V
Попов не шутил, когда обещал нагрузить так, чтобы перехотелось курить. В ответ на каждую из версий плана будущей работы Шастун получал от преподавателя вполне лаконичные ответы: «Стиль у Вас затейливый и местами чудовищный. Допишите хоть что-то, там разберемся. С уважением, А.С. Попов». «Второй вариант — интеллектуально убогий. С уважением, А.С. Попов». «Антон, проявите сочувствие к моим глазам. С уважением, А.С. Попов». — Да какая же ты ядовитая сука! Чтоб тебе в жопу кактус… Да чтоб ты снова на него… Да как же ты меня бесишь! Выграновский был вынужден слушать проклятья, которыми Шастун вновь и вновь осыпал Попова. Уже сотый раз за вечер с неизменным спокойствием Эд ограничивался комментарием: — У меня два варианта: или сука — это имя препода, или ты реально выбираешь породистую собаку женского пола. — Бля, братан, я уже заебался, веришь? Сначала я спёр текст с какой-то статьи — ему не зашло. Потом с чужой диссертации — мимо. Сейчас сам пробовал — ни хера. Я не пойму, что он от меня хочет. Шастун стукнул себя ладонью по лбу и рухнул лицом в подушку. Намереваясь поддержать друга и хоть как-то ему помочь в борьбе с выдуманным врагом, озадаченный Эд встал со стула и повернул к себе ноутбук с открытой на нём почтой. Задумчиво просматривая переписку, он многозначительно выдал: — Он ждет от тебя план работы, — и с чувством выполненного долга снова залип в телефон. Шастун поднялся, метнул убийственный взгляд и, прицелившись, швырнул в Эда несчастную подушку. Невозмутимый Выграновский легко увернулся от снаряда, не отрываясь при этом от экрана. — Спасибо! Помощник, блядь, — обиженно протянул Шастун, медленно встав с постели. Антона всегда удивляла способность Эдика выкручиваться во всём, что касалось учёбы. На своем менеджменте он не прослыл гением, сдавал зачёты спустя рукава, но при этом никогда не испытывал ни капли тревоги. Магия Эда заключалась в его непоколебимой жизненной твёрдости, при которой, как он говорил, проблемы начинались с момента, когда ты их сам себе придумал. С таким кредо и присущим ему простодушием он не только окончил бакалавриат с вполне приличным, пусть и не красным дипломом, но и по чьей-то наводке напролом направился в магистратуру. Он был настолько убежден в успехе поступления, что даже не освобождал комнату в общежитии после четвёртого курса. Вот так просто — вернулся спустя месяц, скинул дорожную сумку, разве что стёр пыль со стола. На первый взгляд казалось, что Выграновскому до лампочки это высшее образование, и ждать от него посещения лекций — всё равно, что кричать на камень, чтобы тот вдруг запел. На деле же он адекватно и абсолютно прозрачно понимал свои мотивы, был в меру заинтересован в отдельных темах, чётко знал, что и зачем следовало в его внутреннем, каком-то замысловатом плане и двигался своим личным, непонятным для окружающих маршрутом. Лишь спустя несколько месяцев знакомства Антон понял: Эд был реалистом — он не надеялся, что всё сложится так, как он задумал, а просто делал всё, что было по плечу. Как-то в разгаре пивной посиделки на двоих он поведал Шастуну, что его увлечение музыкой — это блажь, которую требовало сердце, а жизнь могла и метлу в руки подкинуть. Потому, во избежание неожиданных провалов, нужно подготовиться ко всему. В такой простой и доступной логике была вся его сущность: делай, как хочешь, но не забывайся, не ныряй в омут без гарантии, что всплывёшь рядом со своими шлёпками. Антон пытался применить методы Выграновского на себе, пробовал так же выборочно забивать на строгие требования, ориентируясь на минимальные планки, но сложившиеся реалии его жёстко опрокинули. За годы исправной учебы никто не ожидал от него попустительства, из-за чего преподаватели мигом обращали внимание на недоработки. В довесок воспитание и вычеканенная самостоятельность не позволяли во многих ситуациях пустить начатые старания на самотёк. В результате Шастун смирился с обстоятельствами и продолжил взбираться по взрослой лестнице модели «дом — учеба — работа», как послушный ослик. А Попов оказался не осликом, а натуральным ослом. Никакие уменьшительно-ласкательные суффиксы не подходили этому человеку, резко нарушившему мечты Шастуна о безоблачной защите диссертации. — Он доебался до меня, чтобы я сам слился, чтобы он не испортил свою белоснежную репутацию. Считает, я недостаточно хорош, чтобы претендовать в число его студентов. Не до-тя-ги-ва-ю! — продолжил возмущаться Шастун, подбирая упавшие черновики и кривляясь. — Так дотяни, — ровно ответил Эд, — чего тебе стоит-то? — Бля, ты простой, как пряник, а я чем занят? — По мне, херней какой-то. Шастун замахнулся, чтобы швырнуть подобранные бумажки в соседа, но они лишь разлетелись вокруг него, заставляя взорваться истеричным криком. Психуя и пиная ни в чём не повинные листы, он, наконец, успокоился и открыл окно нового письма. «Уважаемый***
Иногда Попов считал Сырника покемоном по кличке «Через зад». Пусть неполное совпадение с прозвищем персонажа, зато очень точно отражало сущность пушистого чудовища. Сейчас чёрной вспышкой он пронёсся через весь коридор, пугаясь демонов из собственной головы, а Арсению оставалось только шикнуть, зная, что без толку, и надеяться, что коту не взбредёт в голову запрыгнуть на полки с растениями. На почту пришло очередное сообщение от Шастуна. Какой-то новый уровень пыток — заставлять Арсения снова и снова читать слизанные из Интернета планы. Как будто мало ему уже образовавшейся между ними неловкости, так теперь её просто необходимо разбавить разочарованием от клинической неспособности студента услышать такие элементарные требования. «Вот просил же — посиди, подумай, почитай весь материал по ссылкам, прослушай парочку аудиокниг, которые я кидал. Всего двадцать восемь часов лекций. Разделить дня на три и слушать. Тогда бы написал по-человечески. Нет же — нужно третировать меня своей бездарностью. Невыносимый, какой удивительно невыносимый». Сырник замер перед диваном. Попов давно подозревал у кота дар чтения мыслей — больно уж озадаченно он сейчас смотрел. — Нечего меня осуждать! Кот гордо вышел из комнаты, показав, что глупость Арсения — его личная беда, и в квартире есть многим больше полезных дел. Вон тот эхинокактус, например, давно не трогала большущая лапа. Попов, по своему обыкновению, старался совмещать рабочие переписки с домашними делами, но уже полчаса как забросил собственные носки (левый синий особенно грустил без пары) в угоду внезапно обрушившегося желания Шастуна погрызть гранит науки. Лучше б, конечно, сухарь какой грыз или мозоль, ей Богу. Устало потирая глаза после очередной попытки достучаться в своей пассивной манере до студента, он прочёл текст, от которого несло желчью за версту. «Столько официоза, такие витиеватые обороты, ты посмотри. Прям крик души. Хочет личной встречи, чтобы я ему написал всё готовое. Точно пытает — специально шлёт чушь, чтобы я прогнулся и сделал всё сам. Умно, Шастун, как же умно. Не получишь ты готовенькое, пиши сам», — ехидство Попова достигло наивысшей точки. В таком поведении, которое, кстати, он от себя и не ожидал, Арсений видел справедливость. Пусть корявую, сделанную из чего-то переваренного и палок, но справедливость. Мол, Арсений свою часть условия выполнил — переступил через очень широкую, буквально прочерченную через всю душу, черту неловкости, согласился выручить друга, взял нерадивого студента под крыло, но сам же Антон должен делать что-то встречно? Пусть знает, что добиться расположения руководителя непросто, и банального плагиата недостаточно. С другой стороны, Попов уже неоднократно ловил себя на чувстве, что, держа Шастуна на таком весомом для человека, видевшего тебя голым, расстоянии, он удерживал и свои остатки достоинства. Мало кому льстило воспоминание о кактусовом трипе. Так и Попов, в глубине души понимая своё ребячество, неумение по-взрослому выражать неловкость, ёжился от одной только мысли, что тот чудовищный день мог их ненароком сблизить. И Арсений строил забор. Плотный, каменный, защищавший от любого вторжения в его голову, особенно с вопросами по типу: «Кстати, как там ваш зад? Воспаление быстро прошло? Больше не падали?». Ну куда? Нет, нет и нет. Такому панибратству не бывать, пусть Шастун об этом твёрдо знает. Попов передёрнулся, прогнав мелкий сор из подкорки, и ответил, надеясь поставить точку в вечерней консультации: «Антон, расписание у меня плотное, и даже с моей памятью наизусть продекламировать Вам все свободные часы, увы, не представляется возможным. Могу порекомендовать изучить расписание, оно висит на стенде 3 этажа, а также на кафедре. Если обнаружите пробел между двумя моими парами, можете меня разыскать. Надеюсь, к личному обсуждению Вы будете подготовлены более весомо, нежели к сегодняшней консультации. С уважением, А.С. Попов.».***
За глаза Шастун уже произносил инициалы Попова как «ASS», вкладывая вполне однозначный смысл. Получив вчера на прощание колкость и потратив ещё около получаса на обсценную лексику, он окончательно смирился с участью мученика. Стоя перед расписанием, он, как маньяк, фотографировал каждую строчку, в которой упоминалось занятие Арсения Сергеевича, чтобы потом кучу времени убить на состыковки окошек. Удача улыбнулась ему уже на третьем фото. Между лекцией для третьего курса профильников и сдвоенной парой у магистров первого курса Арсений филонил. Значит, был большой шанс поймать его на целых полтора часа. С темой беседы, как ожидалось, срослось очень туго. Шастун так и не набросал окончательный вариант и решил импровизировать, было бы только от чего оттолкнуться. Подгадав окончание пары, он ждал, пока все бакалавры попрощаются и выйдут из аудитории. Лекция у них была в огромном амфитеатре, целый поток, человек сто, и почему-то Шастуна даже не удивил тот факт, что по окончании занятия все эти возвышавшиеся ряды чаек слетелись не в коридор, а к столу Попова. Непонятно, о чём они вокруг него щебетали, но реакция на интерес студентов к своему предмету у Арсения была явно более положительной, чем на электронные письма Антона. Он выглядел расслабленным, особенно с этими закатанными по локоть рукавами, беседовал с улыбкой, стоял, опираясь на край стола, и совершенно не отдавал тираном, коим предстал перед Шастуном. — Что, он сегодня в настроении? — спросил Антон у выходившего из аудитории парня. — Так он всегда в настроении, — удивлённо ответил тот, — это ж Попов! «Мы явно говорим о разных людях», — отметил про себя Шастун и поспешил сесть на ближайшее к столу преподавателя место. Арсений мельком взглянул, как Антон ростом с сам дверной проём пытался незаметно прокрасться. Шастун, послушав пару вопросов, студенческим интересом особо не впечатлился. Может, Попов любил, чтобы к нему подлизывались, и ставил за это зачёты, а, может, настолько непонятно объяснял, что студенты вынуждены были переспрашивать по сто раз. Так или иначе, это не его дело, молодые — зелёные. Лично у Антона не нашлось бы столько времени, чтобы посвящать его учебным неразберихам. Плюс, чат со старостой ещё никто не отменял, зачем нужно лезть самому, когда на это имелись специальные люди? Наконец, помещение покинули все студенты, за исключением одной худенькой девушки, явно даже наполовину не закончившей свои обсуждения. — Присаживайся, сейчас начнём, я только за кофе прогуляюсь, — сказал ей Попов и направился к выходу. Такого поворота Антон не понял. Пришлось резко поднять голову со стола, чтобы хоть как-то прояснить дальнейшие действия. — Арсений Сергеевич, добрый день! Вы сказали, я могу подойти к вам, если у вас будет окно. В голосе были слышны нотки мольбы. Попов полностью развернулся, словно не ждал, что Антон вообще заговорит, и медленно опустив ладони к карманам, прочеканил: — Здравствуйте, Шастун, так и есть. Вижу, что вы подошли. — А вы сейчас заняты? — Я всегда занят, Шастун, но вы уже здесь, и я надеюсь, что не для того, чтоб впустую тратить моё и ваше время. Я, как уже сказал, выйду за кофе, вернусь, и мы с вами побеседуем. Стоило Арсению завернуть в коридор, девушка обернулась и обратилась к Антону: — Тоже статью пишешь? — Нет, диссертацию, — пробубнил Шастун. Немного раздумывая, он все же решился добыть немного информации, раз уж тишину всё равно нужно было чем-то разбавлять: — Ты сама выбрала его для написания статьи или просто назначили? Лицо девушки озарилось каким-то свечением, словно перед ней предстали одновременно все святые: — Конечно, сама! С ним круто можно въехать в любую тему. Я сто раз перечитывала материалы, которые мне давала Варнава, но у меня даже приблизительно не сложилось картинки, как выйти на статью, за что зацепиться. За одну его пару я поняла больше, чем за прошлый семестр. Мне нужны две публикации к выпуску, а сейчас как раз под его редактурой будет выходить сборник по итогу октябрьской конференции. Очень крутой мужик. Ты поэтому выбрал его? — Я даже не выбирал. — Тогда это твоя удача. У него все на защите блистают. Бренд какой-то, — она захихикала, прикрывшись рукой, а, как успокоилась, снова спросила: — Тебе он не нравится, что ли? Шастун растерялся. Нужно было моментально ответить, что он — худшее наказание для работавшего студента, пытавшегося как можно реже встревать в затянувшиеся ночные переписки о состоянии выпускной работы, но Антон почему-то так сказать не мог. Нравился ли ему Арсений? Определённо. Тот Арсений, который сидел в подсобке салона «Фикус», принимал чай из его рук, смотрел доверчиво и пьяно, разглядывал невесть что вокруг Шастуновских ушей. Тот Арсений, который флиртовал с ним в бреду, просил о встрече с колдунами в лесу, не в силах совладать с больничной одеждой. Этот — в обтягивающей торс рубашке, в начищенных кедах и со строгим, даже пренебрежительным взглядом — тоже нравился, но ощущался оскорбительно. В целом, во всей этой ситуации не было ничего, что могло понравиться — в одном случае сложился бы вывод, что Антону по вкусу обдолбанная версия человека, в другом — Шастун имел заскок на унижение. Из двух зол он выбрал ответ: — Я его совсем не знаю. Девушка понимающе кивнула. — Ты узнаешь его лучше, поймёшь. Всё же, считай, ты вытянул халявный билет — все студенты, которых он курирует, могут забить на пары, потому что преподаватели за них не беспокоятся. Шастун не успел переварить степень своего везения — предмет их беседы неспешно вошёл и направился к своему столу. Первым делом он прочёл наброски девушки, как выяснилось, Татьяны, и, на удивление, улыбнулся. Ни саркастичных намёков на бездарность, ни возмущенных возгласов, просто ухмылка! И та — полна довольства. «Я явно совсем не знаю, что это за человек и есть ли у него злобный близнец». — Прекрасный вывод, Таня! Умница! Заметно, что ты правильно поняла проблему по тому делу. Если здесь добавить ещё выжимку из практики Арбитражного, было бы идеально. Погоди, я помечу… В такой лёгкой, даже дружеской манере Арсений уделил Тане уже почти полчаса. Весь их диалог Антон впитывал до капли, надеясь хоть немного проникнуться духом братства, но его иллюзия единства с этой компанией рассыпалась в пух и прах, стоило Попову на секунду переключиться на него. — Шастун, где ваши наработки? Контраст обращения к девушке, тоже студентке, равной по статусу Шастуну, на «ты» и по имени, больно и с недобрым предзнаменованием ударил по ушам. Антон взял со стола распечатанные листы и поднёс к столу Попова. Тот за секунду вычислил повторение вчерашнего эпизода и резко поднял уже отчаявшийся взгляд: — Вы издеваетесь? — Арсений Сергеевич, — начал Шастун, но оказался перебит вытянутой вперёд ладонью. — Остановитесь. Послушайте, ваше счастье, что сегодня у нас назначена работа с Татьяной. В противном случае, встреть вы меня здесь или в любом другом месте с этим, — Попов затряс листами, — я бы тут же испарился из поля зрения. Глядя на ваше, с позволения сказать, равнодушное отношение к моим замечаниям, я вынужден настаивать на продолжении диалога в электронном формате. И, будьте уверены, от этого ни вам, ни мне полезнее не станет. Но, видимо, удача не на моей стороне, раз сбежать от вас мне сейчас некуда. Так что сядьте и до конца пары сделайте хотя бы некое подобие плана. Закончив тираду, он одним резким движением всучил обратно Шастуну его черновики. За минуту выслушанное вскинуло в Антоне всё вверх дном. Злость и непонимание, обида, в конце концов, так сильно давили на парня, что он готов был переворачивать столы и с криками бежать в коридор. «Хуй тебе, — подумал он, — испытываешь меня на прочность? Мы еще посмотрим, кто кого. Сейчас будет тебе план, вот увидишь». К концу занятия Антону удалось переложить несколько не самых бредовых мыслей на бумагу. Почерк оставлял желать лучшего, но в такой истерии и спешке все же лучше, чем ничего. Воспользовавшись паузой в диалоге между Таней и Поповым, Шастун вновь подошёл к столу преподавателя и протянул исписанный лист. Арсений поднял глаза. — Дождитесь окончания пары, мы не закончили с Татьяной. — Но сейчас же есть минута? — Шастуну стоило немалых усилий утихомирить внутреннее буйство после реплик Попова в начале встречи, сейчас же только-только настроенные струнки уже потихоньку лопались с жалостливым писком, и стоять невозмутимо было сложнее. — Вы меня услышали? Считаете правильным отнимать положенное человеку время из-за вашей несвоевременной подготовки? Вопрос был риторическим, и пришлось смириться. Спустя пару минут Таня начала собираться и, выходя, осторожно прошептала, проходя мимо Шастуна: — Здорово же ты, наверно, накосячил. Значило ли это, что Попов вёл себя явно не как всегда? Однозначно. Мог ли это исправить сам Антон? Загадка. Когда девушка покинула аудиторию, Попов принялся перечитывать его план, долго и внимательно вглядываясь в написанное. — Судя по плану, новизны в вашей работе предвидится едва ли больше, чем в голливудской романтической комедии, — он опустил руки на стол и посмотрел с тем же укором прямо в глаза Антону, — вы же просто рассказываете теорию, а потом перечисляете существующее законодательство. Новизна будет заключаться в какой-то вашей уникальной точке зрения? — Нет, я просто пока ещё не выявил проблему, — попытался объяснить Шастун. — А, так, может, их и нет совсем. Тут, — Попов указал на план, — есть только одна проблема — абсолютно безалаберное отношение студента к советам руководителя. — Вы не правы, — уже заметно злясь, ответил Антон. — Что ж, эти три слова — пожалуй, первый случай вашего личного мнения за всю вашу научную деятельность. Или тоже у кого-то скопировали? — Почему вы ко мне так предвзяты? Я хотел бы, чтобы мы с вами обсудили тему, я неплохо схватываю, но не знаю, как подступиться. — К кому подступиться, Антон? — не унимался Попов. То, как он бесстыдно топил все надежды наладить контакт, стало уже настолько очевидным, будто Арсений назло Шастуну решил упрямиться до последнего. Словно какая-то здравая и компромиссная мысль, если и успевала родиться в его голове, с языка слетала колкая и режущая издёвка, никак не продуманная и не предвиденная Антоном. Такая странная защита, может, и несла цель сотворить из Попова грозный образ деспота, но в глазах Шастуна он выглядел самым обыкновенным доёбистым козлом. — Ни к кому! Я хотел с вами обсудить план. — Мы этим и занимаемся. Ваш план — посредственность. Топ популярных работ по гражданскому праву. Где в этом исследовании, собственно, исследование? — Вы же больше знаете, у вас есть практика, подскажите, в каком русле стоит двигаться, — Антон находился за миллиметр от срыва на крик. — Стоп, — прервал снова Попов, — вы опять решили делать, как вам удобно. Не читая, не анализируя, вот так раз — подскажите. Я жду предложений от вас. Аргументированных, насыщенных, подкреплённых фактами, да чем угодно. Покажите, почему вы хотите говорить и обсуждать ту или иную проблему. Почему она актуальна? Вот по этой и вот этой причине. Что вы пишете? Вы почитайте! — Я читал, более того, я даже это писал, — у Шастуна иссякли слова, не отдававшие прямой неприязнью. — Что ещё раз подтверждает вашу полную неготовность. До следующего раза, Шастун. Антон максимально медленно собрал сумку, напоказ небрежно затолкал в неё исписанные листы, резко застегнул замок и направился к выходу из аудитории. Гнев подступал, и если он немедленно не уберётся из здания, то станет пинать урны или людей. Такая наглая и горделивая манера общения не шла ни в какие рамки допустимого. Шастуну многих сил стоило смириться с переводом, он, чёрт возьми, в самом деле несколько часов потратил на написание никому не нужных пунктов никому не интересного плана. Боже, да кто в них вообще, кроме этого придурка, всматривался? Ему необходимо будет всего-то пять минут поговорить с комиссией, и то аж в конце года, чтобы забрать свой штампованный диплом и уйти восвояси. Нет же! Приспичило этому ферзю сделать из него эталонную меру, куклу для потешек, предмет собственного бренда, выставляемый с элитного конвейера. Никому из его потока ни один из научруков не трахал мозги так изощрённо, какого же лешего Попову это сдалось вообще? К тому же, почему со всеми он строит лапочку, а здесь же в узел готов затянуться, лишь бы нагадить. Это личное? Это личное! Вдруг треск — последняя струнка терпения истончилась и звонко лопнула. — Мне, знаете, что интересно? Шастун резко развернулся и понял, что раздражённость потянула внутри флажок до максимума. Сейчас он неуязвим и полностью готов высказаться. — У вас настолько сильное разочарование в моей работе или в том, что вам в принципе приходится со мной сталкиваться? — он подошёл ближе к ошалевшему от вопроса Попову. — Что, настолько ужасно, что по ночам не спите? Ворочаетесь, переживая, найду ли я ту самую, наиболее актуальную проблему? Или дело в том, что я вам покоя не даю? Явился, такой из себя весь, ненапряжённый, недоученный, и картину на выставке своими каля-маля порчу? Или дело в том, что я имел несчастье подвернуться вам тогда? Тогда, я имею в виду в августе. Если помните, я носился с вами, как с ошалелым наркоманом. Это покоя не дает? Ах, задницу вашу нежную увидел, Бог ты мой! Я же в свои годы жопы голой ни разу не имел почтения разглядеть. Задело, наверное, самолюбие ваше? Может, стоило спросить тогда — что же в вашей уколотой заднице не такого, как у всех? Нет новизны же! Как я взялся-то за вас без новизны? Самая обычная была, а я почему-то помог. Вот лох же, подумать только! Добрый, думал, поступок, не бросать же человека в таком состоянии. Да лучше б оставил, честно, может, сейчас вы бы не стали меня унижать, как последнее говно на ботинке, с этими вашими «Не слушаю советы!». Да, я тогда, на курилке, зарёкся упоминать события месячной давности, ну уж простите, — Шастун поклонился, — Арсений Сергеевич, видно ранку придётся ковырнуть. Раз уж личные эти ваши неполадки мешают нам работать, я напомню, что не выбирал вас в оценщики своих успехов и к вашей планке не стремлюсь. Напротив, простите за французский, на пальце вертел такие высоты, уж сильно больно с них падать. А коль сложилось так, по глупости поверил, что вы будете, забыв о неловкости, относиться ко мне, как к прочим студентам. Как видите, не вышло. Тут тоже мой прокол. План не продумал, ирония! В течение недели я изучу всё-всё, что вы мне насоветовали и представлю в лучшем виде, можете не сомневаться. «Попал в точку, вот ведь», — промелькнуло у Антона, стоило ему закончить и увидеть шок на лице Арсения. Окончательно задыхаясь от гневной тирады, Шастун собрался выскочить из кабинета, как вдруг Арсений резко встал, полностью красный, и крикнул: — Стоять! Шастун застыл, как вкопанный. Подобная выходка была достойна отчисления, если Попов будет жаловаться, а, зная, как сильно на него заходило затмение, после такого монолога стоило ждать худшего. Медленно развернувшись на крик к Арсению, Антон уже прокрутил в голове слова, которые лучше приготовить для родителей после того, как они узнают, что его выперли из университета за неподобающее поведение. Спесь улетучилась моментально. — Во-первых, — низким голосом и нарочито медленно начал Попов, — вы действительно нарушили нашу договоренность, что многое говорит о цене данного вами слова и в целом о доверии к вам. Я это учту. Во-вторых, данные мною на правах научного руководителя рекомендации стали бы не только основой нашего общения в рамках вашей работы, но и подсказали бы каждый дальнейший шаг, уберегающий вас от позора в виде тех материалов, которые я имел честь лицезреть. В-третьих, вам хватает ума только на то, чтобы скалиться, делая весь этот спектакль более изощрённым, что, конечно, похвально. Однако факт того, что вы даже не удосужились открыть весьма и весьма подробнейшую литературу, которую я вам неоднократно направлял, лишь подтверждает мою изначальную теорию о вашей крайней неспособности брать на себя ответственность за исполнение обязанностей. Вам бы всё готовенькое, и побыстрее. Но так, к моему счастью и к вашему разочарованию, не работает. Далее. То, что я назначен вашим руководителем, не делает вас особенным. Вы действительно — только один из, Антон, вам придётся смириться с этим, несмотря на ярко выраженное желание выделиться в моих глазах, могу заверить, этого вам удастся добиться только за счёт демонстрации интеллектуальных способностей, а отнюдь не показных представлений. Я жду ваш план к концу недели, и все, что необходимо для выполнения этого задания, у вас уже имеется. Думаю, вы способны направить свою бравую удаль в более продуктивное русло. И наконец, в-пятых, на этом мы ставим точку в вопросах личного консультирования. Выбирайте прежний формат, жду всё на электронную почту. Пошёл вон с глаз моих, Шастун. Антон хотел кричать. Смотря на черные от злобы глаза напротив, он хотел орать во всю глотку, а лучше ударить кого-нибудь. Довольно конкретного «кого-нибудь». Он высказался первым, первым выпустил пар и, уже будучи выжатым, выслушивать ответ оказался неспособен. Его неуязвимости хватило на то, чтобы выстрелить, но не прикрыться от встречного залпа. Хотя, судя по всему, Попова накрыло ещё быстрее. Он не выдержал битвы взглядов, опустился обратно в своё кресло и принялся истерично собирать пособия и принадлежности со стола заметно подрагивающими от нервного возбуждения руками. Шастун выскочил в коридор и, не помня себя, пролетел вниз до первого этажа, скорее к курилке. Первой мыслью всплыло желание нажаловаться на Попова Позову. Рассказать в подробностях предысторию, показать всю гадкую предвзятость, выросшую, как сорняк, на почве неловкого знакомства, но спустя две затяжки наваждение и горячность его отпустили. «Хочет, значит, чтобы я сам всё перелопатил, уже что-то мало-мальски ясно. Считает меня неспособным делать что-то своими руками? Думает, что я просто лоб, живущий за счёт других! Хорош перец, сам только и клеит ярлыки, умничает. Он и понятия не имеет, кто я и на что способен. Даже не вспомнил, козлина, что я работаю. Ему плевать, сколько я вкалываю. Ничего, к концу недели, бьюсь об заклад, шоры спадут как миленькие. Будет извиняться. Я ему накатаю план. Охуеет от моего плана. ЭСС Попов, блять, с уважением.».***
Арсения колотило. Бессильные руки упали на стол, стоило Шастуну покинуть аудиторию. Попов ожидал, что они будут кидаться копьями ещё какое-то время, притираться, как все люди, заставшие друг друга врасплох после пережитого конфуза. Но не настолько. Сейчас были не пики, а раскалённые огненные шары, которые били стократ больнее. Он не ожидал от Антона встречного яда, хотя сам топил его в нём, вот уж карма. И уж точно он не знал, что способен на хамство отвечать столь холодно и расчётливо. Бил, прицеливаясь, наотмашь. Ведь знал же, что никакое это не хамство со стороны Антона. Всё та же обида, всё то же желание оказаться чуть ближе за счёт заочного знакомства. Вот только что же он вкладывал в это? Если для Арсения произошедшее было расплывчатой картинкой с менявшимися образами, которые вылились ему по итогу в сумму долга и, как и положено, его возврат, чем же всё то виделось Шастуну? Загадка, не иначе. Направляясь уже с опозданием на следующую пару, Попов обдумал и пришёл к выводу, что обоим стоит остыть. Позже, возможно, он извинится перед парнем, безусловно, без излишеств, но всё же извинится. Ситуация чудовищная, срыв и высказанные слова уже начинали душить, а это недобрый знак. Стоило поговорить, но позже, когда оба будут готовы к чему-то более весомому, чем формальности. Сейчас только: — Добрый день всем, не спать, галёрка!