XVII
Идиотские умники окружили Арсения Сергеевича и не выпускали из плотного кольца уже ровно пять минут. Пять минут пары Антона, его законного времени, отведённого на образование, выбитого потом, кровью и постыдными вещами вроде мольбы не отчислять. Таня рядом переминалась с ноги на ногу. Антон на нервной почве не мог понять, что им мешало войти и занять свои привычные места в аудитории, отчего-то они вдвоём негласно решили ещё немного подождать. Попов, как умелый шпион, стал двигаться в сторону выхода. Спиной, мелкими перебежками выманивал вслед за собой кучку студентов, а те послушно шли в направлении коридора. Не прекращая отвечать на вопросы высокой блондинки с нарочито ровной осанкой, уж слишком явной аккуратисткой, Арсений Сергеевич мимолетно кивнул Антону и Тане в сторону столов, приглашая проскользнуть. Сам же, попрощавшись с группой, быстрым шагом рванул куда-то за угол. «Поссыт и придёт», — заключил Антон, — «Дело житейское». Стоило Попову вернуться, как Таня первой ринулась в бой. Шастун успел мало-мальски наскрести требуемую по диссертации информацию, но всё же кидаться на амбразуру перманентно боялся. Для начала хотелось спокойно пережить консультацию. Чуть сильнее стала теплиться надежда, что Антон сможет доказать Арсению свою профпригодность и элементарную небезмозглость, но лучше сделать это позже: пока настрой на громогласную победу созреть не успел. Против Шаста в этой игре выступал нешуточный соперник — внезапно нахлынувшие мысли о рубашке Арсения. Вроде обыкновенная, повседневно-офисная, хотя такая удручающе приталенная, что воображение само по себе дополнило её ремешками портупеи. Щеки постыдно потеплели. Антон видел такие кожаные штуковины в порно, а ещё в европейских новостях — там вечно вирусились фото с парадов, где невероятно атлетичные мужчины каким-то чудом влезали в латекс и облепляли компрометирующие участки тела лоснящимися лоскутами кожи. Да, на них, казалось, это выглядело неплохо, органично, но Шастуна такие наряды обычно не прельщали. А сейчас, разглядев крошечную оплошность — практически незаметный залом ткани на рукаве Арсения, микроскопический грешок на этом тщательно выглаженном полотне, Антон прикидывал, почему всё просмотренное до этого было не тем. «И вот Арсений… Ему такая развязная строгость пришлась бы к лицу. Каждая бляшка легла бы, как следует. Вот там, между лопатками, было бы кольцо… Конечно, до атлетичности ему далековато, зато…». — Почитай ещё что-то об этой теории у Захаровой, найди свежие докторские, — Арсений вещал самозабвенно, словно сам вот-вот сорвётся в библиотеку. Антон выхватывал предмет их с Таней разговора лишь урывками, мысли о несвойственной одежде отвлекали и заглушали любые слова, но и этих частиц звуков хватило, чтобы заметить, что сегодня Попов на удивление спокоен и уравновешен. Снова в своём привычном амплуа — наставник, который эмоций на ветер не бросал. Только говна на вентилятор. Сомнения в штиле закопошились минут пять спустя. Окрылённая свежими идеями и исчёрканными конспектами Таня поднялась со стула, стоявшего у преподавательского стола, и наступила очередь Шастуна блистать своими крайне ограниченными познаниями и ещё менее ограниченным словарным запасом. — Хвалить сразу? Увесистая папка, — Попов кивнул на уже изрядно залапанные распечатанные листы. — Пока не знаю. Шастун присел напротив, медленно протянул крохи добытой информации, борясь с вновь нахлынувшим волнением. Что-то другое. Не страх провалиться, опозориться, поругаться из-за некачественной работы. Другое. Волнение от присутствия рядом, от желания спрятаться за ширму, отгородиться ею от внешнего мира, а там пристально вглядываться в чужие глаза, чтобы рассмотреть в них хотя бы малый намёк на ответ — какого такого чёрта Антон ощущал нечто новое, находясь с Арсением Сергеевичем один на один. Арсений зрачками бегал от строки к строке. Антону казалось, что с каждым новым абзацем складка между бровями на лице преподавателя становилась более явной. Фильм с проспойлеренным концом — дальше, как громом, обухом, ушатом и остальными художественными эффектами на него спадёт гнев, который впоследствии перетечёт в нравоучение. А там — уже плевать. Шастун устал от одинаковых итогов их встреч, пусть так происходило исключительно по его вине, устал делать из-под палки, притворяться, что старался, там, где палец о палец не ударял, устал обещать, потом позориться и обтекать. И всё же сидел напротив, полный ожидания очередной, уже известной истории. В его тексте было откровенное ничего. Попов долго не поднимал глаз с бумаги, однако, стоило Тане, наконец, собрать свои вещи, чтобы покинуть аудиторию, как Арсений тут же на неё отвлёкся. В дверях она спросила, обратившись к Антону: — Я подожду тебя? — Не, ничего страшного, иди, — ответил он. Толку заставлять её высиживать здесь, когда Эд в общаге будет гораздо более радостным, зная, что девушке удалось освободиться пораньше. Ещё и мозги промоет, обвинив Антона в нерасторопности, из-за которой Выграновский ждал её дольше положенного. — Ладно, тогда потом… Удачи, и до свидания, Арсений Сергеевич! — напоследок сказала она и вышла. — Всего хорошего, жду Вашу работу! Сухой, почти дежурный ответ слегка выбивался из обстановки, которая ещё пару минут назад тут царила. Это показалось Антону странным, ведь он же собственными глазами видел, как Попов чуть ли не бабочек восторженно рисовал в воздухе от такой старательной и въедливой студентки. А сейчас снова, нахмурившись, просматривал листы, будто Антон не понял с первого раза, что в них нет ничего спасительного. — Настолько плохо? — вопрос от Антона звучал уже без толики мольбы, пресная констатация. Шастун понял, что к чему, и если уж и эти бумажки окажутся наполнением очередной мусорной корзины, то тогда он согласится и на смену темы, и на смену научного руководителя, да хоть на смену текстового редактора, лишь бы только не отвлекаться больше от происходивших внутри перемен. Наука осточертела ему ещё в тот самый момент, когда он лежал на полу, униженный собственным падением с табуретки. Все эти теоретические происки ни в коей мере даже близко не откликались в нём так глубоко, как идея о крошечном ремешке на груди Попова. В эту минуту под явно недовольным взглядом Арсения Антону казалось, что все лучшие гуманитарные умы, положившие свою карьеру на создание учебных пособий, на которые Шастуну было глубоко насрать, простили его за такое кощунство. Потому что рубашка оказалась приталенной, а момент как нельзя подходящим для роковых ошибок. Попов молчал. Потёр переносицу, затем глаза, снова потрогал бумаги. «Боже, как клишировано, по-преподавательски», — подумал Шаст уже немного веселее. Осознание, что он в курсе дальнейшего расклада в духе: «С меня хватит!», «Надоело!», «Бездарно тратите своё и моё время!» и прочие прописанные плохим актёрам фразы больше ужаса не вселяли. Куда им было до фантазии, как Арсений Сергеевич цепляется пальцами за подтяжки. Телефон Антона, лежавший на углу стола, предательски завибрировал новым уведомлением. Две пары глаз стрельнули в экран. Сообщение от Тани. Удачная превентивность, что содержание скрыто настройками. Несмотря на это, спесь мелкой рябью стала с Антона спадать, чуть припугнулся — ему не понравилось лёгкое подёргивание носом на лице Попова. Поморщился, словно почувствовал кислый запах. «Снова бесится? От сообщения? Что отвлекает телефон? Или ему не нравится, что сообщение от Тани?». Здесь осталось два заведомо провальных варианта — окончательно сжечь мосты, послать все к чёрту, уйти и, наконец, расслабиться, либо войти в образ кроткого, елейного пряничного человечка, умаслить эго Арсения Сергеевича и попробовать ещё пару минут растянуть встречу. Времени на обдумывание Попов не предоставил. Разочарованно выдохнув, он произнёс: — Десять минут и в самом деле — невыносимо долгая разлука. Антон выпрямил спину. Шокирующе прямое замечание, даже по меркам Шастуна. Он с минуту молчал, не понимая, как именно стоит ответить — дерзко, смиренно, прикинуться дурачком или напомнить о том, что это не Арсеньевского носа куча листьев, чтобы в ней рыться. Антон считал, что Попову нравилась Таня, да и, судя по всему, всё ещё нравится, действительно старательная девушка. Откуда рвалась такая колкость, он так и не смог понять. Антон решил не форсировать события и начать с наиболее безопасного шага — вернуться к теме встречи. — А мы уже десять минут? Как пролетели. Что скажете? — Антон кивнул на конспекты. Конспектами он обозначал напрочь слизанные чужие работы. — Скажу, что у меня ноль уверенности в том, что Вы хоть на дюйм приблизились к желанному результату. Поправка, — Арсений Сергеевич вздернул брови и поднял указательный палец, — очевидно, желанному только мной результату. Плохо, Шастун, очень плохо. Антон непроизвольно дёрнул уголком рта в улыбке и тут же собрался. Всё, как он предугадал. Только Попов не знал, насколько он был в настроении парировать после презабавнейшей реакции на сообщение. — Подождите. Мы с Вами говорили, что нужно расширить план, добавить в теорию взгляды на субъектный состав государственного контракта… — Не, контракта, Шастун! Правоотношений в рамках него. — Да, я об этом, вы поняли же! — чуть несдержанно ответил Антон. — Нет, не понял! Где, скажи мне, в твоём тексте материалы про правовой статус, сущность… — то ли вальяжный, то ли уставший тон Попова уже по кирпичику начал выстраивать между ними крошечную стенку. — Ну, это же в общем всё! Я не делил! — возмутился, перебив научного, Антон. — Там, если читать, выделены… — Шастун, я всё понял, у вас всё всегда готово, просто, видимо, я невнимательный чтец. Попов потянулся к портфелю: верный признак, что попытается снова сбежать, оставив Шастуна с остатками гордости и чувством победы в номинации «Самое грандиозное падение IQ года». — Подождите, я хочу спросить! — он выпалил первое, что пришло на ум. Снова вибрация. Снова пришло сообщение от Тани. Обе головы тут же скосились в экран, и чёрт бы побрал глупость Шастуна, заставившую невовремя дать телефону себя распознать. Провалилось бы пропадом неприличное любопытство Попова, который совсем, видимо, личные границы не уважал, раз так нагло пялился без приглашения в чужой телефон. «Небось в метро уже все бабкины рецепты перечитал и все переписки», — подумал Антон. Таня: 14:47 «Напиши, как от него выйдешь. Мне же ещё посылку забрать. Всё равно жду». Антон совсем забыл! Вот, почему она спросила перед уходом: Эд попросил сегодня вместо него помочь ей дотащить заказанные коробки. Вот же сучий случай — девушка ждала снаружи, пока они тут намеряются. — Тебя, кажется, уже заждались. Антона эти колючки только раззадоривали. — Ничего срочного, подождите, давайте просто пройдёмся по порядку. Что нужно — оставим, остальное поправимо же? — Антон несвойственно, почти умоляюще посмотрел на каменное лицо напротив. Он выжидал, когда же принципиальность этого человека сломается. — Нет смысла обсуждать, когда в одно ухо влетело, в другое вылетело. Сам на стуле, а мыслями где-то уже за забором, Шастун. В целом, кажется, идея совместных консультаций провалилась, не находите? Раз не умеете разделять свою личную жизнь и рабочий процесс, давайте хотя бы в университете пробуйте абстрагироваться. — Вы имеете в виду Таню? — прямотой на его изгибы и намёки, чтобы осадить, плеснуть невидимой холодной воды в лицо, остудить разогретый чайничек в голове Попова. — Это не моё дело. Ему захотелось ответить: «Вы удивительно правы!». Звук уведомления донёсся на этот раз из телефона Арсения Сергеевича. Его лицо вмиг потеряло надменный лоск, стало по-настоящему напряжённым, колким и, кажется, даже уязвлённым. Антон не понимал, что могло вызвать такую реакцию. Слишком не походило на грусть, злость или банальную печаль. «Разочарован? Раздражён? Он устал!». Наперекор здравой оценке состояния Попова Антон не удержался от просившегося наружу ядовитого замечания: — Вас, кажется, тоже заждались?.. Резким движением руки Арсений заблокировал подсвеченное уведомление, метнул молнии в сторону Шастуна и, не сводя с него глаз, зачем-то захлопнул и без того еле выдвинутый ящик стола. — Не забывайся, с кем говоришь, Шастун! — Не подумайте, — в попытке защититься от ощетинившегося преподавателя Антон вдруг поднялся на ноги и сделал шаг вперёд, — я не намерен с Вами ругаться. Просто, если Вам нужно срочно сбежать, не стоило придумывать поводы, ссылаясь на мой телефон. Арсений инстинктивно отшатнулся, и Антон воспринял это за выбитую из-под ног Попова почву, неловкую короткую потерю контроля. — Я не собирался сбегать, Шастун. Уж не от вас точно. Не много ли Вы на себя берёте? Антон в открытую ухмыльнулся. Хотел растянуть время тет-а-тет с Поповым — легче лёгкого, стоило лишь прижучить его выдуманным поводом. Попытка вернуть себе прежнюю решимость, очевидно, у Арсения Сергеевича провалилась, и он, несмотря на бойкий ответ, предпочёл сохранить безопасное расстояние. Шастун, напротив, преисполнился. Адреналин где-то в затылке нашёптывал, что что бы он сейчас ни вытворил, Попов не сможет ему перечить. Он сейчас был загнанным зверем. Из раза в раз вторил давно наскучившие фразы о безалаберности, а сам злился и злился. Жаль, Антон не знал, на кого. Допускал, может, излюбленный бойфренд — Богатый хуй, мало денег на карту перечислил или чем там обычно клеили такие? Ещё шаг вперёд от Антона, один назад — от Арсения. Впору протянуть ленту рулетки, чтобы вымерять безопасную зону и чётко обозначить момент, когда Шастун её пересёк, но под рукой не было ничего, кроме неловко свисающих по бокам длинных и слегка подрагивавших от волнения рук. Антон делал что-то, о чём не хотел задумываться. Он встал почти вплотную к зажатому от возмущения и неловкости Арсению. Чуть сгорбился, одновременно попытавшись сбросить напряжение в спине и немного сравняться в росте. Арсений дышал словно с перебоями, пропускал выдохи и оттого вдыхал с шумом. Это ещё больше раззадорило Антона и дало невидимый панцирь, как защиту от колючек, кольчугу и противоядие в эмульсии. Сложнее всего дались эти десятые доли секунды, которые Антон потратил на мысль «А что дальше?». Вот он, Арсений, прямо перед ним, близкий и нахохлившийся, как оскорблённый воробей, милый в своей давившей обстановку до этого авторитарности, которая так быстро разбилась под физическим сближением. «Что дальше?». В этом моменте Антону хотелось замереть. В фильмах такие сцены прерывали невовремя ворвавшиеся люди, странные звонки от людей, которые не тревожили до этого годами, а царившая сейчас тишина казалась хоть и стеклянной, но сделанной не из дешевого китайского прозрачного материала, а плексиглассовой, готовой к любым ударам по ней, даже самыми тяжелыми клюшками. Шастун выдохнул и протянул руку к запястью Арсения. Наверно, со стороны это движение выглядело ещё более пугающим, чем просто свисавшие до этого руки в непомерно длинных рукавах, как будто дремавшее огородное чучело решило ожить. Антон попытался отогнать глупые и неуместные ассоциации. Ладони вспотели от нервов. Пальцы наверняка будут ощущаться ледяными, хотя в аудитории от накала эмоций и испуга казалось, что открыли все котлы Ада разом. Не решившись сразу коснуться чужой руки, Антон в сантиметре от неё протянул только указательный палец и медленно провел им по запястью. — Что ты делаешь? — почти прошептал Арсений. — Я не знаю. Ответ честнее, чем на исповеди, другого в запасе не было. Яд больше не сочился, внутри перетекало нечто тёплое. Не хотелось напоминать про уведомление или сорванное занятие. Антон просто гладил кожу Попова, ощутив после первого движения прилив жара к щекам. Арсений не двигался. Он мог сейчас же одернуть руку, схватить сумку и выскочить, посыпая Антона матом, как острым перцем. Вот только он стоял, шокированный и покорный, как уличный кот, привыкший к наказанию от прохожих, и просто ждал, когда всё это закончится, чтобы вспомнить, как дышать. — Простите, — сказал Шастун, не в силах прекратить невесомое касание. В ответ Арсений прикрыл глаза, и тогда несмелая ладонь Антона скользнула всеми пальцами по его разжатой руке. Хотелось переплести пальцы, снова огладить тонкую и такую же, как у него самого, ледяную кожу, но он боялся. Всё, что сейчас происходило, было перебором. Шастуна вело, словно ему подчинилась стихия. Наверно, так чувствовали себя сёрферы после огромной накрывавшей волны, из-под которой удалось выбраться. Арсений с прикрытыми веками перед ним просто принимал нелепую и неумелую попытку ласки, а Антон зачем-то хотел продолжать её, несмотря на абсурдность всего, что между ними происходило. Наконец Попов сжал ладонь в ответ. Не так же трепетно, а с силой, словно хотел этим выразить большее, чем ему давал Антон. Шастун от неожиданности встрепенулся, но рук не расцепил, лишь посмотрел на них, словно не веря в ситуацию. Взгляд невольно зацепился за брюки, и Антона покачнуло. Повышенное артериальное давление в его возрасте, конечно, не приговор, но такого рода моральное давление способно свалить напрочь: ткань около ширинки Арсения Сергеевича совсем недвусмысленно топорщилась. «Это он хотел сказать?». Видимо, даже с закрытыми глазами Попов прочёл в поведении Антона некое замешательство. Открыл их и тут же испуганно вырвал руку. Набрав в грудь больше воздуха, он только собрался, очевидно, утонуть в оправданиях, как на телефон Антона пришло очередное уведомление. Неловкость и явное нежелание возвращаться в привычную реальность заставили зачем-то потянуться в карман. Антон понимал абсурдность поведения — проверять сообщения, когда прямо перед тобой твой персонально возбуждённый преподаватель, который на дух не переносил тебя. Стоял, шокированный не меньше, вот только без спасительного гаджета. За гаджетом можно спрятаться хотя бы сейчас. Оповещение от группы «Шастун — чмо»: «Шастун давно прославился званием «Кидок», но палку свою так никому и не кинул»… «Сука, Эд, конченый придурок! Почему сейчас? Почему я не отключил оповещения из этой группы? Почему она до сих пор существует?». Резко отпрянувший Арсений, два шага назад и выражение чистейшего шока на лице. Антон был уверен, что выглядел со стороны ещё хуже, особенно в долю секунды, когда взгляд снова скользнул в область паха, а Арсений в этот момент поспешил почти незаметно поправить приподнятые брюки. Скомканно бросив: «Извините, давайте перенесём», не осознав, что именно подразумевалось под этим «перенесём», Антон схватил портфель, валявшийся около стула, наплевал на распечатки и выскочил в коридор, оставив за спиной так и не двинувшегося за эту минуту преподавателя.***
Шастун вылетел из университета, не оглядываясь, помчался через дворик, свернул по дорожке в курилку и, только завидев на лавочке Таню с кофе, притормозил. — Чего летаешь? Как прошло? Шастун запыхался, а слова толком не подбирались. В попытке отдышаться и дать себе минуту он отрицательно помахал головой и присел рядом. Таня посмотрела сочувствующе и уже тише спросила: — Опять не то? «Ага, с хуём в кармане...», — мелькнуло в голове. — С ним у меня «То» не получается, — чуть усмехнулся в перерывах между вздохами Антон. Не говорить же девушке о том, что ей пришлось ждать не по причине глубоко научных разборов текстов, а из-за чего-то странного, чему сам он пока не смог подобрать подходящий термин. «Прости, что так долго, Тань, я тёр его руку». «Прости, я задержался, просто у Арсения Сергеевича стоял, а я рядом стоял». «Ой, жаль, что тебе пришлось меня ждать сколько времени! Я был в шаге от того, чтобы потрогать член нашего с тобой научного, что посоветуешь в такой ситуации? Это в теоретическую часть, в практику или в меня войдёт?». Антон передёрнулся, хотя мурашек не ощущал. Стоило бы сбросить наваждение в виде складок на ткани, которые отпечатались на изнанке век. Если уж ему и будут сниться кошмары, то пусть они будут такого содержания, за исключением позорного просмотра канала Эда. И позорного «перенесём» в самом конце сцены. И побега — в ту же копилку. Пока Таня молча допивала кофе, Антон тонул в стыде. — Пойдём? Антон кивнул и покорно поплёлся — Эду пообещал, что поможет ей, тут не отвертеться.***
— До завтра, ещё раз спасибо! Антон покорно дотащил коробки Бог весть чего до Таниного поворота и побрёл в сторону своей остановки. Карман жёг мобильник, а навязчивые мысли то и дело норовили подкинуть новый квест. «А что, если написать ему что-то, чтобы разведать почву? Если он был не против и не отступился, если, блин, ему настолько было приятно, может, стоит предложить ему обсудить это? Что ему сказать?». Шастун переступил широким шагом небольшую клумбу и срезал себе путь через частный двор, накинул капюшон, чтобы казаться более сосредоточенным, но наушники так и не включил — нужно было подумать ещё немного. Он злился на привычный порядок вещей, ведь, будь он девушкой, завалился бы в комнату общежития, собрал бы собственный женсовет (а он был убежден, что у каждой девушки такой существует. Иначе как объяснить, что подруги вылетают на клич быстрее скорой в сотни раз?) и пожаловался бы им. В красках описал бы всю комичность и непредсказуемость ситуации, в мельчайших деталях расписал бы очертания вен на запястьях, собственное ухающее сердце и рой помыслов, которые каким-то чудом удалось сдержать. Когда после десятка восклицательных предложений особенно бойкая подружка елейным голосом задала бы вдруг пикантный вопрос, а остальные, улюлюкая, подхватили бы его, Антон бы напоказ засмущался, но, спустя пару минут ломаний, от и до описал бы всё, что имел почтение лицезреть. На это, по закону жанра, он получил бы в ответ стопроцентное подтверждение, что буквально на днях их с Поповым будет ждать горячее продолжение. «Хотелось бы». Антон остановился, пнул палку и посмотрел наверх. С балкона третьего этажа ему помахала милая девушка. Он поднял руку в ответ. — Замёрз? — окрикнула она. «Пьяная, что ли? Когда успела?». — Хорошего дня! — ответил Шастун и побрёл дальше. Ему стало интересно, а смог бы он ввязаться в авантюру и разговориться с этой явно расположенной незнакомкой? Так запросто переключиться на лёгкое и ни к чему не обязывающее общение, чтобы хотя бы час не рассуждать о размере члена собственного научного руководителя. «Сомнительно и не окей», — ответил Антон сам себе. Вряд ли бы он с чистой совестью провёл время с какой-то девчонкой, пусть и весьма симпатичной, особенно, если б подтвердилось, что она подшофе. Природа, сука, тянула в другую сторону, и даже повышенный для солидарности градус алкоголя в организме никак бы не способствовал взаимному влечению. «Чёртовы пенисы — из-за них все проблемы», — и если уж Антон так считал, то почему даже в этой схожести с девчачьими цитатами у него всё ещё не образовалось женсовета? Он зашёл за батоном, ещё раз покурил, стоя под козырьком общежития, по-киношному стряхнул до конца истлевший пепел сигареты и многозначительно осмотрелся. Самое время снова припрятать свой внутренний бардак подальше, развеселиться и войти к себе в комнату обнулённым. За её дверью — членам вход запрещен. Разрешён только их с Эдом собственным. И, как ни странно, ни один из них отдельно взятый, ни оба в совокупности не вызывали в Антоне столько душевных бурь, как Арсеньевский. Антон уже почти добрался до нужного этажа, как вдруг у него загорелся необъяснимый энтузиазм — пойти в All-In. Рождённая идея грозилась и вариантом пойти в очко, но попробовать стоило. По коридору до нужной двери он почти бежал, путаясь в ногах, чуть не сбил девушку, которая то и дело ошивалась у соседней комнаты, кормила кого-то из пацанов домашнятиной. Когда, наконец, он схватился за дверь своей комнаты и рывком попытался её открыть, ручка одновременно с его нажатием опустилась, и Антон почти носом об голову влетел внутрь. — Ебать, Шаст, чуть не снёс, — пробурчал Выграновский. — Хули спешишь? Всё норм? — Ты — мой женсовет, Эдик! — выпалил, скинув рюкзак, Антон. — Ебанулся? Стоп, — Эд подошёл ближе и стал принюхиваться. — Опять пил без меня? Опять днём? — голос друга стал повышаться. — Какого хуя, Шаст? С этим своим бухал после консультации, пока Танюха мне SMS строчила, что тебя там ебут в хвост и в гриву? Стой… — Эд осадился и отшатнулся. — Тебя что, в буквальном смысле?.. — Еблан, заткнись! — оторопевши выкрикнул в ответ Шастун и рассмеялся. — Ты — мой женсовет! Веди себя соответствующе! — Это что ещё за херь? — Выграновский присел на кровать, явно заинтересовавшись натянутой интригой. Антон, собираясь с мыслями, подошёл к фильтру, налил себе в кружку воды, медленно отпил, опустился на край своей кровати напротив Эда и многозначительно посмотрел на него. — Мне нужен совет. Точнее, куча советов. И если бы мы с тобой были девчонками-соседками, мы бы сплетничали. — Таня говорила, что терпеть не может свою соседку по хате, они вообще не разговаривают… — Хорошо-хорошо! — перебил Шастун, — пусть не все. Представь, что мы прям подружки… — А друганами в какой момент стало зашкварно быть? Шаст, ты меня пугаешь. Ты на какие такие лекции сегодня ходил? Маткой передышал? Братан, давай попроще. Антон отпил ещё воды, с шумом проглотил её и тихо пробормотал: — У него встал. Эд нахмурился в ожидании подробностей. Просидев с озадаченным видом несколько секунд и понимая, что продолжения не будет, он спросил сам: — У кого встал? — У Попова. — Я рад за него. Не старик вроде. Тебе, а, главное, мне эта информация нахуя? Шастун растерялся. Он ожидал, что эмоциональный шквал смоет с него все потрясения, что Эд разорётся от новости, будет выпытывать всё по крупицам, но не представлял, как Выграновского вообще можно чем-то удивить, если его не опрокинуло на лопатки такое известие. Антон решил уточнить важнейший, на его взгляд, нюанс случившегося. — На меня. Эд наклонил голову, потёр подбородок, задумался над чем-то и спустя мучительно долгое для Антона время спросил: — Вы с ним прям в универе сосались? — тон был до того будничным, что Шастун от возмущения распахнул рот, как окунь, и хватал так воздух, пока не вспомнил принципы работы голосовых связок. — Ты совсем долбанулся? Какое «сосались»? — А как у него встал? Антон резко осёкся: всю это котовасию-то он заварил, и ему же теперь признаваться, что стал без повода нагло приставать к преподавателю. Решить рассказать Эдику обо всем оказалось гораздо проще, чем сам пересказ. Стало жутко стыдно. — В общем, — замялся Антон, — если честно, я начал всё это, — и нервно стал заламывать пальцы. — Ничего такого вообще не произошло, просто… — Просто у него встал? — Да. Повисло неловкое молчание. Эд, не выдержав, встал, отвесил Антону лёгкий подзатыльник и сел на табуретку рядом. — Если мне придётся вытягивать из тебя слово по рублю, я буду делать это по счёту лещей, — пригрозил он. — Бля, Эд, я как должен всё это говорить? — Хуем кверху, как твой Попов. Открыл рот и вещай, хули ломаешься? — Вряд ли на женсовете так говорят, — пробубнил Антон под нос. — Я считаю раз, — Выграновский привстал и потянул ладонь к голове Антона, — два... — Да всё-всё! Говорю… Шастун опустил голову вниз и сцепил руки на затылке, как заключённый. Таковым он себя и ощущал — приглашение на казнь, заключительная часть. Сейчас следовало, как на духу, выпалить Эду всю правду о собственных предпочтениях и ждать вердикта. Принципиальный и резкий Эдик маловероятно предпочтёт долго думать, и тогда шуточные угрозы отвесить оплеуху могут вылиться в настоящий мордобой. Это пугало. Да, они друзья и, пожалуй, очень близкие, но оставались ли друзья-парни в приятельских отношениях после каминг-аута — неизвестно. О том, что тепло кожи молодого и горячего студента однажды на вечеринке согревало Шастуна, а аналогичные ощущения от сближения с девушкой пробуждали лишь желание уточнить марку лосьона, он не говорил вслух ещё никому. «Если и получать по роже, то от Эда. Будет уроком». — Ты как-то шутил, — подняв голову, сказал Антон, — про нас с ним, с Поповым, помнишь? — А с чего забывать? У вас слюни до пола, парочка мастифов. А бухать без меня — так вообще за «Здрасьте». — Эд, я серьёзно! — нервничая, одёрнул Шастун. Лицо Выграновского тут же поменялось на ехидную гримасу. — Фу-ты ну-ты! Я тоже серьёзно. Просто разряжаю обстановку. Ты же как уж на сковороде — сам заполз и мечешься теперь. Прикинь, этот, как его… Меченосец-членососец! — Эдик захохотал, раскачиваясь на табуретке. — Лучше не качайся на ней, — со знанием дела заметил Антон. Эд закатил глаза, напоказ встал, демонстративно задвинул табуретку под стол и вернулся на свою кровать. — Тох, давай так — я начну, а ты потом деталей подкинешь, окей? То, что я планирую дожить до пенсии, не значит, что я хочу провести целую кучу времени в её ожидании с тобой. Антон, кивнув, согласился: — Говори. — Я тебя с тем типом как-то на тусе видел, как вы там обжимались. Нихуя себе, допустим, да, но я жив, как видишь, цел. Много спирта переработал мой организм в ту ночь. Сейчас даже жилплощадь с тобой делю. Зато бабу не уведёшь мою, — Эд повернул голову на Антона. — Вот за Танюху ебальник бы вскрыл, кстати, даже если б друг. А так, — продолжил снова в смешливом тоне, откинувшись на подушку, — мне всегда спокойно, когда вы в универе с ней. Шаст, ты подружка моей девушки? — Охуел? — чуть веселее ответил Антон и, уловив паузу монолога, вернул друга к теме: — Вот сейчас мне пиздец смешно, честно. А минуту назад думал, что сдохну. И это я ещё пока ничего не переварил из того, что ты сказал… Блядь, Эд, ты знал? И, сука такая, даже не сказал? — в Выграновского полетел наспех выхваченный из рюкзака конспект. Он попал в ноги и был ловко отпихнут с постели. — Еблан. Это не мои заморочки. Ты ко мне мокрого не присовывал, ночью томно на ухо не дышал, порнуху с жёсткой гейской долбёжкой не врубал на всю громкость. Может, конечно, в наушниках, но меня это ебать не должно! — Я так не делал! — оправдался Антон, уже в открытую заливаясь хохотом. — Нам стоит ещё это мусолить или всё и так ясно? — спросил Эдик. Антон в полной благодарности за быструю и немучительную расправу над собственным секретом поднял руки в примирительном жесте. — А теперь без своего ебучего словесного паралича вещай. Только чайник поставь. Мне надо сбивать тошноту — у тебя ж точно там будет пиздец какой приторный рассказ.***
Выграновский считал себя умным человеком хотя бы по причине того, что многие будущие события предугадывал по мельчайшим, невидимым другим деталям. Услышанное от Антона не сразило его наповал — Эду было понятно ещё с самого начала, насколько глубоко Шаст мог утонуть в своём бархатно-вельветовом друге. Один эпизод с прослушиваем аудиолекций чего стоил. Разве что брови слегка взлетели от того, что друган сам попробовал инициативу проявить. «Не зассал. Мой братан, красава. Мужик!». Выграновский отнёс такую смелость Антона тоже к собственной заслуге — они жили вместе достаточно долго, чтобы лучшие качества Эдуарда, выращенные колоссальным опытом проб и ошибок, перенял и Шастун. Эдик был рад. Слушая воркование и сладкоголосые речи Антона, он искренне улыбался, скалился и морщился. Все подколы, прозвучавшие в этот вечер, Выграновский счёл дополнительной мотивацией Шаста к грядущим подвигам — кто, как ни Эд, сможет надрессировать Антона на абсолютную толстокожесть. Единственное, что, опять же, по причине большой любви, Эда беспокоило — это сохранение друга в таком же воодушевлённо-возбуждённом состоянии. Нытьё отвергнутого соседа Эдику подпортило бы жизнь, утирание соплей, неловкие советы в духе «братан, он пожалеет» рисковали украсть кучу времени в случае провальной авантюры с этим научным. Выграновский хорошо помнил причину, по которой мог случиться срыв его планов на благополучие Антона. Шастун много раз обозначал её, и, не увидев ситуации собственными глазами, Эд решил бы, что друг преувеличивает. Однако он видел: Арсений Сергеевич и Богатый хуй. Красивая картинка, тут перед собой Эд был честен. Сергей стал камнем преткновения между ними, а ещё между Эдом и Антоном. Оплата студии Егору, как ни крути, напрямую влияла на планы Эда стать крутым исполнителем, а отвергнутый Арсением в пользу Антона Богатый хуй посещать студию удовольствия ради вряд ли захочет. Нет бабок — нет конфетки. Нет конфетки — нет демок. Нет демок — Эд пососёт хуй фигурально, в то время как Антон — буквально. Но это если и Шастуну повезёт. Прикинув худший расклад, Эд заключил, что каждый остался бы при своём — он с любимой девушкой и скучной учёбой, Шастун — с размазанным по подушке лицом и работой среди каких-то лиан. В конце концов, он тогда станет платить им с Егором за студию, если отобьёт своего красавчика и свергнет хуй, разумеется Богатый. «Пусть так. Но даже если допустить, что крах любовной истории Антона сильным упадком жизненного уклада не грозит, план на всякий случай пригодится». — Поднимай сраку, Шаст. Мы идём в магаз. Нам нужно топливо. Сегодня мы сформулируем план.