Мозг — вода, сердце — масло

      — Всё нормально, — шепчет Феликс, — не нужно рассказывать.              На душе непередаваемо мерзко. Хочется вырвать собственный язык, заставить Хёнджина забыть услышанное, перемотав время на пару часов назад. Младший готов мир наизнанку вывернуть, если это поможет хоть на минуту избавить Хвана от чумы, пожирающей его изнутри, лишающей жизни.              — Всё хорошо, — продолжает шептать Ли, успокаивая два разбитых сердца.              Не зная, насколько глубока кроличья нора — единственное верное решение — не прыгать, но сделанного не вернуть.              Придвигается ближе, Феликс упирается коленями в пол и бережно отводит руки от лица. Хёнджин глаза не открывает, жмурится подобно маленькому ребёнку, увидевшему ночной кошмар.              — Мне необязательно знать.              Хван кивает скорее машинально, утыкается лбом в Феликсову ключицу и выдыхает содрогаясь. Всё, что Ли может, — притянуть ближе и не отпускать, пока не станет хоть немного легче. Гадать, как давно старший держит в себе столько боли.              Начиная с этой минуты, Феликс больше не попросит рассказать. Не усомнится в том, что страхи Хёнджина — ничем не обоснованная глупость.              — Мне необязательно знать, — повторяет Ликс, ещё больше убеждаясь — так лучше.              Из объятий Хёнджин выныривает с раскрасневшимся лицом и распухшими губами. Феликс стирает солёные дорожки, смотрит виновато из-под опущенных ресниц. Он так долго мечтал увидеть на лице старшего эмоции, но теперь, когда в глазах напротив лишь отчаяние, Ликс с трудом сдерживает собственные слёзы.              Хван тянется руками к чужим волосам, расчёсывает пальцами запутавшуюся чёлку, проводит по россыпи веснушек, будто пытаясь стереть их. Улыбаясь уголком губ, Ли пытается отодвинуться, затёкшие ноги неприятно колет, а во рту пересохло.              Хёнджин попытку обрывает: придерживает за затылок одной рукой, другой касается подбородка, заставляя замереть. Старший смотрит внимательно: анализирует, сравнивает. Феликс знает этот взгляд очень хорошо именно так Хван смотрел в первый день их встречи: с интересом, страхом. Необъятной болью.              За нарушенное обещание, последствий ждать не приходится.              Резко припадая к губам, Хёнджин подталкивает лечь на пол. Из-за неожиданности Феликс ударяется локтем, по руке острой вспышкой проносится боль. Хван целует с напором, будто пытается украсть воздух из лёгких, убить. Ли отрывается первый, не успевать сказать и слова, потому что старший тут же впивается в шею. Оттягивает ворот футболки, в попытке забраться дальше.              Феликс чувствует на языке горько-солёный вкус боли и слёз. И всё равно поддаётся навстречу. Подставляет шею, расслабляет затёкшие плечи, тянется к резинке белья. Позволяет воспользоваться собой ещё один раз: ведь если станет легче — так тому и быть.              Ситуация один в один — дежавю. И теперь младший понимает, как себя чувствовал Хёнджин — заслуживающим подобное обращение за причинённые страдания.              Когда мешающей ткани минимум, Феликс давит на хёнджиновы плечи, чтобы сменить позицию. Старший протестующе мычит, спускается руками ниже, сжимает головку члена в кулаке, ведя вдоль. Ли медлит пару секунд, гонит наваждение прочь, и всё же добивается желаемого — отодвигает Хёнджина на пару сантиметров.              Взгляды пересекаются.              Вздрогнув, Хван прислоняется лбом ко лбу Феликса. Боль во взгляде сменяется на перманентную вину, о которой вслух старший говорить отказался. Смотря на поджатые губы и подрагивающие ресницы, Ли окончательно понимает, что бесследно эта история не пройдёт.              Всего лишь секс.              Приподнимая бёдра, младший напоминает, что к нему нужно бы прикоснуться. Отворачиваясь в сторону, Феликс проглатывает слёзы и запрещает себе думать.              От прикосновений Хёнджина огонь внизу живота нарастает, сжигает внутренности и глупое сердце. Хван в глаза тоже не смотрит, неотрывно следит за собственными движениями. Дышит так же часто, как и Феликс под ним.              Сплюнув на ладонь, старший размазывает слюну по члену, приставляет головку к заднице и тянет младшего на себя. Феликс закусывает губу до крови, железо вяжет на языке.              — Больно, — с шипением отзывается Ли.              И всё же, не так больно, как разбитое несколько раз сердце.              Хёнджин касается мягкими поцелуями щёк. Поддерживает за талию, помогает расслабиться. Обвиваясь руками вокруг шеи, потому что сил держать уже не осталось, Феликс упирается лбом куда-то в плечо и чуть приподнимается. Зависает в таком положении на долю секунду и опускается до упора.              Хвану тоже больно: Феликс сжимается слишком сильно. Удовольствие остаётся где-то позади. Тело неприятно поскрипывает, каждая клеточка натужно скрипит. Боль, накатывающая волнами, напоминает, что Ли — живой человек и всё ещё способен остановиться.              Пытаясь найти положение поудобнее, Феликс старается не напрягать мышцы, но расслабиться окончательно не получается. Двинувшись несколько раз, Хёнджин опускает Ли лопатками на холодный пол. Входит под более мягким углом, но болезненный стон всё же срывает.              — Как же вы похожи, — шепчет Хёнджин.              На секунду мир замирает. Феликс приказывает сердцу молчать, но слёзы пробираются наружу.              — Двигайся, — шипит Ли, игнорируя нарастающую панику в глазах старшего.              Приподнявшись над полом, Феликс старательно выстраивает собственное дыхание. Боль топит организм, отгоняет последние капли желания прочь.              Хёнджин стонет, вбивается быстрей и сильней. Задевая простату, заставляет Феликса простонать в ответ. Протягивая руки вперёд, старший тянет Ли на себя. Вновь возвращает неприятный для проникновения угол.               Кончая, младший впивается зубами в плечо Хвана. Оставляет первый и, вероятно, последний заметный след на чужом теле. Несколько последующих рывков приносят лишь больше боли. Стон Хёнджина слышится словно через толщу воды. Слёзы кажутся кипятком.              — Ликс.              На трясущихся ногах Феликс уходит в ванную. Прижимает руки к животу, как израненная собака, которая в очередной раз доверилась и вместо ласки получила нагоняй металлической миской по морде.              В квартире слишком тихо: Ли на полную мощность врубает воду, лишь бы не слышать, как Хёнджин уходит. Кипяток хлещет так сильно, что пар моментально заволакивает зеркало, пряча отражение. Капли отскакивают от края раковины и приземляются на пол, в момент остывая.              Ли прижимает холодные ладошки к щекам, проводит по ним пару раз, но слёзы так легко не остановить. Звонкий удар по собственной шее тонет в брызгах кипятка. Боль, сконцентрировавшаяся в сердце, добираться до других мест не планирует.              Ликс жмурится. Затыкает уши пальцами. И всё равно слышит голос Хвана.              Несложно догадаться, с кем Хёнджин сравнивает Феликса. Вот кому принадлежит прошлое и будущее. Наён — имя, которое Ли услышал ещё в первый день.              Неважно, что чувствует старший по отношению к Феликсу: этого слишком мало, чтобы отпустить болезненное прошлое. Возможно, ничего в этом мире не будет достаточно.              

≿————-　❈　————-≾

             Минхо возвращается домой в начале октября. Гордо показывает фотографии и видео с закулисья. Хвастается футболкой, приобретённой на стадионе, где играла одна из самых популярных команд прошлого десятилетия. Феликсу похвастаться в ответ нечем. Лишь раскрошенным в труху сердцем, которое несмотря на смертельные повреждения, продолжает биться и причинять жгучую глаза боль перед сном.              Минхо о соседе и не спрашивает, младший за это искренне благодарен. Феликс старательно избегал общих мест. Глядел в глазок, перед тем как выйти из дома. Перестал хлопать дверями, боясь, что лишним звуком напомнит о себе. Даже на лифте приезжал на этаж выше, в тишине спускаясь по лестнице.              Время уходит, и Феликс понимает: им нужно поговорить — покончить со всем с помощью слов, потому что так будет правильно. Для смелых поступков оставалось найти силы, Ли искал их весь последний месяц, но так и не нашёл.              — Как новая квартира? — интересуется Минхо.              — Джисон уже обжился. Мебель, вроде, отличная. Поэтому осталось разобраться с вещами.              — А посуда? — младший пожимает плечами, тоскливо смотрит в окно.              — Купим позже, наверное.              — Ладно, — наиграно вздыхает Минхо, — выступаю посудным-спонсором, раз уже превратился в грузчика и водителя.              Феликс в благодарность слабо улыбается.              Многие вещи остаются нетронутыми. Коллекция комиксов ютится на том же месте. Свободных полок в новой квартире не так много, а забирать старые чревато проблемами: их Феликс прикрутил на болты, которые теперь зияют в стене чёрными дырами. Жёлтая подушка с хвостиками смотрится на аккуратно заправленной кровати донельзя странно.              — Оставишь её тут? — удивляется Минхо.              — Джисон отберёт, — с досадой тянет младший.              — Как не послушаю, этот твой Джисон будто самый главный в песочнице. — Феликс впервые за долгое время искренне смеётся. — Спущу последние коробки в машину, не задерживайся.              О Хёнджине речь так и не заходит.              Феликс никому не рассказал: утаил правду от брата, не открылся Чонину с Джисоном, даже самому себе не позволял задерживать образ старшего в голове. Твёрдо решил — с него хватит.              Ли сделал всё возможное, чтобы Хван принял его. В конце концов, уговор есть уговор. Проще верить, что Феликс — влюблённый дурак, который приписал Хёнджину несуществующие чувства и эмоции. А бороться за плод собственного воображения всегда бессмысленно.              Вздохнув, младший проходится взглядом по комнате. Из новой квартиры вид на соседние дома и дряхлый дворик, в котором шаром покати. Тоска сжимает горло ненадолго.              Замóк закрывается с громким щелчком, дверь за спиной кажется проходом в ад. Занося кулак над соседской дверью, Феликс стучит несколько раз. По ту сторону тишина.              Правильней — уйти. Не рисковать лишний раз собственным сердцем и без того помутившимся рассудком. Но Ли продолжает стоять и дверь открывается.               — Феликс? — на пороге Сынмин. — Пришёл попрощаться? Подожди.              Кивнув, Ли опускает глаза в пол и считает до трёх: если на четыре Хёнджин не подойдёт — младший сбежит, как позорный трус, но зато останется цельным. Потому что Сынмин сказал «попрощаться», о переезде ему сказать мог только Минхо. Значит и Хван знает.              Знал и всё равно не пришёл.              — Это Феликс, — голос Сынмина виноватый, будто он сам притащил Ли к порогу соседской квартиры.              Младший напрягается, отчаянно пытается уловить хоть каплю звуков. Но в ответ только собственное сердце рвётся из тела прочь.              Хван подходит к двери бесшумно, Феликс видит чёрные носки и, прежде чем посмотреть в глаза, выдыхает. Горло сжимает удавкой, голос звучит слишком слабо для того, кто старательно делает вид, что ничего не чувствует.              — Я переезжаю, зашёл попрощаться.              Хёнджин в ответ смотрит так, будто Феликс зашёл одолжить соли для пирога.              — Прощай, — произносит легко, будто между ними ничего не было: сухо и даже лениво.              Феликс отступает назад, закусывает дрожащую губу и, засунув руки в карманы, идёт к лифту. Дверь закрывается ещё до того, как младший успевает нажать кнопку.              — Ничего не забыл? — интересуется Минхо.              Феликс, кажется, оставил не только сердце, но и собственную гордость. Пристегнувшись, отрицательно качает головой, бережно ведёт пальцами по бардачку и пристёгивается.              Единственное обещание, которое теперь следует сдержать, дано самому себе: сделать вид, что ничего не произошло. Чувства и мысли, взгляды и прикосновения. Секс — история, которая могла случиться с кем угодно.              — Спасибо за помощь.              — Да ладно, не мог же я, заставить тебя тащить коробки на собственном горбу, — Ликс смотрит на старшего брата укоризненно, и Минхо с улыбкой добавляет: — Мама бы убила меня.              Смех приятными волнами заполняет машину, согревает внутренности и кости.              Джисон терпеливо дожидается у подъезда, завидев нужную машину, принимается размахивать руками в стороны, будто пытается посадить самолёт. Привыкший к подобному Феликс устало ворчит на друга, заставляя помочь с коробками или придержать дверь.              — И всё же, — бормочет Джисон, подходя к Минхо, — не хочешь жить со мной вместо Феликса?              — Не подушку, так брата, — бубнит Ликс, подпирая дверь коробками.              — Прости, дети не интересуют, — смеётся Минхо.              Корчась, Джисон оседает на скамейку. Всеми силами изображает потерю душевного равновесия, ранящим сердце отказом. С вещами удаётся разобраться за один заход.              — Вид, конечно, отстой, — рассуждает вслух Джисон, — но зато своё.              — И арендодателя, — ехидно добавляет Минхо из ванной.              Вид на проезжую часть с одной стороны, а с другой на соседний дом и лысый двор в данном случае сыграли на руку — сбавили стоимость аренды вдвое. Звонок в дверь, напоминающий вопль чайки, и скрипящий пол — пока что самый большой минус.              Когда Джисон узнаёт, что Минхо согласился раскошелиться на тарелки и столовые приборы, то клянётся в любви к старшему уже нешуточно. Сидя на заднем сиденье автомобиля, улыбается так, словно едет в Диснейленд.              — Только базовые вещи? — интересуется Минхо, лениво наблюдая за мигающим светофором, — никаких кастрюль, сковородок, сахарниц и прочего?              Феликс глядит на друга неуверенно. Джисон может мастерски поглощать пиццу и ни за что не отличит укроп от петрушки, про существование кинзы ему лучше вообще не говорить. А Ликс не ушёл в кулинарных навыках дальше сладостей.              — Наверное, хватит того, что я привёз из дома? — бормочет Джисон, — но, хён, если будешь нам иногда готовить, то тогда следует купить.              — Ну уж нет, — смеётся Минхо, — в няньки ищите другого.              В кассовом чеке в итоге красуются: плед, подушка, плюшевая акула, шторы и сушилка для белья. Минхо негодует о собственном банкротстве вплоть до первого Макдоналдса и тратит ещё столько же.              Вечером Феликс засыпает рядом с Джисоном, уткнувшись в плюшевую акулу под звуки документального фильма, который велели посмотреть на культурологии.              Засыпает легко и спокойно, с мыслью, что всё наладится.