IX
Тревога всё чаще подчиняла себе Арсения. И на то Попов находил вполне объяснимую причину. Даже множество причин, которые, слившись, дали одну мегапричину! Причинищу! Высокого роста. Если верить психотерапии в Интернете (а Арсений знал всё о психотерапии из второсортных сайтов), то у него срабатывал триггер. В каждой вновь всплывшей ситуации он вспоминал об этом триггере, обвиняя во всех смертных грехах. За прошедшую после встречи с Шастуном неделю для преподавателя стало обыденностью в конце чаще всего сложного рабочего дня заходить в их диалог в Телеграмме, чтобы написать огромное тирадное сообщение, чтобы потом стереть. На третий день, побаиваясь самого себя, он стал вместо диалога с «Колдуном» печатать текст в избранном. Куда-то же он должен был изливать своё негодование! Попов винил парня в мелочности души, в хитрости, которая, по мнению Арсения, никому ещё должным образом не исправила положение при работе с научным руководителем. Арсений адресовал текст словно реальному Шастуну, ругал за всплески эмоций, непозволительные и колкие, до тех пор, пока не понял, что стал заходить в мессенджер и писать просто ради того, чтобы писать. Если сформировать привычку можно было за двадцать один день, то четыре Арсений на пути к достижению уже вычеркнул. Он никогда не вёл дневников, и тут в тридцатку его жмыхнуло. Потомки бы назвали его жалкие буковки мемуарами брошенного любовника, настолько рьяно и художественно он выражал недовольство всей сущностью Шастуна. Его наличием в университетской жизни, в его, Арсеньевской жизни. И стоило Арсу лишь задуматься о том, что всё, написанное им, не стоило и грамма объективных фактов, как приходила тоска, говорившая: «Арсений, пиши, что по кайфу, с менталочкой позже разберёмся». И он писал. Так же, с обращением «Шастун!» в начале каждого сообщения. Выплеснув эмоции в печатание, Попов вздыхал с облегчением и мог с чистой головой заходить в здание, зная, что даже если знакомая шевелюра мельком проскользнёт в коридоре по пути в курилку (место, которое Арсений отныне обходил за километр), Арс сможет со всей сокрушённостью пройти мимо с гордо поднятой головой. Его чужие заскоки больше не касались. Оставался только один мучавший вопрос — что по итогу предпринял Антон. Переписку по пьяни студента, то невнятное сообщение про видео им обсудить не удалось. Впрочем, как и не удалось то, ради чего они встречались. По рабочим моментам Шастун молчал, не инициировал ни малейших попыток связаться или настоять на том, что, в принципе, входило в должностные обязанности Арсения — организовать очередную консультацию. Идти навстречу первым уязвлённый Попов по-ребячески отказывался. Ведь он старался, искренне, по доброте душевной, пока Шастун не опрокинул на него тарелку с ненужными и неуместными намёками на домогательства к студентке. Ещё и приплел ко всему свои собственнические замашки. Альфасамец на выгуле. Нет, искать точки соприкосновения Арсений точно не пытался, лишь, пожевывая губу, беспокоился о том, стёр ли студент видео. У кого бы оно ни было — друга, брата, свата, хоть базы ФБР, плевать. Спросить он не мог, как и не мог узнать у Тани, планировал ли Антон делать свою диссертацию. Опрометчиво: еще решат, эта парочка, Бонни и Клайд, что Арсений проявлял интерес к ним обоим. Он уже понял, что голова Шастуна способна генерировать любые, даже самые недопустимые мысли. Стаканчик кофе уже обжигал пальцы. Попов вошёл в аудиторию за пятнадцать минут до начала пары и в ожидании выглядывал в окно. Надо было послушаться буфетчицу и взять эти грёбанные салфетки. «Ничего, согреюсь», — ответил он ей, а сам, вот, пожалуйста, обжёгся и злился. Ему показалось это метафоричным: как в жизни. Встретил парня, нет, прям мужика, про которого, думал, что мог сказать «мой, мол, мужик», а сам потом рыдал, как сучка, когда тот сказал, что по приколу отсосал тебе, чтобы убедиться, что не из «этих». Зачем вообще сосать член по приколу? Разве для этого нет специальных конфет? Отставив стакан на стол, Арсений лишь подтвердил свой сумбур в голове, кивнув пустоте. Ему никто не нужен. Только чтобы дома ждали Сырник и шипастые братья в горшках. И чтобы этот долбанный кофе можно было пить по-человечески, а не варить в нём остатки необожжённого языка. Из накатившей серости его резко вырвала взбудораженность. Он заметил в окне Антона. Парень, на первый взгляд, просто стоял во дворике, опирался на железную рейку ворот. Попова сразу это смутило, ведь за дни пристального наблюдения он ни разу не встречал Шастуна на улице без обнимки с сигаретой. И он не был похож на расслабленного или хотя бы малость уставшего. Время — почти шесть, даже для Арсения последние пары были адом, что уж говорить о студентах? А этот чего здесь? Кого-то ждал? Может, Таню? Попов вбил в ноутбуке расписание группы девушки, хотел сверить сегодняшние. Три утренние пары не заставили бы её высидеть ради встречи еще четыре часа. Попову это показалось любопытным, но он тут же поругал себя за то, что вообще в это полез. Ему бы отойти от окна подальше да открыть, наконец, презентацию свою, но нет, смотрел, изучал Шастуна, сканировал и строил догадки. Антон действительно стоял практически неподвижно. Мимо проходили другие студенты, очевидно, незнакомые, раз Шастуна ни разу не одёрнули. Он куда-то глядел, словно в одну точку, и смысл наблюдаемого никак не складывался у Попова в одну цельную картинку. Из-за угла здания на тротуар проследовал мужчина. На первый взгляд, ничем не приметный. Но стоило ему пройти мимо Шастуна, как того переменили. Оглядываясь, как опытный оконный лазутчик, он незаметно для окружающих (но не для Арсения) повернулся в противоположную сторону и размашистой, с виду необременённой походкой пошёл вслед за мужчиной. Всё для Попова в поведении Шастуна кричало о том, что он следил именно за этим мужчиной. Он его выжидал, очевидно. Знал, во сколько этот тип выйдет из соседнего здания. Что за игры вёл Антон? Порыв броситься в погоню вспыхнул так ярко и смело, что Попов похоронил в себе все зароки никогда больше без должностной необходимости не приближаться к студенту. Хотя, Арсений мог предположить, что этот мужик торговал чем-то запрещённым, а Шастун это покупал. Тогда вся судьба подраставших специалистов вуза пребывала под угрозой, и в довесок оставалось неясным, скольких этот мужик уже успел подсадить на свою дрянь. Попов не успел спасти тех, о ком не знал, но, быть может, хотя бы Антона успеет! За это гипотетическое спасение его, разумеется, Шастун не отблагодарит, но после, возможно, его родители будут счастливы, что ребенок не скатился по социальной лестнице и… — Арсений Сергеевич? Попов за пеленой мысленного криминального детектива даже не заметил, что студенты уже заполонили помещение. Его занятие, если верить часам, длилось больше двух минут, а он даже не понял. Сорваться в погоню он явно не мог, занят, да и за вечер ведь никто не опустится на дно, разок можно и перетерпеть. — Добрый вечер, уважаемые студенты, начнём с небольшого практического задания.***
В тот вечер заметки одинокого дневника Попова чуть не треснули. Арсений, поглаживая развалившегося сбоку Сырника, одной рукой печатал свои наблюдения, смакуя увиденное эпитетами. «Шастун! Думаешь, что так ты упростишь себе жизнь? Ввязавшись в это дерьмо?». В диалоге с собой Арсений позволял себе отбросить высокопарный слог. «А ты для чего поступал? Оставался бы в своём городе. Уверен, там тоже есть работа и жизнь. А раз уж решился браться за дело — доведи его до конца, пока твоё кривое поведение не вышло за рамки и никого не задело». Попов даже хихикнул. Так сильно ему нравилось говорить с воображаемым Шастуном, что он не заметил, как упорно его сообщения с гневных перешли в разряд нравоучительных. При желании Арсений изложил бы ему кодекс чести, вот только побоялся, что не всё в него вместит. Сырник подскочил, оглядываясь на движение занавески от ветра, и резко сторона одеяла перестала быть тёплой. «Я так устал от всего, Антон, честно», — отправил он напоследок и вышёл из избранного. Эти диалоги порядком выматывали.***
Спустя пару дней стратегия скрытности затрещала по швам. Попов не просчитал пути отхода. А во всем был виноват Макаров, который бегал по этажу в поисках Арсения, чтобы забрать свою флешку. Подумаешь, материалы для студентов. И кто вообще до сих пор всё на одной флешке хранил? Ладно, понадобилась она один раз Попову, ну, попросил, что теперь? Носиться, как угорелый? На сообщение Ильи с лаконичным: «Где тебя найти?» Попов ответил лишь спустя двадцать минут. Пара уже началась, смысла бежать сломя голову не было, и Арсений размеренно побрел в сторону триста шестой аудитории, где предположительно у коллеги проходило занятие. Свернув в нужное крыло, он заметил, что толпа студентов, которая обычно собиралась перед началом и ждала, когда же преподаватель откроет двери, по-прежнему стояла на месте. Выходит, Макаров продолжил штурмовать кабинет за кабинетом в поисках Арсения. Это даже смешно. Может, скинуть ему домашний адрес? Иногда Арсений становился конченой сукой, но во всем был виноват Меркурий. Ретроградный. Наверняка. Кто угодно, но не сам Арсений. Попов с лёгкостью и грацией преодолел столпотворение. Даже сделал шаг навстречу девочке, чтобы она передала Макарову флешку, как вдруг: — Здравствуйте. Голос, который мысленно отвечал ему накануне на каждое неполученное сообщение. Шастун выглядел спокойно и размеренно. А чего, к слову сказать, ему бы переживать? У него-то учёба, кажись, по маслу. Один препод ему диссер собрался писать, другой с занятий сбежал. Мечта. Собрав волю в кулак, Арсений повернул голову и, смерив студента оценивающим взглядом, процедил: — Доброго дня, Шастун. Как успехи? В реакции на вопрос Антон не выразил ни капли неловкости, отчаяния, чего угодно, мало-мальски похожего на взаимное избегание, даже ядовитого взгляда, и это заставило Попова насторожиться ещё сильнее. Такое спокойствие только подтверждало, что Антон по-прежнему чувствовал себя в безопасности, и, значит, у него всё так же оставались основания себя таковым ощущать. Всё просто — он продолжил свой подлый путь шантажиста, не доведя дело до конца и не избавившись от видео. — Всё хорошо, Арсений Сергеевич, в ритме, — хмыкнув, ответил Антон. Попов коротко кивнул, отвернулся и достал мобильник, чтобы написать Макарову, но Шастун внезапно в спину добавил: — А ваши? Арсений мог только догадываться, до какого оттенка бесчисленной палитры побагровело его лицо. Вот она, скрытая дерзость, та самая хищная натура, которую так не просто было Шастуну удержать в себе. Арсений нахмурился и, окончательно распрощавшись с остатками хорошего настроения, выплюнул накопившееся негодование: — Шастун, ваше завышенное мнение о себе, быть может, позволяет Вам допустить, что панибратское обращение к преподавателю уместно в этих стенах, или до смерти боитесь остаться без внимания? Без признания? Вы надеетесь, что мы с вами обменяемся планами и мечтами? Подробностями личной жизни? Так не терпится всех просветить о своих успехах на этом фронте, а повода не подворачивается? Шастун и остальные вокруг него замерли. Всем было известно, что гневаться Арсений Сергеевич умел, но до сих пор он ни разу не позволял себе обращаться к студенту со столь нескрываемой неприязнью. Судя по растерянному взгляду Антона, его вопрос подразумевал отнюдь не такой исход, хотя на что он мог вообще рассчитывать, зная, что крышечка чайника Попова мгновенно взлетала, стоило парню появиться с ним в одной плоскости. Вместо дальнейшего ответа Антон, стоя, как вкопанный, смог выдавить из себя лишь ровное «Извините» и поднять руки кверху, будто сдаваясь.***
Отчиму было откровенно херово. Шастун понял всё по усталому голосу мамы в трубке, но она продолжала упорно твердить, чтобы Антон не бросал учёбу и не рвался обратно на подмогу. По крайней мере, пока не пройдёт сессия, а это немного-немало еще три месяца. В чём-то она была права — путешествие на самолёте «Москва-Воронеж», а затем «Воронеж-Москва» вышли бы ему в копеечку, не считая времени, которое он потратит на дорогу. На помощь маме или просто на то, чтобы увидеться с родителями у него будет от силы полдня из всех выходных. И то, если с работы отпросится. А потом снова — сумка, вокзал, самолёт, метро. Тоска и беспомощность одолевали, но здравый смысл продолжал бороться. — Врачи говорят, что восстановление давно закончено, просто иногда у папы спину так защемляет, что еле встаёт. А если не разомнётся, то, конечно, никак эта боль не пройдёт. Вот и заставляю его ходить, что-то делать. Ты же знаешь его, всё сам хочет, всё рвётся, меня бережёт, а я куда денусь-то? Мама старалась говорить бодро, но Антон даже через телефон понимал, что она уставала непомерно. Работа, быт, заботы не кончались. Радовало Шаста только то, что он пока что выполнял данное себе обещание и с точностью швейцарского бухгалтера отправлял ей в помощь небольшие суммы. — Я понял, мам, отдыхай хоть. Иди, спать ляг пораньше. — Целую, сынок, будь умницей. Опустив на кровать телефон, Шастун наклонил голову вниз, отгоняя все накинувшиеся разом запары. — Всё норм? — спросил, повернувшись к нему от ноутбука, Эд. Наверняка переписывался с кем-то из друзей. От переписки с Таней его так просто не мог бы отвлечь чужой телефонный разговор. — Та норм, матушка звонила, — тихо ответил Шастун, и по интонации дал понять, что фраза ещё не окончена. — Пахан со спиной в ахуе уже сколько времени, а она не отдыхает. И в гости не зовёт. — А ты рвёшься? — так же ровно спросил Выграновский. Шастун подвинулся к стенке, прибил к ней голову и в потолок ответил: — Не то чтобы рвусь, братан. Вопрос в том, что заёбанная она. Просит только, чтоб меня не турнули с универа, мол, учись, сынок, а мы тут не пропадем. Мол, строй свою жизнь, чтобы, как я с папой, не горбатиться за копейки. — А с чего вдруг она решила, что у тебя проблемы в универе? Ты ж бюджетник. — Та хер её знает. Я этого сам не понимаю. Просто у неё привычка такая, всегда так говорит. — И почему ты тогда загнался? — Эд полностью развернулся к другу, дожидаясь ответа. Почему, Шастун сам не знал. Амбиций было достаточно, на них он тянул все эти годы и протянул бы ещё. У него была хорошая успеваемость, приличная репутация, отсутствовали весомые поводы для переживаний. Но что-то жрало. Где-то не доглядел, а где — а не мог сообразить. — Я, похоже, тоже заебался от этой учёбы. От работы, от всего. Хочу спать и проснуться уже в собственной квартире с перспективной работой… — Ага, тёлка красивая под боком… — усмехнулся Эд. Шастун не стал бы ни сейчас, ни в любой другой момент переубеждать Выграновского в спорности его слов насчет девушки. Даже здесь Антон до конца не понимал, кого бы хотел увидеть под боком. Помолчав с минуту, Эдик продолжил: — Тебе осталось всего-ничего. Сдашь диссертацию и вольная птица. Доучишься — ебись оно всё конем, найдёшь работу блатную, будешь пахать, как конь — я тебя знаю, точно будешь круглосуточно въёбывать. А там, гляди, и перспективы сами приклеятся. Все так живут, братан, все переживают и все рано или поздно охуевают от нагрузки. Сгоняем на баскет, и ты отвлечёшься. Таньку позову, Егора, ты своих кого хочешь позови. Слова про возможность скрыться от собственной мелочности за баскетбольной игрой Антон почти не расслышал. После «сдашь диссертацию» его осенило — конечно! Естественно! Вот, что он упустил в своём безупречном плане. Его, раз за разом доказывавшего профпригодность, с удивительной регулярностью смешивали с дерьмом всякий раз, как он предпринимал попытку выполнить свою обязанность по её написанию. Попов ненавидел его так неистово, как Эд ненавидел песни, в которых он не был настоящим засранцем. Арсений Сергеевич буквально испепелял все его труды одним только взглядом, не хватало только змей на голове. И Антон был вынужден сейчас признать — это сильно било по самооценке. Его, который действительно учился, старался успеть неуспеваемое, ебашил все лекции, просто за несколько минут сравнивали с пылью на асфальте. На удивление, ответить Попову той же взаимной ненавистью Антон не мог. Старался, правда, но не выходило. Вместо злости приходило уныние, неуверенность, самокопание, но никак не желание пристрелить Арсения при следующей же встрече. Может, дело было в том, что их первое знакомство, тогда, в магазине, произвело на него такой неизгладимо ошарашенный эффект, что никакие помои, вылитые после, не смогли перекрыть приятное впечатление. Тогда Арсений представал другим. Он был беззащитен, неловок и не в себе. Он был очаровательным незнакомцем с конфузом на ягодице. И только потом стал настоящей проблемой, просто не человеком, а задницей. — Он меня окончательно заебёт… — многозначительно, то ли себе, то ли Эду, сказал Шастун. Эд не мог читать мысли, потому лишь уставился на соседа с вопросительным выражением. Шастун понял, что должен пояснить, кого имел в виду, и продолжил: — Я ни на шаг не продвинусь к концу учёбы с этим Поповым. Я для него — красная тряпка. Эд устало закатил глаза. Ему, видимо, уже с головой хватило тирад Шастуна про горе-преподавателя, и он пришёл к единственно верному для Антона выходу — послать всех на хер. — Напиши заявление и откажись от него. Пожалуйся на кафедре. В деканате. Президенту. Хоть Деве Марии. Шаст, серьёзно, я никогда за годы учёбы в универе не слышал столько зацикленности на преподе, даже от девочек-отличниц. Что ты ему такого сделал? В тапки нассал? — Долгая история… Лучше б нассал, — уклончиво ответил Шастун и перевернулся на бок. Рассказывать такие неловкие вещи, даже если они касались другого человека, ему не хотелось. Не его тайна, если вообще это можно было назвать тайной, и не ему трепаться об этом. Пусть будет на совести Попова. Идея Эда имела рациональное зерно. Позов, который его перекинул на случайно подвернувшегося преподавателя, вполне сможет точно так же организовать его перевод к любому другому научному, стоило только привести весомые аргументы, в числе которых гордыня, гнев и другие смертные грехи. Тот же Эмир Сергеевич вполне мог без какого-либо напряга взять к себе дополнительный балласт в виде неприхотливого и скулившего под окнами Антона. Плюс ко всему, завкафедрой всегда был занят, а, значит, особенно трепетно настаивать на еженедельных встречах не стал бы. Всем проще, и Арсений Сергеевич будет послан в далёкое пешее. Нарисовался план. Полежав лицом к стенке ещё несколько минут, Шастун перевернулся. — А ты прав. Завтра пойду на кафедру. На хуй Попова. Vincere aut mori! — Мори, мори, братан, дерзай, — улыбаясь, ответил Эд и победно поднял кружку с чаем.***
День, по меркам Антона, был средней паршивости. Пар немного, все лайтовые, разве что вечерняя работа навевала усталость от мысли, что придётся снова ехать через весь город туда и обратно. Вчерашняя идея развестись с Поповым как с научником, сделав всё, как полагается, официально, теплила предвкушение позитивных перемен. Однако, проходя мимо кафедры уже второй раз в перерыве между парами, Антон не решался туда войти. Шастун не ждал знака свыше или предзнаменования в виде баннера «Антон, вперёд!», просто момент всегда казался неподходящим. По утрам на кафедре всегда толпы народу, а преподаватели любили засунуть свои любопытные носы в чужие бумажки. Кто-то обязательно доебётся с вопросами — что же такого святой Арсений себе позволил? Позже из рассуждений в пользу того, чтобы затянуть процесс подачи заявления, вытекла мысль, что отказ от научника мог сыграть Попову не на руку. Они ж там какие-никакие деньги получали. А ещё репутация. Это же немыслимо, чтобы кто-то из студентов золотого Арсения Сергеевича мог быть не доволен. Решив, что денег у преподавателя и так, как у Скруджа МакДака, с его-то активностью научной, да и репутацию свою он когтищами держал, Антон подумал, что такой малюсенький инцидент, как отказ студента, не сыграет для Попова никакой роли. Спустя ещё пару Антон задумался, как повлияет его решение на самого Попова. Будет ли он в шоке, ярости, кинет в него маркер или придушит на лестнице, пока никто не увидел? Из-за Антона ему же придётся отбиваться от сплетен со стороны других работников вуза, мол, что Попов растерял сноровку и так далее. К началу последней пары Шастун не поверил своему везению, когда на него обрушилась идея, гениальность которой заслуживала Оскара. Можно же предупредить Попова! Антон с группой прохлаждался у аудитории перед парой Макарова и совершенно забыл о дилемме, мучавшей его весь день. Оставалось полтора часа до момента, когда он сможет выйти на улицу, затянуться сигареткой и не спеша отправиться к остановке, зацепив по пути пирожок с картошкой и кофе «Три в одном». На работе он включит любимое шоу, а заявление — позже успеется. Может, завтра поговорит. За день мир не рухнет. Как оказалось, рухнет. Надменная фигура Арсения приближалась к его группе, и в этот момент мозг Шастуна сгенерировал нечто, похожее на идеальный выход, способный выручить всех участников затянувшейся постановки. Для этого нужно было поговорить с Арсением Сергеевичем прямо сейчас и закончить на этом. Желательно, наедине. Антон был уверен, что Арсений быстро согласится, и дело с концом. — Здравствуйте. — Доброго дня, Шастун. Как успехи? Да, оптимизма у Антона поубавилось, но надежда еще теплилась. — Всё хорошо, Арсений Сергеевич, в ритме. Ляпнул какую-то чушь, после которой Арсений Сергеевич собрался уходить, нужно было остановить, потому Шастун выпалил первое, что слетело с языка, чтобы обратить на себя внимание: — А ваши? Ответ, последовавший после, топил все кораблики, которые Антон старался держать на плаву до последнего. «Без признания?» утопило четырёхпалубный. Все последовавшее заставило пересмотреть дальнейшие идеи на предмет их гениальности, скомкать и засунуть куда подальше. А потом еще тест на IQ пройти, чтобы окончательно убедиться, что Шастун неистово отупел. Такой тирады он попросту не ожидал. Когда монолог преподавателя завершился, а он сам поспешил скрыться, в Шастуне вскипела первобытная тяга восстановить справедливость. Кинуть в него стул мало. Пора писать. Пора. Прямо сейчас. «Хватит с меня этого козлины». Антон перелетал ступеньки через одну, пока не выбежал на курилку. Сначала покурить, потом на кафедру, затем подальше отсюда. Наивный идиот! Хотел разговором козырять! Предложить Попову обсудить дальнейший расклад. Да пошел ты нахуй, Арсений Сергеевич, и твоя эта желчь. Личная жизнь? Чего он так докопался к ней? Эта мстительная сука в жизни не забудет моего замечания про Таню, это железно. Рвать по швам все взаимодействия, и нечего даже за него переживать. Этот хер о себе сам прекрасно позаботится. Ишь, хотел предупредить. Кого? Зачем? Выдохнув и пытаясь успокоиться, Антон толкнул дверь на кафедру. Помимо лаборанта за столиком сидел Эмир Сергеевич, обсуждал со студентом какую-то работу. Наилучший исход из всех имевшихся, особенно если учесть, что самого Попова здесь не было. — Надь, привет. Мне нужен образец для заявления и листик, если можно, — тихо произнес Антон. — Какой образец? Перевод, академ? — засуетилась Наденька. — Мне любой, я только «шапку» спишу. Шастун намеренно не хотел посвящать лаборантку в суть своего заявления, зная, с какой скоростью её реакция заполонит всё пространство. Взяв нужные бумаги, он уселся на краю стола и быстро, торопясь, накидал суть своей головной боли, стараясь выглядеть максимально непринуждённым. «Я, Шастун Антон Андреевич, студент 1 курса магистратуры, группы 3/22 «Магистр частного права», прошу в качестве научного руководителя назначить мне доктора юридических наук, профессора Кашокова Эмира Сергеевича». Одно предложение, без уточнений по-настоящему отчаянного положения, но для любого, кто ознакомлен с распределением студентов, кричавшее о некомпетентности Попова. Закончив, Шастун тихо подошел к Кашокову и протянул ему лист. Эмир Сергеевич отвлёкся от студента, спустил очки ниже и прочитал заявление. В поднятых на Шастуна глазах было недоумение. — Миш, давай мы на этом остановимся, а завтра после пар приходи, додумаем методику, — сказал Эмир, обратившись к парню рядом. Парень кивнул, собрал свои брошюры и покинул аудиторию, оставив их с Эмиром под юрким взглядом Наденьки, притворившейся, что она что-то делала за компьютером. — Расскажешь причины? — многозначительно начал Кашоков. Шастун присел рядом, сложил руки в замок и, стараясь не перейти на маты, ответил: — Так будет продуктивнее. И я пришёл прям просить. Если у вас нагрузка не позволяет, скажите, к кому меня могут перекинуть, и я перепишу заявление. — Ты недоволен текущим руководителем? — Мы не сошлись характерами, — сказал Антон, пытаясь отшутиться. Сняв очки, Эмир потёр переносицу и начал так же тихо говорить: — Без Арсения Сергеевича мы это дело не выясним. Как ты понимаешь, распределение — добровольное дело только отчасти. Есть процентовка эффективности работы преподавателя, есть критерии, среди которых, в том числе, научное руководство и темы. Если твоя тема и написание работы могут повлиять на его планирование, он может настаивать на том, чтобы вы продолжали работу. — Но я же написал заявление! — чуть громче возмутился Шастун. — Всё так, и я, в общем-то, не против. Просто Арсений Сергеевич должен быть в курсе происходящего до того, как приказы поменяют. Я поговорю с ним. — Спасибо, — успокоился Антон, — уверен, он поймёт. А там уже пишите меня к кому угодно.***
Когда чуть взмыленный Попов влетел на кафедру, первое, что попалось ему на глаза — Эмир внимательно рассматривал до дрожи знакомого студента, да так подозрительно, будто выпытывал, как бывало, когда понимал, что разговора начистоту не произойдёт. Странным показалось то, что Антон виноватым в этой застывшей сцене не выглядел. — Арсений Сергеевич, — обратилась Наденька, — вас Макаров искал! — Уже нашёл, — ответил Попов и, переводя взгляд на сидевших за столом, замер. В его голове промелькнули все гнусности, которые Шастун успел наговорить его начальнику. Показал видео? Обвинил в домогательствах к студентке? Что он задумал? Разрушить его жизнь? Арсений, как дурак! Ведь знал же, что нельзя поддаваться эмоциям и выпаливать всю злобу в открытую! Заметки-то тебе для чего? Ой, идиот… Самолинчевание Попова перебил Эмир Сергеевич. — Арсений Сергеевич, можно вас на минутку? Арсений Сергеевич похолодел. К очной ставке он был не готов. Так, пути отхода — окно. Подумаешь, множественные переломы. Они и в сравнение не шли с необходимостью обсуждать общие неурядицы в присутствии Кашокова. Что угодно, только не это. — Эмир Сергеевич, мне нужно идти… — вдруг проявил инициативу Шастун, встав со стула. — Нет, Шастун, дела на пять минут стоит отодвинуть. Присядь. Арсений Сергеевич, я как раз хотел выйти в деканат, прошу Вас, обсудите ряд трудностей Антона, пока меня нет, а я скоро подойду. Надежда, можно вас попросить взять отчёты о промежуточной аттестации и со мной прогуляться в главный корпус? — Конечно, Эмир Сергеевич, — ответила Наденька, явно не ожидавшая стать участницей слишком очевидного фарса. Когда они вышли, воцарилась такая тишина, что паук в углу, мечтавший добраться в щель за шкафом с документами, замер, почувствовав, что его слышно. Шастун не смотрел в глаза уже разнервничавшемуся Арсению, а Арсений не понимал, какие отговорки Кашокову придумать, пока Шастун не расколется о том, что успел наплести. — Нажаловался? — ядовито спросил Попов. — Я не жаловался, — твёрдо ответил Антон. — Да что ты! Шастун подвинул в сторону Арсения заявление. Арс посмотрел на него с пренебрежением, словно это был кусок жёлтой газеты с обнажёнными фотографиями второсортной звезды, и с трудом скрывал собственный сумасшедший интерес к его содержанию. Он ожидал увидеть список собственных проёбов, который на деле оказался сухим «назначить научного». Прочитав текст, к которому даже не прикоснулся, Арсений выдохнул и уже на новой волне воспрявшей сучности спросил: — Что, Шастун, не усваиваете мою программу?***
Шастун чувствовал себя униженным. Словно ему дал пощечину ребёнок, а он, хоть и бесился, ничем толковым или равнозначным уровню своего бешенства ответить не мог. Он смотрел на наглую ухмылку напротив и искренне не понимал — чем он вызвал к себе такое обращение. Тем временем Попов выдал очередную колкость: — Или личная жизнь перевесила, и Вы решили снизить нагрузку? А стоило всего лишь послушать моего совета и пропустить пару свиданий. Хотя я понимаю, — не унимался Арсений, — молодо-зелено, гормоны даже в сентябре могут бить… — Хватит! — не выдержав этого абсурда, рявкнул Шастун. Он наклонился вперёд, чуть перегнулся через стол навстречу самодовольной улыбке, которая мигом слетела с лица Попова, нахмурился и, сжав кулаки до белых костяшек, процедил: — Вы мне скажите — вам вот прям нравится это всё? Вы купаетесь в унижении студентов? Или я один такой счастливчик? Ваша предвзятость уже не в первый раз не даёт мне даже поговорить с вами! Вы зациклены на моей личной жизни или вам дополнительно доплачивают за её обсуждение? — Шастун, ты, как всегда, поражаешь меня своей изобретательностью в чём угодно, кроме учёбы. — Нет, я выскажусь! Подождите. У вас будет куча времени на оскорбления. Я просто хотел обсудить с вами закрепление за мной другого научного. Да, я знал, что это личная просьба Дмитрия Темуровича, но, как видите, ни Вы, ни я, от неё не в восторге. Я хотел поговорить с Вами, чтобы решить это, как взрослые люди. Вы же позволили унизить меня перед одногруппниками своими намёками, за что сами же себя погладили по голове. И даже после этого я не посмел сказать о вас гадостей никому, включая Эмира Сергеевича. Никому! Так что, с Вашего позволения, я найду другого научного, которому будет поебать, ой, простите, пожалуйста, за брань, на мою жизнь вне стен универа. На выдохе Шастун сел обратно на стул, не зная, как дальше поступить. Причин оставаться тет-а-тет с Поповым больше не было, и он словно ждал ответной вспышки, вот только её не было.***
Попова ошпарило. Попова пригвоздило. Попова окатил стыд. Стыд этот рос не из переосмысленного поведения, а от того, что его персону отчитал какой-то студент. Обвинял его во всех тяжких, хотя Попов был здесь единственной жертвой. Не найдясь в словах, он продолжал вдумчиво смотреть Антону прямо в лицо. — Я вас услышал, Шастун. Полагаю, моё благословение вам более не требуется. Я сообщу Эмиру Сергеевичу, что не вижу препятствий для назначения нового научного руководителя. И Дмитрию Темуровичу тоже сообщу о судьбе его любимого студента. Коротко кивнув, Шастун направился к выходу. Он хотел — он добился. Победа или смерть. Хватило Арсению этого цирка, в котором, по итогу, клоуном всегда оказывался он. — И ещё… — остановил его Попов. — Раз уж у вас больше нет проблем с преподавателем, так сильно препятствующем написанию работы, полагаю, надобность в хранении видео отпадает. Напишите мне, когда сотрёте его. Шастун ошарашенно посмотрел на Арсения. — Я вас понял. Всего доброго. Выглядел так, будто ничего не понял. Ушёл. Арсений остался один, совершенно не соображая, что только что произошло. «Никуда не денется любимый студент Позова, такой не пропадёт. А Димке и так забот хватает». «Дим, ты еще в универе?», — быстро напечатал он в Телеграмме, налил крепкий кофе и, откинувшись на диванчике, стал представлять, сколько же всего он выскажет воображаемому Шастуну уже дома в своих заметках.