Like a butterfly

Неизвестная обстановка, встретившая Чимина по пробуждении, заставляет всё его естество взвыть от тревоги. Беспокойные глаза мечутся по утопающему в предрассветной полутьме пространству, цепляясь за знакомые детали. Судорожно прокручивая последние отрывки воспоминаний, Чимин приходит к выводу, что он находится у Намджуна. Помещение узнается с трудом, но лишь потому, что вчера Пак был настолько измучен, что не потрудился уделить своему окружению должного внимания. Дав глазам время, чтобы привыкнуть к темноте, он предпринимает попытку встать, гадая, каким же образом ему вновь удалось заснуть. Чимин отбрасывает все варианты, оставляя только один возможный в его случае — обморок, — и наконец сбрасывает с плеч плед, одновременно с этим спуская ноги на пол. Голые отчего-то ступни касаются холодного бетона, а плечи, наоборот, не кусает ожидаемый холод, а лишь ласкает мягкая ткань куртки-бомбера. Чимин хватается за ноющие от боли виски пальцами, восстанавливая по фрагментам свои воспоминания. Ему не удаётся вспомнить, когда он снял обувь, зато в памяти всплывает эфемерное, словно сон, ощущение неотступной смерти, леденящее саму кровь. Стоит полагать, он натянул куртку на голый торс посреди сна, чтобы согреться. Чимин поворачивает голову, без особого интереса изучая помещение. Первым делом он осматривает его на наличие путей для бегства. Юнги всегда может быть поблизости. Память услужливо направляет его взгляд налево, к стене, заставленной наполовину пустующими стеллажами. В дальнем углу, посреди обшарпанный голой стены чернеет массивное пятно — двустворчатые металлические двери, через которые вчера его провёл Намджун. Самое главное — выход — он уже нашёл. Переведя взгляд в противоположную сторону, Чимин отмечает хрупкую с виду лестницу из темного стекла, восходящую к высоким потолкам. Под лестницей располагается проход в коридор, что освещён нижним золотистым светом, и на этом, пожалуй, пути отхода заканчиваются, если исключать возможность побега через окна. Чимина немало тревожит, что он практически не помнит весь путь сюда, но планы по изучению местности он оставляет на потом, а пока сосредотачивается на осмотре скудной меблировки комнаты. Вкупе с огромными пустующими пространствами и внешней обветшалостью это напоминает старое складское помещение, но наличие в дальнем углу новомодной кухни с мини баром и электрокамина наводят на мысли, что здесь имеют место авторская задумка и стиль. Со временем густая синева развеивается, позволяя глазам различить больше деталей, таких, как узор на неровной каменной столешнице стола, цвет мягкой обшивки кресел и дивана (грифельно-серый, маскирующий пятна крови) и лишнее тело слева от него. Больше всего Чимин удивляется вовсе не тому, что умудрился проглядеть постороннего человека, прикорнувшего рядом — настоящей головоломкой для него становится тот факт, что до этого момента он совсем не ощущал тяжести чужих ботинок, упирающихся ему в бедро. Он медленно, с усилием ведёт в темноте взглядом по длинным берцам, опоясывающим лодыжки, к смутно знакомым джинсам, порванным на коленях. Самые страшные опасения Чимина подтверждаются, когда его взору является уже знакомый крест, лежащий на мерно вздымающейся груди, среди переплетения цепей и кулонов. Обманчиво нежное лицо Мин Юнги не становится сюрпризом, разве что только выражение мирной безмятежности на нём. У Чимина, конечно, проскочила мысль, что Юнги может быть поблизости, но такого он не ожидал. Несколько мгновений он прожигает взглядом ненавистное лицо, прежде чем отвернуться, со вздохом откинувшись на спинку дивана. Чутьё твердит, что ему полагается спасаться бегством, но, если подумать логически, разве полагается? У Чимина нет причин содрогаться в страхе перед Юнги, несмотря на то, что всё его естество кричит об обратном. Вчера тот едва не прикончил его, верно, но презренный взгляд Намджуна, которым он наградил Мина за его самовольство, говорит сам за себя — на случай, если Чимину в самом деле вознамерятся навредить, у него есть защита Ким Намджуна, который является авторитетом даже для спесивого Юнги. Правда, это не значит, что Чимину не следует быть осторожным с Мином, ведь, как известно, умалишённые отличаются непредсказуемостью и неразумностью действий. Забывшись в собственных мыслях, Чимин не сразу улавливает глухой шум, оскверняющий утреннюю тишину. Звуки становятся всё навязчивее и отчётливее, вынуждая различить по отдельности всю палитру — тихий скрип матраса, нарастающие шлепки, сдавленные стоны. Пальцы Чимина непроизвольно сжимаются в кулак, явственно извещая о раздражении, испытуемом им. Как невольный свидетель, он чувствует себя грязным, словно его напрямую втягивают в неприкрытое бесстыдство, происходящее за стеной. К несчастью, ему не хватает смелости прикрикнуть на любовников, чтобы призвать их к тишине. К своему ужасу, он слышит тихий выдох со стороны Юнги, что моментально притягивает его взгляд. Чимин отмечает нахмуренные чёрные брови на мраморном лбу, искривлённые уголки губ и напряжённые до белеющих костяшек пальцы. Против воли он задумывается о том, не снится ли тому нечто непотребное в связи с ситуацией, однако эти мысли быстро забываются, когда Чимин замечает, что больше не слышит чужого мерного дыхания. Мин Юнги не дышит, и это может значить не так уж и много. Пак борется с желанием коснуться его, растормошить, чтобы тот не стал жертвой смерти во сне, однако чутьё подсказывает не делать этого. Таким людям, как Юнги, ничего не мешает засадить нож в горло тому смельчаку, что рискнёт потревожить их сон. Только Чимин отворачивается, как Мин вскакивает с места, глубоко и жадно вдыхая. Он пытается успокоить дыхание, схватившись за взмокший лоб, в то время как Пак занят ровно тем же, напуганный чужим резким пробуждением едва ли не до смерти. Он устремляет взор на Юнги и замирает, когда сталкивается с его глазами, полными непонимания и злобы. Повинуясь инстинкту самосохранения, Чимин рефлекторно глядит в ту сторону, откуда исходят стоны — к двери под стеклянной лестницей, — и Мин прослеживает направление его взгляда. Растянув бесцветные губы в неровной усмешке, он достает из-под подушки знакомый Паку пистолет, Daewoo K5 девятого калибра. Точно такой же Чимин хранит у себя. Спешно встав с дивана, он стремительно направляется в сторону коридора, и его решительный настрой говорит о том, что сейчас кто-то умрёт. Чимин заинтересованно наклоняется вперёд в поиске лучшего обзора на представление и резко втягивает воздух от острой боли в боку. Юнги же делает ровно то, что от него ожидают — с грохотом дёрнув одну из дверей, он поднимает руку, которой держит пистолет, заставляя все звуки в миг померкнуть. Пак прислушивается, ожидая дальнейшего развития событий. — Тэхён-а, — зовёт Мин тихим, обманчиво спокойным голосом. Значит, нарушителем спокойствия является именно Тэхён. Ну и славно, если он умрёт, Чимин будет только рад — тот лишил себя права на его сочувствие в тот миг, когда назвал породистой псинкой Намджуна. — Ты разбудил меня, — продолжает Юнги. — К твоему счастью, я всё ещё хочу спать. Твоя жизнь зависит от того, насколько тихо ты будешь трахаться. Надеюсь, мы поняли друг друга? Дождавшись кивка, Мин закрывает дверь и возвращается на диван. Усевшись, он пинает сидящего с разочарованным видом Чимина в бедро, привлекая к себе внимание. Протянув ему ствол, Юнги говорит: — Если будет шумно, можешь пальнуть пару раз, но не в пол. Пак решает умолчать о том, что и без его советов знает, как обращаться с оружием, вместо этого он говорит: — Не боишься, что пристрелю тебя? Грубо схватив его запястье, Юнги вкладывает в холодную взмокшую ладонь оружие. Откинувшись назад, головой на подушку, он усмехается: — Задавать тупые вопросы — твое хобби? Чимин хмыкает, но возмущаться поздно — Мин закрывает глаза, чем ставит точку в этом разговоре. Его ботинки привычно уже упираются в ногу Паку, марая светлые джинсы. Несмотря на злость, вызванную столь грубым отношением, Чимин вновь вынужден заткнуть свое негодование, потому что заранее знает, чем этот ненормальный ему ответит. И, в конце концов, он будет прав — джинсы Чимина слишком грязные, чтобы ещё и переживать за их чистоту. Практически заставив себя расслабиться и не думать о Юнги, Пак начинает по привычке крутить в руках пистолет, довольствуясь его родной тяжестью в ладонях. После угроз в свою сторону Тэхён больше не издаёт ни звука, но тишины нет — Мин сам её нарушает спустя минуту, принимаясь отбивать пальцем по груди странный ритм. Пак усмехается про себя, осознав, что это не более, чем привычка невротика, такая же, как у него самого. Таких навязчивых привычек Чимин имеет тысячу и одну штуку — он щелкает суставами пальцев, грызёт слизистую щек, кусает губы, крутит в руках всё, что подвернётся, терзает царапины. Всё это следствие непрестанного нахождения в стрессе. Нет ничего удивительного в том, что Мин со своими очевидными проблемами с головой имеет нужду в одних и тех же навязчивых действиях — это маленькая отдушина, дарующая лживое успокоение. Чимину стоит запомнить об этой его привычке, чтобы впредь понимать, когда Юнги не спокоен. Впрочем, спокойным он, вероятнее всего, не бывает никогда. Не проходит и пяти минут, когда дверь в комнату, в которой Тэхён безуспешно пытался уединиться, открывается, и в помещение на всех парах влетает неизвестный Чимину парень вызывающей наружности. Он едва прикрыт одеждой, поэтому от глаз не укрывается обилие пирсинга в самых интимных местах и странные, кажущиеся Чимину глупыми, татуировки. Незнакомец скрывается в дверях, глядя едва ли не с ужасом на спящего — или, что вероятнее, притворяющегося спящим — Мина. Вслед за ним в одних трусах и халате выбегает Тэхён, что с досадным шипением зарывается рукой в отросшие каштановые волосы, с усилием оттягивая пряди. Он пронзает гневным взглядом тушу Юнги, а следом строит недоумевающее выражение лица, когда замечает поблизости с ним Чимина, держащего в руках уже знакомый пистолет. В его голосе явственно сквозит удивление, когда он говорит: — Быстро тебя на цепь посадили. Чимин порывается возразить, но Юнги успевает раньше: — Так быстро кончили? С перепугу, что ли? — он даже не пытается скрыть смешок. — Тебя наверняка это не волнует на самом деле, но, к твоему сведению, нет, не кончили. Спасибо тебе за это, хённим! Удивительно, но вид дула пистолета, смотрящего на тебя, отлично снимает возбуждение! — распалившись, Тэхён повышает голос. Мин неискренне хохочет несколько секунд, затем резко замолкает, недобро косясь на младшего коллегу. — Э-эй, — тянет он с устрашающим весельем. — Ты, кажется, забываешься. Чимин поражённо хмурится, негодуя заместо Тэхёна. Неужто Юнги настолько неприкосновенен, что на него даже злиться нельзя? — Хённи-им! — надув губы, тянет Тэхён. — Я же не говорю, что ты в чём-то не прав, просто прошу в следующий раз указать на мою ошибку помягче. Юнги хмыкает, закрывая глаза. — Я подумаю, — говорит он. — А теперь заткнитесь. Джун будет здесь через полтора часа, а мне нужен ещё хотя бы час сна, чтобы быть способным выносить его присутствие. Он не глядя протягивает руку, и Чимин послушно возвращает пистолет, чувствуя некую уязвимость, когда лишается своего единственного оружия. Он встречается глазами с Тэхёном и кивком головы даёт понять, что им требуется поговорить наедине. Пожав плечами, Ким движется в сторону коридора, и Чимин поднимается с насиженного места, чтобы проследовать за ним. Зашитая Чоном рана ноет и колется при движении, но не настолько сильно, чтобы это нельзя было игнорировать. Чимин проходит за Кимом сперва в пустующую серую комнату, в которой из мебели одна лишь кровать со смятыми простынями, а затем Тэхён ведёт его на балкон. Пространство снаружи оказывается неожиданно узким и пустым. Облокотившись на металлический поручень стеклянного ограждения, Ким поднимает на своего компаньона скучающий взгляд, давая знак к началу разговора. — Где мои вещи? — решает сразу перейти к делу Чимин. — Последний раз, когда я видел свою сумку, мы ещё не были в Пусане. Надеюсь, ты её взял? — Зачем тебе тот мусор? — поражённо усмехается Ким. Паку едва удается сохранить лицо спокойным. Он сжимает зубы, размышляя над тем, не означает ли такой ответ Тэхёна то, что о своей сумке Чимин может забыть. — Это единственные вещи, что у меня есть, — крайне миролюбиво отвечает Пак. — Там мои документы и оружие, а также сменная одежда. Так ты взял мою сумку? — Да здесь твоя сумка, успокойся. Спроси потом босса, она у него, насколько мне известно. Развернувшись к ограждению спиной, Тэхён глядит на то, как Чимин выдыхает с видимым облегчением, и усмехается: — Почему ты настолько цепляешься за свои старые вещи? Босс так или иначе сделает тебе новые документы, ствол тебе иметь не разрешат, такие правила. А шмотки будет лучше всего купить новые. Чимин хмыкает, чувствуя усталость от одного только этого разговора. Он угрюмо интересуется: — На какие деньги? Ким недоумевающе вскидывает вверх одну бровь. — Ты мне, что ли, купишь одежду? — уточняет Пак. — Напомню, если ты забыл, я буду работать на Намджуна бесплатно, каждая вона пойдёт на отработку долга. — Может, и я, — Тэхён хищно скалится, с интересом разглядывая своего собеседника. — Приодену тебя под свой вкус, ребята сразу поймут, кому ты принадлежишь. Мельком бросив взгляд вниз, Чимин прикидывает расстояние до земли. Тэхён замечает его невесёлый настрой: — Не обижайся, это простой мой юмор, — он вскидывает ладони вверх в примирительном жесте. — Что-то прохладно здесь, не думаешь? — Ты в одних трусах. Ким подмигивает: — Приятно, что ты отметил это. Чимин закатывает глаза и молча покидает балкон. Диалог исчерпал себя.

***

Наличие на этаже Юнги, чей сон крайне не хочется тревожить в виду очевидных причин, толкает Чимина к решению изучить местность внизу. Путь к выходу он восстанавливает в своей голове буквально по пазлам, одну часть за другой. Игнорируя лифт, Пак спускается на первый этаж по лестнице, отмечая по пути цифру «7» на стене. Значит, он всё это время был на седьмом этаже. Спускаясь всё ниже, Чимин гадает, какая роль отведена каждому этажу в здании, и делает в голове пометку выяснить их общее количество. Ночной клуб, который занимает первые три этажа, носит изящное, но лишённое смысла название «Монсемэри» и является официальной собственностью Намджуна. Именно сюда, как правило, приходят те, кто жаждут аудиенции у криминального босса. Днём, разумеется, клуб закрыт для посетителей, однако это вовсе не значит, что он закрыт для людей Кима. Правда, выпивать им приходится в оглушающей тишине, довольствуясь обыкновенным искусственным освещением. Всеми своими красками это место начинает играть ближе к ночи: именно тогда сюда стягивается толпа народу, не сведущая о том, какие дела вершатся в этих стенах, диджей становится за стойку, и танцпол окрашивается в пёструю неоновую палитру. Ввиду его необъяснимой брезгливости Чимину шумные и злачные места не по душе, поэтому он с удовольствием изучает просторное помещение клуба днём, пользуясь возможностью избежать взаимодействия с морем накаченных алкоголем тел. Раз за разом он натыкается на размещённых по периметру членов банды в солидных костюмах. Ни один из них не удостаивают его каким-либо вниманием, впрочем, Пак вполне доволен подобным раскладом. Ему было бы не по себе, если бы все вокруг взгляды сводились на нём, словно спицы в центре колеса. Дизайн «Монсемэри» выглядит в высшей степени дорогим и строгим, что неизбежно наводит на мысли об элитности клуба. Будь Чимин заядлым любителем подобных мест, он бы непременно отметил свободный вход в клуб очередным плюсом работы на Намджуна, но данные привилегии нисколько его не интересуют. Чимину приходится по вкусу местный интерьер, выполненный в сотнях оттенках чёрного и золотого, настолько, что он даже жалеет тех посетителей, что придут сюда ночью и увидят это место утопающим в сплошном неоне. Свой обход он заканчивает у барной стойки, дугой огибающей задний бар, стеклянные шкафы которого битком забиты алкоголем и выгодно освещаются теплой янтарной подсветкой. К его неожиданности, за стойку практически сразу становится бармен в возрасте и услужливо интересуется, не желает ли «господин Пак» чего-либо выпить. От такого обращения Чимин впадает в ступор и берётся судорожно размышлять о том, какого чёрта Намджун известил всех работников и членов банды — а всё указывает именно на это, — кто такой Пак Чимин. Отсюда назревает вопрос — а, в самом деле, кто он? Каким образом он представлен этому бармену? Откуда столько уважения в обращении? Или этот тон — просто-напросто часть его работы? — Так что вам налить? — переспрашивает мужчина. — На ваш вкус, — скромно отвечает Пак, усаживаясь на высокий барный стул. Он укладывает руки на стойку и, разглядывая свое изуродованное синяками лицо в отражении стеклянной поверхности, раздумывает над тем, не попытаться ли ему выведать информацию у бармена. Вскоре тот ставит перед Чимином стакан, дно которого наполнено насыщенно золотым, словно смола, напитком, предположительно, виски. Вкусив один только терпкий аромат, Пак понимает, что будет наслаждаться каждым глотком. Он усмехается про себя, когда думает о том, что перед ним, вероятно, тот самый бармен из народных легенд, который, лишь единожды взглянув на человека перед собой, с точностью подберёт ему напиток по вкусу. — Я могу спросить, откуда меня все здесь знают? — интересуется Чимин. — Надеюсь, это не тайна. — Вовсе нет, — качает головой бармен. — Любой, кто хоть что-либо знает о жизни нашего босса, в курсе о Пак Тэуне. И тем более знает, кто такой Пак Чимин. — Откуда? — настаивает Чимин, и бармен перед ним кажется удивлённым. — Разве это не очевидно? Все пять лет, что вы пробыли под сенью семьи Ким в качестве воспитанника, вас растили как ближайшего слугу молодого босса и его правую руку. Нет ничего удивительного в том, что вас многие знают. Чимин едва не плюется своим напитком, услышав это. Стоит признать, он мало что помнит из детства, многое просто стёрли из памяти годы. Но разве возможно так просто забыть, что тебя воспитывали в качестве правой руки того, кому предстоит в будущем возглавить целую банду? Бармен продолжает: — Мне тяжело представить, каково это — видеть другого человека на месте, которое по праву должны занимать вы. Но могу вас заверить, господин Мин достойно исполняет свои обязанности. Молодой босс никому так не доверяет, как ему. Словно рой суетливых насекомых, вопросы прогрызают чиминов мозг до самого ствола. Становится так шумно, что хочется закрыть уши, но едва ли это поможет — шум в его голове. Он пытается понять слишком многое, но тщетно. По каким причинам отец скрывал от него правду все эти года? Известно ли боссу, что Чимин ни черта не помнит о их совместном детстве? В курсе ли Юнги, кто изначально должен был занимать его место? Терпкому вкусу алкоголя удаётся не то скрасить испорченное настроение, не то прикрыть горькое удушливое отчаяние вуалью глупого, неуместного веселья. Допив, Чимин даже благодарит бармена за услуги и беседу. Больше ему на нижних этажах искать нечего — любопытство удовлетворено сполна и к тому же прошло достаточно времени с тех пор, как он покинул седьмой. Это означает скорое прибытие Намджуна. Возможно, удача наконец улыбнётся Чимину такой же кривой и наигранной, как у Юнги, улыбкой, и им с Кимом удастся поговорить наедине; Чимин задаст ему некоторые из интересующих его вопросов, получит крупицу истины, дорогой и убийственной, как наркотик. Заодно спросит про свою сумку. С этими мыслями Пак поднимается наверх — опять же, по лестнице — и на месте его встречает весьма досадная картина. Босса не видать, и, тем не менее, весь узкий круг его доверенных лиц, компании которых Чимин предпочёл бы пытки, здесь, в полном своем составе. Чимин брезгует даже взглянуть в сторону так называемых авторитетов банды. Избегая их компании единственным возможным способом, он с демонстративным безразличием проходит мимо, следуя прямиком к мини-бару, у которого колдует себе зелье Чонгук. Несмотря на то, сколько осуждающих взглядов пронизывают Пака одновременно, словно иглы, пускающие в кровь отраву, его это не беспокоит — он чувствует ровно то же самое к каждой персоне здесь, не исключая даже Чонгука, стараниями которого он дышит. То, что его руки зашивали рану, не значит, что в тот момент он не думал: «Ты заслужил». — Как самочувствие? — тоном сухим и незаинтересованным интересуется Чон. Как и всегда, когда он ведёт разговор с тем, кому в самом деле плевать, Чимин даёт ему искренний ответ. — Думаю, что легче было бы умереть. Чонгук не выглядит удивлённым или хоть сколь-нибудь озабоченным, полностью оправдывая ожидания Чимин. Это всегда идёт его расшатанным нервам на пользу, когда люди статичны и делают именно то, что от них ожидаешь. Хоть что-то в этой жизни должно поддаваться мнимому контролю. — Здесь собрались почти все, — говорит Чонгук. Чимин хмыкает. Семнадцатилетку точно нельзя отнести к разговорчивым, значит, его неожиданной откровенностью нужно воспользоваться. И что значит «почти»? Стоит полагать, это он об отсутствии Намджуна. — Дай угадаю: и каждый от меня не в восторге? — Пак криво усмехается В ответ Чон кивает и, судя по его взгляду, не видит в происходящем ничего смешного. Он протягивает собеседнику какой-то коктейль кислотного цвета, на который Пак глядит с сомнением, а сам неожиданно угощается чем-то безалкогольным. Надо же. — Твое присутствие здесь — личное оскорбление каждому из них. Намджун подложил ему ту ещё свинью, и Чимин понимает это. Каждый, без исключения, даже вечно беззаботный Тэхён, числится на особом счету у босса не за красивые глазки. Им пришлось утопить совесть в крови своих жертв, чтобы войти в круг доверенных лиц и стать местными авторитетами. Разумеется, Чимина здесь никто видеть не желает — он не равен им, не достоин стоять рядом. — И тебя тоже? — интересуется Пак, отпивая глоток той смеси, что ему вручил Чонгук. Язык словно окунают в ад, и он незамедлительно плюёт в раковину. Весь напиток отправляется следом. Чонгука, кажется, нисколько не задевает то, что его труды так и не были оценены по достоинству. — Я не вхож в круг доверенных лиц босса, даже членом банды не являюсь, — признается Чон и, опережая вопросы, поясняет: — Я под личным покровительством Намджуна-хёна, как потенциально ценный будущий член банды, поэтому и присутствую иногда на важных обсуждениях. — И никто не против? — У нас с тобой разные ситуации, — пожимает плечами он, догадавшись, что имеет в виду Пак. — Я доказал, что могу быть полезен уже сейчас, не говоря о будущем. А ты — тёмная лошадка. Никто не знает, что от тебя следует ожидать, куда ты метишь, чего желаешь на самом деле. — Ты тоже считаешь меня тёмной лошадкой, почему же тогда разговариваешь со мной? — Из солидарности? На самом деле я без понятия. Да и не думаю, что ты правда хочешь это знать. Мне кажется, тебя больше интересует другое. — И что же меня интересует? Чонгук выразительно глядит в сторону четвёрки, расположившейся на диване и в креслах. С их стороны доносится шум; насколько Чимин понимает, Тэхён — стараниями высших сил, уже одетый — и ещё кто-то ведут ожесточенный спор о какой-то глупости. Обычный человек увидит здесь группу парней, которым лишь бы влезть в очередную словесную перепалку, но не Пак. Его глазам предстает свора псов, безобидных с виду, но с окровавленными пастями, если приглядеться внимательнее. — С Юнги-нимом ты уже знаком, полагаю, с Тэ-нимом тоже. Они выглядят несерьёзными, так как всё время смеются и глумятся, — Чимин мысленно соглашается с этими словами, вспомнив о идиотском чувстве юмора Кима, но на Мине запинается; рана на боку неприятно ноет, словно чужие пальцы снова неназойливо пытаются разорвать швы. — Каждый, кто имел глупость так думать, уже мёртв. Именно на этих словах Тэхён перехватывает взгляд Чимина, направленный на себя, и радушно ему улыбается, приветствуя ленивым взмахом руки. Глаза сами собой скользят к Юнги. Можно подумать, что он спит, запрокинув голову к потолку, если б не ладонь с зажатой меж пальцев сигаретой, которую он то и дело подносит к губам. Чимин прослеживает взглядом облако сизого дыма, пока оно не растворяется бесследно в воздухе. Он вспоминает этот вкус на губах. — Остальные двое — Чон Хосок и Ким Сокджин, — вырывает его из ностальгии по никотину Чонгук, махнув рукой в сторону оставшихся членов квартета. Один из них Чимину знаком — тот, что в чёрной шляпе-федоре, чьи волосы короткие и ослепительно белые, а взгляд так же остр, как и черты его лица. Именно этот человек вместе с Кимом и Мином сопровождал босса, когда тот давеча наведался к Паку на порог. — Хосок-ним может показаться грубым, но он не плохой. Он осторожен в отношении тебя, так как не знает, несёшь ли ты угрозу. Но если тебе удастся завоевать его доверие, можешь рассчитывать, что он защитит тебя лучше кого бы то ни было. На эти слова Чимин реагирует сухим хмыканьем. Он никогда не будет настолько глуп, чтобы доверить кому-то свою защиту. Заметив, что Чонгук вдруг замолк, Пак невольно переводит взгляд на последнего, вскользь упомянутого члена четверки авторитетов — Ким Сокджина. Он создаёт впечатление безобидного человека: ласково улыбается, поправляет длинными хрупкими пальцами очки, глядит удивительно открытыми и живыми глазами. Кажется, словно такие глаза способны найти прекрасное даже в таких прогнивших людях, как его коллеги. Чимин не раздумывает долго, решая окрестить его самым опасным среди всех. Он неуместен здесь, словно ошибка в коде мироздания, его нельзя прочесть и предсказать, именно это и тревожит. Наконец, Чонгуку удается сформировать свои мысли: — Что касается Ким Сокджина — он особенный. Другой. — И в чем же его отличие? Чон строит настолько задумчивое лицо, словно впервые в жизни ему приходится ломать голову над такой сложной загадкой. Подняв на Чимина пугающе серьёзный взгляд, он говорит: — Ему не всё равно. Как ни странно, Чимин понимает, что он имеет в виду. Когда речь идёт о криминальном мире, способность к сочувствию полностью откидывается прочь, и на замену ей приходит абсолютное безразличие, граничащее с жестокостью. В существование добрых людей постепенно перестаёшь верить, как и в совесть, карму, смысл божественной задумки. Такие, как Сокджин, которым не всё равно, становятся доказательством существования человечности. Возможно, единственным доказательством. Наконец, заметив заминку Чимина на кухне, Юнги метает в его сторону холодный взгляд и дважды похлопывает рядом с собой по дивану. Пак понимает, что это следует расценивать как приказ, и с недовольством, отобразившимся на лице, следует к дивану, усаживаясь рядом, между Мином и подлокотником. С противоположной стороны сидит Сокджин, остальные двое занимают одноместные кресла. Чимин как можно незаметнее скашивает взгляд на Юнги, гадая, в курсе ли он, чьей по праву является его должность? И если ему всё же известно, не опасается ли он, что Пак попытается подвинуть его с трона, чтобы занять самостоятельно? Чимин надеется, что нет. Как бы привлекательно ни звучала эта перспектива, он не хочет высвечиваться. Возможно, ему и была уготована судьба стать правой рукой Кима, но он ею не стал, и теперь всё, что он хочет, это выплатить долг и стать свободным. — Я сейчас выколю тебе глаза, — даже не взглянув в его сторону, спокойным тоном угрожает Юнги. Осознав, что его поймали, Чимин благоразумно отводит взгляд, стараясь как можно сильнее придвинуться к подлокотнику. Благо, уже в следующую минуту входные двери распахиваются, и на порог является босс. Не тратя время на пустые любезности, он на ходу бросает Чимину под ноги его сумку и падает в пустующее массивное кресло, стоящее ровно напротив дивана. Намджун начинает свою речь с подробностей грядущей сделки, которые Паку абсолютно безразличны — он с шумом дёргает молнию, игнорируя осуждающие взгляды и раздраженные вздохи. Чимин проводит полную ревизию содержимого несколько раз, но искомое не появляется чудесным образом из воздуха ни на втором заходе, ни на пятом. Пистолета в его сумке нет. Ему всегда было свойственно легко вспыхивать, подобно спичке, и разгораться со скоростью лесного пожара. Так случается и сейчас — ярость не заставляет себя долго ждать, когда Чимин понимает, что кое-кто не только имел наглость копаться в его вещах, но и посмел одну из них забрать. — Где мой пистолет? — Намджуна приходится перебить, но Пака это нисколько не волнует. — Его здесь нет. — И не должно быть, — сухо отвечает Ким и замолкает, очевидно, желая ограничиться лишь этим коротким объяснением. Чимин с таким раскладом не согласен, он гневно выдыхает, готовый обрушить копившийся с вечера гнев на чёртового криминального босса, когда от рывка к смерти его неожиданно спасает Сокджин, вмешавшись в разговор со следующими словами: — Пускай ты и не принят официально в банду, ты всё же являешься её частью — что-то вроде внештатного сотрудника — потому основные правила распространяются и на тебя тоже, — ему приходится наклонить корпус вперёд, чтобы взглянуть на Пака через Юнги. — Так как нам не нужны проблемы с законниками, рядовым членам банды не рекомендуется, а то и воспрещается носить с собой огнестрельное оружие. — И когда я получу свой пистолет обратно? — Чимин намеренно игнорирует Сокджина, смотря только на Намджуна, желая его разозлить своим неуважением. Ему это удается, но своей главной цели Пак так и не добивается — он злит каждого, за исключением Намджуна. Тот выглядит скучающим, словно вот-вот взмахнет рукой и скажет, что представление ему надоело. Намджун не взмахивает рукой. Он говорит: — Получишь, но не когда, а если Юнги сочтёт нужным его тебе вернуть. Недобрая мысль проскальзывает у Чимина в голове, стоит ему вспомнить знакомую модель пистолета, которую он видел давеча у Мина. Нет ничего катастрофического в том, что тот пользуется тем же оружием, что и Пак. Но только если это не буквально тот же самый пистолет. — Мой пистолет у него? — Чимин вскакивает с места, указывая на Юнги пальцем. Тэхён болезненно морщится, прикрывая глаза рукой, Чон Хосок, в свою очередь, с опаской посматривает в сторону правой руки их босса, ожидая его реакции. Намджун и Сокджин единственные сохраняют спокойствие, если не брать в расчет самого Юнги, который в следующую секунду достаёт знакомый пистолет и окидывает Чимина насмешливым взглядом. — Ты про этот? Это становится последней каплей — чаша терпения переполняется. Паку хочется снести ему голову к чертям, через глотку вырвать сердце, засунув свои пальцы ему во внутренности точно так же, как сделал то Юнги. Что касается отнятого места, несбывшегося прекрасного будущего — плевать. Ему искренне плевать на это дерьмо, плевать на должность правой руки Намджуна, пусть Мин ею подавится, она никогда и не принадлежала Чимину. Но этот пистолет — его. Юнги покусился на неприкосновенность его вещи. — Успокойся, — своевременно вмешивается Намджун, возможно, за секунду до трагедии. — Если хочешь свою игрушку обратно, тебе лучше постараться убедить Юнги, что ты её заслуживаешь. — Слышал его? — усмехается Мин; его глаза неожиданно обжигают холодом, когда он всё с той же усмешкой говорит: — Тогда сядь на место и закрой пасть. Зубы непроизвольно сжимаются до скрипа, и синяки на лице тотчас вспыхивают болью. Ему хочется отстоять свои права, но куда больше Пак желает свой пистолет обратно. — Место, — повторяет Юнги, откровенно забавляясь. Чимин бессилен в своей ярости. За столь неприкрытую насмешку он может только проклинать Юнги в свой голове. И, видит бог, боль ему милей, чем то унижение, которое он испытывает, когда послушно исполняет отданную команду и слышит от Мина «хороший мальчик». К счастью, Намджун больше не желает уделять этим идиотским разборкам ни секунды своего времени и возвращается к обсуждению насущных дел. Лучшим способом отвлечься от злости конечно же становится включение в обсуждение, и Чимин обращается в слух, незаметно для себя принимаясь терзать собственные губы зубами. — Присутствие каждого необязательно, хватит всего двоих, чтобы проконтролировать ход сделки. Юнги, твое присутствие, как моего заместителя, не обсуждается. Ты можешь выбрать, кто отправится с тобой, или я могу назначить сам, если пожелаешь. Мин небрежно отмахивается рукой, отдавая право решения боссу. — Что ж, пускай это будет Хосок. — Все условия сделки, надеюсь, заранее обговорены? — живо включается в обсуждение Чон. — Я не настолько силён в переговорах, чтобы на месте сразу же договориться на лучших для нас условиях. — Мы с Юнги уже обговорили наши основные требования. Запомните главное: можете торговаться, но условия диктуем мы, а не они. Всё, что господин Хан может — принять их или не принять. Вы знаете, что делать в последней ситуации. Юнги решает присоединиться к обсуждению и с улыбкой, расслабленной, даже слегка скучающей, интересуется: — Если всё пойдёт по плану, нам предстоит провернуть крайне сложный манёвр, чтобы нас не накрыли с целой партией оружия. Какие будут указания, Джун? Упоминание оружия ощущается для Чимина, как удар молнии — его обжигает, и он в мгновение напрягается. Возведя на Кима круглые от неверия глаза, Пак из последних сил удерживает себя от того, чтобы не переспросить, не послышалось ли ему сейчас. — Во-первых, ни о какой партии оружия речи не идёт, — отвечает Намджун. — Пока что мы только обговариваем условия сделки, ничего не продаем. Вы возьмёте с собой только некоторые модели, чтобы продемонстрировать имеющийся у нас ассортимент. Их несложно забрать с собой, в случае, если придётся бежать. — Ты занимаешься нелегальной продажей оружия? — встревает-таки Пак, не выдержав. — Продажей и контрабандой, — ленивым тоном отвечает заместо босса Тэхён. — А тебя что-то не устраивает? — У нас в стране тотальный контроль над огнестрельным оружием! — восклицает Пак; пытаясь донести до Намджуна всю неразумность и опасность этого дела, он говорит: — Даже бывший босс не рисковал влезать в эту область из-за больших рисков! Хосок не выдерживает первым: — И что же ты предлагаешь? Рынок проституции и игорный бизнес практически полностью подконтролен другим бандам. — Ким Дэги занимался ростовщичеством, — напоминает Чимин. Усмешка следует незамедлительно. Пронизывая его взглядом исподлобья, Тэхён говорит: — Старый босс был трусом и глупцом: перед ним были открыты двери на прибыльный и никем не занятый рынок оружия и наркотиков, а он занимался кредитами. Чимин прикрывает глаза, неверяще выдыхая. Восхитительно. Остаётся надеется, что наркотики были упомянуты к слову, и Намджун к этому рынку никакого отношения не имеет. Корея — это даже близко не Штаты, здесь правоохранительные органы работают на совесть, практически уничтожая каждого, кто рискнёт заняться торговлей запрещенных веществ и оружия. А Намджун, как тупорылый баран — а иначе не скажешь — суется именно в эту область. — Ты зря нервничаешь, — убеждает Чимина Сокджин. — Хватит, — обрывает их Юнги; он даже не утруждается взглянуть на Чимина. — Ты никто и право голоса не имеешь. Тебе было велено заткнуть пасть. Чимин не может отделаться от ощущения, словно его с силой дёрнули за ошейник, призвав к спокойствию. Он тянется рукой к шее, чтобы скрыть постыдные следы; будто бы кто-то может увидеть то, чего нет. Словно кому-то есть дело. Как ни прискорбно признавать, но Юнги прав — голос Чимина не имеет никакого веса, чтобы он мог выказывать свои опасения и твердить об осторожности. Он не знает ни этих людей, ни, по правде говоря, Намджуна, такого, каким он является ныне. Они живут риском, тогда как паранойя — удел беглецов. Его удел. — Благодарю, Юнги, — послав Паку выразительный предупреждающий взгляд, говорит Намджун. — Во-вторых, перед тем как меня перебили, я хотел сказать, что отправлю с вами несколько машин в качестве страховки. — Нам нужен хороший водитель, — делится размышлениями Хосок. — Юнги, что думаешь? — Ким обращается к своей правой руке. Мин молча поворачивает голову влево, вперяясь взглядом в сидящего рядом. Когда до Чимина наконец доходит, его пробивает мелкая дрожь, и он резко оборачивается на Юнги, чтобы посмотреть ему в глаза, отыскать в них намёк на насмешку. Но натыкается только на пронзительный холод. Этот контраст жестоких, неулыбающихся глаз и вечной, не сходящей с уст кривой ухмылки уже начинает вызывать у него тошноту. — Ты же не намекаешь на него? — судя по тону, Хосок полностью разделяет мнение Пака на этот счёт. — Не понимаю твоих возражений, — искренне признается Мин. — За его спиной ни единой заслуги, и всё же Джун пригласил его сюда, считай, поставил наравне с нами, — Чимин отчётливо слышит насмешку в его словах. — Вас это разве не изумляет? Пусть Пак Чимин докажет, что имеет право находиться здесь. К несчастью для Чимина, в словах Юнги есть смысл, а достойных причин, по которым он может отказаться от выполнения этого задания, у него, как на зло, нет. Пак боится, что, стоит ему только заикнуться о том, что подобная задача ему не по плечу, Мин воспользуется этим, чтобы настроить каждого против него. — Хорошо, — принимая свой приговор, говорит Пак. — Я могу это сделать. Намджун одобрительно кивает ему. — Тогда ты этим и займёшься. Судя по недовольному лицу Хосока, он явно не в восторге от происходящего, но возразить против авторитета Кима и его правой руки не может. Намджун, вероятно, посчитав собрание законченным, поднимается с кресла. Он обводит своих подчинённых равнодушным взглядом и говорит: — Если вопросов ни у кого больше нет, можете быть свободны. Чимин не дурак и понимает, что этим Ким подразумевает — даже если вопросы есть, ему плевать. Однако Пак не может позволить себе так просто упустить возможность поговорить. — У меня есть вопросы. — Нет, — отрезает Ким. — С тобой мы поговорим позже. Чимин даже не пытается скрыть усмешки. Намджун сбегает от разговора, и ему ещё хватает наглости отрицать, что он трус? Может, он и не боится торговать оружием под носом у правительства, но поджимает хвост всякий раз, как сталкивается со своим прошлым в лице друга детства. И как после этого Пак должен верить, что от него ничего не утаивают?