***
Первое время в человеческом теле Питер чувствовал себя потерянным. Было странно лежать на спине, ощущать холод или тепло на своей коже. Без шерсти он чувствовал себя голым и беззащитным. Даже пижама, что ему дали, не многим помогала. Казалось непривычным не слышать шорохи, звуки и запахи леса, лишь монотонное гудение приборов, да голоса незнакомых людей. Его держали в комнате, небольшой, но очень светлой, отчего глаза поначалу слезились. Две стены были стеклянными от пола до потолка, и по ту сторону он видел учёных в светлых одеждах, что бросали на него странные взгляды. Некоторые из них набирались смелости и даже приходили к нему, разговаривали, задавали вопросы и осматривали. Ему сказали, что он и раньше был человеком, и превращался в волка лишь в полнолуние, вот только он об этом забыл. Он действительно не помнил себя таким. Но чем больше проходило времени, тем сильнее начинал верить в это. Он уверенно взял в руку ложку, когда ему впервые принесли обед. Он точно знал, как называется то, что лежало в его тарелке и догадывался каким оно окажется на вкус. Он, почти не шатаясь, добрался до туалета, воспользовался унитазом, потому что откуда-то знал, что нужно делать. Там в маленьком закутке с нужником и душевой, где он, наконец, оказался один, без чужих взглядов, он увидел себя в отражении большого зеркала. На вид ему было не больше двадцати трех, но лицо заросло густой тёмной бородой, а каштановые волосы свисали ниже плеч. Глаза были голубыми, и он долгое время всматривался в них, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь. Питер нырял в своё подсознание, но чувствовал там только волка, который рычал и брыкался, словно пойманный в капкан. Он хотел вырваться на свободу и жаждал мщения. В какой-то момент волк взял над ним верх, и глаза Питера вспыхнули жёлтым. От неожиданности он отпрянул от зеркала. В дверь постучали. — Милый, у тебя там всё хорошо? Он узнал её голос, голос женщины, что назвалась его матерью. В том, что они родственники, почему-то сомнений не было. Питер чувствовал с ней связь, которой не было ни с кем другим из присутствующих. Лишь она одна его не настораживала, лишь с ней одной он чувствовал себя в безопасности. Позже она рассказывала ему о жизни, которую он забыл, говорила о людях и местах, которые он не помнил. Даже показывала фотографии на телефоне. Иногда в его памяти что-то всплывало, будто яркая вспышка оно проносилось и тут же затухало, не позволяя даже ухватиться и разглядеть, как следует. — Это хороший признак, — сообщил им высокий афроамериканец в деловом костюме. Питер уже понял, что тот здесь главный, и всё что с ним делали, происходило по его указке. Пусть его человеческий нос был не так силён, как волчий, но Питер чувствовал приятный запах парфюма, что исходил от Прайса. А ещё чутьё подсказывало, что этот человек не так прост. Прайс горел любопытством, и казалось готов забраться ему под кожу лишь бы вызнать всё о природе оборотня. Он подолгу расспрашивал Питера об ощущениях во время обращений, о том что он делал и о чём думал, когда был в волчьей шкуре. Доктор Прайс настораживал, но от него не шло угрозы, по крайней мере пока. Ещё одной загадкой оставался Роман. Долговязый худой парень навещал его несколько раз и практически всё время держался в стороне, пока Питер общался со своей матерью. Судя по всему, они были ровесниками и в прошлом хорошо знакомыми, потому что порой Роман вставлял в рассказы Линды комментарии, которые лишь подтверждали, что он проводил с Питером какое-то время. Однажды Руманчек всё же задал ему вопрос: — Почему ты так странно пахнешь? Вышло не слишком вежливо, но присутствующая при этом Линда и не думала его отчитывать. На лице Романа возникло замешательство, похоже, он не понял, что Питер имел ввиду. — Он упырь, — просветила Линда. — Не знаю, что именно ты чувствуешь, но должно быть всё из-за этого. — Упырь? — нахмурился Питер, осознавая, что нашёл очередной пробел в своей памяти. — Ох, мой мальчик, тебе так много нужно узнать. Роман при этих её словах скрестил руки на своей груди, словно отгораживаясь. Однако затем перед уходом протянул Питеру планшет со словами: «Чтоб хоть как-то убить время в этой тюрьме». Руманчек был ему благодарен, потому что и правда не знал, чем себя занять, казалось, выспался он уже на годы вперед. Как только он остался один, сразу же открыл на планшете браузер — удивительно, но руки сами знали, что делать. На запрос «упыри» поисковик выдал какой-то славянский фольклор и всё описанное мало походило на то, что Питер смог наблюдать. Роман не был ожившим трупом, его глаза не наливались кровью, и пах он вовсе не смертью и гнилью. Впрочем, на результаты поиска по «оборотням» парень тоже едва не закатил глаза. Всё прочитанное казалось какой-то нелепой фантазией, местами слишком приукрашенной. Решив, что лучше разузнать всё от самого Романа и Линды, Питер отвлёкся на просмотр фильмов, сюжет которых был далек от мифических существ и сверхъестественного.***
Роман вернулся домой глубоко за полночь. Его просторный дом в модерновом стиле значительно отличался от фамильного особняка, где он провёл свои первые семнадцать лет жизни. Минимализм и современность Роману нравились куда больше вычурности и старины, что любила его мать. Он больше никогда не собирался возвращаться в особняк, хотя тот по-прежнему принадлежал ему. На днях Роман планировал встретиться с нотариусом, чтобы переписать дом на Шелли, если та когда-нибудь вернется в Хемлок Гроув. Надо признать, он сильно скучал по ней, но был рад, что она вдали от проблем, которые всё ещё преследовали их семью. У большинства жителей города на Годфри имелся большой зуб, потому что после закрытия сталелитейного завода, что основал дед Романа, многие остались без работы. Благодаря матери Романа и экспериментам в Институте, с каждым годом семейная репутация ещё больше разрушалась. Было ли до этого дело Роману? Скорее нет, чем да. Он никогда не был примером для подражания, хотя и не был обделен женским вниманием. Друзей же за все эти годы он так и не завёл, разве что Питер… И то вряд ли после всего случившегося они смогут снова быть друзьями. Роман не знал, как относиться к потери памяти Руманчека. С одной стороны — это шанс начать всё сначала, но с другой — Годфри не мог себя обманывать. В конце концов, Питер когда-нибудь всё вспомнит. И он сомневался, что они с Линдой задержатся в Хемлок Гроув надолго. Да и сам Роман не планировал жить здесь вечно. Институтом можно управлять и удалённо, а больше здесь его ничто не держало. Он хотел для Нади лучшей жизни, не той, что была у него. Перед тем как отправиться в свою спальню, он заглянул в комнату дочери. Единороги и феи из света от ночника медленно плыли по стенам детской. Роман не заметил оставленного на полу плюшевого зайца, пока не наступил на него. Любимец Нади перекочевал на её подушку. Несколько секунд Роман любовался спящим ребёнком, отмечая, что та с каждым днём, всё больше становилась похожа на свою мать — Литу. Ещё один повод покинуть город, вскоре эту схожесть увидят остальные, и вряд ли здесь обойдется без вопросов. То, что Роман переспал с собственной кузиной явно не даст ему очков. А если выяснится, что Лита была ему вовсе не кузиной, а единокровной сестрой, то им совсем не поздоровится. Особую опасность это будет представлять для Нади. Эта маленькая девочка и так натерпелась сразу после своего рождения, больше Роман не позволит ничему плохому с ней случиться. Удивительно, но ещё четыре года назад Годфри и подумать не мог, что когда-нибудь станет отцом. Их сближение с Надей было долгим, поначалу малышка его пугала — он совершенно не знал, как управляться с детьми. И хотя ему нравилось в своё время ухаживать за Шелли — та всегда была особенным ребенком — но он не имел дел с младенцами. Надя тоже была особенной, но иначе чем Шелли. Практический весь первый год жизни девочка была на попечении нянек. Только долго они не задерживались, трудно было смириться с тем, что помимо молока и смесей малышку полагалось кормить кровью. К тому же Надя одним лишь взглядом могла переставлять в комнате предметы или заставить человека изойти кровью до смерти. Даже Шелли, которая забрала три года назад Надю себе, не смогла долго с ней справляться, поэтому вернула девочку домой. Как ни странно, но со временем Роман и Надя поладили. Теперь парень в полной мере осознал, каково это быть отцом. Он любил Надю, и готов был сделать для неё что угодно, лишь бы малышка была счастлива. Был ли счастлив сам Роман? Он начал забывать это чувство, впрочем, был ли он счастлив вообще когда-нибудь? Может быть в детстве, до того, как отец покончил с собой. Может быть в те моменты, когда проводил время с Шелли и Литой. И определённо тогда, когда в его жизни появился Питер. Да, с Руманчеком не всегда было легко, но Питер уж точно скрасил его существование. Поначалу, пожалуй, Роман был немного навязчивым в своем желании подружиться с недавно приехавшим в город цыганом. Он видел в Питере родную душу, человека, которому можно довериться. И конечно, его интриговали слухи, что ходили о Руманчеках. Оборотни — ну что за сказки? Впрочем, скепсиса у Годфри было мало. В семнадцать он уже не мог игнорировать некоторые вещи, что происходили с ним и вокруг. В его собственном доме жила пятнадцатилетняя девочка ростом семь футов семь дюймов, кожа которой светилась от прикосновений или когда та испытывала сильные эмоции. Он сам мог заставить одним взглядом человека сказать или сделать всё, что угодно. А ещё он, Шелли и их мать были маловосприимчивы к боли. В то время, как город гудел из-за убийства школьницы неведомым зверем, Роман не испытывал страха, лишь интерес и трепет перед тайной, что свалилась на Хемлок Гроув. Именно там, на месте преступления, он и познакомился с Питером. — Каково это, убить ту девчонку? — первое, что Годфри ему сказал. А дальше всё завертелось в водовороте событий: одно невероятней другого. Питер научился ему доверять, а Роман… Роман так до конца и не подавил в себе зависимость от Руманчека. Забавно, что завязать с наркотиками оказалось проще, чем избавиться от воспоминаний и чувства вины. Всё чаще Роман сравнивал их с жаждой, которую как упырь, он испытывал довольно часто. Всё лишь усугубилось, когда однажды он и Питер оказались в одной постели . Да, конечно, с ними была девушка, и они друг друга почти не касались, но той ночью Роман сам забил гвоздь в своё сердце. «Бог не хочет, чтобы ты был счастлив, он хочет, чтобы ты был сильным», — сказали ему однажды. И эти слова словно вросли в него и пустили свои тёмные корни. Роман верил им с каждым годом всё больше. Вот только порой сильным быть не хотелось.