Я очнулся в подворотне: заплёванной, исписанной скабрёзностями, зассаной и ледяной. Ветер свистел так, что казалось, будто кто-то воет. Ребёнок из рук пропал, осталось только ощущение тёплого хрупкого тела. Замызганное худи я, дрожа, спешно натянул на себя в попытке сохранить крохи тепла под порывами безжалостного ветра и обнял себя руками.
Оглядевшись, окончательно удостоверился, что место, куда меня занесло, мне совершенно незнакомо. Что за херня?! Замысел высших сил был совершенно непонятен. Или они хотят, чтобы я замёрз в сугробе? Ощупав себя, я понял, как попал. Ну, спасибо, Судьба! Грязные джинсы, изгвазданное худи, под ним пропотевшая футболка, стоптанные кроссовки, держащиеся на честном слове. Про бельё и носки я даже говорить не хочу! У меня ничего нет, кроме моего старого тела. Ничего! Палочку и мантию я оставил в Запретном Лесу. Как и воскрешающий камень. Я же шёл на смерть!
В карманах нет ни пенни, ни кната, зима вместо весны, живот подводит от голода. Блядь!
Стон – жалобный, женский – из-за посвиста вьюги я расслышал не сразу. Резко обернулся и увидел в тёмном углу, куда снег почти не заносило, тёмную кучу. Подошёл к ней боязливо и понял, что это скукожившаяся женщина, которая сжалась так, что была похожа на груду тряпок или мешок.
– Мисс?
Капюшон дёрнулся, и из-под него сверкнул настороженный взгляд.
– Вам плохо?
– У меня начались роды, – невнятно, шепеляво сказала женщина, а потом снова застонала.
Фак!
Я заметался, не зная, что делать. Я даже не понимаю, где нахожусь! Выглянул из подворотни и увидел вывеску с красным крестом на белом фоне. Международный красный крест? Армия Спасения? Серьёзно?! Впрочем, какая разница? Женщине исключительно повезло, что меня выкинуло именно здесь и сейчас. Красный крест мог быть её конечной точкой, до которой она бы просто не дошла.
– Потерпите, пожалуйста, я скоро! – сказал я и метнулся к крыльцу, оскальзываясь на стоптанном снегу. Забарабанил в двери. Сонное усатое лицо, выглянувшее из-за створки, отшатнулось от моего крика. Но надо отдать должное охраннику, или кто он там, который вслушавшись в мои сбивчивые объяснения, быстро сориентировался и, открыв мне, вытащил откуда-то сбоку носилки: две жердины с натянутым между ними брезентом, свёрнутые сейчас в трубу – и поспешил за мной. Что-то царапало взгляд, какая-то неправильность, но мне было не до того, чтобы сопоставлять детали.
Раскатав носилки по заплёванной подворотне, мы под локти вдвоём подняли женщину, которую крючило от схваток, уложили её боком, кивнули друг другу и подняли одновременно свою ношу. Нести было тяжело, потому что женщина конвульсивно содрогалась, ноги скользили по льду, да ещё и зарядивший снег слепил. Мы втащили носилки в холл, и я замер, оказавшись в темноте. Лишь вдали горел тусклый огонёк.
– За мной, парень. Не торопись, если мы её уроним, беда будет. Идём на свет, там дежурная медсестра.
Я шёл, скользящим шагом переставляя ноги, чтобы не запнуться. И был прав: на середине пути охранник сказал слово «порог» слишком поздно. Когда я уже упёрся в него носком кроссовка и пошатнулся. Но ручки переноски удержал. Было тяжело, ладони вспотели, женщина шипела от боли, коридор казался мне бесконечным.
– Ирма!
Огонёк заколебался и чуть не погас.
– Калеб, ты испугал меня!
– У нас тут роженица, какой-то бродяга её нашёл.
Я горько хмыкнул. Ну да, кто я в такой одежде и без единого пенни за душой? Бродяга и есть.
В этот момент женщина так жалобно застонала, что у меня вымело все мысли из головы.
– Тащите её в процедурную. Там есть смотровое кресло! – командным голосом велела невидимая собеседница.
Пламя поднялось, оказавшись старинной керосиновой лампой, на миг выхватив женщину в медицинском чепце с красным крестом и старомодном фартуке с оборками на лямках, а потом двинулось вправо. Носилки начало разворачивать, и я вцепился в ручки крепче.
– Опускаем!
Носилки дрогнули и накренились, и я поспешил синхронизировать свои действия с Калебом.
Ирма зажгла газовые рожки, и я огляделся: смотровое кресло, стол с инструментами, накрытый чистой тканью, ящик из стекла и металла, где стояли склянки и флаконы. Всё выглядело допотопным, как в Больничном крыле Хогвартса. Но я точно был среди магглов. Впрочем, в Британии всегда хватало чудаков, почему бы меценату, или кто там поддерживает Красный крест, не решить воссоздать атмосферу больницы 20-х годов? Не во времени же я провалился, право слово.
И буквально через минуту я убедился в обратном! Потому что в женщине, с которой сняли плащ, я узнал Меропу Мракс! Тонкие редкие волосы, глаза навыкате, косящие в разные стороны, бледная кожа.
Всё время мучительных, но быстрых родов Меропа держала меня за руку, тихо стонала и шептала что-то на парселтанге. «Дар» Тома Реддла почему-то не покинул меня, хотя я бы с радостью поменял его на палочку или мантию отца.
Я, совершенно ошарашенный, смотрел, как страдает женщина, выпустившая в мир ужасное существо. Вернее, пытающаяся это сделать. Смогу ли я убить ребёнка, как в своё время попытался это сделать в отношении меня Волдеморт?
Я не хотел опять становиться убийцей! Только не это!
Оказалось, что следовать за Судьбой не только страшно, но и больно. А ещё возможно оказаться где угодно: хоть в прошлом, хоть в будущем. Узнать, что можно перемещаться сквозь нити пространства, раздвигая ткань бытия, было бы интересно, не окажись я лично в таком затруднительном положении. Хорошо, если я провалился лишь во времени, а не в другую реальность. Или моё появление в прошлом создаёт сейчас в этой точке новую?
Женщина натужно закричала, и мокрый младенец выскользнул в руки медсестры. Та засуетилась над ним, шлёпая по попке, и когда он, багровея, закричал, начала растирать худое длинное тельце. Я смотрел на это с ужасом, потому что этот ребёнок был невероятно похож на того, что я подобрал на призрачном вокзале...
– Назови его Том Марволо Реддл, – горячечно пришепётывая сказала Меропа, поймав мой взгляд левым глазом. У неё открылось маточное кровотечение, и она умирала, бледнея и слабея на глазах. Том, красный, беззащитный, возился в простыне, уложенной женщине на грудь. А потом Меропа сжала мою руку и прошипела на парселтанге: –
Не бросай его! Я знаю, что ты маг. Не бросай! Обещай!
В косых глазах горел дикий огонь. Я не мог отвести взгляда от них, нас будто связало. Кивнув, я ощутил жгучую боль на запястье и увидел, как там формируется красная нить обязательств. Когда я понял, что произошло, Меропа была уже мертва. Она отдала всю свою невеликую магию мне, вложив её в формирование Непреложного обета. И теперь я либо буду опекать её ребёнка ‒ Тома, мать его, Реддла! ‒ либо потеряю магию! Прав был Северус! Я – идиот!
‒ Папаша! ‒ окрик Ирмы вырвал меня из экзистенциального ужаса. Я поднял на неё глаза. Она же сунула мне в руки свёрток с младенцем и засуетилась над обмякшей Меропой, не понимая, что та уже мертва. Возможно, сердце ещё билось, но я видел распадающуюся ауру умершего человека. Том вдруг напрягся и наладился закричать, но я склонился к нему и сказал:
‒ Не плачь, Томми. Мама тебя очень любила.
От ребёнка пахло кровью, от простыни щёлоком. Вымыть новорождённого было негде, его просто обтёрли. А ещё я ощутил чистую, сильную магию, на вкус напоминающую родниковую воду. Так вот каким ты был, Том, пока Тьма не изуродовала твою душу... Кем бы ни вырос этот младенец, но сейчас он был совершенно ни в чём не виноват и полностью зависим. От меня.
И я не мог к этому беспомощному чистому существу чувствовать ненависть, страх, слепящую злость. Лишь бесконечное удивление и... сочувствие. Он остался сиротой, даже на миг не познав материнской любви.
Том заворочался, и предплечьем, на котором лежал свёрток с младенцем, я ощутил, как потеплело и намокло. Теперь он меня ещё и обмочил. Замечательно!
Мерлин, что я буду делать? У меня ничего нет, вообще ничего. А теперь ещё и ребёнок на руках.
Кто-то коснулся меня, и я поднял глаза от мирно сопящего Томми. Обгадил меня и сразу успокоился, заснул. Некоторые вещи не меняются.
‒ Мистер, мне очень жаль... Ваша жена... Она умерла.
Я передал Томми медсестре, подошёл к накрытой по грудь серой застиранной простынёй Меропе и посмотрел в её спокойное, умиротворённое лицо. В той реальности, откуда я пришёл, вряд ли она была так спокойна, умирая, выпуская своего сына в мир, агрессивный к маленькому, но очень сильному мажонку.
Некрасивые черты расслабились, приобрели одухотворенность и торжественность. Вырасти она в достатке, любви и ласке, наверное, и при жизни Меропа Мракс была бы так же породисто-привлекательна, как та, что лежала сейчас передо мной. Я закрыл ей глаза и накрыл лицо тканью.
Сзади раздался мощный рёв Тома. Во мне встрепенулось желание прижать его к себе, укачать. Я замер от этого странного чувства. Считается, что отцовского инстинкта не существует. Что за хрень?
Резко развернувшись, я увидел, что медсестра пытается угомонить бьющегося в пелёнках Тома.
‒ Господи, какой сильный ребёнок, ‒ с удивлением воскликнула медичка и передала Тома мне. Он сразу замолчал, лишь принюхивался и бессмысленно блуждал взглядом голубых, как у всех новорожденных детей, глаз. Интересно, какие у него были глаза до вырождения в тёмную тварь? ‒ И красивый, ‒ сказала медсестра тихо. ‒ Весь в отца. Пойдёмте, мистер, ребёнка надо покормить, да и вам не помешает выпить. К тому же мне не нравится ваша рана на лбу.
Рана? Я схватился за голову и ощутил под пальцами вспухший саднящий шрам. Пошатнулся. Похрен на шрам! Очков не было! Я, видимо, обронил их, умирая, в Запретном лесу! Но я же вижу...
Медсестра ушла, а я так и стоял, держась за лоб и замерев. Крестраж, наверно, был локализован в шраме... И влиял на зрение. Мерлин мой, так вот почему у меня так болел этот сраный росчерк на лбу!
Том захныкал, и я очнулся. Потом, всё ‒ потом.
В коридорах гулял сквозняк, деревянные рамы дрожали от порывов ветра, двери хлопали, и я, стянув с себя худи, обернул ребёнка прямо поверх пелёнок. Поймав флэшбек, тряхнул головой. На миг мир показался шатким и неустойчивым. Туманным.
‒ Это вы напрасно. Я дам вам одеяло, ‒ заметила добросердечная Ирма, вернувшись и беря меня за предплечье. Заземляя. – Идёмте.
В небольшой тёмной комнате было тепло от печки. На ней стоял закопчённый чайник. Приподняв оконную раму, Ирма вытащила снаружи коробку с брикетами замёрзшего молока, ловко отколола небольшой кусок, кинула в кастрюльку и поставила на горячую поверхность. Ледяной кубик зашипел и закрутился по дну, теряя круглые капли, похожие на жемчужины.
Пока я втыкал в кастрюлю, медсестра принесла рожок для кормления, колючее одеяло и небольшую бутылку с чем-то тёмным.
Сунула мне одеяло и засуетилась у плиты. Я сел в продавленное кресло, выпутал Тома из худи. Он сразу расхныкался, засучил ножками.
Отложив мокрую пелёнку, я надел худи, запихнул Тома под него, уложив животом на грудь и замотался в одеяло. Том тыкался в меня, как котёнок, причмокивал, а потом неожиданно присосался к соску. Я вскрикнул и подтянул его выше, утыкая влажным личиком в шею. Твою мать! Ну уж нет, кормящей мамочкой для Тёмного Лорда я не буду!
Как же я ошибался...
Уже через десять минут я аккуратно держал на сгибе локтя завёрнутого в чистую простыню и одеяло Тома и совал ему в рот рожок с тёплым молоком.
‒ Голову придерживай! Не наклоняй рожок так сильно! ‒ инструктировала меня Ирма.
Насытившись, Реддл уснул, крепко прижатый к моей груди. Мне медсестра заварила крепкий чай, щедро сдобрив его бренди.
***
Открыв глаза, я не мог понять, где я. Белый свет заливал комнату так, как это бывает только в снежные солнечные дни. Но ведь сейчас май.
Под боком у меня завозилось что-то и закряхтело. Я вскочил и с ужасом понял, что увиденное рождение Тома Реддла не было кошмаром или галлюцинацией. Меня действительно выкинуло в прошлое и привязало к моему убийце.
Я бы мог сейчас тихо уйти, оставив этого навязанного мне ребёнка. Обет не убил бы меня, а просто лишил магии. Да и хер с ней! Ничего хорошего магия мне не принесла. Школа Святого Брутуса к шестому курсу Хогвартса перестала меня пугать...
К тому же я, утратив крестраж, и в магической силе ощутимо просел. Не было той дикой, бурлящей силы, привычной мне, как очки на носу. Нет, сквибом я не стал, но и тем знаменитым Мальчиком-который-выжил больше не был.
Том словно почуял мои мысли, захныкал жалобно и надрывно, словно его лишают самого главного в жизни. Я не выдержал и подошёл к нему. Взял на руки. Он был мокрым и пованивал.
Обмывая ребёнка в раковине, я проклинал чувство юмора Древних. Я мог представить себе что угодно: что меня будут пытать, убьют, изнасилуют, но не то, что я буду мыть засранную задницу Тома, мать его, Реддла.
Потом Том лежал в худи, ещё хранящем тепло моего тела, и дёргал ручками и ножками, а я оттирал его "подарки" от простыни. Хорошо, что в туалете у умывальника нашёлся кусок хозяйственного мыла.
Матерясь про себя, я смотрел на простыню в неприглядных разводах. Как же мне не хватает палочки! Сейчас бы я применил Тергео, и она бы отчистилась! Видимо, мой посыл был очень сильным, потому что в моих руках оказалась чистая и сухая пелёнка. Беспалочковая магия никогда мне не давалась, не считая призыва инструмента, но, очевидно, даже слабенькой магии оказалось достаточно для такого вот почти детского выброса, чтобы её хватило на простенькие чистящие чары. Вот резюме твоего пути, Герой: очищать магией загаженные простыни за Томом Реддлом... Впрочем, Том был пока только Томом и никем больше. Ни Волдемортом, ни Тёмным Лордом, ни моим врагом и ни моим убийцей. А я был.
Я глупо смотрел на кусок ткани в своих руках, когда осознание, что я убил, вдруг пало на меня со всей чёткостью и неотвратимостью. Как я мог забыть, что в одиннадцать голыми руками убил Квирелла?! Как?!
Отступив от раковины, я осел на пол возле койки и уткнулся лицом в сухую ткань. Осуждая Тома, я забыл, кто я сам. Твою Мерлина мать!
Из дикого состояния меня вывел Том, обмочив прицельной струёй. Я даже не возмутился. Лишь вновь обмыл его под холодной водой, из-за чего он возмущённо орал, завернул в чистую простыню и попытался теперь отчистить уже худи, которому тоже досталось. Мыть пришлось к тому же и волосы, и футболку, на которые и пришёлся основной "удар".
– Какой же ты зассанец, Том Реддл, – пробормотал я, пытаясь сосредоточиться и применить Тергео. С футболкой вышло, с волосами нет, и я сам вынужден был теперь промывать волосы, шею и плечо под холодной водой отвратительно пахнущим мылом.
Я натянул худи, намотал на мокрые волосы футболку и прилёг рядом со сладко спящим младенцем. Мне надо было подумать.
***
– Мистер. Эй, мистер! Проснитесь!
Кто-то тряс меня за плечо, я дёрнулся, вскакивая и выставляя сжатую ладонь вперёд. Палочки в ней не было.
– О, Господи, я вас испугала. Простите. Пора кормить вашего сына.
Сына? У меня есть сын? Я заморгал непонимающе, а потом на кровати захныкал ребёнок, и реальность обрушилась на меня со всей сокрушающей остротой. Твою мать... Твою мать!
– Марта?
– Ирма, – поправила меня медсестра.
– Простите!
– Ничего, я всё понимаю, всё же вы пережили смерть своей жены и остались с младенцем на руках... Вот, возьмите.
Мне в руки ткнули знакомый рожок для кормления. Я обернулся к Тому, рядом с которым заснул, и беспомощно посмотрел на него.
– Давайте я вам помогу, – заметив моё замешательство, сказала Ирма. Ловко подхватив свёрток с Томом на руки, она слегка покачала его, а потом ловко сунула в раскрытый в возмущённом крике рот соску. Том смешно нахмурился, но, ощутив вкус молока, старательно и сосредоточенно заработал губами. Видимо, он был очень голоден. Я, если честно, тоже.
Ирма аккуратно положила мне на руки свёрток, и я с болезненным любопытством смотрел, как будущий Тёмный Лорд насыщается. А потом до меня дошло, что в моих руках не допустить, чтобы Том стал Волдемортом. И что, возможно, великая сила любви в том и состоит, чтобы любить Тома так, чтобы он не вырос в маньяка и убийцу.
Но у меня ничего нет... Ни денег, ни палочки, ни даже мантии-невидимки. Ничего. Абсолютно!
Как, оказывается, я привык к своим "костылям"!
"А для чего нужен ты сам, тупой ты идиот?!" – сказал я сам себе голосом Снейпа.
– Ирма, простите, вам не нужен помощник? Я готов делать что угодно за еду и кров. Нам с сыном некуда идти.
Медсестра на мгновение задумалась, а потом сказала:
– Мне нет, увы, сейчас с финансированием совсем беда, но вот моей подруге из детского приюта Вула отчаянно не хватает рабочих рук.
У меня возникло ощущение, что реальность сопротивляется изменениям. И приют Вула – то, через что Том, так или иначе, вынужден будет пройти... Что ж, мне теперь тоже придётся пройти через него. Может, Судьба хочет, чтобы я понял, отчего этот малыш, старательно поглощающий молоко и сладко причмокивающий, стал тем, кем стал? Без комментариев Дамблдора, без чужих оценочных суждений.
– Не беспокойтесь, вашу жену похоронят за средства, выделяемые фондом, – когда я вопросительно посмотрел на Ирму, она уточнила: – у нас есть специальный фонд для таких случаев. Для неимущих.
Я побледнел. За своими внутренними метаниями я совершенно забыл о Меропе Мракс, которая лежала сейчас на леднике в мертвецкой.
– Давайте я вас покормлю, мистер. Что-то вы совсем бледный. Конечно, такие безрадостные события...
– Меня зовут Гарри. Гарри... Реддл.
– Оригинальная фамилия, – попыталась подбодрить меня медсестра.
Потом мы пили чай с сухарями, и Ирма рассказывала про приют Вула, где работала её подруга, миссис Коул.
Том посапывал у меня на руках, словно так и надо. Что за чёртова судьба привязала меня к этому существу? Подумав, что скоро меня ждёт локальная катастрофа, я поблагодарил Ирму за завтрак и пошёл к раковине. И не ошибся, только я развернул Тома, как он зажурчал в раковину, а после и закряхтел, опорожняясь. Мерлин, помоги!
Подмыв будущего гения, я завернул его в спасённую от поругания простыню, вымыл раковину, руки и вернулся к Ирме.
– Могу я оставить у вас сына на пару часов? Хочу сходить в приют, попытаюсь устроиться на работу.
– Да, конечно. Сейчас я напишу вам рекомендательное письмо.
