Убей меня своей любовью

Джим осторожно останавливает руку Сары - в ней что-то острое, что-то причиняющее боль, что-то, сияющее горькой правдой. Он знает, что сейчас вырвется из её рта - не потому, что он телепат, а потому, что он прекрасно знает, почему такое происходит. И когда. И оно вырывается - злость и "отпусти меня немедленно, идиот!". Она даже замахивается, но Джим даже не дрогнет от этого - потому что он знает, она никогда его не ударит, потому что доверяет ей в состоянии даже таком - разбитом, как грань острым. - Давай мы сейчас успокоимся, - вместо всего прочего говорит он - ладонью накрывая чужой кулак, опуская руки - медленно и мягко. Главное - не сжимать, главное - на заставить думать, что сейчас её лишат возможности двигаться. Не дать ей оказаться в ловушке. - Давай, - повторяет он, как маленькому ребёнку. Пытается вытащить из зажатых пальцев канцелярский нож, пытается хоть как-то заставить её расслабить мышцы - надеется что хоть так она прислушается к нему. Сара пока стоит, как истукан - глаза её, широко распахнутые, уставлены куда-то в далёкую некомфортную пустоту. Так, как смотрят в пустоту кошки. Только Джим точно знает, что никаких призраков за его спиной нет. Нужно просто... опустить руку, вытащить несчастное лезвие и обработать всё это безобразие, во избежание. - Ну пожалуйста. Он знает, что это не сработает сразу - но Рейнор очень надеется, что его голос - та самая ниточка, по которой Сара выйдет из пучины всего этого. - Послушай, этот мудак наговорил херни, и ты имеешь право злиться. Но не делай себе из-за этого больно, хорошо? Он вновь осторожно пытается вынуть лезвие из рук. Пока что в него вцепились слишком уж крепкой хваткой. Ну ладно, он пока продолжит - лишь бы она к нему прислушалась, лишь бы ей стало легче. Порезы неглубокие - вряд ли от них останутся даже шрамы, но Джиму всё равно невероятно больно видеть, как алые капли выступают через тонкие порезы. - Давай, я рядом. Ты можешь выговориться мне. Ты даже можешь мне позлиться, - даже если он знает, почему она никому никогда не злится, он всегда предложит и этот вариант тоже, - и ты можешь просто меня обнять, если не хочешь ничего из этого. Поверь, я рядом с тобой. Джим осторожно поднимает руку - по щеке - подхватывает рыжий локон и заправляет его за ухо, затем - заботливо стирает дорожку слёз. Эти его движения всегда были неловкими - словно он боится больше навредить, чем помочь. Вся его забота и поддержка выражается вот так. В словах, в прикосновениях, во всём таком обычном и понятном... Иногда ему страшно - а что, если Саре этого не достаточно? Ей, наверное, нужно что-то большее, значительнее чем "я тут, рядом", чем его касание и его чувства. - Я... так устала от этого дерьма, - наконец вырывается из неё. Руки дрожат - но пальцы не выпускают злосчастное орудие самоповреждения. - Конечно ты устала, Сара, - Рейнор обнимает её за плечи, прижимает к своей груди, покачивает медленно. - Конечно ты устала терпеть всё это дерьмо. И я понимаю, почему ты злишься. Её рука пытается нанести себе ещё один удар - но уже как-то нерешительно, словно волна ярости постепенно отступает. - Ладно, хорошо, ты права. Я не понимаю - но я тебе сочувствую и я переживаю о тебе, - его пальцы осторожно поглаживают напряжённые костяшки пальцев. - И я хочу тебе помочь. Я не враг тебе, да? И я не хочу, чтобы тебе было так плохо. Сара постепенно сдаётся. Опускает руку, расслабляет пальцы. Джим не спешит вытаскивать из её ладони нож - он ждёт, когда она сама его отпустит. Никаких резких движений, никакого давления. Сара - девочка уже достаточно взрослая. - Ты молодец, правда. Спасибо. А теперь иди ко мне, пожалуйста, - даже если она и так рядом с ним, - успокойся. Я рядом. Свободная его рука поднимается, ложится на голову, распускает слишком уж тугую резинку хвоста, начинает массировать затылок... у всего этого должно было быть сакральное значение, это должен быть какой-то ритуал, но Джим действует по наитию, так, как ему кажется было бы правильно. На самом деле он не имеет ни малейшего представления, помогает это или нет, он слишком в замешательстве чтобы стараться быть рациональным. - Ненавижу это... ненавижу этот шум. Эти мысли, эти слова, всё, что говорят люди, весь этот чёртов лабиринт из обид и недомолвок! Я устала... Сара закусывает губу, тыкается щекой к груди - то ли чтобы услышать как в ней бьётся сердце, то ли чтобы обрести хотя бы небольшой обрывок покоя. - Люди не думают, что говорят и говорят не то, что думают, и каким-то образом подразумевают, что я должна подстраиваться под них! А когда оказывается, что я, чёрт возьми, такой же живой человек, которого, между прочим, могут задеть чужие слова, так я ещё и плохая! Я плохая, потому что молчу, когда мне что-то не нравится, когда говорю, что меня что-то не устраивает... да что не так? Кажется, новый виток слёз сжимает её горло. - Родная... ты не виновата. Слушай, люди такие вот существа - среди нас есть те, кого хлебом не корми, нужно пообижаться. Или почувствовать себя лучше других, или доказать, что они единственные во всём мире правы, мгм? Он утягивает её сесть, позволяет сжаться у своей груди - тут ей ничего не будет угрожать. Ни слова, ни мысли- Даже если она достаточно сильна, чтобы справиться с этим самостоятельно, он всё равно будет рядом. - Я устала, - тихо соглашается Сара, сопит - старается остановить слёзы и душащую спазмом в горле тревогу. - Ты имела право. И ты могла разозлиться. Но причинять себе боль? Он не может догадаться, почему. Чувствует ли она вину, хочет ли себя наказать или это просто её способ выпустить всё скопившееся без вреда для окружающих? Сара-Сара, всегда думает об окружающих, о долге, и в последнюю очередь - о себе. - Хей, послушай. Я не виню тебя. И я тебя не осуждаю. Но... я могу беспокоиться о тебе, верно? Как о человеке, на которого мне не всё равно. Как о той, в конце-концов, кому я не хочу боли. За руками расслабляются плечи, спина, шея. Наконец Сара - не только тревожно вытянутая струна, и самое тяжёлое уже позади. Сейчас, наверное, царапины болят неприятно, боль пенится на самом верхнем слое коже, растягивается-пощипывает - самое неприятное после подобных актов, осадок сожалений - реальная боль после опьянения твоим о ней представлением. - Давай я помогу тебе это обработать и... и мы что-нибудь придумаем. Обязательно. Сара не очень хорошо обычно принимает чужую заботу - ему пришлось с этим смириться. Она даётся в руки, когда хочет и шипит, когда не желает - но он надеется, что сейчас она не будет рычать и огрызаться. - Хорошо, - соглашается она на удивление легко, почти что стекает с колен - и делает пару неуверенных шагов, прежде чем прислониться к стене. Всё это забрало намного больше сил, чем можно было бы представить себе. - Давай, - Джим поднимается за ней, - я рядом. Я рядом, и мы что-нибудь обязательно придумаем. Хотя бы - для самих себя. Хотя бы чтобы огромный спрессованный хаос в груди не болел так невыносимо. - Ага... спасибо, Джимми. За все слова, что ты мне говоришь, - и за все мысли, которые ты думаешь.