Неизменное

      — Поднимайся, щенок!       Микеланджело с трудом удалось разлепить глаза, когда он услышал над своей постелью голос. Его разум не сразу понял, что обращаются к нему. Пока он пытался прогнать остатки сна, в голове лениво прокручивались варианты: кто это мог так грубо его будить? Голос был глубоким, с хрипотцой. Значит кто-то из старших. Доминик? Вряд ли. Ни в коем случае не Ренуар – даже когда он зол, его голос льётся будто мёд. Эль Греко никогда ни на кого не кричит. Неужели Рафаэль? Не дай Боже…       — Я неясно выразился? Вставай, кому говорю!       И тут Микеланджело понял. Этот голос не принадлежал никому в музее Палитры. Более того, скульптор надеялся, что о его обладателе он забыл навсегда, ведь прошло больше года с их последней встречи. Этот голос…       Микеланджело его узнал.       Он подскочил на матрасе и проморгался. Прямо перед ним огромной скалой возвышался его мастер. Тот самый, у которого он учился живописи и скульптуре. Тот самый, от которого он ушёл в музей Палитры по первому же приглашению. Тот, кто в далёком прошлом избил его до полусмерти.       Давний страх забурлил в венах, и Микеланджело инстинктивно сжался, прижав к груди прохудившееся (почему оно в таком состоянии?) одеяло. Что этот человек делает в его комнате? Нет, что он вообще делает в общежитии музея? Какой идиот решил, что его можно впустить сюда? Но взгляд Микеланджело невольно сдвинулся с лица тирана из прошлого куда-то за него. Он оглядел помещение, в котором находился, и мурашки стадом пробежали по его рукам. Это было похоже скорее на маленькую коробку, стены которой увешаны эскизами. Одно маленькое окошко, прикрытое дырявой занавеской, едва освещало её. Из мебели лишь деревянный столик, уставленный небольшими глиняными слепками, да стул, на котором висела его одежда – серый комбинезон, свитер и кофта с капюшоном. А спал Микеланджело вовсе не на кровати, а на футоне прямо на полу.       Это была не его комната.       — Доброе утро, спящая красавица. — процедил мастер. — Ты собирался весь день проваляться? Работа сама себя не выполнит.       — К-какого чёрта? — Микеланджело хотелось прокричать во весь голос, но вид злого наставника настолько напугал его, что он пробормотал эти слова себе под нос. В тишине маленькой каморки тот его прекрасно расслышал. — Почему я тут?       — Чего?! Ты издеваешься надо мной?! Рассчитываешь на комнату получше после своего предательства? — в отличие от скульптора, мужчину его внезапное возвращение в ателье, похоже, совсем не волновало. Да и нельзя было по его виду сказать, что он видел Микеланджело в первый раз за год.       — Вы не поняли. — от шока Микеланджело даже осмелел. Он уснул в своей постели в музее Палитры, сразу после ссоры с Аой и остальными. Он ну никак не мог за ночь оказаться здесь. Такое было нереально. Возможно, это ощущение и не давало ему бояться своего наставника в полной мере. — Я был в музее Палитры. Я ушёл от вас, если вы забыли. Как я снова оказался… здесь?       Мастер открыл было рот, чтобы ещё что-то сказать, да так и застыл на месте, смотря на Микеланджело как на редкого жука. Молчанка продолжалась с полминуты, и было непонятно, потерял мужчина дар речи от ярости или от удивления. Микеланджело просто не решался говорить что-либо.       — Ты что, щенок, страх потерял? — «Как раз наоборот». — Или я вчера тебе слишком сильный подзатыльник дал? Ты тут уже больше полугода живёшь.       Удивительно, что я тебя не выкинул до сих пор.       Холодный пот прошиб скульптора. Этого не может быть. Он не появлялся в ателье наставника с того самого дня, как подписал контракт с Домиником. Да и в здравом уме не появился бы здесь никогда. Так какого чёрта?       — Как… Полгода? Это… Но это ведь…       — Ты ещё возмущаться смеешь?! Неблагодарный мальчишка! Мастер оскалился и занёс руку для удара, но, увидев, что Микеланджело не попытался защититься, лишь вздоргнул — рефлекс, появившийся после того самого избиения — остановился. Отступил и направился к выходу.       — Прекращай выкаблучиваться и займись делом. Мастерская сама себя к работе не подготовит.       Микеланджело проигнорировал его слова. За наставником закрылась дверь, и в комнате воцарилась тишина. А Микеланджело не мог прийти в себя. Он зарылся пальцами в спутанные волосы, будто это могло помочь выгрести из головы роящиеся мысли или хотя бы собрать их воедино. По его вискам катились капли пота, дышать было невыносимо тяжело, всё тело будто заточило в камень. Что только что произошло? Это действительно был его мастер, человек, которого он ненавидел всей душой, но благодаря новой работе почти забыл? Или галлюцинация от усталости?       — Не может быть. — Микеланджело бормотал себе под нос. — Нет, точно невозможно… Никак…       Он сжал пальцы сильнее, и несколько рыжеватых волосков остались в его ладонях.       — Какой странный сон. — в конце концов заключил скульптор.       Ну конечно. То, что он только что увидел, никак не могло быть правдой. Он опустил ладони на футон и провёл по нему рукой. Коснулся наволочки своей невзбитой подушки, затёртого одеяла. Каждый стежок, каждая ниточка ощущались слишком реально для сна. Но Микеланджело не мог обмануться так легко. Как бы не сжирала изнутри тревога, это лишь реакция его мозга на ссору с коллегами. Воспоминания из прошлого часто невольно возникали в его голове, когда он пребывал в плохом настроении. Как же хорошо, что он смог осознать это сейчас, теперь он сможет проснуться.       Не теряя ни секунды, Микеланджело зажмурился и сильно ущипнул себя за щёку. Прошла секунда. Две. Три. Микеланджело не был уверен, как ощущается пробуждение от осознанного сна, да и как вообще это делать, поэтому открыл глаза, всё же ожидая увидеть родную комнату общежития.       Однако он вновь столкнулся с тёмными стенами, увешанными эскизами.       Тогда он ущипнул себя ещё раз. На этот раз руку. Однако результата не было. Микеланджело почувствовал, как паника начинала подступать к нему. Задрав футболку, он что есть силы сжал кожу на боку – наверняка, будь это по-настоящему, остался бы синяк – и судорожно оглянулся по сторонам в поисках хоть какого-то намёка на проступающую сквозь сон реальность. Но ничего.       Ясно, видимо этот метод нерабочий. Нервно дрожа, он занёс ладонь над щекой. Не хотелось причинять себе боль, но это ведь будет нереально. Проснётся целый и невредимый. Сделав глубокий вдох, Микеланджело с размаху влепил себе пощёчину. Боль обожгла кожу, и скульптор не смог сдержать шипения, но главным было не это. Когда перед глазами перестали мерцать пятна, он понял, что не помогло и это. «Не может быть», – подумал он и, забыв обо всём, ударил себя по другой щеке. Ничего. И тогда он понял, что ему по-настоящему страшно. Потому что если это действительно сон, то проснуться он не может. А если не сон, то… Это просто невозможно.       За долю секунды он подскочил на ноги и заходил туда-сюда. Один из эскизов был прицеплен к стене на кнопку. Сорвав его, Микеланджело кое-как выдернул её и уколол себя в ладонь. Не рассчитав силы, он проткнул кожу слишком глубоко – из прокола выступила капля крови. Жертва оказалась напрасной, и он всё ещё стоял посреди тесной каморки.       – Да что же это..! – уже не боясь повысить голос, Микеланджело начал судорожно оглядываться вокруг. Свет насквозь проходил через дырявую занавеску на окне. В два прыжка он пересёк комнату и отдёрнул жёлтую засаленную ткань.       По виду из окна скульптор сразу понял, где он находится. Тонкая полоска солнечного света подобно высушенной змее пересекала спрятанный от глаз прохожих уголок за зданием ателье. Потресканная плитка, заляпанная краской ещё, должно быть, со времён давнишнего дебюта музея Палитры, кровавая кирпичная стена соседнего дома и высокий железный забор. Прямо под окном каморки мусорный контейнер, в котором в кучу были свалены исписанные маслом холсты.       Прищурившись, Микеланджело различил в углу одного из них свою роспись. Это место в ателье раньше использовалось мастером в качестве склада для хранения ненужных холстов и материалов. А после того, как тот сорвался с цепи, оно превратилось в убежище скульптора, где никто не мог его тронуть кроме, разве что, его наставника. Вот только новым домом Микеланджело уже давно был музей Доминика.       «Что за чертовщина происходит?» — Микеланджело чувствовал, как в голове гуляет ветер. Мерзкими червяками по рукам ползло беспокойство, порождающее желание скрыться под одеялом и не вылезать оттуда до тех пор, пока дырки сами собой не залатаются, превращая воспоминания о болезненном прошлом (это ведь всего лишь игра его воображения, верно?) в его относительно спокойное настоящее. То, где нет никого, кто способен был ему навредить, оставить синяки наливаться на коже, а старые раны на сердце кровоточить с удвоенной силой. Святые небеса, как же ему хотелось проснуться…       Он очнулся от морозного ступора, когда за дверью послышались чьи-то недовольные голоса. Микеланджело вздрогнул: его память прекрасно знала их. Его товарищи по обучению. Коллеги и враги. Не сам скульптор сделал такой выбор, пусть такой исход останется на совести тех, в ком совести не больше, чем стремления к работе.       Крупная бисерина пота скатилась по его виску. Здравый смысл всё ещё кричал о том, что правдой это быть не может.       Микеланджело сам не понял, как со всей силы распахнул дверь, выбежав навстречу своему кошмару. Яркий свет ослепил его — мрачная комнатушка, в которой он очнулся, и сравниться не могла с ателье и его большими, чистыми окнами. Потерявшись в пространстве, Микеланджело налетел на кого-то, чьего лица разобрать в спешке не сумел.       — Смотри куда идёшь, тупица!       Микеланджело поднял глаза на лицо огромной фигуры да так на месте и застыл. На него будто потоком ледяной воды обрушился взгляд Пьетро Торриджано. Один из лучших учеников мастера, «феномен» по его словам, хотя феноменальности в нём было не так много. Микеланджело никогда не отрицал талант этого парня, даже пытался помогать ему первое время нахождения в ателье. Но Пьетро его помощи не оценил и всегда относился к товарищу холодно. А после избиения мастером и вовсе позволял себе без зазрений совести распускать руки. Вот Микеланджело его и опасался.       — Чего пялишься? — после недолгого молчания прорычал Пьетро.       — Я не…       — Оставь его, Пьетро. — крикнул ему кто-то со стороны. — Не видишь, парень вспомнил, что у него есть работа, и хочет избежать наказания. Не лишай его возможности, вдруг получится.       — Я думал, тебе нравятся шоу, Джул. — усмехнулся Пьетро, и Микеланджело оглянулся на голос. Джулиано Буджардини стоял в дверях одной из мастерских и криво улыбался на одну сторону. Джулом этого амбала могли звать только свои. А Микеланджело в круг своих явно не входил.       Буонарроти нервно сглотнул. Если это действительно был сон, то как его мозг мог так детально восстановить из воспоминаний образы тех, кого он не видел столь долгое время? Словно он и не уходил никуда из этого места. И этот факт заставил ещё одно стадо мурашек пробежать по его спине и рукам. Ему нужен был свежий воздух. Стены давили.       Не помня себя от страха, Микеланджело оттолкнул Пьетро и рванул к выходу. Ошарашенный художник даже не подумал о том, чтобы остановить его, да и не успел бы. Лишь Джулиано, заикаясь, окликнул его, но было уже поздно: Буонарроти оказался снаружи. Он выбежал прямо на дорогу и тут же столкнулся с очередным риском для жизни.       — Куда! — крикнул кто-то со стороны, и Микеланджело инстинктивно отскочил в сторону. Мимо него, буквально в нескольких сантиметрах пронёсся грохочущий автомобиль.       Водитель затормозил и принялся сыпать всеми возможными ругательствами, но Микеланджело его уже не слушал. Он бежал дальше по тротуару мимо ничего не понимающих прохожих и витрин магазинов.       Напротив ателье ровным рядом выстроились многоквартирные домишки с ажурными балконными перегородками и клумбами красных и жёлтых цветков. Внутри Микеланджело всё сжалось от страха, когда он понял, какая бурная жизнь кипела в городе. Возле продуктовых ларьков болтали о жизни молодые люди, женщины с полными продуктов сумками куда-то спешили, гудели машины, шуршали колёса велосипедов. В нос парню ударил запах свежего хлеба — где-то неподалёку располагалась пекарня. Слишком подробно, слишком много деталей.       Микеланджело уверен, что даже во сне его мозг не сумел бы воссоздать такую правдоподобную реальность.       И он бы точно проснулся от боли, если бы во сне так же, как сейчас, споткнулся и упал на плитку.       Микеланджело не сразу понял, что он грохнулся на четвереньки прямо посреди улицы. Ладони саднило от удара, колени, кажется, тоже, на них осталась пыль и грязь, которые он поспешил отряхнуть, чтобы уменьшить боль.       — Простите, Вам нужна помощь? — он поднял голову и увидел, как молодая женщина протянула ему руку.       Микеланджело нерешительно поднялся, опираясь на неё. На ладони незнакомки остался след кровяной росы.       — Вы поранились? — ахнула она. — Может, купить Вам бинты? Позвольте мне…       Он не дослушал её. Пустился бежать дальше. У него не было времени ничего покупать или принимать чью-то помощь.       Ему нужно было как можно скорее добраться до музея Палитры.       Сбившееся на бегу дыхание мешало мыслить трезво, ни одна мысль не могла задержаться в его голове дольше, чем на пару секунд. Зато вопросы лились непрерывным потоком. Как он вновь оказался на службе у мастера? Почему он не в музее? Где его коллеги и как они могли это допустить? И самое главное: если это действительно сон, ибо в реальности так не бывает, то почему он не может проснуться?       Он боли в коленях бежать было ещё труднее, да и воздух в лёгких кончался, поэтому Микеланджело позволил себе остановиться. Согнувшись пополам, он тяжело дышал, пытаясь вновь сделать картинку в глазах чёткой. В ушах гудело, и он сел на корточки, чтобы мир перестал вращаться, будто Микеланджело только что слез с карусели после сотни кругов. Капля пота упала с кончика носа на тротуар. На улице стояла тёплая, солнечная погода, а он не привык так много и быстро двигаться.       Звон постепенно стих, и тогда до Микеланджело донёсся шум воды и приятный шелест листвы. Он прекрасно запомнил эти звуки, в конце концов, художники часто тут бывали. Городской парк у реки.       После первого Парада Палитр это место стало площадкой для художников. И чем больше мероприятий проводил музей в Палетт-сити, тем чаще на берегу реки или на стриженном зелёном газоне можно было встретить людей с ватманом, карандашами и красками. Но сейчас, подойдя ближе, Микеланджело понял, что не видит… ни одного. Да и вообще парк казался пустым. Мимо шагали полицейские, вальяжно осматривая территорию, но в этом не было необходимости – вряд ли нарушителями порядка могла стать кучка детей до десяти лет и влюблённая парочка на резной скамейке. Микеланджело хмыкнул, и это позволило ему вернуться в реальность. Он понял, что дыхание восстановилось.       Музей был совсем рядом, и нельзя было терять ни секунды, поэтому Буонарроти ринулся дальше в нужную ему сторону. Белокаменное здание уже было видно издалека: Микеланджело различил среди деревьев покатую крышу с оранжевой черепицей и купола, напоминавшие спелые апельсины.       Считанные десятки метров отделяли его от момента, когда он узнает правду. Сон это или нет, Микеланджело знал, что как только он ступит на порог музея, он поймёт, что произошло. Коллеги помогут рассеять его сомнения. Если всё, что он видел по пробуждении — бредовая, но всë-таки реальность, то хотя бы будет ясно, как такое удалось провернуть. Может, его похитили, чтобы снова мучить в том ателье со всеми ужасными людьми, портившими его жизнь в прошлом. А может это была жестокая шутка, попытка проучить эгоистичного скульптора. Причём, смел он заметить, вполне удачная. Так или иначе, он уже был на месте, и ничто не давало ему повода оттягивать момент истины.       Но как только Микеланджело остановился прямо перед зданием музея, он понял: здесь тоже что-то было не так.       После переоткрытия музей начал набирать популярность, и уже в первые месяцы его начали посещать жители города, даже не подозревавшие о том, насколько интересно искусство. А в последние дни тут было не протолкнуться от количества желающих увидеть картины будущих участников Королевского парада. Сейчас же жизнь кипела в каждом уголке улицы кроме этого места — возле музея не было ни души.       Микеланджело прислушался, надеясь уловить голоса посетителей — Делакруа всегда говорил, что акустика в залах превосходная, да и Микеланджело нередко мог слышать гул, находясь снаружи. Но в этот раз ничего. Ни единого звука из здания музея. И это казалось таким же странным и пугающим, как и пробуждение от криков мастера. Микеланджело не знал, хочет ли он оказаться внутри, но он был уверен, что именно там получит все нужные ему ответы. Поэтому, игнорируя пробирающую до костей тревогу, он поднялся по ступеням к главному входу.       На дрожащих ногах он вошёл в фойе и остолбенел. То, что он видел было просто невозможно. Ремонтом, сделанным благодаря Аой на выручку от массовой продажи картин, даже не пахло. В прямом смысле слова: ещё вчера, убегая от журналистов, Микеланджело чувствовал запах свежей краски и лака. Сейчас всё выглядело ещё хуже, чем год назад. Кусочки штукатурки хлопьями сыпались со стен, оставляя мерзкую сыпь на теле музея; стойка регистрации была старой, покрылась слоем пыли, а у самых ножек вилась кружевом паутина; ковров на полу не было и в помине, и Микеланджело шлëпал подошвами прямо по голой плитке. От стены к стене плавало гулкое эхо, и скульптор подумал, не единственный ли это звук, который он здесь услышит.       Потому что музей действительно пустовал.       Микеланджело не мог поверить своим глазам. Ещё вчера он стремился укрыться от шума, наполняющего эти комнаты, найти хоть один тихий уголок. Сейчас тишина была всепожирающей, и спрятаться хотелось уже от неё.       Из фойе Микеланджело попал в первый выставочный зал. Ни одной картины на стенах не было. Темнели прямоугольники невыгоревшей краски, свидетельствовавшие о том, что когда-то экспонаты здесь были, над ними торчали гвозди или зияли чëрные дырки. Но это всё лишь остатки прошлого. От настоящего здесь не было ничего. Микеланджело медленно прошёлся вдоль стены, провёл по ней пальцами, собирая на кончиках пыль. Таким же слоем она лежала на полу, и за Буонарроти тянулась дорожка из следов от обуви.       Микеланджело не знал, какие силы помогли ему пройти в следующий зал. Тут хранились не только картины других художников, но и скульптуры, экспонаты в стеклянных витринах. Теперь вместо них были менее запылëнные следы на полу. Краска облупилась, обнажая трещины на стенах — немудрено, учитывая, сколько этой постройке лет. И всё то же эхо от каждого вздоха.       Нет, этого не могло быть. Это было слишком ужасно, нелогично и жестоко, чтобы быть правдой. Ведь Микеланджело точно помнил, что эти залы сверкали яркими огнями люстр и вспышками камер папарацци. Музей не мог состариться на несколько десятков лет за одну ночь. И уж точно не мог опустеть. В их коллективе было двадцать восемь художников. Насколько правдоподобно, что они все просто исчезли в никуда? Озираясь по сторонам и пытаясь уловить любые признаки нахождения здесь кого-то живого, Микеланджело дошёл до задней двери. Отсюда можно было пройти к зданию общежития. К счастью, дверь была не заперта, и слава Богу — не хотелось ему обходить весь музей и пробираться через сад. Он толкнул её. Петли громко скрипнули, и звук отразился от стен. Но он остался за спиной скульптора. Тот уже вышел на улицу. Проходя по дорожке, Микеланджело вдруг остановился поражённый, когда его взгляд упал на сад. Вернее, на то, что от него осталось.       Это был уже не спокойный островок зелени, коим его видели ещё вчера, а густые, непроходимые заросли. Трава и сорняки разрослись везде, достигнув невероятных размеров, из-за чего даже кустов зачахших роз не было видно. Среди крон деревьев парень различил беседку. Ту самую, в которой совсем недавно просидел до самого вечера. Теперь она выглядела по-другому. Иссохшая, почерневшая, с видимыми даже издалека трещинами от опавшей краски. Пара балок на крыше и перилах отсутствовали или висели обломками. Это было жалкое зрелище, но Микеланджело не мог отвернуться. Он просто не верил в то, что видели его глаза. Теперь он мчался к общежитию на всех парах. Да только зря: стоило ему дёрнуть ручку на себя, как он понял, что входная дверь заперта.       Её никто никогда не запирал.       — Да что это такое?! — Микеланджело уже не сдерживался и орал на всю округу. Кажется, он сходил с ума.       Он сорвался с места и понёсся обратно в музей. Он не понял, как очутился в самом большом зале. Раньше его просторность нравилась Буонарроти: любая его скульптура без проблем поместилась бы здесь. Сейчас же казалось, будто необычайно высокий потолок вот-вот обрушится ему на голову и погребёт под слоем камней и пыли.       — Куратор… — его голос тонул в пустых стенах. — Ван Гог? Рембрандт? Да Винчи? Хоть кто-нибудь!       Но никого не было.       И тогда Микеланджело закричал.