***
Пару дней спустя. Руки опускаю, расслабляя. Пистолет ощущается куда тяжелее из-за нагрузки на мышцы, на перебитые побаливающие пальцы и остальные задетые части тела, что волнуют сейчас на удивление куда меньше. — Размазня, — вторю я себе вновь, отхаркивая слюну с кровавыми росчерками. Горечь встает на языке и впитывается в вкусовые рецепторы. Вновь тренируюсь на несчастных жестяных банках, будто в этом и правда есть толк, а не желание скоротать время. Я столько лет провела с оружием в руке, но так часто начала лажать из раза в раз, что уже параноидально начинает казаться, точно и не владела им никогда. Точно беспомощный щенок, выросший в перепуганную до дрожи собачонку, так отчаянно цепляющуюся в каждую мимо проходящую штанину. Пытать у меня выходит лучше, однозначно. «С демонами проще, чем со всеми остальными» — так из раза в раз мне казалось, стоило очередной потасканной коробочке оказаться закопанной. На перекрестках удачи я никогда много не пытала, до тех пор, пока одна демоница ненароком не заикнулась о «важной шишке», так удачно заинтересовавшимся мной. Кроули со всем своим высокомерием сразу дал понять, что он — очевидно умелый психолог, и знает, что предложить человеку для заключения сделки, как вывернуть искусно кубики в свою сторону, не трогая их. Душу в обмен не предлагал, лишь колким взглядом одарил, и сказал, что есть у него более весомое для такого занятие. Было бы глупо отказываться, тем более спустя столько времени, потраченного впустую. Еще столько же я потратила и на нахождение этого чертового Кольта, с которым, по итогу, «Король перекрестков» и помог сам, оставляя мне наименьшую работу. Очередной высланный номер оказался верным спустя столь долгое время бегов невесть за чем. И это было столь добродушно и высокопочтенно просто с его стороны, что до сих пор кажется бредовым. Наверняка останусь должна по гроб жизни, но, когда точно — он еще успеет объявиться и поведать об этом насмешливым тоном. — Тренируешься? — мягкий мужской голос раздается совсем рядом, где-то выше моей головы, вырывая из задумчивого рассматривания земли. Я неловко поднимаю взгляд и растерянно смотрю на подошедшего Сэма, хмыкаю ему. Достаю из кармана штанины целый магазин и перезаряжаю пистолет со соответствующим щелчком, который прогоняет оставшиеся думки. — Была бы не против потренироваться на движущейся цели, если честно. Хочешь стать кандидатом? — легкий смешок. Страшнее только от мысли, если согласится. — Боюсь, я буду слишком легкой добычей среди этой груды хлама, — безобидно изрекает, усаживаясь куда-то мне за спину. Старый, местами заржавевший металл неприятного скрипит под ним. Чужое присутствие немного тревожит, ведь я никак не намеревалась провести свободное время в чьей-либо компании. Тем более его. Даже смотреть неловко, не то, чтобы говорить. — Чего хотел-то? Выстрел в ушах раздается глухо, как и с грохотом упавшая «мишень». — Скучно. Но чему быть, того не миновать. — Мир на грани краха, а тебе «скучно»? — я оборачиваюсь, по его лицу взглядом мимолетным пробегаюсь. — Забавный ты, Сэм. Он хмурится, точно раздумывает о чем-то не столь приземленном, и ни на каплю не расслабляет сведенные к переносице брови. Господь проклял меня в тот злополучный день, не иначе. — Мы уже битый день тратим на какую-то херь, и ничего. Совсем ничего, Алекс, — парень обессиленно разводит руками, точно ими же и готов замаливать любые оплошности. — Новостные строки пусты. — Меня вообще не должно быть здесь, начнем с этого, — невзначай добавляю, сама не понимая, для чего конкретно: собственной убежденности или надежды, что ошибаюсь. Опускаю пистолет в землю и щелчком ставлю курок на предохранительный взвод. — Но тем не менее, ты до сих пор не уехала. — Я думала, вы зуб на меня точите после той ситуации с Кроули, — пожимаю плечами и приподнимаю оружие в руке к свету солнца, рассмотреть потертости и сколы, понимая, что пора его чистить. — Вот и решила, что прикончить меня будет проще, если буду под боком ошиваться. — Не неси чепухи, — посмеивается Винчестер и складывает руки на груди, нагло глазея на меня, а после столь же нагло ставит перед фактом: — Ты ведь больше не работаешь с ним. Что за информацию получила в обмен? — К вам она не относится, не переживай. А вот насколько полезна — сейчас и узнаем. Киваю ему в сторону дома, неспеша уходя, и Сэм идет следом, будто действительно заняться нечем, кроме как копаться в моем грязном белье. Будто и вправду интересно. Укладываю пистолет на кухонный столик и прохожу вглубь дома, прямиком к Сингеру, все так же сидящему среди груды записей и бесчисленных книг. Дин ковыряется в оружии, мастерит новые порции патронов и мало обращает внимание на наше появление. Запах пыли и всевозможных охотничьих трав врывается в слизистую носа, я скидываю с себя куртку в попытке хоть немного дать телу остыть и понизить неведомо откуда взявшийся жар. — Бобби, мне срочно нужны твои глубочайшие познания о смысле мироздания и всех его грехах. Взгляд рябью мутнеет, и я пытаюсь собраться, чувствуя, как колени подгибаются мимолетной слабостью, хватаюсь за край стола, давая себе небольшую опору. — Так, ага, и чего конкретно? Сэм рядом останавливается и смотрит обеспокоенно, хочу ответить, что все в порядке, что это всего лишь чертовы мигрени, но не успеваю: в ушах звенит, трещит, и все тело ревет израненным зверем, меня точно выжимают разом до самой капли крови — сворачивают в грубую, тонкую соломку, переламывая у самой шеи стебелек. Хватаюсь рукой за лоб в попытке хоть немного угомонить разразившуюся в висках боль, импульсами отдающую во все участки тела. Сюжеты многочисленных картин несутся перед глазами, вынуждая жмуриться: мучительные вопли агонии, голоса неизвестных людей; разрываемая на живую плоть, хрип ослабшей жертвы, умоляющей остановиться; кровь жгучая, стекающая с побелевших губ, шепчущих о чем-то. Это конец, бежать некуда. Сердце бешено колотится в груди, набатом отдаваясь в голове; страх заставляет бороться за право на жизнь, сопротивляться и ни в коем случае не сдаваться. Страх сковывает тело и начинает неприятно, издевательски медленно сдавливать горло; пальцы леденеют настолько, что я неуклюжим движением подношу их к губам и неспешно выдыхаю в надежде хоть немного отогреться. — Алекс, эй! Ноги затекают, спина устает от постоянного напряжения, но я продолжаю прятаться в плотной тени деревьев и терзаться сомнениями, правильно ли поступаю. Разумнее было оставить послание и исчезнуть, но холодный ум все чаще подводит меня, уступая место ядовитым эмоциям. Он должен прийти сюда. Обязан… — Алекс! Руки. Такие крепки и сильные, разом осаживают на мягкую обивку, трясут за плечи, комок нервов в голове разгоняя. Рвут, терзают, ошметки вырывая. Со скрипом загрубевшую кожу тянут, хватаются гнилостными пальцами, вязнут в прогнивших внутренностях. Не дышать. Не двигаться. Не… — Да что за херь, Алекс, очнись! Не дать себя заметить. Водой окатывают ледяной, под одежду каплями все стекает, вынуждая вздрогнуть, испуг проглотить как можно глубже; уставиться, точно умалишенная, округлившимися глазами. — Что… Что вы делаете? — Тебя трясло, как осиновый лист, — хмурится на мои слова Бобби и подъезжает ближе, коленями врезаясь в угол дивана. — И давно ты сознание теряешь? Воду с лица стираю и дыхание медленно выравниванию, точно марафон бежала. Все было так реально. Даже запах мертвый в носу стоит. — Я… — теряюсь, не зная, что ответить. Беспомощно оглядываю столпившихся возле меня мужчин и хватаюсь за голову. — Всего пару раз может было... В голове как будто хор церковный поет. Сэм, до этого сидевший рядом, приносит полный стакан воды, который я залпом осушаю и отдаю ему обратно чуть подрагивающими руками. Дин хмыкает и выжидающе буравит взглядом. — Что произошло? — младший Винчестер озадачен не меньше остальных, сгибаясь, разглядывая. Горечь проглотить все тяжелее. Колени сжимаю до побелевших костяшек. — Раньше были просто сны из кучи мешанины, запоминались только небольшие отрывки… — А теперь? — голос у Дина жестче, чем у остальных, бьет по перепонкам. — Не знаю, — обессиленно пожимаю плечами, растворяясь в мимолетно возникшей тишине. Встаю на ноги рывком — немного легче, прийти в себя проще, состояние досконально прочувствовать. Прочувствовать сердце, разгоняющее по всему телу жизнь. Беру полотенце в холодные руки и приглаживаю мокрые волосы, обтираю шею и ворот футболки. Три пары глаз следят за каждым действием. Напряженно. Ведомая непривычными ощущениями того, что так четко запомнила хоть что-то спустя столь долгое беспросветное время, я начинаю тараторить, как кипятком ошпаренная: — То, что я вижу — хуже любых кошмаров. Там кромешная тьма, реки крови, растерзанные тела и души разных тварей: мерзких, голодных, жестоких, — и от собственного голоса сжаться хочется сильнее всего на свете, от чувств, подступающих к самой глотке. — Думаю, вам знакомо название этого места — Чистилище. Начинаю ходить кругами, проговаривая слова, которые разрывают душу на мелкие части. Осознание выедает кислотную дыру, и каждый раз мне все меньше верится, что это вообще я. — Да ты шутишь, — нервный смешок выдает Бобби с потрохами, и он быстро тушуется. — Только не говори, что… По одному его взгляду я понимаю — он ничего никому не рассказывал. И за это я как никогда благодарна ему. — Не нахожу на своем лице улыбки, если ты к этому, — нагло перебиваю, не давая закончить фразу, точно зная, что он хочет сказать. Рукой неосознанно потянулась к пачке сигарет в кармане, но вовремя смогла остановить себя. Дым сигарет всегда успокаивает, но сейчас все иначе, воздуха катастрофически не хватает. — Это просто байка, не более, — бубнит наставник, но все же подъезжает к огромному стеллажу и начинает в нем что-то выискивать. — А вот мой извращенный мозг, видимо, так не считает. — То есть у тебя блядские видения, о которых ты молчала? — старший Винчестер подходит ближе, сощуривает глаза, пристально рассматривая. — Что ты еще скрываешь помимо всего этого? — Это не видения, Дин, — отвечаю более уклончиво, чем следует. — Если бы я хоть что-то помнила, то точно ответила бы тебе. Язвлю. Ему откровенно не нравится, ведь косится, как вампир на забитый до краев мешок с кровью. И я смотрю в ответ, отмечая про себя ставшие уже знакомыми движения и мимику: как тихо нервничает себе под нос, уходя обратно к столу с оружием; как Сэм виновато смотрит, будто извиняясь за брата, и быстро отводит взгляд, руки складывая в замок. И как громкий шорох разрывает нависшую тишину. И мы снова остаемся вдвоем — ты, бесцельно уставившийся с задумчивым видом в стену, и я, прожигающая твой затылок взглядом. Давай, задрот, оторвись от своего ангельского радио и обрати на меня внимание. Мне откровенно скучно. Даже копаться в книгах желание пропало. Я уже пересчитала все трещинки на потолке и успела выкурить треть пачки. И плевать, что после я получу от Бобби за прокуренную гостиную. Сейчас меня волнует только отсутствие хоть какого-то внимания, и я сама понятия не имею, почему так отчаянно пытаюсь получить его хотя бы от тебя. Мне так сильно хочется поймать твой взгляд, что это становится невыносимой пыткой. Так сильно хочется ощутить его на себе, прочувствовать вновь возникшее жжение под клетью ребер, до нехватки воздуха в легких. Но ты не смотришь и молчишь. А остальные ковыряются в чем не попадя, и вовсе делают вид, что нас двоих не существует. Словно не мы одни-единственные сидим на этом блядском диване, ничего не делая, пока другие батрачат. Словно не мы мысленно уже провели затяжную и нудную перепалку, слушая шелест страниц и извечные зевки. Или ты серьезно думаешь, что у меня не найдется ни одного ебучего вопроса для небесного воителя? Ни одного язвительного укола в сторону Бога, что обрек мою душу на все эти страдания? Но ты не отвечаешь и продолжаешь буравить стену до тех пор, пока Дину не поступает звонок от очередного знакомого. Пока мы втроем не срываемся в другой город за десятки километров, а ты не испаряешься с тихим шелестом ветра, так ни слова и не произнесши.***
— Видите ли, док, у меня провалы в памяти. Пару лет назад я очнулась в лесу совершенно одна, вся крови и вони, с перебитыми руками и полуживым телом. Но я почти ничего не помню о том, где я была и как жила раньше. Зато как улучшились мои навыки после пережитого! Я точно в бреду — ни один нормальный человек не согласился бы на подобное даже на смертном одре. На что угодно, но никак не сидеть напротив заведующего психиатрической больницей доктора, на полном серьезе рассказывая о своей жизни. — Я почти не сплю из-за кошмаров, едва не лишаюсь рассудка изо дня в день, словно что-то усердно пытается вылезти наружу, но все никак не может, — наклоняюсь ближе к столу с кучей бумаг, голову наклоняя. — Знаете, сколько раз за последние года я беседовала с демонами перекрестка? Счету нет! А сколько сделок я пыталась заключить, Боже! Но они все шарахались от меня, как от огня, представляете? Каждый раз! У Винчестеров точно глаза на лоб налезут вот-вот — таращатся на меня и молча сглатывают скопившуюся слюну едва не синхронно. — А эти парни, они ваши братья, мисс? — пожилой мужчина поднимает на меня взгляд, рассматривает через стекла очков. Я мнусь, пыл сбавляя, тереблю уголок куртки в руках и мимолетно смотрю на сидящего рядом Дина. Неожиданно резко расплываюсь в улыбке, начиная тараторить: — Нет-нет, доктор, у нас просто шведская семья! Они не смогли меня поделить, и вышло, как вышло, ну, знаете, у кого такого не бывает, верно? — Мы охотники, — улыбается старший Винчестер и так же внезапно берет меня за руку, крепко сжимая. — У нас это семейное. Вампиры там, призраки, демоны, ангелы, а вот мой брат Сэм… И когда Дин рассказывает обо всем, что с ними только приключилось — я чувствую неясный укол сожаления. Укол за то, как кардинально они изменились после последней нашей встречи годами ранее, будто я сама ко всему этому причастна. Сама нарекла их на кару небесную и бросила в зловонной яме догнивать. Но мысли скверные сходятся только в перевешивающей все остальное жалости. Мы просидели у этого чертового врача кучу времени, и он захотел подержать нас троих под наблюдением пару дней. А после затяжных и многочисленных процедур от медсестры мы все же встретились в главном зале, полном людей. Как бы не хотелось, психами их назвать язык не поворачивается — мы сами не лучше. После смерти Джо и Эллен прошло уже пару недель, но Дин все еще сам не свой, усиленно старается подавить в себе все эмоции на этой теме, но выходит, судя по всему, не радужно. Мартин (кажется, зовут его именно так), завидев нас неподалеку, взмахом руки подзывает к себе, и мы усаживаемся рядом на три свободные стула. Я оглядываюсь, вздрогнув — неизвестная бабуля что-то громко и усердно запела, кружась в одиноком танце, протягивая к пустоте руки, словно к пританцовывающему покойнику. Удрученно вздыхаю и поворачиваюсь обратно, вслушиваясь в возникший диалог. В психиатрической больнице происходит череда странных смертей пациентов, замаскированных под самоубийства. Монстра почти никто не видел, тела — не осматривал. Просто замечательное начало дела, не иначе. И мне даже не удалось пронести с собой сигареты, мать твою! Под мои бессмысленные раздумья о том, где же достать желанный никотин, доктор Фуллер уводит Сэма поприсутствовать на сеансе групповой терапии, а Дин отвлекается на что-то, уходя из поля зрения куда-то в коридоры. Я глупо глазею на Мартина и промаргиваюсь, неспеша покидая его компанию и направляясь за пустой столик подальше. Долго торчать не приходится — девушка, по виду совсем немного старше меня, нагло усаживается на стул напротив, глухо стукаясь пятой точкой. — Чего тебе? — резковато отвечаю я, совсем не ожидая компании. Тем более в таком-то месте. — Ты не помнишь меня, Алекс? — задорно произносит она и наваливается грудью на руку, чуть наклоняясь ближе; тянется через край стола и кулак упирает в щеку, сидя напротив. Так бесцеремонно ожидая ответа. — Совсем позабыла свою лучшую подругу? Бедняжка. Что же сделал с тобой этот жесткий людской мир? — Ты, наверное, ошиблась, но я вижу-то тебя впервой. Хмыкаю явно нездоровой девушке в ответ и уже собираюсь вставать, как вдруг она хватает меня за руку ледяной хваткой и с легкостью усаживает обратно. Мои глаза округляются от подобной дерзости, и безразличие постепенно перетекает в злобу. — Неужели правда не помнишь меня? — не унимается, не давая даже слова произнести. — Нам ведь было так весело вместе, дорогая! Мы столько времени провели только вдвоем, я столь многому тебя научила… — Господи, да отвяжись ты от меня! — обрываю ее, руку выдергиваю, чувствуя, как кожа мурашками покрывается и озноб по спине пробегает. — Еще раз увижу — прибью. Улыбка, точно издевательская, все никак не сходит с ее губ, и я цыкаю, одаривая недовольным взглядом. Разворачиваюсь и ухожу прочь в одиночную палату. Ненормальная. Через пару часов, ближе к вечеру, когда мы с Винчестерами договорились вновь встретиться в коридоре, я заранее понимаю, что что-то не так: как обостряются все чувства чересчур явно, мешаются навязчивостью, и разум трещит, раскалываясь адской болью в висках. Оседаю на кровать и цепляюсь пальцами в волосы, сдавливаю голову, пытаясь хоть немного угомонить разразившуюся боль. И с каждым разом она все пуще и грубее прежней, намеревается сожрать все здоровые участки нервов. Мыслить становится все тягостнее, и щемит что-то в грудине, ноет, напоминая о себе. Отголоски чужих имен вспыхивают и меркнут с одной скоростью, не позволяя сконцентрироваться. — Что тебе видится? — голос набатом трещит в голове, судорогой тело сводит; слова на языке окисляются и сворачиваются в тугой комок. Я готова взвыть, не находя даже сил на ответ. Горячая, тяжелая ладонь давит на плечо, вынуждая вжаться в матрас с новой силой, или мне так только кажется; скользит ниже и останавливается на предплечье, ослабляя хватку. Сердце готово выскользнуть из эгиды ребер, с чавкающим звуком приземлиться на кафельный пол, но его удерживают, бережно и аккуратно приводя ритм в норму. Пересиливаю себя и поворачиваю голову в сторону до боли знакомого голоса. Пожалуйста, хватит. — Какое тебе дело до того, что я вижу? — долгое непонимание все же приводит меня к вражде к любому сущему: я морально устала за эти года, как выжатый до подсушенной кожуры лимон. Но навязчивые мысли крепче удерживаются, и взгляд приковывается острием гвоздей. Ничего не отвечает. Лишь медленно убирает руку и голову отворачивает, будто боясь столкнуться взглядами. Я молча глазею на него и могу поклясться, что вижу само существо ангела — такое огромное, необъятное, многомерная волна Божественного замысла. Исходит из самой его глубины, пробиваясь через оболочку; хочется схватиться и сжать как можно крепче, но я держусь, не поддаваясь неведомому чувству. — Скажи мне, Кастиэль, есть ли Бог в этом блядском мире? — взгляда оторвать не могу, ожидая ответов хоть на один из своих вопросов, роем разъедающих разум. — Ты ведь божий воитель, ты должен знать. Если остального от тебя я не услышу, то поведай хоть об этом. Он мнется, точно пытаясь умыкнуть от ответа. И мы сидим так с пару минут, не меньше, раздумывая каждый о своем, и никто из нас не смеет нарушить чужое уединение в мгновении. — Больше нет, — встречается со мной взглядом, и голос его тихий, рассказывающий о сокровенном. — Я восстал против небес. — Почему ты пришел? Есть какие-то новости? Почему же тогда не рассказываешь их Винчестерам?.. — Ты сама звала меня, — столь непринужденный ответ, что колит в сердце с новой силой. И стук его усиливается против воли, грохотом отдаваясь в уши. Курить хочется все больше.