Черное венчание

      Библиотеки умеют хранить тайны: старые и новые, постыдные и радостные. Они молчаливые наблюдатели, холодные незнакомцы, несмотря на уютную теплоту и пьянящий землистый запах страниц. Их задача – беречь знания, рукописи, частички прожитых времен.       Библиотеки – это истории разных жанров и направлений. Чтобы убедиться в этом, достаточно потянуть за один из корешков на полке, раскрыть книгу, заглядывая в ее нутро.       То же нутро бывает таинственно, запутанно, покрыто мраком и кровью тех или иных событий. Чернила плывут на пожелтевших страницах, медленно выцветают, унося за собой смысл написанного, как мертвецы уносят тайны в могилу.       Геджутель проводит пальцем по витиеватым словам и со вздохом закрывает книгу, возвращает ее на полку и берет следующую. Его голова полна отрывков из разных мифов и легенд, но он все никак не найдет ничего подходящего. Листая страницы, всматриваясь уставшими от долгого поиска глазами в написанное, мужчина краем уха улавливает негромкие шорохи на втором ярусе: слабый скрип приставной лестницы, шелест бумаги. В мертвой тишине они, удивительно, не кажутся какими-то инородными, резкими – это часть библиотеки, ее едва заметное дыхание.       Книга следует за книгой, рукопись за рукописью, словно бесконечный цикл. Ландегре почти усыплен этой монотонностью, веки сами опускаются все ниже, а руки слабеют. Он садится в глубокое и мягкое кресло, раскладывая на коленях очередное творение. Обложка жестка, а переплет тяжел. Это словно груз чего-то темного, греховного. Кощунство, отраженное на желтых страницах черным.       Чем дальше алые глаза скользят по строчкам, тем крепче сжимаются пальцы на книге. Чертовка хранит в себе имена и даты, где-то зачеркнутые, где-то обведенные. Приписки на полях разобрать сложно – слишком неразборчиво и торопливо они написаны. Бурые пятна на краях листов словно кривые печати киноварью.       — Рагар, — голос хрипит от долгого молчания. — Думаю, тебе стоит на это взглянуть.       Мягкие и почти бесшумные шаги раздаются на винтовой лестнице с ажурными перилами, ведущей на второй ярус библиотеки. Глава клана подходит к креслу и заинтересованно склоняет голову, заглядывая в записи. Длинный хвост ласково скользит по крепкому плечу и ниспадает на грудь, гладкие пряди слегка бликуют в теплом свете горящих свечей.       — Даты венчаний, — Геджутель отстраненно переворачивает несколько страниц.       — Последние идут с большим отрывом во времени.       — Тогда все перестали так серьезно относится к ритуалу, — хмыкает Ландегре.       — Да, но... Вот эта дата совсем свежая.       — Что?.. — благородный склоняется над книгой и поправляет монокль. — Но как? Кто-то до сих пор ведет учет?       — В том и дело, — Рагар выпрямляется, скрещивает руки на груди. — Этим никто не занимается уже двести лет.       — Не было спроса, — согласно кивает мужчина. — Поэтому все пустили на самотек. Но что это тогда значит?..       — Пока сложно сказать. Попробуем найти что-то еще.       Геджутель давит тяжкий вздох, когда Кертье вновь удаляется на второй ярус, чтобы продолжить работу.       — Хотя бы имена почивших узнали... — Ландегре закрывает книгу и поднимается на ноги. — Рагар, если позволишь, я отлучусь. Нужно проверить достоверность записей.       — Конечно, — негромко, но четко раздается сверху.       Глава клана стоит спиной к двери, слышит, как та закрывается, но не проходит и пяти минут, как створки отворяются вновь. Аура у вошедшего совсем иная – это не благородный. От нее веет жгучей яростью и холодной жаждой убийства. От контраста тело покрывается гусиной кожей. Складывается впечатление, будто эти ощущения тянутся к тебе, касаются, где вздумает, и накрывают, накрывают... Само безумие, заботливо укладывающее на самое дно. Непроглядный мрак ненависти тысячи насильно заключенных душ.       — Здравствуй, Франкенштейн, — Рагар листает страницы очередной книги, их мягкий хруст заполняет тишину библиотеки. — Есть новости?       — Да, — человек вальяжно приближается к винтовой лестнице, пряча руки в карманы черных брюк. — Следы крови действительно принадлежат двум жертвам: мужчине и женщине. Что касается того тумана...       Ученый начинает медленно подниматься, четкий стук шагов соответствует каждой пройденной ступеньке.       — У него весьма низкая плотность и неустойчивая структура. Следовательно, сила, что вызвала это явление, нестабильна. Однако, она сильно зависит от ряда факторов. Например, туман реагировал на количество света: чем меньше его было, тем гуще становилась дымка. Почти аналогичный случай, но уже с реакцией на свежую кровь: чем ее больше, тем сильнее явление.       — Складывается впечатление, что туман – это нечто живое, — не отрываясь от книги, произносит глава клана.       — Отчасти, — ухмыляется Франкенштейн, подходя ближе. — Для более легкого восприятия я бы сравнил его с марионеткой. Безвольной сущностью, исполняющей чужую волю. И воля эта диктуется руками кукловода. Только он может направить эту силу для... Определенной цели.       Человек неторопливо шагает вдоль забитых полок стеллажей и лениво рассматривает цветные корешки – его внимание мало что привлекает. Он переводит взгляд на благородного, изучает полускрытый профиль: прямой, с выверенными плавными чертами и парочкой острых переходов. Привычная строгость и холод лица в очередной раз пробуждают внутри хитрое любопытство. Франкенштейну интересно вывести на эмоции, увидеть, что прячется под всей этой напускной недоступностью. Он знает, что глава клана сдержан во всем, в том числе в плане дружбы. Однако, даже их в чем-то приятельские и странные для многих отношения говорят о существующей капле чего-то теплого, мягкого и уязвимого. Чего-то привычного и близкого, что недоступно посторонним. Связи, что возникает при взаимном интересе.       Рагар чувствует чужое внимание и слегка поворачивает голову. Алые глаза в обрамлении длинных ресниц смотрят вопросительно, светлые брови едва заметно хмурятся. Ученый и сам понимает, что наблюдает слишком пристально, но ничего не может с собой поделать.       — Что говорит твоя интуиция сейчас? — мужчина отходит от стеллажей и опирается спиной об ажурное плетение перил, которыми заканчивается второй ярус библиотеки.       — То же самое, — Кертье закрывает книгу и плавно проводит пальцами по рельефной обложке.       — Вот как...       Благородный возвращает фолиант на полку и через плечо смотрит на задумчиво замолчавшего собеседника. Несмотря на слегка напряженное лицо, поза Франкенштейна расслабленно-дерзка: руки в карманах брюк, ноги скрещены, широкие плечи гордо расправлены. Рагар понимает, что в его присутствии человек позволяет себе некоторую вольность, от него веет истомой. Ему не нужно держать натянутыми нервы в ожидании нападок или оскорблений со стороны, он не видит, как другие благородные вертят своими высокомерными носами и зазнаются.       Вальяжное нахальство, сарказм, ирония – все это часть натуры Франкенштейна, отчасти механизм защиты. Начни идти на него с неподтвержденными обвинениями, грязными насмешками, унижениями, и он станет огрызаться, кусать в ответ вдвое больнее. Даст знать, что к нему опасно так безмятежно и глупо протягивать голые руки, рискуя остаться без них, а то и хуже. Заставит видеть в себе если не равного, то достойного. Того, о кого ты никогда безнаказанно не вытрешь ноги.       Однако, мужчина спокоен в обществе главы клана, можно сказать, ему достаточно комфортно. Он знает, что в нем видят нечто большее, чем сотканную слухами фигуру. Им интересуются как личностью, относятся с должной долей уважения, и это, черт возьми, подкупает.       Франкенштейн отвлекается от собственных мыслей, когда чувствует едва заметное движение прохладного воздуха. Смотрит, как Рагар останавливается рядом, кладет ладони на перила и окидывает взглядом нижний ярус библиотеки.       — В том зале все иначе... — тихо начинает благородный, и ученый вслушивается. — Сами ощущения. Когда находишься там, чувствуешь чье-то пристальное внимание. Словно кто-то оценивает тебя, вглядывается, ищет изъяны.       — Интересно... — уголки тонких губ невольно приподнимаются.       — Почему ты придаешь столько значения моим чувствам?       — Я уже говорил, все дело в специализации, — пожимает плечами человек. — Вы, ассасины, похожи на хищных птиц: всегда осторожны в выборе добычи, высматриваете, наблюдаете, выжидаете, прежде чем напасть в подходящий момент. Однако, охота не была бы удачной без должного чутья. Острого, чувствительного ко всем изменениям. На нем и строится та тонкая грань между вами и жертвой. Отчасти в этом кроется секрет, так ведь?       — Не отрицаю.       — Поэтому такой род деятельности – целое искусство, — Франкенштейн слегка отталкивается от перил, выпрямляется и начинает ходить вдоль стеллажей, недовольно ворча. — Не то, что Геджутель с его грубой манерой боя... Вечно куча гематом остается.       Рагар негромко вздыхает и качает головой, прикрыв глаза.       — Хотя ран от твоего оружия на мне бывает не меньше, — ухмыляется ученый.       — Тогда как иначе я могу привести тебя в чувства? — Кертье смотрит на собеседника поверх своего плеча, наблюдает, как тот приближается, останавливается рядом.       Ухмылка меркнет, рука ложится в опасной близости от чужой. Кончики пальцев поддевают край черного рукава, приподнимают настолько, чтобы показался неровный шрам во все запястье благородного – прощальный поцелуй Темного копья, оставленный перед тем, как его хозяин возвращает контроль над собственным телом.       Смотря на этот след, Франкенштейн хмурится, вспоминает то ревностное остервенение, с которым оружие тянулось к чужой плоти. Только силой воли ему удалось оторвать это воплощение человеческих грехов от окровавленной руки главы клана.       Шрам сходит медленно – остатки разрушительной энергии не дают регенерации быстро завершить дело. Кожа не такая мягкая и эластичная, чуть темнее основного оттенка. Ученый ведет по ней теплыми подушечками пальцев, чувствуя неровную и плотную рубцовую ткань, думает, что до полного восстановления потребуется еще пара дней.       — Не вынуждай меня делать это снова, — звучит мягкий полушепот, в котором кроется предостережение. — Для твоего же блага.       Рагар не пытается убрать руку, с равнодушным выражением строгого лица наблюдает из-под опущенных ресниц за чужими манипуляциями. Нервы будоражит ощущение легкой и вкрадчивой щекотки – простое прикосновение, в какой-то степени даже вульгарное и дерзкое. Вполне в стиле Франкенштейна. Тот изучает, специально провоцирует, желая утолить любопытство. Кертье поднимает взгляд и смотрит в невозможно голубые глаза мужчины, чуть прищуренные, яркие, горящие жаждой знаний.       Двери библиотеки коротко скрипят, распахиваясь. Порыв прохладного воздуха касается лица, заставляет прервать контакт, дернутся, как от огня, и обратить внимание на вошедшего.       — Геджутель, побереги себя. Не в твоем возрасте устраивать такие забеги.       Запыхавшийся Ландегре пропускает колкость мимо ушей и крепче сжимает в руках найденную книгу. Хмурит брови, поджимает тонкие губы и тяжело выдыхает в густую бороду.       — Чертовщина какая-то, — глава клана опускается в кресло и мотает головой. — Чертовщина...       — В чем дело? — Рагар в одно мгновение оказывается рядом, скрещивает руки на груди.       — Пожалуй, начну с того, что все записи верны. Даже свежая – это имена тех благородных, чья кровь была найдена в зале венчания. Странность в том, что хозяйка книги уже давно погрузилась в вечный сон. У нее не было приемника, дело никому не передавали. Значит, вести учет некому. Да и в наше такое мало кому интересно...       — Хочешь сказать, записи появляются сами по себе?       — Абсурд, — соглашается мужчина. — Но я не знаю никого, кто бы мог промышлять подобное.       — Что насчет хозяйки книги?       — Жила своим делом. Правда, самой не так повезло, как тем, чьи имена она записывала. Говорят, перед самым ритуалом она узнала о предательстве своего избранника. В порыве гнева убила его, а затем последовала за ним. Неприятная история. А все эти перечеркнутые даты... — Геджутель вздыхает, листая страницы своей находки. — Мертвые пары. Кто-то ушел в вечный сон в день венчания, кто-то позже. Но все после смерти хозяйки.       — Мстительная особа, — хмыкает Франкенштейн и неторопливо спускается по винтовой лестнице на первый ярус. — Но ее можно понять: мало кому будет приятно иметь нож в спине от близкого человека.       — Ну не ее же дух стоит за всем этим? — негодует от расслабленно-шутливого тона благородный.       — Почему нет? — пожимает широкими плечами ученый. — Она так ненавидит предательства, что желает избавить от лжи тех невинных, что оказались в похожей ситуации.       — Допустим, — скрипит зубами Ландегре. — Но того же невинного зачем убивать?       — Хм... Чтобы не мучился?.. Она же последовала за своим избранником. Значит, жить без него не могла.       — Чертовщина!.. Все это.       — Разве у нас есть более правдоподобные объяснения?       — Нет... Слишком мало информации для чего-то еще. Но... Позор на мои седины, если этот абсурд услышит Лорд!