Like a butterfly

Никто ничего не знает о Мин Юнги. Правая рука босса — персона без прошлого. Есть только имя и репутация, заставляющая каждого преклонять пред ним колени, предательски дрожащие. Кого из коллег Чимин ни спрашивает, большего они ему сказать не могут, только и способны повторять: «он конечно крутой, но так же жестокий и бессердечный, возможно, сумасшедший, так ещё и очень умный, а вообще, не спрашивай о нём, если узнает — измельчит твои кости в пыль собственными зубами». Вместо сколь-нибудь полезной информации Чимин узнает тысячу и одну легенду да байки всякие — хоть иди сборник печатай под названием «Народные поверья о Мин Юнги». По сути, Чимину вообще не должно быть дела до правой руки босса, по крайней мере, так он себе говорит с первой их встречи и по сей день, все полтора месяца этого незавидного знакомства. Но реальность такова, что они пугающе похожи друг на друга во всём, начиная схожим образом искалеченной психикой и заканчивая теми мелочами, что уже в формировании личности роли не играют, но оттого важными быть не перестают. Похожи вплоть до приступов удушья и кошмаров. Он не знает Юнги достаточно хорошо, чтобы смело судить о том, что тот из себя представляет под смеющейся маской, но есть основания полагать, что Мин может стать Чимину примером. Примером, к которому он будет стремиться, или же, напротив, на ошибках которого ему следует учиться — уже зависит от того, что ему удастся выяснить. Не так давно он был одержим рядом вопросов, ответы на которые имеет смысл требовать лишь от лидера банды, что словно призраком обратился с последней их встречи — Чимину не удается уловить ни единого его следа. Сейчас же интерес Пака резко сделал поворот на сто восемьдесят градусов, заставляя сосредоточиться на другом человеке. И, пускай Мин не в состоянии рассказать Чимину о его прошлом, о котором немало знает их босс, он может дать другое, возможно, даже нечто более ценное — знание о будущем. В конце концов, пускай Пак и отрицает то, что однажды ему суждено превратиться в Мин Юнги, ибо при всей своей схожести они разные люди, некой доли истины это утверждение не лишено — начала их жизненного пути мало чем отличаются, если смотреть на последствия в настоящем. Нет ни единых оснований для уверенности в том, что в дальнейшем их жизнь сложится иначе. К несчастью, расспрашивать о Мин Юнги у членов банды в самом деле опасно, ведь никогда не знаешь, как тот поведёт себя, когда до него дойдут слухи. Поэтому Чимин решает для себя продолжить спрашивать, но уже у троицы авторитетов банды — это хотя бы принесёт какие-никакие плоды, и авантюра уже не будет столь бессмысленной. И когда его кости будут измельчать в пыль, он хотя бы будет знать, что у Юнги, как и у него самого, например, был не самый любящий отец. Да, звучит отлично. Ответы на тупые вопросы — тоже ведь ответы, верно? Странно, логика в этих размышлениях есть, однако же чувствует себя Чимин отчего-то так, будто готов жрать любой мусор, какой ему дают. С другой стороны, вроде так и должно быть — история о прошлом такого ублюдка, как Мин, должна иметь соответствующий привкус. Жаль только, что о Юнги в его присутствии у них не спросить. Уже который раз Пак имеет возможность поговорить едва ли не со всем доверенным кругом лиц босса, однако же Мин, входящий в это число, назойливым пятном крутится (но чаще — лежит) где-то поблизости, чем немало усложняет задачу. Впрочем, почему не спросить о нём у него самого? На самом деле Чимину неоткуда знать, обернется ли эта затея успехом, пока он не попробует. Но что спросить такого, на что он получит ответ? Действовать прямо — наверняка заведомо провальный способ. Да и если он задаст вопрос, где гарантия, что его не проигнорируют, выставив идиотом? Но если вывести вечно насмехающегося пса на эмоции, это подействует? Несмотря на жаркое лето, Мин Юнги никогда не носит одежду с коротким рукавом. Его тело всегда закрыто одеждой, остаются голыми только разукрашенные синими пятнами да ссадинами колени, лицо и исполосованные шрамами руки. Человеку с поверхностным мышлением наверняка покажется, что всё дело в попытках сохранить белизну кожи нетронутой, но разве может всё быть настолько просто? Нет. И, кажется, Чимин даже знает, в чём дело. — Ставлю сто баксов, что на твоих запястьях найдётся парочка шрамов. В конце концов, если они похожи во всём остальном, то почему и не в этом тоже? Стоит его словам сотрясти воздух, все присутствующие, исключая самого Юнги, поражённо оборачиваются на Пака. Сидящий на ручке дивана Тэхён, до этого момента развлекающий себе игрой в дартс, глядит на Чимина, не сводящего взгляда с правой руки босса, с неверием. Хосок, развалившийся в кресле, касается полей своей шляпы, натягивая её на глаза, и неодобрительно качает головой. Чонгук сперва недоумевающе оглядывается на своих старших, пытаясь понять, с кем говорит Пак, однако, когда до него наконец доходит, его реакция оказывается не шибко отличной от прочих. Чон корчит болезненное выражение лица, словно уже видит, как Юнги с особой тщательностью пережевывает чужие кости. Да что ж такое, когда уже эта картина прекратит преследовать Чимина? — У тебя нету ста баксов, — с ленивой усмешкой отвечает Мин. — Чем будешь расплачиваться, когда проиграешь? Блефует — ясно же. Даже если предположить, что Юнги ни разу в жизни не занимался членовредительством (во что Чимин почему-то отказывается верить), его ладони испещрены шрамами. Так отчего же им не быть и на запястьях? В противном случае, зачем так упорно скрывать свою кожу одеждой, если не за тем, чтобы спрятать шрамы? — Я не проиграю, потому что я прав, — Чимин огибает журнальный столик, смело направляясь к Юнги, что в ответ на его заявление только сильнее тянет губы в ухмылке. Над ним откровенно насмехаются: — Да неужели? Он так уверенно блефует, что Чимин начинает сомневаться: а блефует ли? Но ведь этот кусочек пазла становится сюда практически идеально. Над ним просто издеваются — приходит к выводу Пак и резко хватает хённима за руку. Зажатый меж пальцев окурок тотчас опадает наземь, и Пак не глядя размазывает его по полу носком обуви, одновременно с этим рывком задирая рукав куртки Мина. Увиденное заставляет Чимина напряженно нахмуриться и испытать сильнейший укол зависти, а вместе с ним — следующую неизбежно ненависть. Кожа чистая, нетронутая ни единым шрамом. Красивая. Улыбка Юнги — контрастно широкая, уродливо неестественная, словно нечеловеческая вовсе. — Что такое, вкус поражения слишком горек? — смеется он, и в лающем хохоте каждый присутствующий слышит угрозу. — Ты выглядишь как человек, который склонен к самоповреждению… но на твоей руке ни единого шрама. Юнги вырывает запястье резким движением и принимает сидячее положение. Он достает из внутреннего кармана куртки пачку сигарет и, склонив голову набок, жутко посмеиваясь, говорит: — А ты выглядишь как человек, которого очень легко убить, но ведёшь себя так, будто бессмертный. Все мы не соответствуем, не так ли? Поднимаясь с дивана, он толкает Пака плечом, требуя убраться с прохода, и движется к выходу. Прежде чем покинуть их, Мин без тени угрозы в голосе произносит: — Не забудь, что должен мне сто баксов. А, и можешь прекратить напрашиваться на смерть? Мне правда тяжело себя сдерживать. Свои слова он подкрепляет сахарной улыбочкой — в глазах же читается презрение — и закрывает за собой двери. — Слушай, а зачем ты всё время нарываешься на конфликты с Юнги-нимом? — первым нарушает тревожное затянувшееся молчание Хосок. — Это удовлетворяет твою потребность в острых ощущениях? Поосторожнее, того гляди, острые ощущения будут нести самый буквальный из смыслов — где-то у тебя в печени. Чимин фыркает и падает на диван, в миг раздражаясь из-за обволакивающего удушающего запаха Мина. — Наверняка шрамы есть на другой руке. Может, он левша. Тэхён мученически закатывает глаза и едва не падает с ручки дивана, когда, резко жестикулируя, восклицает: — Ты нихрена не вынес урока! Не напрашивайся, дурень! Мы тебя тут уже потихоньку в семью принимаем, будет невесело, если ты сдохнешь от глупости в процессе! — Не быть убитым Юнги — это часть процесса принятия в семью? — удивляется Пак, выгибая бровь дугой. — Погодите, что значит, что вы меня уже в семью принимаете? — Задавать глупые вопросы — твое хобби? — вздыхает следом Чонгук, и Пак вдруг чувствует сильный прилив раздражения. Почему его репутация тупицы только укрепляется? — Очевидно, босс намеревается принять тебя в наш круг. Прошло почти два месяца, и за это время ты себя неплохо показал. Конечно этого мало, но всё итак уже понятно, — в более сдержанной манере, чем его донсэн, отвечает Хосок. — Боссу не надо озвучивать свои мысли, чтобы мы его понимали. Так вот о чём они. Чимин был прав: всем уже известно о планах Намджуна, следовать просьбе Сокджина «не разглашаться» смысла нет. Одно лишь заставляет его недоумевать: очевидно, все члены четвёрки регулярно встречаются с боссом, так отчего же он этой привилегии лишён, если его, как они все говорят, готовятся принять в семью? Разве же это честно? — Когда вы все успеваете видеться с боссом? Вся троица в недоумении переглядывается. — Ну, у нас, конечно, есть дела, но не всё время же?.. — отвечает Тэхён, смотря почему-то на Хосока. — К тому же собрания… — Я про другое: разве босс не весь в делах? Я уже полтора месяца его не видел. — Тоже странно, — кивает задумчиво Тэхён. — Если тебе срочно нужно что-то от босса, то сегодня он вроде должен быть здесь. Поищи его на этажах, — предлагает Хосок. — Вероятнее всего, он на пятнадцатом, четырнадцатом или тринадцатом. Впрочем, может быть и на девятом. Ранее ему по делам банды доводилось бывать на всех этажах с первого по восьмой, но выше путь был заказан. Однако же с разрешением самого Чон Хосока — кто рискнёт его остановить? Не видя смысла и дальше прохлаждаться здесь, Чимин, предвкушая скорую встречу с Намджуном, поднимается с дивана и покидает помещение, неспешным шагом направляясь к лифту. Осваиваясь в банде, Пак со временем всё больше узнавал о предназначении каждого из этажей, включая перечисленные Чоном. И, пускай доселе Чимин там не бывал, он прекрасно знает, что там находится и, более того, что там может искать Ким. На трёх верхних этажах располагаются офисы, принадлежащие фирме Кима. Помимо клуба, для правительства у босса есть ещё одно хорошее прикрытие — он ведёт свой малый бизнес — охранную фирму, предоставляющую услуги телохранителей и охранников. Трудно подобрать более удачное и комфортное прикрытие для бандита. Конечно же Намджун, как честный налогоплательщик (вернее, как хорошо притворяющийся таковым) платит налоги государству — и именно с доходов от этого бизнеса и клуба. Правда, едва ли этот доход сравнимы с теми суммами, что лежат на его счету. Основная прибыль — криминал. На девятом этаже хранится вся бухгалтерия, в том числе и чёрная. Помимо этого, ходят слухи, там также находятся и другие ценные документы, компрометирующие деятельность Кима. Проверку этого этажа Чимин оставляет напоследок, первым делом решая поискать босса на тринадцатом и четырнадцатом. Офисы выглядят строго и внушительно, а главное — создают впечатление полностью законного предприятия, коим оно по сути и является. Если однажды станется так, что Намджун падёт под подозрения и сюда явятся с проверкой органы правопорядка, это место сможет бросить им целую горсть пыли в глаза. Всю компрометирующую информацию со служебных компьютеров (если таковая есть, мало ли) Сокджин, предполагаемо, в таком случае безвозвратно уничтожит, в том числе и резервные электронные копии, чтобы не оставить ни единой зацепки легавым. На тринадцатом Намджуна нет, не оказывается его и на следующих этажах, непроверенным остается только девятый. С каждой новой цифрой, высвечивающейся на табло лифта, Пак всё меньше верит, что увидит сегодня босса. Когда металлические двери разъезжаются в стороны, являя ему узкий коридор с высокими зеркальными потолками, Чимин в миг лишается всех остатков былой уверенности. Выкрашенные в киноварный красный стены давят на него, и с каждым шагом по коридору ему всё больше начинает казаться, что это не краска, а кровь. Пустота, стоящая на этаже, ненавязчиво подсказывает Чимину, что ему не положено здесь быть. Даже с разрешением Хосока. — Блядь, что значит, он настаивает уже на других условиях?! Да плевать, что оговорено, не упустите его, он важен для нашего дела! Эхо шагает по коридору тихим стремительным шагом, опережая говорящего. К своему несчастью, стоящий на углу Чимин не успевает вовремя сориентироваться и отойти в сторону — и на него вихрем налетает говорящий, едва не сбивая с ног. Столкновение для каждого оказывается ошеломляющим и до гневных выкриков болезненным. Оправившись, незнакомец с чернильными залаченными волосами окидывает Пака бешеным взглядом сверху вниз и, не глядя, обрывает одним нажатием телефонный звонок. Скривив лицо, по-птичьи худое, он выпучивает глаза и со странной подобострастной улыбкой говорит: — Не пойму: ты слепой или немой? Почему я не слышу извинений? — Потому что глухой? — с презрительным смешком предполагает Пак, брезгливо подергивая ноющей кистью, на которою пришёлся основной урон при столкновении. Свет, отражаясь от стен, ложится красным свечением на бледное лицо вздорного незнакомца, делая его более худым, чем оно есть на самом деле. Он глядит на Чимина как на мертвеца, очевидно, мысленно прикидывая способы убийства. Как жаль, что Пак умирать не намерен. — Кажется, и вправду глухой, — откровенно дразнится он, тем самым намекая на то, что у него есть причины не бояться этого человека, кем бы он ни был. — Я ведь тебя знаю… — неожиданно осознает собеседник, и Чимин к своему удивлению наталкивается на схожую мысль в своей голове. — Впрочем, плевать, где я мог тебя видеть. Главное, что точно не здесь. Ты в курсе, что доступ на этот этаж имеют считанные единицы? И, готов поклясться, ты в их число не входишь. — А что насчёт тебя? — Меня? — переспрашивает брюнет и разражается до мурашек мерзким, истерическим хохотом. — Я — племянник бывшего босса, Ким Йониль. В этом убогом здании нет ни единого места, куда бы я не мог пройти. Дерьмово — кажется, в этот раз Чимин наткнулся на по-настоящему важную личность. С другой стороны, когда это заставляло его отступать, поджав хвост? Он вскидывает подбородок и окидывает парня с павлиньими повадками холодным насмешливым взглядом, изгибая губы в лёгкой ленивой улыбке, какой всякий раз одаривает его Юнги. — Странно. Я знаю несколько человек с подобной властью в этой банде с фамилией Ким. Но вот о Ким Йониле мне что-то слышать не доводилось… Эти слова бьют по самолюбию этого павлина, и его острые глаза начинают дёргаться от гнева. — Это говорит только о твоей неосведомлённости, к тому же я не из банды. Что важнее: кто ты такой? — с убийственной интонацией интересуется Йониль, и Чимин не отказывает ему в любезности: — Пак Чимин. Эмоция, которая появляется на лице Кима, стоит ему услышать это имя, кажется Паку очень и очень недоброй. Тонкие бледные губы павлина изгибаются в жутком оскале, глаза злобно искрят. — А-аа… Сынок Пак Тэуна, говоришь? — уточняет он обманчиво любезным тоном. — Тот самый бедняжка, что всю жизнь провёл в бегах и даже не знает почему? Чимин с легкостью распознает насмешку и за секунду вспыхивает. Лишь как мантру повторяя про себя, что гнева от него и добиваются, Пак умудряется сохранить спокойствие. Следующие слова он произносит с бесстрастным выражением лица: — Я знаю почему. Мой отец был должником. Йониль разражается смехом. Он хохочет с таким надрывом, что, кажется, вот-вот задохнется или и вовсе — разрыдается. Ещё не до конца отойдя от истеричного хохота, Ким фамильярно похлопывает Чимина по плечу и дрожащим от смеха голосом произносит: — Да ты же нихрена не знаешь! Но я сегодня добрый, так и быть. Ты заслуживаешь правды: твой отец просто не смог удержать член в штанах, этим и навлёк на себя гнев Ким Дэги. Сечёшь? Он трахнул, кого не следовало, вот и вся история! Чимин сжимает руки в кулаки и шумно выдыхает. — Ты называешь это правдой, но это не более, чем бессовестная ложь, — сдержанно отвечает он. Йониль, кажется, ставит себе цель вывести его из равновесия, поскольку следом заявляет нараспев: — Обломись: это правда. Я знаю это, потому что ещё в детстве подслушал разговор отца с дядей. Твой папаша присунул чужой шлюшке. Сама она уже давным-давно мертва, а что касается твоего отца… — тот невинно улыбается. — Ну, ты и сам знаешь. — Лжец! — Чимин делает резкий шаг вперёд, становясь практически вплотную к мерзавцу, но того это нисколечко не пугает — он продолжает смеяться. — А ты сам подумай головой разочек. Если бы долг был единственным грехом твоего отца, разве прошлый босс так стремился бы его убить? Из должников выбивают деньги, а не жизнь, Пак. Зло прорычав, Чимин замахивается для удара и чувствует ни с чем несравнимое удовольствие, когда замечает на лице Йониля страх. Вот только боль обрушивается вовсе не насмешливое лицо этого ублюдка, а на самого Чимина, когда его с чудовищной силой дёргают назад, едва не ломая плечо. Он наталкивается спиной на препятствие, которого позади точно быть не должно, а после холодная ладонь белой змеей оплетает его шею, укладываясь под самым подбородком, задирая Паку голову. Второй рукой некто накрывает его гортань. Один удар — два быстрых. Указательным пальцем стучат по его коже у самой артерии, и с каждым ударом Чимин всё больше успокаивается. Один удар — два быстрых. Один — и ещё два. Странный ритм вдруг кажется знакомым. — Йониль, ай-яй-яй, — цокают у самого уха, и Чимин невольно вздрагивает; ему вдруг делается по-настоящему страшно, словно по шее его постукивают не пальцем, а лезвием ножа. — Провоцируешь конфликты, подобно малому дитю. Оно тебе надо? Мне кажется, что нет. — Это не твое дело, Мин. Ты такая же шавка, как и он, и тебе уже давно пора напомнить твое место. Чимин едва ощутимо дёргается и тот же час чувствует, как Юнги сжимает руку на его шее, словно хозяин, который дёргает поводок, заметив, что его собака порывается ослушаться. — И где же оно, мое место? — Пак не видит, но знает — тот растягивает губы в кровожадной улыбке. — А, может, лучше тебе напомнить, где твое? А то, сдается мне, ты начал забываться. Ты не босс, Йон-а, и даже не приближённый к нему человек. Босс — Ким Намджун. — Он недостаточно хорош для этого. — Если бы ты был более хорош, чем он, то наверху непременно именно тебя и выбрали бы заменой прошлому боссу. Не забывай, Йон-а, что они сочли Джуна наиболее достойным преемником Ким Дэги. Не тебя. Как только его посвящают в истинное положение дел, Чимин порывается обернуться, чтобы в глазах Юнги увидеть подтверждение правдивости его слов. Мин, всё это время не перестающий отстукивать на его коже сердечный ритм пальцем, вновь сдавливает его шею. — Тшш, Чимин-а, хватит дёргаться, — ласка в голосе Юнги, наоборот, порождает на дне желудка Пака почти паническую дрожь. — Йон-а, ты всё понял? Тебе здесь не рады, и Джун сейчас не может принять тебя — он отбыл меньше часа назад. Придёшь ему на поклон в другой раз, договорились? Йониль шипит подобно разъяренному гусю. — Я никому не кланяюсь, Мин, и ты это знаешь, — кривится он и уходит, резко развернувшись в направлении лифта. Как только он скрывается из виду, Юнги отпускает Чимина, но далеко не так аккуратно, как хотелось бы последнему — его толкают в стену, буквально впечатывая лопатки в твердую поверхность, и прижимают горло предплечьем. — Ты идиот или прикидываешься? — Мин ухмыляется, но в глазах его ярость. — Отпусти. — Я спрашиваю: ты идиот или прикидываешься?! Чимин впервые с их встречи на парковке видит Мина столь разъярённым. Нет, тогда он и близко не был так зол, речь шла о установке иерархии, сейчас же дело принимает куда более серьезный поворот. Кажется, Чимину не повезло навлечь на себя гнев птицы по-настоящему высокого полёта. Уж явно повыше, чем способны летать павлины. — Кто-то разрешал тебе открывать пасть на Ким Йониля?! — шипит Мин. — Он любит строить из себя главного, но не без причины. У него есть власть, одно его слово — и ты составишь компанию утопленникам на дне Восточного моря! Не нарывайся на неприятности, я не смогу вечно за тобой приглядывать! О том, что за ним, оказывается, приглядывают, Чимин слышит впервые. И с каких, интересно, пор? Неужели с самого начала? Кажется, он больший идиот, чем думал о себе. — Зачем ты вообще за мной приглядываешь? Тебя об этом никто не просил! Юнги смеется, едва сдерживая нотки гневного рычания. — А вот и нет: Джун лично попросил меня проследить за тем, чтобы ты не занимался хернёй и не копал себе могилу своим длинным языком. Выходит, именно босс попросил его. Это кое-что проясняет. К чёрту, это довольно многое поясняет, в том числе и то, почему Чимин до сих пор дышит. Юнги не запретили его трогать. Всё куда более впечатляюще и животрепещуще, чем можно было предположить — Юнги поручили защищать его. Мин резко отстраняется, отпуская его, и Пак снова может дышать. Окинув Чимина презрительным взглядом, он проводит большим пальцем по губам, неизменно искривлённым в улыбке. — Без понятия, чем ты так важен, но я обязательно это узнаю. — Аналогично, — Чимин потирает ноющую шею. — Я тоже намерен узнать, какого хрена ты такой псих. Мин смеётся: — Делай, что хочешь, но в душу мне не лезь — отравишься. И прекрати уже искать себе смерть, тебе достаточно попросить меня, помнишь? — Чимин молчит. — Я повторяю: не нарывайся на неприятности. Предельно ясно? — …Более чем. — Вот и славно, — Мин несколько раз похлопывает его по щеке ладонью и уходит, жестом веля Паку проваливать отсюда.

***

— А потом я ему говорю: чем бы я ни занималась, милый, тебя это не касается. Хочешь знать, что он мне ответил, тыковка? Чимин хмыкает в ответ с вопрошающей интонацией, но едва ли он слушает рассказ подруги. Руки заняты делом и, кажется, живут отдельной жизнью, а мысли тем временем крылатыми конями несут своего хозяина вверх, на девятый этаж, где Чимином была услышана правда об истинном положении дел в банде. Намджун, которым его люди гордятся, называя лидером, что не преклоняет колени, оказался никаким не волком, а таким же псом, как и все они, что верой и правдой служит своим собственным хозяевам. Знать бы ещё, кто отдает приказы боссу, являясь игроком, умело переставляющим фигуры из тени. — Придурок заявил, что женщины собственных дел иметь не могут, это относится только к мужчинам. Не, ну ты прикинь! В двадцать первом веке я такого услышать никак не ожидала. Протянув готовый напиток ожидающему у стойки клиенту, Чимин возвращает всё свое внимание подруге: — Надеюсь, ты его застрелила, — отвечает он, и Ханбёль разражается низким хохотом. Стукнув ладонью по стойке, девушка восклицает: — Если бы! Правда, мне хотелось, тыковка, — первое время Пак пытался возражать на это прозвище, но спорить с Чу Ханбёль бесполезно, так что по прошествии двух недель он отзывается на «тыковку» не хуже, чем на собственное имя, — но это лишние проблемы, сам понимаешь. К тому же человек он не последний, уж за его-то поиски взялись бы основательно. — Бармен, повтори! — к нему с дальнего края стойки летит стакан, который Пак не глядя перехватывает. — Одно мгновение, — сухо бросает он клиенту, вновь берясь за смешивание коктейля. — Если ты его не убила, — возвращается он к разговору с Чу, — то что? — В том-то и дело! По-хорошему мне бы его бросить полагается и забыть как о страшном сне, но надо же как-то доказать, что он не прав. Я несу ответственность за ту девушку, что будет у него после меня. Чимина-а, — Ханбёль растягивает его имя, надув жалостно губы. — Как мне этого придурка наказать за подобные слова? — Мне-то откуда знать? — хмыкает Пак, вовсе не выглядя вовлеченным в чужие проблемы. Осознав, что большего от друга она не добьется, Чу вздыхает. — Ты такой равнодушный: у тебя сердце вообще есть или… Эй! Чимин слышит гневный выкрик со стороны Ханбёль, но и взгляда не поднимает, чтобы убедиться, всё ли порядке. В конце концов, шум и Ханбёль — понятия неотделимые, к тому же даже если кто-то будет создавать ей проблемы, она отлично справится и без посторонней помощи. Однако же девушка резко затихает, и вот это уже становится для Чимина тревожным знаком. Он поднимает глаза и едва не орёт матом в голос, когда нос к носу сталкивается с пронзительными, но лишёнными блеска глазами, если не считать танца золотых искр неона в зрачках. — Заканчивай с этим дерьмом, — негромко, но достаточно отчетливо, а, главное, близко, чтобы быть услышанным наверняка, произносит Мин, упирающийся руками в стойку. — У нас срочное дело. Чимин, которому даже сбегать некуда — попытается, и этот псих наверняка через стойку перепрыгнет, не сомневаясь ни секунды — вдруг чувствует пугающее спокойствие, в противовес той реакции, которую своим внушающим тоном пытается у него вызвать Юнги. Холодно усмехнувшись, Пак придвигается вперёд, вторгаясь в чужое личное пространство, и говорит: — Хах… Нет. На губах Мина появляется кривая усмешка. — Ты, кажется, меня не понял. Это приказ босса. Нашего босса. — Я прекрасно тебя понял, но я не стану бросать все свои дела, мчась по первому его срочному делу, пока ты не обрисуешь, в чём оно состоит. — Воу, тыковка, — в голосе Ханбёль слышится насмешка. — Ты с огнём играешь. Юнги на миг поворачивается к Чу, словно замечает её только сейчас, и обменивается с девушкой приветственными кивками. А после вновь обращается к Паку, совсем неласково хватая его за воротник: — Слушай сюда, тыковка. Не зли меня своей тупостью, у меня правда плохо с терпением. Я говорю, ты делаешь. Ты не делаешь — я делаю тебе больно, и в конечном счёте ты всё равно делаешь. Всё нутро Пака требует взбунтоваться, заставить Юнги ответить за «тыковку», показать, где его место, огрызнуться, ударить, развернуться и уйти, но, как ни прискорбно это признавать, этот придурок прав — однажды Чимин попытался вырвать у него из рук свою независимость, и всё обернулось тем, чем он едва не скончался на руках у Намджуна, истекая кровью. Мин не мог выразиться лучше, говоря о том, что Чимин будет делать, что велят, в любом случае, с единственным отличием — по первому же велению или после первого же удара. — …Ладно, — вздыхает он, и Юнги тот же час отпускает ворот его рубашки. — Только я сперва доделаю… — Сейчас же. — Не сопротивляйся, — советует Ханбёль. — Потом вдохнуть от боли не сможешь. — Мне ли не знать, — хмыкает Чимин, откладывая в сторону бокал с недоделанным напитком. — Кликни кого-то мне на смену, пожалуйста. — Договорились, тыковка, — подмигивает ему Чу, и Чимин уходит. Уже будучи переодетым, находясь в лифте на пути вниз — к подземному паркингу, Пак спрашивает, опасливо косясь на Юнги, подпирающего стенку: — Так что за срочное дело у нас? После басов, становящихся неотъемлемой частью тебя за короткое время работы в клубе, в оглушающей тишине собственный голос кажется болезненно громким и резким. Юнги лениво ухмыляется, глядя себе под ноги, и отвечает, на удивление, достаточно подробно: — Тигры имели наглость перехватить наш товар. Кажется, они и не думают оставлять нас в покое, хуже того — они до сих пор имеют доступ к информации о нашем товаре. Не знаю, что им взбрело в голову — вооружить себя или подасрать нам, но мы не должны им этого позволить. — И как мы собираемся не позволить им это? — без особого энтузиазма интересуется Чимин. — Сейчас узнаешь. Намджун, этот идиот, возлагает на тебя, ещё большего идиота, до смешного большие надежды. Он почему-то считает, что ты подходишь на роль его доверенного лица — с твоим-то, блядь, неконтролируемым нравом — и, более того, станешь отличной заменой мне на должности дознавателя. Чимину не нравится, куда ведёт этот разговор, но деваться ему некуда. — Это то, чем ты занимался, прежде чем стать правой рукой босса? Мин щелкает пальцами: — Именно. Забавно, как работает твой мозг, тыковка: иногда ты даже кажешься мне умным. — Забудь про тыковку, — требует Пак, уставши потирая переносицу. Двери лифта открываются. — Как придумаю что-то получше — сразу забуду, не переживай, — Юнги двигается вперёд, на ходу доставая ключи от машины. — Что тебе больше нравится: пряничек или принцесса? — Представлять твой труп. Мин смеется, запрокинув голову, и Пак наблюдает за тем, как одна из машин — другая, нежели в тот, первый раз, когда у них было общее дело — отзывается громким пиликаньем, открываясь. Юнги усаживается на водительское сидение, Чимин, даже не спросив — рядом. — Итак, мы остановились на том, что иногда ты кажешься мне умным. Но большую часть времени моя вера в твой идиотизм непоколебима, поэтому с рвением Намджуна выдвинуть тебя в доверенные лица я не согласен. У нас уже есть Тэхён, и то — он поумнее тебя будет. Чимину приходится молча стерпеть подобное оскорбление. Тэхён — и умнее его? Это хуже все тыковок и пряничков вместе взятых. Мин Юнги, какой же ты… — А ещё ты порывист, — продолжает давать свою оценку Мин, одновременно с этим вставляя ключ в замок зажигания; Чимин моментально успокаивается, пристыженный правдивым замечанием. — Чувствителен, злопамятен, брезглив, сам себе на уме. Непослушный и не признающий иерархию. Ты вывозишь на одном лишь везении и необъяснимой любви босса к тебе. Не знаю, может, вам потрахаться стоит? — Спасибо, откажусь, — Чимин давит улыбку, одновременно с этим кривясь от недовольства. Машина трогается с места. — У тебя есть любовь бросаться на птиц высокого полёта, как море о скалы — таким образом однажды ты себя погубишь, глупый щенок. В тебе нет лидерских качеств, зато ты хороший исполнитель. Но только когда приказы отдаю не я — поэтому мы с тобой и на ножах. А был бы послушным… — Ближе к делу. — Я буду учить тебя пытать людей — к счастью, Тигры очень вовремя решили перейти нам дорогу. Из этого всего вряд ли что получится, но Джун предельно ясно донёс до меня, что за твои проебы отвечаю я, поэтому тебе придётся заставить себя полюбить это дело. — Ничего не выйдет. — Я в курсе, что ты травмирован, но мне поебать, если что. Или полюбишь, или сломаешься окончательно — тут одно из двух. Пойми уже, что жалеть тебя здесь никто не будет, даже Джун. Не говоря уже обо мне. Всё ещё есть желание выебываться и дальше? — Тебе не понравится мой ответ. — Значит, я заставлю тебя ответить иначе. Юнги давит на газ, и они устремляются сквозь поток движения. Чимин приоткрывает окно и наслаждается прохладным ветром, ласково обнимающим его за щеки. Снаружи мелькают городские пейзажи, один за другим: цветастые улицы, каждая, словно фейерверк; пустующие переулки спальных районов, уютные и тихие; мост, проезжая который, они будто летят высоко в ночном небе, навстречу ветру и облакам. С каждой уходящей минутой небесный свод над их головами теряет свои звёзды, светлея. Близится рассвет. Вскоре Мин выезжает за городскую черту, и Чимин вновь подаёт голос: — Намджун путает меня, — Юнги мельком бросает взгляд на говорящего и обращается в слух, не торопясь оборвать или заткнуть. — Как правило, одаренные талантом и целеустремлённые люди получают власть, так как рождаются для того, чтобы командовать и управлять. Но Намджун словно пытается перевернуть систему — ищет во мне качества, которые сделают меня подходящим для власти. Хуже того, он пытается вылепить для меня эти качества из пустоты. Но их нет, — говорит Чимин и замолкает. Только когда молчание длится достаточно долго, Юнги отвечает: — Ты прав, — и снова затихает.