расческу. Улыбка на мгновение померкла, но потом вернулась.  — Кто знает.         Рика обернулась, взглянула на девушку.  — Морена-сан, вы улыбаетесь, но ведь всё это очень грустно.   — А ты хочешь, чтобы я грустила?  — Рика хотела помотать головой, но из-за того, что та держала её волосы в руке, случайно вышел кивок, но та, вроде, не заметила — или не обратила внимание. — Всё это давно в прошлом. Хотя, признаюсь, в детстве у меня частенько глаза были на мокром месте. Детей в приютах никто не утешает — нас всегда много и времени успокаивать каждого у воспитателей нет. Они приходят строго по расписанию — искупать,  покормить, и все в конечном итоге учатся успокаивать себя сами. Но держать всё в себе тяжело, особенно если ты сирота. Много злости, недоверия, обиды. И проще всего избавится от напряжения, выплеснув эмоции на других, особенно тех, кто послабее и не ответит. Поэтому в детдоме есть негласное правило: кто громче кричит и сильнее бьёт, тот и прав. — раздался смех. — По мне, наверное, не скажешь, но я была жуткой драчуньей и хамкой, правда-правда! Когда господин Ринтаро забрал меня из приюта, первое время мне здорово влетало за поведение. Тогда я не понимала, что для нищей девочки без рода и племени вроде меня служить благородной семье — величайшая удача.         Морена отложила расческу и закатала рукав. В комнате особого света не было, но следы от рогозы Рика где хочешь опознает. В храме детей били за провинность либо рогозой, либо, если проступок особо тяжкий, то бамбуковой тростью, от которой следы заживали неделями. Эйдзи, у которого Амане-сан однажды нашла сигареты, получил двадцать ударов тростью — шрамы на его спине зажили только через полгода.   — Они остались после того, как я разбила старинную фарфоровую вазу через месяц после. Тридцать ударов рогозой! Я думала, у меня рука отвалиться. — Морена поддернула рукав. — Ваза принадлежала господину Ринтаро. Её подарила ему жена, Итори-сан, за две недели до смерти. — она провела пальцем по зубчикам расчёски. — Я думала, меня просто убьют, но вот странно, господин Ринтаро не сказал мне ни слова упрёка.  Только одну фразу: «Вот теперь я знаю, как выглядит разбитое сердце».        Морена вдруг выпрямилась, заморгала, словно очнувшись ото сна. Потрясение, ступор.  — Ох, прости! Я что-то совсем заболтала тебя своими глупостями. А ты почему сидишь тихо, как мышка, ничего не говоришь?         Её веселый голос совсем не вязался с той вспышкой горечи, которую она увидела. — Я подумала, вам это нужно. Вы, наверное, редко рассказываете кому-то о себе.         Морена скривилась, но Рика и глазом моргнуть не успела, как лицо её снова разгладилось. — Нет-нет, я не собиралась изливать душу…  — она замолчала, вяло повела рукой. — Ты спросила про приют, и оно само как-то дальше понеслось. Со мной такое бывает — спрашивают что-то одно, а я начинаю болтать без остановки.         Она суетливо поправила волосы, взяла полотенце в руки, развернула, снова сложила, делая всё чуточку быстрее, чем нужно, а Рика молчала. Ей хотелось узнать о Морене побольше, но отчего-то показалось, что самое лучшее, что она может сейчас сделать для неё — отвлечь:   — А почему Ринтаро-сан не живёт в поместье?  —  Когда Инумацу-сама умер, он уехал на юг, в Уракаме, к своей старшей дочери и внуку. Я думаю, после смерти сына ему было тяжело здесь находится.          Уракаме… Это же самый край страны, такая даль, что и вообразить невозможно. Самый южный регион Какина был расположен на островах и фьордах и считался одним из живописнейших мест во всей Азии — вздымающиеся прямо из воды скалы, образующие залив, покрытые густой тропической растительностью и водопадами горы, окруженные Каронийским океаном… Многие приезжали туда, чтобы увидеть фантастическую красоту природы и «Красную бухту» — летом, из-за нереста коралловых рифов, вода в океане окрашивалась в багровый цвет.  — Я видела госпожу Шиоту в первый день. —  Эта женщина все ещё будоражила её сознание, словно нераскрытый секрет. Не подумав, она призналась: — Она пугающая.  — Правда? — посмеиваясь. — Ну, а я бы так не сказала. Шиота-сама производит впечатление холодной и гордой, но на самом деле она осторожная и тщательно выбирает себе окружение.  — Поэтому она не живёт в поместье?          Морена замешкалась с ответом. — Её сын, Мареношин, следующий в очереди на место главы после господина Гирея, а члены клана очень амбициозны и властолюбивы.  — Вы хотите сказать, что они?… — Я ничего не хочу сказать, кроха, но любая мать стережет своё дитя, если считает, что ему угрожает опасность.         Морена бросила на неё взгляд-предупреждение. Ей стало ясно, что от вопросов на эту тему лучше воздержаться.  — Шиота-сан крестная мать принца Церидниха?         Морена кивнула.  — В детстве они с королевой Уммой были лучшими подругами. Ходили слухи, что Её Величество после того, как вышла замуж за короля, хотела сделать её своей фрейлиной, но госпожа отказалась.          Вспомнив, как относились члены клана к воспитанникам ( за исключением Гирей-сана), ей с трудом верилось, что кто-то из них был способен с ними подружиться.  — А почему?  — Так-так, напомню, что я всего лишь служанка, а не личный дневник королевы.         Рика заерзала на месте. Ей нужно было задать ещё один вопрос, который она хотела спросить ещё давно, но не знала, у кого, и вот сейчас предоставился шанс.  — Морена-сан… А от чего умер отец господина Гирея?  — Гм. — видно было, что объяснять ей не хочется. —  За несколько месяцев до смерти Инумацу-сама заболел. Довольно быстро он начал слабеть, сильно похудел... Все решили, что у него рак. Его осматривали много врачей, делали тонну обследований здесь и за границей, но ничего не подтвердилось. Никто не мог найти, в чем причина, а он буквально таял на глазах. В последние несколько недель Инцмацу-сама не вставал с постели. Один раз я заходила к нему, и… Он почти ослеп и никого не узнавал. Через два дня у него остановилось сердце.         Несколько долгих минут они с ней молчали. Рика зябко поежилась. Луну за окном наполовину заволокло рыжими облаками. В комнате вдруг стало холодно, будто кто-то открыл окно нараспашку, но оно было закрыто. А вдруг то призрак покойного главы, который явился из загробного мира, призванный воспоминаниями?…        Рика скребла пальцем рану на лбу и, заметив, что Морена не неё смотрит, спрятала лицо за чёлкой. Та ободряюще улыбнулась.  —  Ничего страшного, до свадьбы заживет и шрамов не останется.  — Останутся и останутся. — пробормотала Рика, совсем отвернувшись. — Никто все равно на меня не посмотрит.  — Что за вздор?         Рика поджала губы.  — Неужели ты считаешь себя некрасивой?  — Я не считаю — так и есть.  — Это из-за того, что сказала госпожа Хинамори?         «Что ж я думаю об этом всё время? Сидит как заноза внутри…».  — Хинамори-сан ошибается. Внешность не столь важна, как она говорит.  — Вам легко говорит. Вы же такая красавица. Очень, очень красивая.          Морена заметно смутилась.  — Неужели никто не говорил тебе, что ты хорошенькая?         Рика собралась сказать — да, говорили — но мама и братья были не в счёт. — Такахаси сказал, что я симпатичная, но он мой лучший друг. Он должен так говорить, чтобы не расстраивать меня.        Морена бесстрастно взвешивала сказанное ею.  — Ты думаешь, что он говорит это только для того чтобы ты не расстроилась? Всего лишь потому, что ты его друг?         Рика снова принялась разглядывать большие пальцы.  — Что тебе нравится в Такахаси? — С ним всегда весело.… Он немного несерьезный, но это здорово, потому что я часто бываю чересчур серьёзной. Он добрый и несмотря на всё, что с ним случилось, любит шутить и никогда не унывает. Как бы ему не было тяжело и больно, он никогда не жалуется и не просит помощи… — молчание. — Он считает себя слабаком и почему-то думает, что не достоин… хорошего. Друзей… или будущего. — Ты говоришь правду?  — Конечно же! — с жаром, чуть ли с возмутившись, подтвердила Рика.  — У тебя есть причины лгать?  — Ни одной.  — Тогда почему Такахаси не может говорить правду?         Ей не нашлось, что сказать. Морена развернула её к зеркалу, заставляя посмотреть на свое отражение, которого Рика в последнее время старалась избегать.  — Послушай, что я тебе скажу, кроха. Я не буду убеждать тебя, что ты хорошенькая. Если ты веришь, что уродлива, никто не сможет этого изменить. Но пока ты этого не поняла, найди в своей внешности то, что тебе нравится. Ты можешь что-то назвать?         Рика прикоснулась ладонью к щеке. Ее волосы не были густыми и не завивались в кудри, как у Арисавы, кожа — столь же бархатной и сияющей, как у Канае, а черты лица — изящными, точеными, как у Хинамори. Но кое-что всё-таки она нашла.  — Глаза.        Морена с улыбкой кивнула, будто этого и ожидала.  — Они и вправду восхитительны. Даже не знаю, найдутся ли в мире ещё прекраснее. Поверь мне на слово, твои глаза точно разобьют немало мальчишеских сердец.         Последняя фраза вогнала её в краску. — Боги помилуйте, сколько времени! — воскликнула Морена, посмотрев на часы. — Сейчас же спать! Бегом!         Рика послушно залезла на кровать,  забралась под одеяло. Ей подумалось, что, пожалуй, впервые за всё время, как она покинула дом, с ней обращались, как с маленьким ребенком, позабыв, какого это — когда тебя укладывают спать взрослый, подтыкает тебе одеяло… Воздух, которым она дышала, был наполнен сухим, хмельным запахом ветивера.  — Морена-сан. — позвала она, приподнимаясь на локте. Стоя у самой сёдзи, Морена повернулась. — Если месть принесет мне еще большую боль, то что мне тогда делать?         Она замолчала, задумалась.  — Простить.        Её так ошеломили слова Морены, что она даже сперва ничего не ответила.        «Простить кого? Этих убийц? Мне станет от этого легче?… Не может быть… Это невозможно! Только не их! Я не могу простить чудовищ! Простить это все равно, что признать их преступление!».  — А вы бы простили?   — Кроха, боюсь, я не знаю. — и пояснила. — На твой вопрос тебе ответит только тот человек, который прошёл через то же, что и ты.        Рика свернулась калачиком под одеялом, прикрыла глаза. Захлопнулись сёдзи. Морена ушла, а она подумала: сколько же в мире этих несчастных людей с истерзанными горем сердцами, преисполненные глубоко таящейся злобой?

***

      Всю следующую неделю у неё ни на что не было времени, но вот спустя десять дней им объявили, что следующий день будет свободным. С момента её первой тренировки с Ояма Дзисаем прошло больше десяти дней, и завтра должно было состояться второе занятие.       Поздний вечер. Днём, после обеда, они с Такахаси уходили с книгами и тетрадями в тясицу на берегу озера, делали вместе домашние задания, и не возвращались, пока не темнело, чтобы закончить в своих комнатах. Учиться на улице было очень приятно: теплый летний воздух был напоен ароматами цветов, звуками — треском кузнечиков, скрипом жучков, из леса доносились заливистые трели зябликов, щебетание щегла. Тясицу окружали солнечные гипсофилы, вербена и лимонник. На глади озера золотом пылал свет, носились резвые стайки изумрудных каюг — величественное поместье клана, его сады и лес на фоне гор казалось раем на земле.          Рика сидела за учебником «Живопись суми-э» в своей комнате. «Суми-э» представляет собой соединение двух иероглифов, которые в переводе означают «тушь» и «живопись». Иначе говоря, суми-э —  тип монохромной живописи, сходной с акварелью. Монахи проводили долгие часы, изучая технику суми-э, отвергая вульгарный мир ради общения с природой и овладения такими изящными искусствами, как музыка, поэзия, живопись….».        «Всё, в чём я совсем никудышна» — угрюмо подумала Рика и отлистала следующую страницу. На ней был изображен живописный рисунок горного ущелья с водопадом, а под рисунком — хокку про летящие брызги и стойкий камень. С минуту она осмысляла поэтическое произведение. Потом квёло зевнула. Нет, не постичь ей красоты поэзии. Смысла в стишках про речку или весенний лес после грозы она видела не больше, чем в лежащей на дороге ветке дерева. Амане-сенсей говорила, что хокку созданы для воспевания природы, но Рика считала, что если хочется насладится природой, то почему бы просто выйти на улицу и любоваться ей? В хокку даже рифмы нет, какая-то словесная окрошка, а не стих. Возможно, в них имеется какой-то смысл, но пока ей он был категорически непостижим. А вот в «Речных заводях»…        Мысли поскакали галопом за приключениями Чао Га с его шайкой безбашенных разбойников, и только спустя минут двадцать до неё дошло, что она таращиться не в книгу, а на шлепавших по карнизу голубей. С разочарованием оторвавшись от увлекательных книжных фантазий, Рика вздохнула и вернулась к «Суми-э» — не без доли сожаления.        Апатия опутывала её, как паутина. Зевнув, Рика растеклась по столу и поставила книгу вертикально, чтобы можно было читать, не отрывая голову от стола. Учебник долго и нудно объяснял, что монохромная живопись возникла в XIV веке и была заимствована из Империи Очима. На следующей страничке были напечатаны изображения картин известных  живописцев. Ммм. Рика долго, с усердием рассматривала их в надежде на то, что внутри наконец что-то откликнется на изящные, плавные линии акварельного рисунка колодца и тыквы-горлянки Тайся или веток сосны под снегом Тикамацу, и восхититься ими, но ничего не происходило.         «Тайся и Тикамацу были художниками-монахами из монастыря Сёдокудзи в , который принадлежал дому Асия. Их первые работы были произведением скорее искусства каллиграфии». Каллиграфия… Каллиграфия… До неё дошло, что она забыла про прописи по каллиграфии. Пальцы, державшие книгу, разжались, и та упала ей на голову. Спустя пару-тройку секунд из-под «Суми-э» раздался глухой стон.          Встрепенувшись, Рика выпрямилась, потёрла слипающиеся глаза и глянула на часы. Половина двенадцатого. Она никогда не ложилась с несделанной домашней работой. Всё должно быть сделано до утра и точка. С другой стороны, можно было отложить работу на завтра, выходной же, но завтра у неё тренировка по кэндзюцу, и ей совершенно некогда будет делать каллиграфию. А она ещё ни разу не открывала «Бхагавадгита»…        Рика резво вскинулась и обеими руками хлопнула себя по щекам.         Первые несколько дней она сетовала, что из-за вавилонского пленения занятий и домашних заданий, времени на тренировки практически не оставалась, но под конец каждого дня она была до того умственно выпотрошена дробями, теоремами, доказательствами, датами, счётными суффиксами и столькими формами глагола на древнем кёцуго, что и переживать об этом было некогда. «Не дрыхнуть!» — завопил Такахаси, огрев её сегодня по голове учебником математики, когда заметил, как она отрубилась над страницами с переводным текстом. С тем бешеным графиком, который был у неё последние три месяца в Шинкогёку, ей должно быть всё это знакомо, но она ощущала сильную перегрузку и не знала, какие придумать уловки, чтобы всё успевать. Кроме того, помимо тренировок ей не хотелось бросать пали, латынь и санскрит, поэтому, если ей хотелось всё успевать, срочно нужно было что-то придумать.          Но самой большой и самой важной для неё проблемой оставалось то, что называется собирательным словом «искусство» и какая она в нём бездарность Канемаки-сенсей красноречиво поведала ей в первый день учёбы. Рика прикладывала все усилия, но её раздражала необходимость траты на это времени. По её мнению, правильнее позволить человеку заниматься тем, что у него получается лучше всего, а не мучать тем, что ему не дано. Она могла сколько угодно пялится в ноты для кото, слушать наставления учителя и упражняться на инструменте, но ничего путного у неё не выходило. Канае с легкостью запоминает длиннющие пьесы для сямисэна, виртуозно составляет композиции из цветов составляла с учётом всех тонкостей искусства икебаны, изумительно рисовала — и пусть бы этим и занималась, потому что глядя, как та с измученным видом часами корпеет над легчайшими арифметическими задачками или, обхватив голову руками, зубрит длиннющие таблицы с датами, или факты о планетах земной группы из учебника по астрономии, даже ей становилось немного её жаль.          Вызубрив за час краткую биографию художников и четыре хокку, она принялась за скурпулёзное заполнение ячеек в прописи по каллиграфии, изо всех сил стараясь не коситься на часы. Закончив с каллиграфией, Рика открыла учебник по природоведению. На развороте была нарисована карта. Мир громоздился бесчисленными морями, океанами, горами, странами и городами, буквально не давая прохода, больше, шире и опаснее того, что остался в прошлом, на другом континенте, посреди бескрайних песчаных дюн. Он буквально не помещался на двух жалких страничках форзаца учебника по природоведению. Континент Йорбиан. Самое большое государство — Соединенные Штаты Сагельты. Столица —Саут-Уэйн. Севернее располагается континент Кука-Нью. Крупнейшая страна — Иль-де-Конте, его столица — город Валендам. Самой северной страной считается Ледниковое Государство Вистинг. Она расположена на краю континента Виннеки по соседству с Республикой Падокия, а чуть южнее, но уже на другом континенте, в Северной Азии, есть страна под названием Сельфос со столицей Асфальд. Она расположена на огромном количестве прилегающих мелких островов и архипелаге Тёнсберген. Рика провела пальцем по карте, очертив береговую границу Сельфоса. В первую очередь она отправиться в Сельфос, чтобы увидеть Северное Сияние и пингвинов. На пингвинов, конечно, можно посмотреть и в зоопарке, но дрессированные животные её не интересовали. Потом — Йоркшин, город в Сагельте, где был самый большой парк аттракционов в мире и знаменитый аукцион. Потом в Валендам и в Аским, в Медайн, в Альенде, и в древний Императорский город Такцанг, на вулкан Убуда, Водопад Дракона, Археологический парк в Медайне и в буддийский храм Тары, женщины-бодхисаттвы, расположенный высоко в горах Сивалик.        «Я бы хотела увидеть всё. Узнать всё о мире» — размышляла Рика и ощутила, как её охватило неясное волнение, желание отправится в дальние страны и вершить великие дела. Она, правда, не знала, каких именно свершений она жаждет, но чувствовала — непременно грандиозных и безумно трудных.         Спустя час, глубоко ночью, с чувством выполненного долга Рика взяла в руки «Гиту». Она поднялась из-за стола, переместилась с книгой на кровать, положила её на скрещенные лодыжки и погрузилась в чтение.          Начало ей понравилось — сюжет разворачивался быстро и захватывающе, почти как приключенческий роман.       Действие происходило на поле Дхармы, во время войны между родственными, но враждующими кланами, кауравами и пандавами. Учитель — Бхагаван-Кришна, руководит колесницей своего ученика по имени Арджуна. Арджуна — третий сын царя Панду и великий принц-воин. Его храбрость и воинский дух сочетаются с уравновешенностью, самообладанием, высокими представлениями о чести. Кришна желает вмешаться в ход битвы, но Арджуна этого не позволяет. Он не хочет физической помощи учителя, а только моральной, так как стремится сам заслужить славу победы. В битве Кришна участвует лишь как наблюдатель и советчик, а от других героев его отличают независимость, высокий интеллект и глубина моральной оценки происходящего. В соблюдении законов чести, в стремлении к незапятнанной воинской славе, в благородстве мыслей Арджуна превосходит и друзей, и недругов. Арджуна— всеобщий любимец. Высокими представлениями принца о чести воина объясняется также то, что он, неустрашимый боец, колеблется, прежде чем начать братоубийственную битву, а затем долго не решается вступить в смертельное сражение со своим дедом и воспитателем Бхишмой.       Столкнувшись с противоборствующей армией, состоящей из его друзей и родных, Арджуна не знает как поступить, не желая принимать ужас, мрак братоубийства, мерзость из мерзостей. Бессилие, отчаяние и боль, проникающие до самых глубин души, овладевают Арджуной и, рыдая, он опускается на сидение колесницы со словами: «Я не буду сражаться», положив начало Трагедии человека, пришедшего к отрицанию мира, осквернённого злом.       «Пусть гибнет моя жизнь — это ещё не трагедия». Его начинают поглощать раздирающие душу противоречия и помрачается сознание. В душе его царит отчаянье и покинутость, в нём нет больше никакой опоры. Где же правда, как можно довериться каким-либо словам и чувствам, когда всё — зло, обман, иллюзия и единственная надежда, единственная светлая точка в этом мире мрака и отчаяния, на которой держится всё, разрушена? Сознание Арджуны помрачено, и он умоляет Учителя наставить его. — Скажи лишь одно, как мне достигнуть блага. Пусть на пути к выполнению долга встречаются препятствия. Всё в этом мире противоречиво, и нужно уметь примирять противоречия.        И Бесстрастный с неразгаданной улыбкой (и улыбкой ли?) начинает свою «Божественную Песнь». Как ни ужасно, но в действительности в выполнении даже такого долга, как убийство, нет того ужаса, который видит Арджуна. Кришна убеждает его принять участие в битве, постепенно раскрывая перед ним свою истинную, божественную сущность. Кришна объявляет себя абсолютной истиной и высшим благом. Он убеждает Арджуну принять его в качестве наставника, тем самым избавив себя от внутренних оков и предав себя воли его, становясь просто воином — оружием без эмоций. Кришна убеждает принца выполнить свой долг и, чтобы произвести на него впечатление, принимает свою многорукую форму и говорит: «Теперь я Смерть, разрушитель миров». Он неуязвим, а потому не скорбит ни о каком существе. Показав своё всемогущество, Кришна объявляет себя конечной истиной и высшим благом.        Полностью убеждённый, признав в Кришне Всевышнего и приняв его своим наставником, Арджуна вступает в битву.       Спустя два часа с открытой книгой на коленях, Рика откинулась затылком на изголовье кровати. Рика всегда долго и тщательно обдумывала прочитанные книги. Этому ее вымуштровали в храме — изучать религиозные текста иного способа нет, даже не стоит пытаться. Привычка, как и привитый Сейширо-саном навык дисциплинированного мышления, вошедший в её кровь и плоть, помогли даже ее детскому неокрепшему разуму понять одну важную мысль — мир построен актом жертвы. Быть сильным значит не только понимать важность жертвы, но и принимать её без сожалений.        Положив книгу рядом с собой, Рика легла на спину прямо, скрестив руки на груди, словно каменный крестоносец на могильной плите. Вот сейчас надо думать. Сейчас важно всё как следует продумать. Важнее, чем все, что она продумывала по ночам. Рика смотрела, как изгибаются зловещие тени, отбрасываемые ветками сосен за окном. Она не могла не сравнить себя с принцем-воином. Он ведь тоже, как и она, метался в сомнениях… Но тут вот в чём проблема — у Арджуны был Кришна, который ему всё растолковал и избавил от душевных мук. Может, на неё, как на Арджуну, тоже снизойдет божественное провидение? Хорошо бы, конечно, но вряд ли произойдет нечто подобное.         Не выдержав, она вскочила с кровати, села за стол, спихнула в сторону книги и решительно выдвинула верхний ящик,  достав из него большой блокнот на пружинке. Блокнот подарила ей Шиф, и он был с Хеллоу Китти на обложке — Хеллоу Китти её не впечатляла, а вот то, что страницы были небесно-голубые, ей очень нравилось. Неделю назад она принесла его на  занятие по истории, чтобы писать в нём, но Канемаки-сенсей сочла, что цветные страницы неуместны. Глядя на него, она раздумывала, а стоит ли вообще в нём что-то писать? Вот испишет и придется выбрасывать… Но Шиф подарила блокнот, чтобы она им пользовалась, а не для того, чтобы он лежал без дела в полке. Она открыла блокнот на первой странице.  Исаги Рика, 9 лет  Второе июля         Придерживая блокнот с одной стороны, Рика аккуратно вырвала пару листов. На письмо, наверное, хватит. Нет, она же хотела ещё написать ребятам и Шиф с Нараки. Жалко портить блокнот, но ей слишком хотелось написать письма на голубой бумаге.  Выбрав перьевую ручку из канцелярских принадлежностей ( Канемаки-сенсей строго-настрого заставляла писать их только пером), Рика проверила чернила, встряхнула и занесла перо над бумагой.         Тут она замерла и подняла голову. Она забыла, что Сейширо-сан — монах. Что она у него собралась спрашивать? Можно ли лишить жизни другого человека или нет?  Рика долго таращилась на восток, но не потому что там забрезжил рассвет, а потому что окно выходило в ту сторону. Нет, о таком спрашивать точно не стоит. Благие цели не оправдывают убийство. Тем не менее, нужно было как-то к этому подвести. Зная вкусы монаха в литературе, Рика не сомневалась, что он читал «Бхагавад-гита»: Сейширо-сан любил философскую литературу про споры божественных сил с человеком. Почему бы не спросить его о том, как бы он поступил на месте Арджуны? Во всяком случае, рассудила Рика, если Сейширо-сан и не не даст ей ответы на все вопросы, то уж точно даст хороший совет и подтолкнёт в нужную сторону.         А вопросов у неё была целая гора, поэтому письмо вышло длинным — почти на четыре страницы. Чем дольше она писала, тем больше чувствовала острую тоску по монаху, тоску от того, что теперь не могла, как раньше, постучаться в его в келью вечером или рано утром — неважно, в какое время, он всегда был рад её видеть. Сейширо-сан заваривал в глиняном гайвани разные сорта чая, время от времени угощая её сладостями, которые, Рика знала, брал специально для неё, потому что сам был к ним равнодушен. Затем они садились внутри или на мысе за домом и говорили часы напролёт. Она скучала по их беседам, скучала по низкому голосу монаха, неспешной манере речи, неизменному добродушию, тому, как чутко он её слушал. От его внимания дух захватывало — казалось, что её в жизни никто так внимательно не слушал — по глубине и неисчерпаемости его знаний, которыми Сейширо-сан щедро с ней делился.         Когда Рика закончила последнее письмо, на небосводе загорелся рассвет. Солнце выглядывало из-за бордовой полосы на краю бездонной темноты. На часах четыре утра. Положив листы в книгу, чтобы не помялись, она доползла до кровати и провалилась в сон.       На следующий день Рика сидела в додзё в ожидании сенсея, потирая слезящиеся от сухого воздуха глаза.        Ояма Дзисай пришел минут через двадцать, бросив вещи на пол. Рика поднялась с татами и поздоровалась, но тот не обратил на неё внимания. Он был одет в джинсы и серую футболку в рубчик, а судя по размеру рюкзака, переодеваться в кэйкоги сенсей явно не собирался. Рика заметила, что тот ступал по татами прямо в уличной обуви. На ногах у него было огромные кеды.         Звякнул телефон. Мужчина охлопал себя, огляделся, нашел глазами, куда бросил рюкзак, достал из бокового кармана старенький кнопочный телефон с поцарапанной крышкой и посмотрел в маленький экранчик. Взгляд бегло заскользил по строчкам. — У тебя есть какие-нибудь гаджеты? — раздался его скрипучий голос. — Смартфон там или планшет?         Рика сказала, что нет. — Ну и замечательно. Дети были умнее и гораздо приятнее, когда не было этого вонючего интернета. — кидая телефон в рюкзак. — Недавно купил своему сыну на день рождения телефон — пацану десять, все дети в его возрасте хотят себе крутой мобильный. Теперь жалею, что кто-то не ударил меня по голову в тот момент, когда мне пришла в голову эта мысль. Теперь целыми днями торчит в нём. Прошла неделя всего, а он уже превратился в невыносимого гадёныша.         Закусив губу, чтобы не улыбнуться, Рика спросила: — Вы тоже учите своего сына кэндзюцу?  — Нет. Мечи ему неинтересны. Ему больше нравится гонять футбольный мяч.  — Вы расстроены этим?         Тот хмыкнул.  — С чего бы? Я знаю, что природа отдыхает на детях гениев.         Во фразе было столько самолюбования и в то же время иронии, что Рика не очень поняла, говорит ли сенсей всерьез.          Мужчина уселся на пол напротив нее, положил локоть на согнутое колено. — Ну, узнала кто такой Арджуна?  — Да. Сенсей, я могу задать вам пару вопросов? О «Гите».       Пауза. — Ты прочитала «Гиту»?        Рика кивнула. — Целиком? — Мм… да? — осторожно подтвердила Рика, будто отгадывала загадку. — Разве вы не просили?        Угол рта у него поехал вниз, но он не ответил ни да ни нет. — Я просил узнать, кто такой Арджуна.  — Но вы же подразумевали, что если мне нужно узнать, кто он, то я прочитаю книгу. — произнесла Рика, не совсем понимая его. — А что?  — Да нет, ничего. — видно было, что он ей ни капли не поверил. — Просто я был уверен, что ты не осилишь и десяти страниц.  — Она интересная. Мне понравилось. Я до утра думала о том, почему вы сказали узнать, кто такой Арджуна. В смысле, поняла, а потом думала об этом. — уточнила Рика, если он вдруг не понял.  — Это как?         Рика наморщила лоб, собираясь с мыслями.  — Сенсей, Кришна любил Арджуну?  — К чему спрашиваешь?  — Пожалуйста, просто скажите.  — Да. Кришна был для принца ближе, чем отец и мать. Он его учитель и соратник, Кришна любил Арджуну, как никого другого в мире. — Почему?  — Как человек и как воин, Арджуна воплощает в себе лучшие качества: благородство, отвага, честность, самоотверженность, доброта. Кришна посчитал, что именно на нём должна быть ответственность за судьбы народа. Принц достоин его божественной любви, и Кришна сам выбрал его мессией, чтобы помочь победить в войне.         Да, всё вроде бы верно — божественную любовь не может получить злой и трусливый человек с эгоистическими помыслами. Но что-то не давало ей покоя. Рика пока не могла понять, что именно её смущало.  — Тогда почему если Кришна любил его, то подстрекал убить своих братьев?  — Ты не в том ключе рассуждаешь. На Арджуне был долг принести мир своему народу, и положить конец вражде, поэтому он участвовал в войне. Дурьодхана своей злой волей стянул на погибель весь род Куру и Пандавов. Если бы Арджуна бросил сражение, решив, что семья дороже мира, то порочный цикл ненависти и войн никогда бы не замкнулся.  — Выходит, чтобы воцарился мир, он пожертвовал своими родными? — спросила она после заминки, недоверчиво.  — Верно. — Я бы никогда так не поступила.  — Ага, и привела бы страну к разрухе и обрекла бы людей на голод, болезни и смерть. Хороший из тебя солдат получится, ничего не скажешь! — Я бы нашла другой выход.  — Вот как? И какой?  — Пока не придумала. Но я бы смогла. Обязательно.  — Здорово и самонадеянно. Возомнила себя мудрее Кришны?         Рика пропустила подколку мимо ушей.  — Всё равно не понимаю. — Извини, сопля, но тут я тебе ничем не могу помочь. Нам не дано понять божественные промыслы.  — Божественным промыслом объясняется вообще всё непостижимое для человека. — проворчала Рика. — Почему Кришна решает, кто умрет? Ему что, лучше знать?  — Да.  — Почему?  — Потому что он Божественная сущность.          Посмотрев на девочку, мужчина догадался, что её этот ответ не устраивает.  — Что бы ни делал Арджуна, все в руках божественного, ведь Арджуна — солдат, и у него есть обязанность сражаться. Кришна, а не Арджуна, будет определять, кто будет жить, а кто умрет, и Арджуна не должен сожалеть о том, что уготовано судьбой. Он должен быть непривязанным к таким мыслям. Он должен исполнять свой долг, как воин и будущий царь, точно также, как солдат исполняет свой долг по отношению к стране.        Последовало молчание. Не в силах пошевелиться, Рика не сводила с мужчины глаз.  — Господин Дзисай… если Арджуна был таким особенным, что его наставником был сам Кришна, неужели он сам не мог найти лучшего решения?  — Что значит лучшего?  — Более правильного. Спасти страну и не убивать близких.          Повисло напряженное молчание. Дзисай вздохнул. — Я бы хотел, чтобы ты не размышляла о нравственной стороне каждого поступка. Эти слова — хороший, злой — ужасно раздражают. Ответ на вопрос, поступает ли человек правильно или нет никогда не кроется в них. Люди, особенно молодые, очень сильно зациклены на том, чтобы делить всё на злое и хорошее. Есть зло, что может твориться из благих намерений, и есть добро, что рождается из злых умыслов, и «Гита», в частности сам Кришна, хорошо это демонстрирует.  — Ну знаете ли! Всякие жестокие диктаторы тоже развязывали войны с благими намерениями. Получается, они хорошие?  — Просто они слишком увлеклись идеей «чтобы построить новый мир, нужно разрушить старый». Средства достижения цели определяют, кто есть кто на самом деле. Результат перестает иметь значение, если средства были неправильные. — Неправильные это какие?        Дзисай глубоко вздохнул. Диалог напомнил ему, почему у него не клеились отношения со старшим сыном — тот, как и эта настырная девчонка, тоже постоянно высказывал свое мнение так, будто пытался нащупать истину.  — Которые приводят к еще большим разрушениям.         По тону было понятно, что она ему уже поднадоела, и он держался из последних сил, но Рика всё не могла угомониться.  — А как это понять?  — Сразу видно, что у тебя религиозное воспитание.  — Почему?  — Потому что все верующие задают чертову уйму вопросов! Хватит уже! — сорвавшись, полусердито рявкнул мужчина. Рика промямлила что-то в ответ. — Но меня удивляет, что у ребёнка, которого учили верить, больно много претензий к творцам.  — Я допускаю, что на небе есть кто-то… Мне хочется в него верить, но я не верю в его непогрешимость. Я верю в Будду, потому что он был человеком, а не какой-то невидимой силой. Он ходил по земле, помогал людям и учил их добру, а не насылал горе и бедствия, как это делал Бог.  Я верю в тех, кто делает для других что-то хорошее и желает им счастья. Не уверена, что Бог желает людям именно этого.        Он окинул её опытным, оценивающим взглядом.  — Сенсей, я хочу спросить… — Я тоже хочу спросить —  начать тренировку ты не хочешь, сопля?  — Всего один, пожалуйста. Я могу получить первый дан за пять лет?  — Невозможно. — безаппеляционно отрезал сенсей. — В лучшем случае на это потребуется пятнадцать лет. Почему за пять?  — Через пять лет я буду служить королю.  — Нет, не будешь. До личной армии короля ещё нужно дорасти. Никто не позволит четырнадцатилетке защищать правителя страны. Сначала в обычную армию, а там смотря как себя проявишь. Чтобы защищать безопасность короля выбирают офицеров не ниже уровня сакана, с большим опытом и исключительными данными.  — Тогда чего я могу добиться за пять лет?  — Если обнаружится, что у тебя есть способности, и будешь пахать, как ломовая лошадь — третий или четвертый кю. Максимум.        Девчонка заметно крепко задумалась, после чего кивнула.  — Хорошо. Думаю, я справлюсь.         Сроки невозможные, и он очень сильно сомневался, что ей удастся в них уложиться, но само намерение отражало степень её целеустремленности и силу воли. — Дзисай-сенсей, а вы видели когда-нибудь короля?  — Один раз.        Рика подобралась всем телом, словно охотничий пес, который принюхивается и делает стойку. Она была настроена запоминать всё до мельчайших деталей.  — Он умный человек, мудрый. Проницательный, из тех, кто умеет принимать правильные решения в сложных ситуациях. Его дальновидность помогла поднять Какин после гражданской войны двадцать лет назад. Тогда в стране чёрте что творилось. Войне не удалось уничтожить классовую систему, но благодаря новым законам и реформам, люди из низших каст стали жить намного лучше, чем раньше. Фактически, нынешний король построил совершенно новую страну.         Её порадовали слова сенсея о том, что нынешний король — мудрый правитель, и начала проникаться к нему симпатией. Куда приятнее служить тому, кого ты уважаешь.   — Однако, несмотря на всё, что я сейчас сказал, ты должна понять, что солдат не сможет исполнять свои обязанности, если будет опираться на личные предпочтения. Личная армия служит тому, кто сидит на троне, и неважно, какое отношение ты к нему испытываешь. Личные симпатии не должны считаться с долгом. Армия служит не человеку, а короне. Без короля страна повергнется в хаос и народ будет страдать. Так что тот, кто защищает его жизнь, обязан понимать и масштабную перспективу того, что может произойти, если король окажется в опасности. — А если…        Он поднял ладонь, жестом велев ей помолчать.  — Я не закончил. Тебе нужно усвоить кое-что ещё. Хороший солдат не будет оголтело рисковать своей жизнью. Тому, кто защищает короля, нужно думать не только о нём, но и о себе. Эгоизм здесь воспринимается как хорошее качество. Если на тебя кто-то нападет, ты должна будешь его устранить. Если потребуется убить — убей.  — Разве люди не должны дорожить чужой жизнью? — А сейчас ты скажешь, что они всегда жертвуют собой и с достоинством умирают ради высоких целей. — Так и есть. — заявила Рика таким тоном, будто иначе и быть не могло.         Пауза. Сенсей ухмыльнулся, но не с насмешкой, а с какой-то язвительной жалостью.  — Ах святая твоя душа! Ты точно уверена, что хочешь в армию? Такой наивный цветочек лучше держать в теплице, а не топтать солдатскими ботинками.         Рика промолчала. — Что ж, ладно. Я объясню. Если ты умрёшь, то не все ли равно, ранят короля или нет? Речь идет о выживании. Твоем выживании. Нужно забыть о праведности и благородстве. В такой ситуации можно либо убить, либо погибнуть. Твоя обязанность — беречь и защищать имущество страны. А это имущество — ты. Не допускай бессмысленных смертей, но если встанет выбор между тобой и случайной жертвой, ты должна будешь выбрать себя.        Сенсей был прямолинейным человеком, который хранил верность тому, кто находился у власти. Он рассуждал о лишении жизни с точки зрения почти что архаичных представлений о выживании — «либо ты, либо тебя».  — Я…. — Рика с трудом сглотнула. Ей было тяжело говорить. — Как я могу причинять боль человеку, если он не имеет ко мне никакого отношение? Он же не сделал мне ничего плохого… — Угрозу представляют из себя все, кто хочет навредить тебе и тем, чью жизнь ты защищаешь. Он — враг, и значит он — угроза.  — Разве нет другого выхода?  — Какого?  — Неужели нельзя избежать убийства и самому при этом не умереть?        Воцарилась тишина. Ояма Дзисай смотрел прямо на неё. Под его непроницаемым взглядом в горле встал тугой ком, и он не сглатывался. — Представь, что ты солдат, и в парке взорвалась бомба. Женщины, дети. Оторванные конечности повсюду. Мёртвые и умирающие вперемешку лежат на земле. Люди кричат. Вокруг царит безумие. А перед тобой тот, кто заложил бомбу, держит ребенка на прицеле. На кону стоит его жизнь. Ты будешь думать о том, что все жизни равноценны? Что его дома ждёт семья? Размякнешь и пожалеешь его?        Рике пришлось довольно туго. Его слова так и охолонули её. Картины мелькали у неё в голове, яркие, живые, будто наяву.  — Ты убьешь его. По-другому никак. Зверей нельзя образумить, их можно заставить только подчиняться или убивать. Я тебе тут не проповеди читаю, а говорю реальные вещи. Когда речь идёт о защите человека, порой жизнь одних может потребовать платы, цена которой — другая жизнь. Чем больше в тебе сострадания, тем меньше шанс на выживание людей, которым нужна твоя помощь. Не рассчитывай, что кто-то придёт к тебе на помощь — либо ты сделаешь выбор здесь и сейчас, либо его сделают за тебя. Так устроена жизнь. Но нужно помнить, что  защищая что-то одно, придется пожертвовать чем-то другим — природа не терпит дисбаланса. Таков закон выживания.  — Чем пожертвовать? — спросила Рика, почти что испуганно глянув ему в глаза.  — Ты узнаешь.  — Вы не скажете?  — Нет. Сейчас всё равно не поймешь. Ты ещё слишком мелкая.        Все внутри у нее застыло, нужно было как-то справиться с этим. Он говорил умные и правильные вещи, стоило прислушаться и довериться ему, но часть её продолжала сопротивляться, та часть, которая видела и навсегда запомнила ужасы того, на что способен человек, готовый к убийству — трупы, лежавшие в ширину рядами, гниющие на солнце, залитые кровью тела, сваленные в кучи посреди улиц, дети, растрелянные вместе с матерями, гнилостная вонь разложения, висящая над вымершим городом, звенящую тишину, ещё буквально несколько часов назад рвущуюся от жутких криков обезумевших людей. — Дзисай-сенсей, вы думаете, у меня получится?         Рика спрашивала скорее не его, а себя, но получилось вслух. — Ни человек, ни высшие силы, ни провидение, не могут определить твою судьбу. Станешь ты солдатом или нет, зависит от тебя, а не от моего ответа. Всё зависит от тебя.    — Получается… — сглотнув, она продолжила севшим голосом. — Вы будете учить меня убивать?  — Мне нужно избавить тебя от заблуждений. Может, ты никогда не столкнешься с тем, что перед тобой встанет выбор лишить кого-то жизни, но если это случится, ты будешь знать, как принять правильное решение. Ты добрая девочка, но чтобы защищать кого-то, нужно большее, чем доброта, и мир, к несчастью, добрее не становится.         Рика потрясено молчала. Мысли её прокручивались вхолостую, как колесо, попавшее в глубокую яму.  — Все хотят жить в мире, где нет насилия, войн, рабства и преступлений. Но чтобы мир избавился от подобных проблем, нужно копаться в грязи, а чистить дерьмо не хочет никто. Грязную работу в этой прогнившей системе приходится делать не идеалистам, не приверженцам полумер, — мужчина устремил на неё прямой взгляд; Рика поняла, слова из его уст, последующие за этим взглядом, тоже будут прямыми: — а тем, кто видит неприглядную реальность и кто не боится испачкать руки. Всё, хватит болтовни. За работу. Живо! — прикрикнул он, потому что она все сидела, раскрыв рот.