***
Чимин читает меню как учебник — с таким же отчаянным непониманием написанного. Большинство блюд ему если и знакомы, то он или не пробовал их никогда в жизни, или же ел в далёком детстве, когда его отец ещё не прослыл предателем и беглецом. Ситуацию не улучшает то, насколько происходящее походит на типичную сцену из комедии про гангстеров. Или на анекдот, который обязательно начинается со слов: «Сидят Чимин, Тэхён, Юнги и Чонгук в закусочной…». И всё не покидает Чимина чувство, что заканчивается этот анекдот тем, что один из них таки достаёт пистолет. Остаётся надеется, что бандиты Намджуна не берут с собой оружие в закусочные. — Чимин, ты что, решил взять официанта в заложники? — посмеивается Тэхён над чужим ступором. Чимин кидает на него угрожающий взгляд, и возвращается тишина блаженная. Все вновь замолкают, ожидая то самое мгновение, когда он наконец сделает выбор. Выбор это разрешение неопределенности в условиях множественности альтернатив. Выбор это элементарная способность к решению, которая на первый взгляд не требует обучения. Выбор это привилегия, которой Чимин был лишён всю свою сознательную жизнь. Когда тебя ставят перед выбором — пытать человека или нет, ответ прост. Выбрать из множества блюд одно… Тэхён поворачивает голову в сторону официанта. — Ваши родные должны принести нам выкуп в размере двухсот тысяч долларов. Если денег не будет, мы каждые сутки будем отрезать от вас по кусочку и присылать родственничкам. Чтобы не скучали, — отшучивается он с милой улыбочкой. Со стороны Пака доносится тихое рычание. — Закрой рот, Тэхён. Я правда пытаюсь сделать выбор, но это, чёрт побери, сложно! — У нас все блюда вкусные, — пытается встрять официант в надежде придать процессу ускорения. — Это не помогло, — цедит сквозь зубы Чимин. Наконец подает голос Юнги: — Вы можете подойти позже? — отослав официанта, Мин подаётся вперёд, к сидящему напротив Паку, и спрашивает, усмехаясь: — В чём проблема? Чимину честно хочется нагрубить и уйти отсюда, чтобы поесть дешёвой еды быстрого приготовления в магазинчике неподалёку, но его язык действует отдельно от него: — Я не знаю, что я люблю есть. Чонгук на этих словах так округляет глаза, что Чимина охватывает желание зарядить ему этим меню по лицу, лишь бы не смотрел с таким искренним сожалением. Жалость ему невыносимо претит. Он не хочет, чтобы его, такого ничтожного и несчастного, жалели. Тем более Чонгук, этот семнадцатилетний ребёнок, который наверняка и близко не испытывал то же, что и Чимин. У него шрам на скуле может быть разве что только после неловкого падения с качелей на детской площадке; и родители его наверняка всегда спрашивали, какого цвета школьный рюкзак ему купить. Чимин, в свою очередь, и в школу-то практически не ходил. — Ну так начни узнавать с этого дня, в чем проблема-то? — недоумевает Тэхён, и Пак впервые испытывает благодарность Киму за его непробиваемость. Всё же между тем, кто понимает всё, и тем, кто не понимает ничего, Чимин выберет последнего. Этот выбор нетрудно сделать: его раздражают представители обоих типов, но первые вызывают намного больше головной боли, недоумения, вопросов и банального гнева. Да-да, Мин Юнги, это о тебе. — Я научу тебя, — мягко предлагает Мин, словно почувствовав, что в своих мыслях Чимин осыпает его яростными проклятьями. — Выбор делать не так сложно, когда ты менее растерян. Начинай с общего — ты хочешь что-то мясное или овощное? — Я хочу мясо. — Отлично, начало положено, — Юнги подкрепляет свои слова издевательской улыбкой. Естественно, он забавляется за чужой счёт. Чимин и не ожидал от него искреннего желания помочь. — Тебе хочется чего-нибудь калорийного или не очень тяжёлого? — Я бы хотел наесться досыта. — Говядина, свинина или курица? — Говядина. — Тогда я советую тебе попробовать говяжьи пулькоги, — выносит вердикт Мин. — В этом заведении готовят не самые вкусные, но для первого раза, думаю, сойдёт. Усложняем задачу. Ты хочешь гарнир? Вскоре официанта подзывают вновь, чтобы озвучить выбор Чимина. В конечном счёте в заказ входят три блюда и лимонад, который, со слов Чонгука, однажды рекомендовал попробовать здесь Хосок. Когда работника закусочной отсылают, Чимин подпирает подбородок ладонью и, заглядывая Юнги в глаза, интересуется: — Каким был твой первый сознательный выбор, хённим? Похоже, тебе он когда-то давался не легче, чем мне — уж слишком хорошо ты всё понимаешь. Так какой? И что в итоге ты выбрал? — Ты этого никогда не узнаешь, — криво усмехается Мин. — Это правда, Чимин, — кивает Тэхён со скорбным видом. — Мы все пытались узнать о прошлом хённима, но из него порой слова тяжелее вытащить, чем из рыбы. Типа, никто даже не знает его любимый цвет. — А вот он о нас знает все, — тихо вторит ему Чонгук, не отрывая глаз от поверхности стола. Чимин хмыкает, когда Юнги после доводов Тэхёна и Чонгука сильнее тянет уголки губ, открыто ему ухмыляясь. Неужели он всерьез полагает, что Паку есть дело до чужих неудач? — Значит, вам не хватило настойчивости и изворотливости, — чуть резче, чем требуется, заявляет он; не утрудившись как-либо смягчить тон, Чимин продолжает: — Или вам на самом деле плевать. Мне он расскажет всё, что я захочу знать: первый сознательный выбор, первое совершенное его руками убийство, о своем главном стыде, о чём ему снятся сны и даже любимый цвет, — Чимин копирует кровожадную улыбку хённима. — Конечно, я не останусь в долгу. Правда, про свой любимый цвет мне нечего рассказывать, потому что у меня его нет. Но, надеюсь, ты поможешь мне и в этом, хённим. Усмешка Юнги блекнет, когда он замечает контраст острых холодных глаз Чимина и его елейного тона. — А что насчёт твоего первого выбора, Пак Чимин? — пробует Мин перевести стрелки. Но Чимин ожидал этого вопроса. Он сладко улыбается, предвкушая чужую реакцию, и говорит: — Правая или левая рука. Брови Юнги взлетают вверх; потом, осознав суть сказанного, он разражается хриплым хохотом. Тэхён с сомнением глядит на своего хубэ, пытаясь вникнуть в происходящее, но правила чужой игры оказываются слишком сложны для его понимания. Отсмеявшись, Мин полосует по Паку нечитаемым взглядом и признает: — А ты умеешь интриговать. Опоенный азартом от первой победы в их с Юнги игре, Чимин желает незамедлительно воспользоваться ситуацией, чтобы выменять у Мина информацию на информацию. К счастью, официант с первыми готовыми блюдами поспевает раньше, чем дарит Паку возможность перевести дух и осознать, что он едва не угодил в собственные сети, изначально заготовленные для Юнги. Цель Чимина — узнать как можно больше о правой руке босса, а не раскрыть всё свое прошлое, да ещё и в присутствии двух лишних остолопов. Ему следует обзавестись терпением и впредь действовать аккуратнее, чтобы не лишиться вмиг того результата, которого ему удалось достичь на данный момент. — Кстати, об интриге, — чужой голос вырывает из размышлений, и Чимин переводит взгляд с тарелки на Юнги, что с упоением вгрызается в мясо; долгую минуту он жует и, кажется, уже и забывает, что начал разговор. — Тебе наверняка будет интересно узнать, что же мне рассказал человек Синих Тигров, Чимин-а, — Юнги подбирает палочками кусочек мяса, но, немного подумав, кладёт его обратно. — В конце концов, со мной он говорил охотнее, чем с тобой. Тэхён, к удивлению, вовсе не выглядит заинтересованным — он продолжает увлечённо жевать, поглядывая на девиц за соседним столом. А вот Чонгук, напротив, прямо-таки загорается, услышав слова своего хённима. Кажется, с Чоном не так часто делятся делами банды, как ему хотелось бы. Чимин вспоминает о том, что Мин только что предпринял попытку задеть его эго, и огрызается в ответ: — Прекрасно его понимаю: один твой вид хуже всех пыток вместе взятых, я бы на его месте тоже со страху тебе всё рассказал, лишь бы ты отъебался. — Хах, как мило, — коротко комментирует его язвительность Мин, и Чонгук в неверии уточняет: — Он только что тебе нагрубил, хённим. Однажды ты его чуть не убил, а теперь просто игнорируешь? — Не встревай, — советует Пак, чувствуя настоящее удовлетворение от того, что указал Чону его место и даже не поплатился за это; кажется, Юнги видит в нём не меньший потенциал, чем в Чонгуке, а то и больший, раз открыто не поддерживает ничью сторону, предпочитая молча наблюдать за перепалками. — Так что удалось выяснить? — Информацию о наших товарах и маршрутах Синим Тиграм сливает их информатор — некое анонимное лицо, хорошо осведомлённое в делах именно нашей банды. Он же и помог Со Квандону — которого ты, Чимин-а, так беспечно убил, не допросив — внедриться к нам. — Значит, крот, — делает вывод Чонгук, недовольно хмурясь. — Я тоже сперва так подумал, но нет, — Юнги окидывает того снисходительным взглядом. — Как вы знаете, для большинства вся деятельность банды ограничена одними лишь драками да кредитами. То, чем ты, Чимин-а, занимался в течении первого месяца. — Перевозка, хранение, продажа товара — информацией об этом располагает лишь избранная часть людей в Гукхва, — говорит Чон, и в этот раз Юнги ему кивает. — Именно так. — Среди них как раз-таки недавно проводилась чистка. Я лично её проводил, — встревает неожиданно Тэхён. — И никаких кротов выявлено не было, всё чисто. — Значит, это не может быть крот… Тогда это человек, с которым банда тесно ведёт или вела дела. Поэтому он и знает о перевозках и складах, — предполагает Чимин, обращаясь к Юнги. — Вероятнее всего, ты уже сократил список подозреваемых вдвое, а то и втрое, откинув тех, кому не выгодно нас подставлять или вести дела с Синими Тиграми. Сколько человек ты подозреваешь на данный момент? Юнги расплывается в довольной улыбке, глядя прямиком на Пака. — Я весьма впечатлён. Всё так, как ты и говоришь. Список подозреваемых удалось сократить до трёх человек, и все они имеют доступ к информации о нашем товаре. С некоторыми просто не будет, и всё это мероприятие займёт немало времени. Благо, Джун определился со следующим заданием для тебя и, к твоему счастью, это не пытки. — Я должен буду тебе помочь? Что ж, в этом есть смысл. Чимин уже намекнул Юнги и Намджуну, что его сильная сторона — дедукция. Если приставить его к Мину в расследовании дела об утечке информации, то банде он сможет принести гораздо больше пользы, чем занимаясь допросами и пытками. Вдобавок это облегчит работу Юнги, которая заключается в его, Чимина, защите. Правда, всё ещё нет достоверного ответа на вопрос о том, от кого именно его требуется защищать. Слова Намджуна о врагах Пак Тэуна, конечно, имеют смысл, но они достаточно размыты. Кто враги Пак Тэуна и сколько их вообще? Насколько реальную опасность они представляют? Этого Чимин не знает. — Ты станешь моей правой рукой. В конце концов, почему только у босса должна быть правая рука? — хмыкает Мин. — Только не дрочи ему, — советует Тэхён. — Этим образом тебя собираюсь использовать я. Когда на нём сходятся три взгляда разной степени неверия и презрения, Ким с искренними возмущением и яростью защищается: — Я ж, блядь, шучу! — Очень хорошо, — отвечает Пак. — Потому что дрочить я тебе не собираюсь.***
— Уверен, что не надо тебя провожать? — заботливо интересуется Тэхён в надежде склонить своего донсэна к другому решению. — Позволь нам хотя бы вызвать тебе такси. — Всё в порядке, — заверяет Чонгук и поочередно склоняется перед своими старшими. — Если ты так говоришь… — сдается Ким, но по его взгляду не трудно догадаться, что он всё ещё не согласен. Чонгук улыбается хённимам на прощание и разворачивается в направлении своего дома. Чимин, провожая его взглядом до другого конца улицы, не перестает хмуриться. Его обуревают странные чувства всякий раз, когда он думает о Чоне, но понять природу этих чувств ему пока не удается. — Предлагаю продолжить вечер в Монсемэри, — озвучивает свое предложение Ким, закидывая руки за голову. Юнги лениво шагает рядом с ним, а Чимин движется где-то в хвосте. Солнце с заметной ленцой стекает по небу, слишком сильно напоминая Паку одного ворчливого хённима. День подходит к концу, а это значит, что скоро Чимину придётся зайти на смену. Отличное оправдание, чтобы не идти с Тэхёном. — Если не появится других дел, я, может быть, присоединюсь, — зевая, отвечает Юнги, невольно намекая на то, какие такие другие дела у него могут появиться. — Прости, но я пас — мне ещё работать сегодня, — запоздало говорит Чимин. — Вот же ж, — цокает Тэхён. — Всегда так. Пак незаметно поглядывает на Кима, пытаясь понять, искренне он расстроен или попросту устраивает драму на ровном месте. Взгляд сам собой цепляется за загорелую кожу предплечья сонбэ, которую украшают витиеватые, будто бы от руки написанные слова «I'm fine». Несмотря на то, что образования как такового Чимин лишён, английский благодаря отцу он знает на достаточно высоком уровне, потому ему не составляет труда понять смысл надписи. Пак уже не впервые обращает внимание на это тату, и желание спросить с каждым разом всё сильнее. Что-то подсказывает ему, что у татуировки имеется значение. Впрочем, вряд ли Тэхён ответит ему честно, в случае, если он действительно спросит. Вероятнее, что Ким просто неудачно отшутится, оставив Пака и дальше гадать о истории, лежащей за тату. — Прошу прощения! Сперва, услышав женский голос позади себя, Чимин даже не обращает внимания. Но когда их окликают снова, они с Тэхёном синхронно замедляют шаг и на всякий случай оборачиваются. Их глазам предстает молодая девушка непримечательной внешности. Одета незнакомка неброско и нежно, но при длительном её рассмотрении создаётся впечатление, словно она пытается спрятаться за безразмерной вязаной кофтой и длинной воздушной юбкой. Чуть погодя Чимин замечают выглядывающую из-за её юбки маленькую девочку. Тэхён корчит лицо в странном подобии то ли удивления, то ли неверия, тогда как Паку хватает воспитанности сохранить невозмутимый вид. Он задаётся про себя вопросом, к кому из них обращалась девушка и с какой целью. В следующую секунду она невольно на этот вопрос отвечает: — А, эмм… ты же Юнги, верно? Услышав свое имя, Юнги, успевший отойти на достаточное расстояние, замирает на месте. Девушка спешно устремляется к нему, проходя мимо застывших в немом шоке Чимина и Тэхёна. Она выглядит не то испуганной, не то восторженной, вновь обращаясь к Юнги: — Ты же Мин Юнги? — Предположим, — отвечает он, оборачиваясь. Судя по глазам, в которых нет ни намёка на узнавание, девушка ему не знакома. Заметив ребёнка, Юнги проявляет вверх учтивости, подозвав к себе Тэхёна и поручив ему донести наполовину скуренную сигарету до мусорки, которых рядом не видать. Иными словами, отсылает прочь. Но вот Чимина, окинув оценивающим коротким взглядом, он решает не прогонять. — Я не знаю, помнишь ли ты меня… Юнги глядит на неё бесцветными глазами, и девушка мрачнеет. — Сомневаюсь, что мы вообще знакомы, — его голос, холодный и отстраненный, ощущается хлыстом, бьющим с размаху. Незнакомка поджимает губы. — Я понимаю, так и должно быть… Просто… Хотела сказать тебе спасибо за то, что ты сделал для меня… для нас. Только благодаря своей поразительной наблюдательности Чимину удаётся заметить едва уловимую реакцию Юнги. Его брови вздрагивают на долю секунду, и глаза округляются. Еле заметное напряжение в плечах и дёрганье в противоположную от девушки сторону — знак того, что ему хочется сбежать от неё, от этого разговора. Сдаётся, он её всё-таки вспомнил. — Кёнха-нуна… — вдруг обращается он к ней по имени. — Не говори мне за такое спасибо, — просит лишённым какого-либо выражения голосом, глядя себе под ноги невидящим взглядом. — Так или иначе, кто-то должен был это сделать. Девушка резко качает головой, болезненно нахмурившись. Рука, которой она сжимает ладошку дочки, заметно вздрагивает. — Верно, прости... — произносит она с печальной улыбкой. — Как бы то ни было, я рада видеть тебя. Я не слышала о тебе ничего с того дня, как тебя забрали в центр содержания под стражей. Как… как ты сейчас? Чимин бросает на него любопытствующий взгляд, который Мин с успехом игнорирует. — Слава Богу, я в порядке. — Ты всё ещё способен восхвалять Бога после всего? — Не Бог жесток, а люди, — Юнги опускает глаза на девочку и спрашивает: — Твоя? Малютка невольно прижимается к ноге матери, глядя на незнакомого мужчину с опаской. — Наверное, ты меня осуждаешь за это. Мин качает головой. — Я не сомневаюсь: ты хорошая мать. Чимин видит, как нуна Юнги поджимает губы на этих словах. Её глаза наполняются слезами, и голос дрожит. — Тебя и других я защитить не смогла. Юнги не торопится найти для неё слова утешения, лишь смотрит с болью во взгляде. Кёнха, в свою очередь, не справляется с эмоциями и всхлипывает, тотчас опускаясь на колени. Её дочь выглядит крайне обеспокоенной и с тревогой спрашивает: «почему мамочка плачет?». Вскоре Мин вслед за ней приседает на корточки и говорит столь тихим и ласковым голосом, словно утешает не женщину старше себя, а маленькую девочку. Наверное, именно такой он её и видит. — Ты не виновата, нуна. Ты не сделала ничего плохого. Он поднимает ладонь, чтобы протянуть к её заплетённым волосам, но отдергивает, словно обжигается. Чимин, наблюдая за этим, впервые в жизни задумывается над тем, насколько сложно людям, воспитанным жестокостью, а не любовью, дарить ласку другим. Они с Юнги похожи, наверное, именно поэтому ему удивительно легко чувствовать хрупкость этого момента, чужую боль, распространяющуюся от сердца к кончикам пальцев. В жизни таких, как они, нет ничего ужаснее неумения любить. — Ты же знаешь… — всхлипывая, с трудом произносит нуна Юнги, — скажи, что ты знаешь, что тоже не сделал… ничего плохого. Ты тоже не виноват. Ты ведь знаешь? Она поднимает на Юнги заплаканные глаза, в которых Чимин с каким-то странным облегчением замечает твёрдость и уверенность. Мину не удаётся выдержать зрительный контакт, и он отводит взгляд. — Я не… Нуна, я не… — Не виноват, — настойчиво повторяет Кёнха, но очередное всхлипывание не придаёт её словам уверенности. — Повтори за мной. Как в детстве. Непонятно, в какой момент девушка, которая заливалась слезами и нуждалась в утешении, забыла о своем горе, чтобы подарить это утешение Юнги, что выглядит потерянным, прижимаясь к своим коленям грудью и пряча глаза. Его надо обнять, понимает Чимин. Но никто из них этого сделать не сможет. — Я не виноват, — тихо вторит ей Мин, и Чимин выдыхает практически одновременно с нуной. Но если девушка выдыхает от облегчения, то Чимина охватывают болезненные воспоминания, которых он не желал сейчас видеть. Юнги, задыхающийся от страха, Юнги, которого подводят онемевшие ноги, Юнги, который слабым голосом просит уйти. Ему приходится отвернуться, чтобы прекратить вспоминать. В этот момент старая знакомая Мина наконец обращает свое внимание на второго парня и, утирая слёзы, неуверенно задаёт вопрос: — А это твой?.. — Друг, — торопливо и отрывисто отвечает Юнги, поражая своим ответом и нуну, и так называемого друга. Но Чимин не выдает чужую ложь. Нуна Юнги, очевидно, рада слышать о том, что у него есть друг. Ей удается взять себя в руки и окончательно утереть слёзы. Прежде чем подняться на ноги, девушка склоняется к Юнги, чтобы произнести что-то, что Чимину никак не удаётся расслышать. А после, взяв дочь под руку и отвесив низкий поклон, она уходит. Пак не смотрит ей вслед, всё его внимание обращено на Мина. Его разрывает от вопросов. Кем является эта незнакомка для Юнги? Будь она его сестрой, он наверняка узнал бы её сразу же. Вероятнее всего, она его подруга детства. Но что приключилось с ними в столь раннем возрасте, что это до сих пор терзает их обоих? И за какое преступление, совершенное Юнги, его забрали в центр содержания под стражей? — Хватит думать, — врывается в его мысли хриплый голос Мина; в его тоне Чимин не может различить ни насмешки, ни издёвки, что уже можно счесть странным. Юнги, не считая нужным встать, сидя достает из внутреннего кармана куртки несколько купюр и протягивает Паку. — Купи мне сигареты.***
Пропуская облако сизого дыма сквозь губы, Юнги словно заодно выдыхает и всё то, что остервенело терзало его изнутри с момента встречи с нуной. Он выглядит так, будто не прочь упасть замертво прямо на месте, и Чимин понимает, что выпивать Тэхёну сегодня придётся в одиночестве. Юнги и в хорошем-то настроении к выпивке не притрагивается, не говоря уже о том, что происходит с ним сейчас. Впрочем, понять бы ещё, что именно с ним. С другой стороны, думать об этом Чимину запретили. А Юнги, кажется, с недавних пор обзавелся способностью к чтению персонально его мыслей. Мин шумно вздыхает и вновь затягивается. Как только он отводит сигарету ото рта, Чимин протягивает руку, и ему без лишних вопросов передают сигарету. — Ты не будешь спрашивать о произошедшем или кому-либо рассказывать. Юнги устремляет взгляд вдаль, выискивая что-то на горизонте. «Ищет Тэхёна», — понимает Чимин. — Только один вопрос, — смакуя никотин на губах, Пак возвращает сигарету. — Почему ты позволил мне это увидеть? Тэхёна ты отослал, но не меня. — Почему? — переспрашивает Мин со скучающим видом. — Потому что ты захочешь задать сотни вопросов, но если я попрошу, это будет только один. Осознание этой простой истины сбивает Чимина с толку. Он не может оспорить чужие слова, потому что про себя понимает, что Юнги прав. Но так не должно быть. Он хочет знать о произошедшем только что, хочет задать как можно больше вопросов, хочет извлечь из Мина все его секреты до единого… но смиренно молчит, лишь потому что Юнги попросил. Разве это не глупо? А ведь, кажется, именно таким образом его хённим давеча описывал дураков. Чимин всё ещё не считает себя дураком. Но, стоит признать, когда дело касается Мин Юнги, он им немного является. — Тэхён, — кратко извещает Юнги, и Пак прослеживает его взгляд. Ким меньше, чем за минуту, преодолевает расстояние от другого конца улицы до коллег и, остановившись напротив них, с недоумением осматривается. Придя к выводу, что незнакомка уже ушла, Тэхён решает, что теперь можно и удовлетворить свое любопытство: — Так кто это? И откуда она тебя знала? Твоя бывшая? Странно, я думал, что ты… Окинув недовольным взглядом, Юнги перебивает его куда резче, чем требуется: — Это не твое, нахрен, дело, Тэхён, — Ким затыкается, но обиду во взгляде ему скрыть не удается. — Тебе придётся идти в клуб одному. Я собираюсь домой. — Ну и отлично. Славненько. Как хочешь, хённим. Чимин, ты со мной? — Э-эм… Увидев его неуверенность, Тэхён хмыкает, очевидно, сделав для себя выводы. Однако, стоит только ему развернуться с явным намерением оставить компанию коллег и отправиться запивать свою обиду в одиночку, как его телефон начинает вибрировать в заднем кармане. Звонок привлекает внимание Юнги и Чимина. Когда выясняется, что звонящим является Хосок, Киму приходится включить громкую связь. — Хённим? — У нас труп на территории. Будучи уже немало осведомлённым в делах банды, Чимин сходу догадывается, что это значит. Если бы было известно, чей труп — имя, принадлежность, хоть что-нибудь — Хосок наверняка бы поделился этой информацией. Если бы труп не имел к ним никакого отношения, о нём бы вообще не стали беспокоиться, вверив полиции, как и положено по закону. Значит, преступление обставлено таким образом, что подозрения могут лечь на Намджуна и его людей. — Су-уу-ука! — стонет Ким, которому, по-видимому, и придётся разбираться с новообразовавшейся проблемой. — Скверно, — комментирует Юнги. — Мое присутствие требуется? — О, хённим, и ты тут? — раздается из динамика голос Чона. — Нет, занимайся своими делами, мне нужен только Тэхён. Я скину тебе геолокацию, выезжай незамедлительно. Раздаются гудки, и Ким мученически стонет. — Вот и мои планы накрылись, — махнув рукой на прощание, он удаляется, на ходу набирая чей-то номер — скорее всего, одного из подчинённых. — Как думаешь, это не создаст нам дополнительных проблем? — интересуется Чимин, когда его сонбэ скрывается из виду. Рядом слышится хмыканье, и Пак с недоумением поворачивает голову в сторону Мина. — Не сомневаюсь, что цель всего этого — как раз создать нам как можно больше проблем. Впрочем, последнее, о чём мне сейчас хочется думать — работа. Догадавшись, что расходиться они будут нескоро, Чимин наваливается спиной на близстоящий столб и окидывает Юнги вопросительным взглядом. — Я думал, тебе нравится думать о работе. Ну, знаешь, убийства, пытки, все дела. Ты же это любишь. Следующие слова Юнги заставляют его собеседника подавиться от неожиданности: — Сейчас я намерен думать о тебе. Чимин заходится в кашле и не сразу может дать ответ. Юнги наблюдения за чужими страданиями, очевидно, повышают настроение, и его губы искривляются в уже более явной ухмылке. Дождавшись, когда Пак откашляется, он говорит: — Твой первый сознательный выбор. Думаю, я знаю, в пользу какой руки он был. Эти слова заставляют Пака опешить. Уставившись на собеседника круглыми, полными неверия глазами, он спрашивает: — Но… как? — Твоя левая рука менее подвижна, скорее всего, тебе когда-то доводилось повреждать связки. И, возьму на себя смелость предположить, если ты снимешь наконец свои дурацкие перчатки, я увижу на твоей ладони шрам. Можешь продемонстрировать? Чимин сам виноват, что недооценил противника. Раздражённо фыркая, Пак рывком стягивает с рук кожаные перчатки и протягивает левую ладонь, демонстрируя Юнги белое пятнышко кожи, затянувшейся в уродливый шрам с рваными, будто бы растекающимися краями. Он уже мысленно готовит свое ранимое эго к тому, что Мин начнёт вслух размышлять о характере шрама и строить предположения, но тому который раз удается его удивить: Юнги, даже толком не взглянув на шрам, вкладывает ему в ладонь ключ, тяжесть которого сильно холодит кожу в том месте, где она, нетронутая шрамом, сохранила чувствительность. — Это… что? — Чимин берёт ключ правой рукой и с интересом разглядывает. — Полагаю, тебе забыли сообщить, но вообще-то предполагалось, что ты остановишься в гостевой спальне на седьмом. Но ты решил вламываться на восьмой, гений. Не спрашивай, как давно я знаю — ты вообще не умеешь быть тихим, когда вскрываешь замки. Это каждый раз мешало мне спать, поэтому я решил дать тебе ключ. Всё равно ты и без него туда проникаешь, так что какая разница? — делится своими размышлениями Юнги таким тоном, словно всё это для него сущий пустяк. Но по сути он подарил Чимину ключ от места, которое тот называет домом. Пока что только в своих мыслях, не веря до конца, что имеет на это право. Но сейчас, зажимая ключ в кулаке, Пак понимает, что это право у него есть. — Спаси… — Заткнись. Я сделал это, чтобы ты меня не раздражал, — отмахивается Мин. Чимин прячет руку с ключом в карман и поднимает на Юнги глаза, формулируя мысль. — Если ты думаешь, что теперь я отступлюсь от своих слов, то ты ошибаешься, хённим. Я всё ещё намерен выяснить о тебе всё, — смутившись собственного угрожающего тона, Пак решает разбавить свои слова шуткой: — Включая твой любимый цвет. — О-оо, я вовсе не думаю, что ты отступишься, — с издёвкой тянет Мин. — Ни в коем случае не делай этого — наблюдать за твоими тщетными потугами очень смешно. Но, так и быть, я дам тебе фору: мой любимый цвет белый. С белым цветом у людей ассоциируются невинность, безгрешность, совершенство и чистота. Всё это не о Мин Юнги, но его любовь к этому цвету вполне можно объяснить желанием стать лучше. Для Чимина белый цвет символ совершенно иных вещей. Это зима, это лютый холод, это защита. Это всё так подходит Юнги, что Пак не понимает, почему не догадался раньше. — Белый это цвет снега. Это красивый цвет… — Снег не белый, тупица. Конечно же Мин обязан всё испортить. Белый? Ему куда больше подходит чёрный, как цвет кошки, перебегающей дорогу и обрушивающей на тебя все несчастья этого мира. — Что? Это ты тупица, потому что снег как раз-таки белый. Ты вообще видел снег? — Я, конечно, знаю, что у тебя нет образования, но глаза-то у тебя есть: снег состоит из снежинок, а снежинки изо льда. А лёд какой? — …Прозрачный, — говорит Чимин, но мысль ему всё равно никак уловить не удается. — И? Снег-то всё равно белый. Юнги в раздражении выдыхает. — Снег не белый, остолоп. Он отражает солнечный свет, а так как лучи солнца белого цвета, то и снег видится тебе белым. Если бы лучи солнца были желтыми или красными, то и снег тоже был бы желтым или красным. На закате или восходе, когда мы видим розовые лучи солнца, снег тоже становится розовым. Взгляд сам собой скользит к губам Юнги, и Чимин который раз доказывает, что не умеет держать язык за зубами: — Забавно, что именно ты мне об этом рассказываешь… Мин подозрительно щурится. — И почему же это забавно? Чимин усмехается и показательно замолкает, дразнясь. Даже если однажды Юнги удастся узнать все его секреты, то, что цвет его губ Пак сравнивает с тающим на закате снегом, он намерен унести с собой в могилу. — Это просто забавно, без подтекста, — отмахивается Чимин, но по Юнги видно, что он не верит ему ни единой секунды. И, несмотря на то, что в Мин Юнги ему противно всё, любовь к белому цвету и оттенок его губ кажутся Чимину симпатичными.