Фальшивая невеста

— Что случилось? Приходить так поздно ночью… Льюис не любит внезапные визиты, от слова «совсем», потому что зачастую они означают только одно — происходит что-то, требующее внимания его дорого старшего брата. На плечи Уилла ложится многое, ответственность велика, и младший стремится помочь любыми способами, однако недостаточно. «Нет страшнее клетки, чем собственный разум» — устало-приветлево выглядывая из-за спины бывшего военного, думает Смит. Отчасти она понимала, почему так происходит, одновременно осуждая глупость, которая присуща большей части команды, если не всем. Девушка не знает ран, что были нанесены прошлым, однако именно из-за них всё так, как есть. — Доброго вечера, проснись и пой, — маша рукой туда-сюда, говорит информатор. — Это по работе, прости, — Моран не дожидается ответа, быстро проходя внутрь, вместе с остальными. — Я позже объясню, — привычно кивая, обещает темноволосая. Старательно игнорируя любую часть интерьера в темноте, серебряные глаза упираются в спину старшего, буквально прожигая дыру. Её изнутри грызет чувство вины и разочарования в самой себе, потому что бить по больным темам других людей — низко и подло, в особенности, когда тебе доверяют. Пусть полковник этого не показывает, но похоже слова сказанные в порыве ярости задевают сильнее, чем она могла бы подумать. У него на лице всё написано, учитывая, как сильно он старался игнорировать присутствие герцогини рядом, даже не удостоив явно раздраженным взглядом обсидиановых глаз. — Себ, постой, — она хватает его за привычно накинутое на плечи пальто, стягивая, — мне нужно кое-что сказать. — Не ты ли говорила, что у нас мало времени, чтобы тратить его на «пустое чесание языком»? — немного грубо уточняет мужчина, слегка развернув голову в её сторону. Он устало вздыхает, замечая виноватый, но уверенный взгляд, — Ладно. — Прости, я знаю, как сильно ты печешься за нас всех, пусть и скрываешь, — бледные губы с яркими пятнами цвета бордо растягиваются в сожалении, — мне жаль за этот срыв и… спасибо за твою заботу, но я не так беспомощна. Фред останавливается, молча наблюдая за разворачивающейся картиной: мужчина, смерив ей суровым взглядом, расправляет плечи и качает головой, будто прогоняя что-то. — Знаю, — его голос всё ещё груб, но звучит мягче, опуская руку на голову Смит, — проехали, мелочь. Твои небольшие истерики не сравнятся с действительно обозлённой женщиной. — Эй, ты кого мелочью назвал, старейшина? — наигранно недовольно интересуется темноволосая, чувствуя облегчение. Протягивая пальто законному владельцу, она продолжает, — Конечно, они не сравняться, ведь я занимаю особое привилегированное место в твоём сердце. Черные глаза смеряют её внимательным взглядом, и он закидывает ткань за петлю назад, изрекая: — Да вы флиртуете, юная леди. — Ни в коем разе, боюсь такие вещи могут неблагополучно сказаться на моей репутации, сэр Моран. Предпочитаю говорить факты. Серьезные взгляды по тридцать секунд друг на друга, пока оба не прикрывают рот ладонью, глуша едва сдерживаемый смех. Они продолжают свой путь в чуть более расслабленном состоянии, двигаясь за Фредом. Порой герцогиня ловит себя на мысли, что отходчивый характер Себастьяна напоминает собственный. Наверное, поэтому они с легкостью находят общий язык, выдавая скабрезные шутки и заводясь с пол оборота, тут же утихая. «Так даже лучше» — протирая уголок глаза, девушка говорит ещё что-то, ведя абсолютно пустой монолог без собеседника. Впрочем, облегчение быстро сменяется беспокойством и тревогой, когда перед глазами появляются двери отделяющие коридор от кабинета. Сердце делает кульбит, оповещая хозяина о смущающих событиях недавнего прошлого. Будто в отвращение девушка морщится, сжимая зубы. На языке вертится французское «сукин сын», тут же исчезая, увидев нерешительность второго информатора. У него рука дрожит, опасаясь наконец-то постучать, передавая эту возможность Морану. Конечно, её никогда не касались отношения внутри коллектива, но это убеждение — наглая ложь, которую твердит Смит, стараясь абстрагироваться. — Больше уверенности, Эди, — мягко останавливая полковника, девушка кивает младшему, — или планируешь провести всю жизни в ожидании и сомнениях? Похоже, это действует на него лучше, чем Вероника могла бы предполагать, глядя на чуть более твердую решимость в темно-серых глазах. Подобрать нужные слова для других не так сложно, однако для себя самой это всё равно, что наказание. Не следовать своим советам — особый вид мастерства. Впрочем, это же не побег, а стратегическое отступление, так что совесть спокойно себе дремлет где-то в далёком пыльном углу сознания, совершенно не беспокоя своего носителя. — Полагаю, вы справитесь без меня, я схожу к Луи и всё объясню, не хочу, чтобы он волновался почём зря, — герцогиня делает шаг назад, отпуская руку полковника, — Себи, передай мои слова, если не затруднит. Темноволосая знает, что больше никогда не войдет в эту комнату без веских причин. По крайней мере не сейчас. Воспоминания слишком свежие, забыть тяжело, учитывая реальные чувства блондина. Единственное, что у неё осталось — гордость, которая не позволяет ощущать себя использованной. В конце концов, это был её собственный выбор, а значит чужое отношение не является прерогативой. Пусть это и больно, но она справится. Всегда справлялась, веря в лучшее. Это почти интересно, если бы не было так плевать: что стало причиной его возвышенной ненависти совершенно беспочвенной, созданной из ничего, и странной одержимости, которая не позволяет уйти. Благополучно послав мотивы криминального гения к чёрту, Смит находит упомянутого мужчину достаточно быстро, поднимая глаза на лампу в его руках. Голова сразу пустеет, забыв обо всех странностях отношений с профессором и позволяя улыбке появиться. — Кажется, мы тебя разбудили? Извини. — Очередное дело, требующее решения моего брата, не так ли? — Мориарти смягчается, становясь чуть менее строгим. — Похоже на то: не знаю сколько это уже длится, но дети из Ист-Энда активно пропадают каждую первую ночь месяца, их забирают в экипаже, скорее всего заманивая сладостями, и увозят в охотничьи угодья Баскервиля, — складывая руки на груди, выдает девушка, — отвратительно. — В таком случае Уилл не останется в стороне, — пастельно-алые глаза смотрят в сторону кабинета мужчины. Он замолкает, а взгляд становится каким-то печальным и задумчивым. Герцогиня только поджимает губы, думая стоит ли что-то говорить или нет. Девушка знает, что младший Мориарти постоянно мучится чувством переживания и беспомощности, оставаясь без возможности помочь тому, кто дорог. — Знаешь, я часто жалею о том, что редко говорила им о своих чувствах, — темноволосая отводит голову в сторону, рассматривая узоры на ковре и тяжело вздыхая, — вы же братья, Луи, и вполне возможно, что ты единственный человек, которым он действительно дорожит. — Как всегда исходишь из собственных суждений, — он слегка приподнимает уголки губ, поправляя очки, — всё в порядке, я не хочу, доставить брату больше проблем. — О, прошу тебя, — шутливо закатывая глаза, Смит пихает его в плечо, — не знаю, что происходит между вами двумя, но могу сказать, что этого никогда не случится. — Почему мне кажется, что ваше общение с Мораном приведет к неприятностям? — отряхиваясь от невидимой пыли, интересует блондин. — Вообще-то мне очень повезло, что Себи знает каждая собака в барах, если бы не это… — В барах, Рони? — Кхем, — кажется, она говорит что-то лишнее, превращая свою паузу в кашель, — ну… это… О, как я могла забыть! Точно, Уильям просил тебя зайти, когда они закончат, а мне нужно кое-что ещё сделать, Луи. «Иногда я путаюсь между своими жизнями» — думает девушка, не дожидаясь ответа и быстро ретируясь из коридора. Впрочем, порой полезен тот факт, что при упоминании имени профессора, всё остальное теряет важность. Её комната — единственное место во всём доме, что напоминает пристанище хаоса, в котором царит порядок. Просто так работать легче, раскладывая всё в произвольной системе известной только одной темноволосой, а со стороны похожий на хлам. Благо, сюда войти никто не может, пока не получишь разрешение владельца. Стоит ли говорить, что это выученная годами аксиома, нарушив которую жестоко поплатишься? Пожалуй, нет. Ведь каждый понимает значимость приватной части жизни, а у всех несогласных происходят подозрительные изменения в организме, которые не вредят, но очень сильно досаждают. Смит закрывает дверь, торопливо пробегаясь глазами по помещению. Это немного странно, находиться здесь. В особенности осознавать, что скоро место, которое служило долгие годы, останется в прошлом, будто никогда и не существовало. Пальцы проходят по слегка выпуклому узору темно-кремовых стен, рассуждая о правильности того, что происходит. Прозвучит странно, но девушка всегда знала, что этим всё и закончится. Нет, конечно, она не собиралась проливать чью-то кровь, в отличии от командной работы бок о бок, но взгляды меняются стремительно. Что-то вроде заключительного теста, как на экзамене, наверное, это будет самым подходящим названием. Порой, приходится подвести итоги того, где мы находимся, избавляясь от страхов перед прошлым и будущем, уверенно поднимая голову. Несколько неторопливых шагов к окну напротив двери, и она одергивает шторы, в который раз любуясь красотой ночного светила. На востоке принято скрывать свои чувства, а признания можно передавать только через красоту природы и всего сущего. Жаль, что приходится всё усложнять, но кто-то находит романтику в подобных вещах. Слишком много значений у незначительных вещей, вызывающих недопонимания. Вероника вообще не любит придавать чему-то значения, потому что учесть всю совокупность факторов нереально, тем более для неё. Пристанище порядка в пятнадцати метрах располагается в правом углу на рабочем месте, что забито папками со всякой документацией, ложными или правдивыми слухами и книгами, имеющими строгое разделение между двумя профессиями. Серые глаза цепляются за блестящий в свете луны предмет, щурясь. В груди что-то колит, и стоять становится сложно, но только на секунду. Она сглатывает, смотря на помолвочное кольцо с букетом из бриллиантов и скрытом в резном ободке рубином — напоминанием. Девушка до конца не уверенна было ли это вынужденным жестом, что совпал с её возрастом дебютантки или же пыткой заставить понять, что пока действует контракт быть свободной она не сможет и стоить задушить собственную любовь к другому. Отыграть свою роль влюбленной до беспамятства аристократки на «ура», счастливо бросится на шею своему псевдо-жениху, счастливо улыбнуться с тихим «да» на губах и счастливо рассматреть псевдо-кольцо. Почувствовать, как медленно намокают глаза, и что-то спускается по левой стороне щеки, исчезая за ребром ладони от счастья боли. Смит понимает намёки слишком хорошо, что делает её неплохим информатором, который знает когда остановится. Порой, сероглазая думает, что это природный нюх на разные неприятности, а не чрезвычайная чувствительность к людям. Впрочем, ни то, ни другое не смогло помочь ей распознать леденящие дыхание обреченности над головой. Темноволосая разрывает отношения с мальчиком из приюта резко и болезненно, чтобы у него даже мысли не возникло пытаться вернуть взаимность. Она сама себя ненавидит за мерзкие слова, но ещё не так сильно, как в день, когда Алекс доказал свою любовь больше, чем девушка стоила. Он жертвует собой, защищая человека, что растоптал его чувства, заплатив высокую цену. Вероника винит себя до сих пор, винит за всё, ведь знала, что не имела права сближаться с кем-либо, связанная обязательствами. В её фальшивой жизни появилось что-то настоящее, чистое и искреннее. То, что затуманило разум и заставило сердца биться в унисон, меняя к лучшему. То, что не боится преград и обстоятельств, даруя священную глупость и смелость. Любовь. Права страдать у неё нет, как и возможности отказаться от мероприятия, что имеет какую-то значимость для Мориарти. Девушки вообще обладают удивительной способностью: как бы плохо ни было ночью — на утро выглядеть шикарно. Разъедающая на части печаль и вина скрываются под маской безразличия, пустыми глазами смотря в зеркало. Если бы только у неё был другой шанс прожить эту жизнь заново, если бы только она знала, как сильны его чувства. То никогда бы не позволила себе этой глупости вновь, не надеясь на счастье и любовь. Если бы только… Его ревность не нашла выход. Уильям готов себя проклясть, видя, как мёртвые темно-серые глаза смотрят в пустоту, сжирающую изнутри. Темноволосая не реагирует на стук в дверь, на голос, даже на прикосновение не оборачивается. В комнате царит пугающее отсутствие хаоса, всё лежит в идеальном отвратительном порядке, смахивающим на педантичность. Она немного склоняет голову в бок, не скинув руки в привычной манере и не подняв глаз. Будущий профессор невольно задумывается о том, принесла бы его смерть столько же ран и боли, сколько приносит чужая, почти физически ощущая отвращение к собственническим мыслям. — Ты когда-нибудь любил? — бесцветно спрашивает девушка, после долго молчания. — Что? — собственный голос кажется необычным, слишком взволнованным, будто бы врасплох застали. — Согласна глупый вопрос, — Смит медленно ведет плечом, поднимаясь и натягивая привычную улыбку, — время поджимает, да? Блондин только хмурится и кивает, зная причину столь неожиданного вопроса. Сегодня самый неподходящий день для задания с ней, что должна присутствовать, как его будущая жена, на важном приёме. Он не мог сделать иначе, тем более позволить похоронам мальчишки помешать высоким целям по искоренению зла из этого мира. Красноволосый и сам становится жертвой этой системы, и Уильяму немного, но жаль. Наверное, поэтому принимает единственно верное решение в этой ситуации. — Что… Почему мы здесь? Разве ты не говорил, что… Рука в длинной черной перчатке скользит по стеклу, сжимая пальцы, будто бы цепляясь за что-то. Она поджимает губы и щурит глаза, неверяще убеждаясь, что это именно то место, где бы Смит хотела и боялась быть больше всего сегодня. — Иди. Темноволосая даже не шелохнулась, только несколько раз посмотрела на него и обратно в окно, сжимая кобальтового оттенка низ платья. Печальным взглядом провожая ветер, она качает головой: — Я не могу, слишком страшно. Глупо хоронить пустой гроб, не найдя тела. Всё куда прозаичнее, ведь для неё пойти — значит раз и навсегда принять тот факт, что Ала больше нет в мире живых, пусть и сама видела, как оливковые глаза потухли. — Думаешь, что всё случившееся — твоя вина. Будь у тебя больше времени и возможностей, то ты бы смогла спасти его? — скорее утверждает, чем спрашивает. Алые глаза замечают неконтролируемую дрожь её тела, холодно продолжая, — Но это не так, ты и сама знаешь, что каждый делает свой выбор. Его заключался в том, чтобы спасти тебя. В таком случае разве не будет верным уважать чужое решение? Вероника не знает, что злит больше: тот факт, что он прав или же тот завидный анализ, который помогает ему вскрывать людей, как письма. Раньше бы она наверняка сказала, что Мориарти ни черта не смыслит в том, что произошло, однако… — Говоришь так, будто самому знакомо, — стеклянная поверхность жжёт руку, заставляя убрать. Девушка выдыхает, смотря на причудливый запотевший узор, где прорисовываются темные силуэты, — у тебя всё так просто, мистер математик, но не для меня. — К сожалению, это не так, — сжимая пальцы в замок, соглашается Уильям, — я не могу ответить на твой вопрос, потому что не знаю, что есть любовь на самом деле, однако, могу сказать, что влюблен. Губы невольно растягиваются в ухмылке, когда звездные глаза наконец-то обращают свой взор на него. Мориарти встает под удивленный взгляд, медленно открывая дверь экипажа и спускаясь. Это почти иронично, потому что для него не существует определения собственным чувствам, что заставляют протянуть руку девушке со спокойным и уверенным: — Не в твоём духе бояться, Рони. Ранимой Смит не была, впрочем, сейчас она напоминает хрусталь, что от одного движения разобьется. Естественно, он никогда не скажет, что действовал исключительно под властью эмоций, плюя на здравый смысл и выгоду, которую теряет ради собственного удовлетворения неё. — Не в твоём духе так много говорит, Уилл. Кажется, эта первая слабая улыбка за несколько дней, которая не была поддельной, и темноволосая почти благодарна проклинает парня, нерешительно вкладывая свои пальцы в чужую ладонь, чувствуя тепло. Парадоксальная иррациональность сопутствует их отношениям многие годы, выстраивая прерывистое доверие и смесь из привязанности. Может быть, у неё просто Стокгольмский синдром сформировался, стараясь найти оправдания тому, что происходит в собственной жизни. Вероника не помнит, когда поймала себя на мысли, что не может заставить взрасти ненависть по отношению к мужчине, которую так сильно хотела. Пусть разумом она и понимала всю неправильность дерьма, в которое ввязалась по его вине, но что-то иное, совершенно необъяснимое побеждало. Ничего не происходит просто так, и Элен права, говоря, что ей совершенно плевать на собственные чувства, живя со разрушающим самопожертвованием. Возможно, именно это стало одной из причин, почему они с блондином связаны. В любом случае, больше неважно, девушка собирается уйти немного раньше, чем планировалось, прекрасно зная, что Уильям не помешает. Он запросил высокую цену за свои «услуги» и не предоставил, а значит компенсация может быть любой. Подобные «интрижки» были чем-то типичным для аристократов. Продавая себя, своё тело и ночь, они получали выгоду. Близость не являлся чем-то запретным, скорее просто негласным секретом, который знали и обсуждали все, порицая днём и благоговея в темноте. Тонкие пальцы стучат несколько раз по деревянной поверхности стола, раздумывая о необходимости начать собирать вещи. Наверное, это немного своевременно, однако ничто так не отвлекает от забитой головы, как ручной труд. Первое в её списке — переодеться. Кто вообще сказал, что девушкам нельзя носить мужские костюмы? Это же намного практичнее, да и двигаться удобнее, хотя с красотой платьев не сравнить, но всё же. — Суровая несправедливость, — заключает Смит, находя длинный крючок для одежды, — знала бы мама, обязательно устроила каторгу. Время лечит, и мысли о родителях больше не приносят столько печали, как раньше. Становится всё легче вспоминать их лица и какие-то фразы, что отпечатываются в сознании, всё ещё чувствуя, как глаза намокают, но уже не страдает. В темноте уютно, совсем привычно, однако похвастаться кошачьим зрением девушка не могла. Пуговицы отказывались поддаваться, потому что цеплялась она в основном за ткань, уродуя дешевую, но чуть более свободную рубашку среднего класса. Приходится нащупать лампу, что находится на полу рядом с горой из бумаги, и перенести её на стол, параллельно крутя вентиль. Мягкий свет немного режет глаза, привыкшие ко тьме, заставляя слезиться. Рисунок из красных капель появляется на серо-белых рукавах, переходя на незакрытые врачебным халатом участки светло-коричневой юбки, и она ужасается, представляя сколько ещё людей могло её увидеть в таком виде. Слова Морана сразу приобретают другой оттенок. Отойти ей стоило, как минимум в душ, но темноволосая обходится тазиком с водой и полотенцем, с завидным рвением стараясь очистить кожу от крови, что видит в зеркале ванной в смежной комнате. Движения рваные, слишком быстрые и сильные сдирают нежную плоть, вызывая ожоги от трения. Ей кажется, что кровь не исчезает, оставаясь клеймом, которое нужно удалить, ощущая паническую необходимость в избавлении. «Сотри, сотри, сотри!» — бьется в голове слишком громко, заглушая любые звуки. Герцогиня плотнее сжимает зубы, чувствуя боль и сдавленно шипит, словно наяву проживая тот самый день, когда всё приняло плачевный оборот. Жестянка с водой падает вниз, задетая неконтролируемыми движениями. По комнате разносится вопль, ударяясь о мраморные стены, такой громкий, словно что-то рушится. Смит из реальности что-то вырывает, убеждая внимательнее смотреть в отражение. — Значит, он умер… тот рабочий, — серые глаза глядят в левый угол зеркала, откладывая полотенце, — туше, ты же знаешь, что я сделала всё, что было в моих силах, Билли. Он всегда молчит, смотрит внимательно и укоризненно, а может это её сознание рисует вину первой жертвой, свидетелем чьей смерти стала темноволосая. Кажется, образ настоящего брата Альберта начал преследовать её в двенадцать лет, выбирая достаточно странное расписание для своих визитов. В любом случае Смит решает умолчать о сумасшествии, боясь допустить больше непоправимых ситуаций. Преследуемая наваждением, она становится врачом, хорошим хирургом желая искупить собственные грехи. — Знаешь, это иронично, что единственный, кто меня не покинет уже мёртв… С годами стало проще воспринимать собственное расстройство, как должное. От игнорирования легче не становится, как минимум по тому, что появление Мориарти — сигнал-предупреждение, спасающее много раз. Вроде бы она руководствовалась принципом: «подружись со своими демонами», поэтому перестала бояться, стараясь извлечь максимальную выгоду. Он говорит невербально, указывая на некоторые детали пальцем или переводя внимание на потерянную, важную деталь. — Давно не виделись, я было подумала, что стала нормальной, — говорит девушка, разворачиваясь, — столько всего пропустил. Образ не исчезает, только выглядит чуть печальнее, чем был секунду назад. Его карие глаза такие бездушные, но вместе с тем сочатся каким-то неизбежным пониманием. Стоять становится тяжело, и Вероника оседает на пол, упираясь спиной в деревянную стойку с раковиной. Холодно, у неё тело содрогается от нарастающей истерики, пустыми глазами глядя на мальчика. Смит понимает, всегда понимала, улыбаясь и глуша в себе боль. Она не знает сколько ещё выдержит, закрывая лицо руками и позволяя рыданиям вырваться. Здесь безопасно, можно послать весь мир к чёрту, упиваясь горем, смешанным с бессилием. — Составишь компанию? — прерывисто, на грани слышимости интересуется девушка. Светло-карие глаза несколько раз закрываются, и он виновато-отрицательно качает головой, растворяясь в тусклом свете лампы. Слишком много причин, чтобы уйти, как минимум та, что сейчас стоит в дверном проёме смежной комнаты, ища темноволосую. Конечно, профессор ожидал, что может попасть под полное игнорирование собственного существования, встречаясь с безответными письмами и избеганием визитов. Типичная реакция для герцогини, но раздражает достаточно, чтобы ходить едва взвинченным. И, нет, это ничуть не влияет на его студентов, что посещают пересдачи тестов в третий раз. Совершенно. Просто материал сложный, и учиться они должны больше, а не тратить своё время на избегание проблем. Тем более не посылать вместо себя кого-то другого, чтобы договориться, взваливая свою ответственность, которой так кичились, на посторонних. Герцогиня ошибается, если думает, что сможет избегать его вечно. Уильям не привык проигрывать, а ещё упускать что-то из-под пристального взора цепких глаз. В особенности, если это касается его людей. Вероника может отрицать этот факт сколько угодно, но неизменным остается одно — в конце концов она всегда возвращается сюда, падает к нему в руки, если гордость позволяет, и неизбежно уходит вновь. Искусной походкой она балансирует на тонкой грани между коварством и искренностью, заставляя его тонуть и растворяться всё больше и больше. Это сводит с ума, настолько что теряешь голову и любое ощущение реальности, позволяя темноволосой пользоваться собой, как душе угодно. Пусть Смит и сама особо не осознает этого факта, но прекрасно орудует незнанием, каждый раз удивляясь и впадая в подозрения, когда мужчина уступает. Вскоре это становится чем-то привычным, однако не сегодня. Быстрее обычного блондин оказывается рядом со знакомыми дверьми. Лицо его чуть более холодное, укоризненным взглядом буравя золотую ручку. Разделяясь между бестактностью и проявлением сдержанности, Уильям вспоминает, что несколько мгновений назад слышал, как что-то упало. Наверняка в ванной, поэтому выбора особо не остается, кроме как оповестить о своем присутствие и оказаться проигнорированным. Опять. Учитывая всё произошедшее, мозг рисует совершенно разные сценарии вплоть до новой попытки самоубийства. Темноволосая никогда не отличалась методичностью. С годами импульсивность никуда не девается, а нестабильное состояние… Он стучит вновь, складывает руки на груди, мысленно давая тридцать две секунды. После пятнадцатой плюёт на приличия, видя перед глазами улыбку из трущоб, что преследует в кошмарах, и дергает ручку. Холодный свет полной луны резко контрастирует с едва различимым теплым огнём из ванной. Вокруг хаос из особой системы порядка, которую он выучил наизусть, чтобы не попадаться лишний раз. Однако это несильно помогает, судя по некоторым пропавшим записям из его кабинета. Смит особо и не скрывает своих действий, только пожимая плечами и желая удачи найти их в камине, где на самом деле ни одной бумажки не горит. Это воспоминание вызывает тепло, из-за чего уголки губ слегка приподнимаются, тут же падая, видя осевшую на полу фигуру герцогини. Всё раздражение и злость исчезают, оставляя совесть колоть сознание. В который раз за вечер, Мориарти убеждается в своей эгоистичности, мягко присаживаясь на колено напротив девушки, что не видит его. Он отводит её руки нежно, но настойчиво, стараясь поймать серебристый взгляд. И всё понятно без слов. На полуобнаженном теле, что прикрыто только нижней юбкой с корсетом, свежие следы от содранной кожи, как свидетельство неудачной операции, измученное горем с бессонницей, белое, словно мел лицо и никаких попыток скрыться, загнанно смотря перед собой. Голос разума отключается, связанный зовом сердца. Слишком много ошибок уже было допущено, руководствуясь логикой, поэтому молчание и неуверенное прикосновение к лицу, что стирает слезы, кажется правильным. Голова едва заметно ведет в сторону, не желая погружаться в кровавые омуты. У него руки теплые, да и сам профессор горячий, как огонь, полная противоположность её извечного холода. Девушка ощущает себя котом в зиму, который ищет место, чтобы согреться. Она бы сделала замечание обо всей бестактности и нарушении приличий, которым так старательно следует профессор, однако не хочет. Усталость дает о себе знать, свалившись огромным комом сверху, и пусть уж причина её невезения сидит на мокром полу рядом. Темноволосая позже припомнит это грубое нарушение личных границ, наконец-то действительно сожжет что-то из его кабинета, возможно даже проверочные работы для студентов, и будет отомщена, а пока воспользуется чужим теплом. Голова слишком тяжелая, чтобы держаться только на шее, спокойно упирается в чужое плечо, обтянутое белой тканью. От чего-то девушка уверенна, что он не уйдет, и это странно — осознавать собственную зависимость от того, кого ненавидеть должна. — Ты никогда не оставляешь мне выбора, — обессиленно срывается с избранных губ. — Нет, не оставляю, — касание со щеки переходит к собранным волосам, нежно прижимая ближе. Оба знают, что сказанное — ложь. Однако Уильям лишь закрывает глаза, а Вероника хватается пальцами за жилет. — Enfoiré… Профессор немного удивлен, услышав вместо привычного оскорбительного «сonnard» такое ласковое и сдержанное слово. Впрочем, вряд ли бы он стал изучать тонкости французского языка, если бы она не пользовалась им. Было забавно наблюдать за пораженным выражением лица девушки, когда в один из приёмов у четы Смит прибыли гости из Франции. Тогда герцогиню поставили переводчиком, чтобы налаживать отношения для будущих бизнес-партнеров, но один опьяненный красотой и вином господин проявлял излишнюю вольность. Уильям вклинивается в их беседу слишком легко, аккуратно накрывая тонкую руку своей и ловя обескураженные звездные глаза. Это льстит, когда она прижимается ближе, ища защиты, представляя блондина, как будущего мужа. Вроде бы он должен быть счастлив, что наконец-то добился своей цели — создал податливый материал, в котором так нуждался. Только боль это причиняет сильнее, чем ожидалось, заставляя проклясть собственное эго. — Je suis désolé. Tout ce que j'essaie de faire, c'est de te protéger. Извинения слетают прежде, чем он успевает подумать, почти нежно водя пальцами по прямой линии содрогающихся плеч. Внутри поднимается настоящая буря из эмоций и желания уничтожить того, кто заставил её плакать. — As-tu… Tu te moques de moi? — Смит врезала, если бы могла. — Боже, у тебя такие извращенные понятия о защите. Я даже не удивлена, что Луи не знает, как подступиться. — Находишь меня сложным? — тихо уточняет мужчина. — Скорее невозможно невыносимым, — почему-то простая истина взывает улыбку, скрываемую тенью. — Мне жаль, — повторяет он ещё раз, с сожалением добавляя, — я не хочу, чтобы ты видела меня таким. Кто угодно, но не ты. Девушка неуверенно ведет носом по его шее, скользя выше. Кажется, этот жест вызывает мурашки по его телу и достаточно быструю реакцию, хватая герцогиню за талию и тут же отпуская, опасаясь причинить боль. Мориарти замирает, держа крепко так, чтобы не упустить контроль, но не мешает. Будто бы дожидается действий темноволосой, которая проделывает такой же путь по щеке, наконец-то отодвигаясь. Профессор хочет разочарованно мычать от остановки, желая чувствовать больную в истерике нежность дольше. Дыхание перехватывает, когда столь необходимые для существования губы находятся в жалких сантиметрах, а кончик носа касается собственного. Она прижимает свой лоб к чужому, изрекая простое и лаконичное: — Странно. Серый взор недоступен, скрытый усталостью и смирением. Он едва различает, чьё именно дыхание слышит, приходя к выводу, что кислород у них один на двоих, как и горе от ума. Смит так близко, почти интимно сжимает его вещи не держа, но и не позволяя уйти. — Что именно? — уточняет Уильям, не отрывая глаз. — Температура у меня, а бред несешь ты, — она отстраняется. И правда, какое упущение с его стороны не заметить подобного. Сплошное разочарование для хваленой наблюдательности. — Действительно странно, — повторяет мужчина с улыбкой. Воспользовавшись секундным замешательством, он быстро подхватывает информатора чуть выше коленей, поднимая с пола. Вероника не сопротивляется, кажется, даже не чувствует смену позиций, всё ещё цепляясь за одежду. — Мне нельзя спать, — оповещает девушка. — Тебе необходимо спать, — с нажимом отвечает блондин, опуская её на матрас. — Но… — Но сначала я обработаю твои раны, — голосом нетерпящим возражений заключает Мориарти. Темноволосая только вздыхает, закатывая глаза и показывая на пол — место, где должна лежать аптечка со всем необходимым. Всё же, проще уступить, да и она не в лучшем состоянии, чтобы заботиться о себе. Слезы высохли, и голова кажется чуть яснее, но всё равно тяжелой. Похоже, кто-то ударил её, как следует, вызывая шум в ушах и сбитое дыхание через рот. «Только не говорите мне, что я подхватило что-то» — устало думает она, прижимая ладонь ко лбу. — Хотелось бы верить, что нет, — макая вату в спиртовой раствор, отвечает он. — Нет, мыслей я не читаю. — Бес, — фыркает девушка, — конечно, не читаешь. «Иначе я давно была бы на том свете» — дополняет предложение про себя герцогиня. Глаза скользят вниз, и только сейчас она осознает, что находится в одном нижнем белье, а профессор всё так же на коленях. «Mon Dieu! Стыд какой» — звучит первая мысль, — «хотя… будто бы он там что-то не видел, точно не привыкать» — поток предложений сменяет неприятное ощущение, что вызывает сдавленное шипение. — Ащ, больно же, дуть не забывай, — укоризненно звучит со стороны пациента. Рубиновые глаза поднимаются с украшенных лунным светом ран к лицу, наблюдая приоткрытые губы и сильно сжимающиеся веки. Прошло столько лет, но её реакция не меняется, всё так же выразительно показывает своё недовольство. — Не дергайся, — просит Уилл, когда девушка рефлекторно уходит назад от нового прикосновения. — Сам вызвался — сам разгребай, — бурчит она, послушно возвращаясь. — Даже, если мои методы будут вульгарны? — уточняет профессор, переходя на чувствительное место рядом со стыком шеи и плеча. Он глотает в себе желание оказаться непозволительно близко, чтобы стереть губами следы увечий от самоистязаний. Самоконтроль полез, в особенности, когда в голове играют тихие сдержанные стоны от посасывания кожи. — Тебя вряд ли остановит мнение и желания ненавидимого тобой человека, — подмечает темноволосая, вздрагивая, — но если у меня есть выбор, то откажусь. Будь добр, закончи побыстрее. Блондин ничего не отвечает, но слушается, прекращая свои осторожные пытки и откладывая вату на прикроватную тумбу. Опуская руку вниз, он нащупывает небольшую плоскую баночку с мазью, выуживая из контейнера. Ясность мыслить постепенно возвращается к герцогине, неловко сжимая пальцы между собой. Профессор даже не отрицает тех слов, и Вероника собирается попросить его покинуть комнату, но отказывается от этой затеи под острым, как лезвие, взглядом. Мало ли, какие мысли у него в голове бродят, раз решил проявить заботу о ней, да и девушка слишком устала, чтобы строить логические цепочки, сдаваясь. Легче не становится, но после слез что-то внутри отпускает, словно позволяя набрать сил жить дальше. — Я был молод, неопытен и глуп, пытаясь заставить себя поверить в то, что ненавижу тебя, — его голос тих и сквозит сожалением, бережно выводя круги на покрасневших местах, — но всё было не так. Мой холод и жестокость порой… я боялся того, что стану зависим сильнее, однако не мог позволить тебе уйти, не хотел. Смит впадает в ступор, тут же напрягаясь. Она пытается понять, чудится ли ей столь непривычно-откровенная манера разговора, несколько раз моргая и на всякий случай царапает ногтем тыльную сторону ладони у большого пальца, убеждаясь в реальности. Боль отрезвляет, но не способна остановить нарастающий гнев, что приходит с пониманием слов Мориарти. Хочется воскликнуть: «о, получается, каждый раз, когда ты ранил меня, то просто хотел доказать что-то себе?». Однако усмехается и молчит, решив поразмыслить позже. — Когда я осознал свои чувства, было слишком поздно, — грустная улыбка появляется на тонких губах, заканчивая с мазью. Отрывая алый взор от соблазнительно выпирающих ключиц, он смотрит прямо в серые глаза, — я более не имел права на подобное, ревнуя и сгорая от зависти, каждый раз стоило мне увидеть, как ты оказываешь свою благосклонность кому-то другому. — Ты мне в любви признаешь, Мориарти? — абсурдная догадка слетает раздражением и призрением с уст, — Ты, тот человек, кто никогда не говорил этого прямо, но угрожал навредить близким мне людям, допусти я ошибку. Ты, что хотел сделать меня удобным инструментом для использования в своих целях. Каждое слово, что произносит девушка отдаётся колющей болью внутри. Смит понимала, читала его намерения, как раскрытую книгу, повинуясь из-за страха. Острый ум, рациональность и неугасающая надежда, обрамлённая красотой. Профессор только качает головой, а улыбка ломается настолько, что сложно представить. Вся злость улетучивается, оставаясь едким осадком на дне, когда светлые волосы резко контрастируют с цветом юбки, оказываясь на коленях. — Я хотел бы вырвать своё сердце из груди и отдать тебе, если бы мог, — прекрасно зная ответ, признается мужчина. — Избавь, мне нет в нём нужды, — не двигаясь, отказывает темноволосая.