В начале 1937 года, сразу после дня рождения Тома, на его имя в приют пришёл конверт из знакомой плотной желтоватой бумаги, подписанный зелёными чернилами. Удивительно, что некоторые вещи не меняются... Ни в прошлом, ни в будущем. Это придаёт некую устойчивость бытию. Особенно учитывая, что я умудрился образовать новую ветку реальности. По крайней мере, я на это надеюсь и всеми силами стремлюсь к изменениям.
Любить Тома оказалось легко. Презирать себя – тоже. Я часто разочаровывался в себе в прошлой жизни, но настолько, как в этой, – никогда. Впрочем, как говорил когда-то Дамблдор, даже в самые тёмные времена можно найти свет в себе. Том, как ни странно, стал моим светом. Стал тем, ради кого я просыпался с утра, ради кого я не пал духом. Не свались мне на голову ребёнок, вполне возможно я бы просто оборвал своё безрадостное существование. Тотальная нищета оказалась тем ещё испытанием. Да и одиночества я бы не выдержал. С Томом я ни секунды не был одинок. Я даже начал понимать Квирелла, что у зеркала Еиналеж сказал мне со странными эмоциями о том же. О, нет, я не сравнивал своего Томми с тем паразитом, что обитал в затылке злосчастного профессора. Слово "паразит" я применял исключительно в ироничном ключе и любя.
Но каков парадокс: стремление жить, действовать, бороться во мне будил в обеих жизнях один и тот же человек! В прошлой жизни меня питали желание отомстить и ненависть к Волдеморту, в этой жизни – любовь к Тому Реддлу. Такое ощущение, что пророчество, обрекающее нас друг на друга, действительно не бред пьяной актёрствующей женщины, а воля Древних, вложенная в чужие уста.
Конверту для Тома я обрадовался, наверное, даже больше, чем собственному. В своём прошлом я его, во-первых, не ждал. Во-вторых, обставили его доставку настолько неадекватно, что странно, как Дурсли просто не выставили меня из дома. Дядя Вернон даже пытался удержать от опрометчивого шага, как я теперь понимаю. Тогда мне казалось, что тучный дядюшка просто препятствие к моему счастью. Наивный идиот!
Мерлин с ним. Так вот, письму я обрадовался, Том же воспринял его как должное. Раз я сказал, что приглашение придёт – значит придёт! Такая вера ребёнка в меня пугала. Я ощущал себя самозванцем, не достойным ни доверия, ни любви.
К тому же конверт означал, что скоро нас почтит своим вниманием Дамблдор. Я ждал его визита с двойственными чувствами. С одной стороны, хотел видеть человека, которого когда-то считал своим наставником – его смерть нанесла мне глубокую травму. Даже прозрение, понимание, что Альбус Дамблдор – манипулятор и готов всех пустить в расход, даже самого себя, не избавили меня от ностальгических чувств. С другой стороны, я опасался, что он вновь будет недружелюбен к Тому, и не желал, чтобы профессор обидел моего ребёнка.
По воспоминаниям Альбус изначально был предвзят к Тому, с самых первых минут. Возможно, на его мнение повлиял рассказ миссис Коул, но как должна маггла отзываться о маленьком маге? Как о порождении дьявола, не меньше. Дамблдор не мог этого не понимать!
Я почему-то очень хорошо запомнил чужие воспоминания. Скорее всего потому, что тогда впервые осознал, что лорд Волдеморт когда-то был человеком. Ребёнком. Оттого я с кинематографичной точностью помнил и ту комнату, в которой сейчас мы жили вдвоём, и замкнутого мальчика, который сейчас был менее закрытым (возможно, только для меня, но это частности), и ярлык, который Дамблдор сразу навесил на Реддла. Только ярлыки не лепились, не клеились на Реддла. Тот Том не испытывал ни вины, ни сожаления, лишь досаду, что его раскрыли. Мой Том просто возмутился бы бесцеремонностью взрослого. Я сам учил его не позволять чужим трогать себя, лезть в его жизнь или приказывать. С красивым мальчиком могут случиться дурные вещи, если он будет слишком доверчивым и слишком вежливым. Вежливость Тома заканчивалась там, где взрослые пересекали невидимую черту, нарушая его личные границы.
Так однажды, летом 1935 года, во дворе приюта к Реддлу пристал некий господин, прося помощи для попавшего в беду котёнка. Том уточнил у этого господина, почему же он не поможет ему сам, ведь он взрослый, и, пользуясь его замешательством, убежал. И сразу же рассказал мне о странной встрече.
Чувства, что я пережил тогда, сложно описать. Впервые я захотел убить человека; был счастлив, что Том правильно среагировал; испугался, что ребёнок мог пойти у взрослого на поводу. От этой ядерной смеси у меня чуть не случился магический выброс. Если бы Тома, внимательно следящего за моей реакцией на рассказ, не было бы рядом, как минимум, я бы стравил эмоции, круша мебель. Но мой мальчик смотрел на меня выжидающе, и я похвалил ребёнка за осторожность, подтвердив, что все его действия обоснованы и правильны. И что вежливость не стоит риска.
Когда этот козёл появился на территории приюта вновь, я пригласил его в парк для разговора. Извращенец согласился с большим удовольствием, очевидно, приняв меня за подростка.
В парке, в кустах, куда он меня увлёк, желая "показать гнездо синичек", я врезал ему по яйцам так, что вряд ли в ближайшие полгода педофила интересовали бы мальчики. Жаль, проклясть его я не мог, иначе он бы в принципе утратил половую активность, но я мог нарваться на неприятности. Впрочем, я решил вопрос более приземлённым образом: с удовольствием сломал господину нос, решив, что отбитых яиц слишком мало для того, чтобы свести желание захаживать в приют на нет. Несмотря на мой хилый вид, я прилично подкачался, таская вначале Томми, а после мешки и ящики на кухню, и вложил все силы в удар. Педофил закатил глаза и рухнул на землю, фонтанируя кровью из носа. Пнув его, я перекатил урода на бок, чтоб он не захлебнулся, сплюнул на безвольное тело и ушёл успокаивать Тома.
Тому я без купюр рассказал, что же на самом деле хотел от него этот человек, и мой мальчик урок усвоил. Благодаря книгам у него было богатое воображение. Не упомянул только удовольствие, с которым я бил негодяя. Это чувство сложно поддавалось осознанию и анализу, я просто затолкал этот эпизод в чулан памяти.
И вот в приют пришёл тот, кто должен ввести Реддла в мир магии. Заранее предвзятый и настороженный. Не знающий, что ребёнок, к которому он пришёл, не будет впечатлён ни его рассказами о волшебстве, ни его неординарным видом, и который совсем не собирается внимать его укорам. Что у него уже есть взрослый, которому он доверяет.
Я ощутил всплеск магии и, выглянув в окно, увидел у ворот высокий силуэт. Так что у меня было пятнадцать минут на то, чтобы морально подготовиться к встрече. Томми не мог понять, почему я так нервничаю, и на всякий случай держался ближе, то ли защищаясь, то ли защищая.
В дверь постучали, и я, вздохнув, сказал: "Войдите!"
Человек, открывший дверь, на некоторое время замер на пороге, словно давая себя рассмотреть.
Больше всего меня поразило, что профессор оказался неприлично, просто ошеломляюще молод. Относительно того, что я помнил, естественно. Никакой седины, морщин и прочего. Густые рыжеватые волосы, короткая ухоженная борода, яркие голубые глаза за очкам-половинками, полные улыбающиеся губы, стройное подтянутое тело. Он был эксцентрично одет: в чёрно-фиолетовый полосатый костюм-тройку с розовой рубашкой и галстуком-бабочкой – и, увы, не менее настороженно смотрел на меня, чем на Тома в моих воспоминаниях.
Думаю, Дамблдор предпочёл бы поговорить с Томом без свидетелей. Но я присутствовал при встрече как маггловский опекун, благо никто не спрашивал наших документов или других доказательств родства. Да мне и нечего было бы предъявить: денег на проверку крови и легализацию в магическом мире я так и не скопил. Насущные траты не позволяли этого сделать. Но я надеялся, что когда Томми уедет в Хогвартс, у меня появится больше свободного времени и я поищу себе ещё одну подработку. А маггловские документы, что помогли мне выправить Ирма и миссис Коул, вряд ли бы заинтересовали Дамблдора. У дяди и тёти Хагрид точно ничего такого не спрашивал.
Я предложил профессору единственный стул, а сам сел на кровать. Том сразу пристроился рядом, прижимаясь ко мне бедром. Дамблдора он не боялся, но его смущала моя нервозность.
– Вы удивительно юны, – заметил Дамблдор, после того как представился, проницательно рассматривая меня. Дело в том, что несмотря на свои двадцать девять лет, я выглядел всё тем же встрёпанным подростком, каким попал в этот мир. Время словно остановилось для меня. – Как так вышло, что у вас такой взрослый сын? Или это ваш брат?
– Том не мой сын, мистер Дамблдор, – признался я. Реддл бросил на меня острый взгляд. – Мы вообще не родственники. Я помог его матери добраться до помощи, когда она его рожала. И та на смертном одре вручила мне опеку над своим сыном.
– О, как благородно! Я чувствую, что вы волшебник, и в моём визите не было надобности. Но отчего же вы находитесь среди магглов? К тому же я вижу, что ваше финансовое положение оставляет желать лучшего.
Том, внимательно слушающий наш разговор, побледнел и поджал губы. Я предполагал такого рода вопросы от директора, поэтому намерен был поддерживать ту же легенду, что я рассказал магглам и Тому: у меня амнезия и я помню лишь своё имя и возраст. Мальчика бесило, что я ничего не знаю о себе и даже не делаю попыток выяснить, как я оказался в той же подворотне, что и его мать. Он буквально жаждал знать обо мне всё, и эта область тьмы, скрывающая значительную часть моей жизни, не давала ребёнку покоя. Том не раз настойчиво спрашивал, почему я знаю про его родителей, про Хогвартс, про мир Магии в целом, но не про себя. Я ссылался на выборочную амнезию, на то, что получил информацию от его мамы, на то, что некоторые вещи узнал в походах по лавкам магического квартала. Я понимал, что, скорее всего, мне придётся рассказать о своём настоящем прошлом, но я ещё не был к этому готов. Возможно, я никогда не буду к этому готов... Реддл замолкал обиженно, чувствуя, что я недоговариваю.
– Дело в том, что я не помню, кто я. Я очнулся в подворотне, избитый, без личных вещей и лишённый памяти. У меня не было с собой даже палочки. Я лишь помнил, что меня зовут Гарри, что я маг и всё... Ни родных, ни денег, ни связей. А когда у меня на руках оказался Том, я не мог себе позволить быть переборчивым в средствах. И вынужден был пристраиваться с учётом того, что ребёнку срочно были нужны убежище и еда. Здесь оказалось неплохо...
– Понятно... Что ж, мистер Реддл, я подумаю, как решить вашу проблему. А сколько вам лет?
– На момент рождения Тома было около семнадцати.
– Хм... Никогда бы не подумал... – цепкий взгляд прошёлся по мне от макушки до ботинок. – Но у Магии свои резоны, не нам их оспаривать. Могу сказать, что впечатлён, – Дамблдор поклонился мне вежливо, ввергая в недоумение. Я не понимал, к чему относится его комплимент. Заметив моё замешательство, профессор уточнил: – Ведь не каждый взрослый взял бы на себя такую ответственность, а вы были так молоды... Вашему подопечному исключительно повезло.
Том нахмурился и зло посмотрел на визитёра.
– Я поступил как нормальный человек! – уверенность, что я принял верное решение, много лет поддерживала меня, давала силы двигаться дальше. Томми стал для меня родным. Пожалуй, единственным истинно близким за все две жизни.
– Всё так, – мягко согласился со мной профессор. И уточнил: – Только нормы у каждого свои. А вы, Том, как считаете? – неожиданно обратился Дамблдор к Реддлу.
– Гарри любит меня! Он не мог поступить по-другому! – негромко, но твёрдо сказал Том.
Я поднял брови. Ребёнок злился. Я видел это по сжатым кулакам, по раздувающимся ноздрям, по потемневшим глазам.
– Да, да, великая сила любви, – миролюбиво произнёс Альбус. – Требуется ли вам сопровождающий за покупками или вы справитесь сами?
– Мы с Гарри справимся сами! Просто дайте денег!
Звучало это как: "Давай свои деньги, прилипчивый старикашка, и свали!"
– Том! – осёк я Реддла.
– Не страшно, – подмигнул мне Дамблдор, – молодой человек очень решителен и рационален. Это ему пригодится в будущем среди сверстников. Особенно, если он поступит на Слизерин.
Профессор передал мне конверт со списком необходимых принадлежностей и книг, билет на Хогвартс-экспресс, мешочек с галлеонами. Уже уходя, он обернулся, словно вспомнив что-то, и поймал мой взгляд.
– Мистер Реддл, вы всегда можете написать мне и обратиться за помощью. Я могу помочь советом, связями, информацией, как минимум.
– У нас нет совы, – смутился я неожиданному предложению и доброжелательному тону. После грубости Тома я его не ожидал, мне было крайне неловко за поведение воспитанника.
Видя моё смущение, Дамблдор улыбнулся искренне, отчего у глаз собрались морщинки.
– В конверте, что я вам передал, есть моя визитка. Одни хитрые чары при использовании моего полного имени на конверте позволяют письмам оказаться на моём рабочем столе сразу, как только они будут опущены в почтовый ящик, – подмигнул мне профессор.
Охренеть! Я про такие и не знал! Даже когда был знаменитым Гарри Поттером. Тогда бы я отдал всё за возможность лично написать своему кумиру. Но не был удостоен такой чести. Интересно, почему сейчас мне её оказали?
Том следил тяжёлым взглядом за любезничающим профессором, даже не скрывая своей неприязни.
Когда Дамблдор ушёл, я навис над Томом:
– Что это было?
Каюсь, я перенервничал, что вылилось в раздражение, которое я попытался выплеснуть на Тома.
Думаете Реддл смутился или почувствовал вину? Ни на йоту! Он раздул ноздри, упёр руки в бока и попёр на меня, заставляя отступить к окну.
– Он с тобой заигрывал! – выкрикнул он обвиняюще. – Этот педофил положил на тебя глаз! Ты же сам рассказывал, чего стоит опасаться и что нельзя позволять в отношении себя!
– Что? – опешил я. Такого поворота в разговоре я не ожидал.
– Я видел, как он смотрел на тебя! Он облизывал губы, и у него были зрачки расширены! Так на меня смотрел тот господин, которого ты потом побил. Так на меня смотрит Салли из старшей группы.
Да, Дамблдор не был стариком, которого я знал, да и я давно не подросток, но... Сравнить его с педофилом?! И потом, Салли?! Ей уже четырнадцать! Она не смеет так себя вести в отношении ребёнка! Моего ребёнка!
– Я не заметил никакого флирта! – пробормотал я, поражённый открывшейся информацией.
– А ты вообще ничего не замечаешь, кроме того, как бы не дать нам скатиться в окончательную нищету! – заорал Реддл.
– Том!
– Запомни, Гарри! Когда я вырасту, то больше никому не позволю кидать нам подачки! Мы не будем бедствовать! И ни один развратный мужик не посмеет смотреть в твою сторону, сколько бы мешочков с деньгами у него не было припрятано по карманам!
К ревности я привык и отмахнулся от неё. Но вот понимание, что нищета угнетает Тома больше, чем меня, обрушилось со всей полнотой. Мне стало стыдно. Я почувствовал себя социальным импотентом, неспособным обеспечить счастливое детство единственному важному существу.
– Прости меня, Томми, – покаянно сказал я, отводя взгляд. – Я плохой опекун и хреновый отец.
– Ты мне не отец! – резко выкрикнул Том, а потом, схватив меня за плечи, тряхнул. Я вдруг понял, что в свои одиннадцать Том почти сравнялся со мной ростом. – И только попробуй кинуть меня!
– Я?! Тебя?! Но почему... С чего ты решил, что я тебя оставлю?
Несмотря на нашу близость, иногда я совершенно не понимал, что в голове у этого ребёнка!
– Никому не нужны сложности! А ты ради меня убиваешься на двух работах! Я до этого не задумывался, а сейчас понял. Этот похотливый мужик открыл мне глаза! Я обещаю, что так больше не будет! Слышишь меня?! – кричал Том мне в лицо.
– Слышу. Не истери, Томми, – я, не понимая, что происходит, всмотрелся в бледного ребёнка. – Или причина не только в деньгах?
Тому не хотелось отвечать на этот вопрос. Очень не хотелось. Да что происходит?!
– Ты теперь поймёшь, какая я обуза, – прерывисто выдохнул он. Оттолкнул меня и сжал кулаки. – Этот трепливый идиот показал тебе. Он прямо сказал, что другой человек просто бросил бы меня на произвол судьбы! Я, именно я не дал тебе вернуться в мир магии!
Я вгляделся в широко распахнутые тёмные глаза цвета горького шоколада. В них плескался страх: огромный, всепоглощающий страх ребёнка, знающего, что он сирота, и боящегося больше всего на свете одиночества. Ненужности. Брошенности. Я понимал его, как никто. Это был и мой страх тоже. Только я прошёл через всё это, а вот у Тома было богатое воображение.
– Я знал, на что иду, когда принял решение заботиться о тебе, – твёрдо сказал я. – Профессор не сказал мне ничего нового.
– Правда?
– Да.
– И ты всё равно меня не кинул? Ты ведь мог оставить меня в приюте или ещё раньше, в Красном кресте, и жить свою жизнь без обузы на руках.
– Мог. Но я осознанно выбрал тебя.
– Почему?
– Потому что так было правильно. Потому что я знаю, каково быть брошенным ребёнком, и не хотел, чтобы ты проходил через это. Потому что каждому нужен кто-то, кто будет его опекать и поддерживать. Потому что иногда надо пожертвовать чем-то важным ради высшей цели. Потому что я не смог спасти весь мир, но мог спасти тебя. Потому что я люблю тебя.
– Ты не рассказывал мне! Ты врал, что не помнишь! Но как можно не помнить, если ты сам только что сказал, что был брошенным ребёнком? – на глазах Тома закипели слёзы. Он тряхнул головой, не желая быть слабым передо мной. Лучше бы он рыдал, чем держал это в себе, право слово!
Я тоже хорош! Надо было так глупо проговориться!
– Ничего хорошего в моей жизни до того, как я встретил в подворотне твою маму, не было, Томми. Всё было пустышкой, тленом.
– Я хочу знать!
Кто бы сомневался...
– Позволь мне рассказать это позже, не сейчас.
– Когда?!
– В день твоего совершеннолетия.
– Не думай, что к тому времени я об этом забуду!
– О, даже не сомневаюсь, – улыбнулся я. Упертости и целеустремлённости Тому было не занимать.
– Обними меня! – приказал Том, и я усмехнулся. Властные нотки в обращении ко мне он применял только в одном случае – требуя моего внимания и любви. И я никогда не отказывал ему, хотя прошёл болезненный внутренний путь дифференциации Тома Реддла от Волдеморта и принятия мелкого паразита как свою семью.
Раскрыв объятия, я прижал шагнувшего ко мне Тома к себе, ощутив его запах: от него пахло шоколадом, вишней и дубом. Терпкий, слегка пьянящий запах. Так пахнет коньяк, когда из него выветривается алкоголь. Реддл сжал меня в ответ так зло и резко, что я охнул от боли. Но я никогда не оттолкну его. Ни физически, ни морально. На текущий момент я основа его мира, несущая конструкция, и он, как и все дети, должен быть уверен, что я непоколебим, устойчив, постоянен. Я константа. Несмотря ни на что.
Сейчас мальчик успокоится, засядет за отложенную из-за визита Дамблдора "Историю Хогвартса", а я пойду в старшую группу и призову девчонку Салли Бейкер к ответу! Не хватало, чтобы она совращала моего ребёнка! Более того, наступлю своему гриффиндорству на горло и побуду немного слизеринцем, а именно: нажалуюсь на непристойное поведение воспитанницы миссис Коул. Она, как человек с бо́льшим опытом, чем у меня, подберёт слова, чтобы окоротить мерзавку!
Том сопел мне в шею, сжимая руками до дрожи, а потом укусил от избытка чувств. От неожиданности я вздрогнул, но не отстранился. Моя реакция привела Тома в себя, он расслабил объятия, утыкаясь в укушенное место лбом.
– Прости... Мне стало страшно от слов этого старика.
– Всё нормально. Просто помни, я всегда выберу тебя. Я на твоей стороне. Мы – команда. Семья.
– Ты – мой!
– Твой, – покорно согласился я.
Уже спускаясь по лестнице, я почёсывал укус и анализировал сегодняшний визит профессора. Дамблдор флиртовал. Пф-ф, выдумает же Том иногда очередную ревнивую чушь! Вроде той, что я решил усыновить Билли Стабса. А я всего-то помог ему с кроликом, когда ушастик умудрился сломать заднюю лапу. Хотя, адрес... Чем же я так заинтересовал этого интригана? Или его заинтересовал Том, а я лишь дорожка к моему воспитаннику, зацикленному на мне так явно, что это бросается в глаза даже посторонним?
Закономерно, что перенервничавшему Тому ночью приснился кошмар, и он, крича, вцепился в меня мёртвой хваткой. Сообразив, что я рядом, уткнулся носом в шею, всхлипывая и дрожа. Я думал, что он перерос эту напасть, начавшуюся с ним лет в семь, но, увы, я ошибался.
***
Поход с Томом на Косую аллею стал знаковым для нас обоих. Я никогда до этого не брал Тома с собой в мир магии, учитывая места моего посещения, и он на всё смотрел очень внимательно и сосредоточенно. Мне тоже было страшно любопытно, как выглядит центральная улица магического Лондона сейчас. Я избегал появляться тут, добираясь до Лютного переулка и разветвлённой сети улочек окольными путями, что почерпнул из воспоминаний Снейпа.
Сравнивая себя с Томом, я изумлялся тому, что у меня при при первом посещении магического квартала эмоции были совсем другими: восторженный дурак с широко раскрытыми глазами. Томми же на всё смотрел с подозрением, критично, словно взвешивая и сравнивая. И морща свой аккуратный нос.
– Тут грязно и суетливо, – заметил он, и это было единственное, что Реддл выразил из эмоций. – Но это можно исправить.
– Думаешь, стоит? – мне даже в голову подобного не пришло. А мне, между прочим, двадцать девять лет!
– Да!
То, что не параллельно и не перпендикулярно, действительно раздражало склонного к аккуратности и педантизму Тома, но жизнь это поправит. Либо же Том поправит эту жизнь. Учитывая интеллект, целеустремлённость и потенциал, Реддлу это по плечу.
– Природа не терпит строгой симметрии, Том. Чистота и выверенность форм – продукт цивилизации, не стихий. А Магия – наша суть – это как раз таки стихия. Мы, дети её, не можем быть слишком жёстко структурированы. Это ведь не холодная арифметика и не строгая геометрия. Это искусство, творчество, полёт души!
– В математике, в цифрах тоже можно найти творчество. А значит, и природу можно обуздать, – уверенно заявил Том.
– Пф, ты говоришь как коммунисты в сумасшедшем СССР. Те, что хотят поворачивать реки и претендуют на звание богов. Только истинные боги не прощают такого смертным.
– В их утопии есть здравые мысли, хотя общий замысел глуп, признаю, – высокомерно заметил Том.
Он не брезговал и чтением газет, которые сейчас трубили о стремительно развивающейся молодой стране на востоке Евразии. Том вообще любую доступную информацию поглощал как чёрная дыра, не деля на значимое и незначительное, жадно и до последней буковки. Больше всего его интересовал я, и поэтому мне последнее время приходилось тщательно следить за тем, что я говорю, так как Реддл помнил всё! Абсолютно всё! И использовал это против меня.
– Ты говоришь как будущий министр, – рассмеялся я.
– Как думаешь, мистер Том Марволо Реддл, Министр Магической Британии, звучит хорошо?
– Великолепно! Мороженого?
На этой фразе будущий министр, владелец заводов, газет, пароходов, впервые с момента перехода через "Дырявый котёл" улыбнулся по-мальчишески и выпалил:
– Шоколадного!
***
Олливандер выглядел так же странно и ветхо, как и в 1991 году. Такое впечатление, что он всегда был тонкокостными стариком с облаком белых волос и потусторонними, светлыми глазами. Гаррик словно застыл во времени, как божья коровка в янтаре.
Палочку Том выбирал долго и придирчиво. И выбрал ту, что была у него в прошлой жизни. А ещё мы купили новую палочку и мне. Я не хотел тратить на себя деньги, но Том упёрся как баран. И хоть пользоваться инструментом я пока не смогу, на всех палочках Олливандера стояли специальные чары, но родная палочка грела мне руку. Поэтому упирался я недолго.
Когда Олливандер заявил, что подошедшая мне палочка оказалась "сестрой" палочки Тома, ребёнок просиял. Том вообще очень любил, если окружающие подмечали нашу близость. Он был страшным собственником, и если бы на мне можно было написать "Собственность Тома Реддла", он бы это сделал в тот же миг, как об этом узнал. А ещё чудовищу нравилось, что нас обоих зовут мистер Реддл. Я списывал эту странность на окситоциновую зависимость, что всё же поразила нас обоих в период его младенчества, и не стремился её демонстрировать, в отличие от Тома.
Подсчитав галлеоны после посещения лавки Олливандера, оставшиеся от выданных Дамблдором денег, я настоял, чтобы мы купили элегантный саквояж с расширенными чарами и сову. Есть вещи, на которых не стоит экономить. Да, сейчас личных вещей у мальчика совсем немного, но так будет не всегда. Я не хотел, чтобы Том был отягощён огромным нелепым чемоданом, а сова требовалась нам для связи. Идеально было бы приобрести парные блокноты с протеевыми чарами, но, увы, они оказались слишком дорогими. А сам зачаровать я бы их не смог, эта сложная магия мне не давалась. Но сова тоже неплохо.
В приюте давно никто не удивлялся, что к нам вечно липнут животные. Раз Мистер Лапка прижился, то и птица не удивит никого. Скажу миссис Коул, что подобрал её в парке, куда мы с ребёнком ходим гулять в мои выходные. Как особо ценному сотруднику мне прощаются и странности в отношении воспитанника – мою любовь к Тому миссис Коул объясняет именно так, любить это чудовище может только странный человек –, и всякая живность, и отлучки в неурочное время.
К тому же был ещё один аргумент в пользу моего расточительства: за те десять месяцев, которые Том проведёт в Хогвартсе, я убавлю траты, и, возможно, мне хватит денег на то, чтобы снять комнату в магическом квартале. Хотя бы ради того, чтобы Том смог заниматься магией без ограничений, что очень тяготило меня на каникулах у Дурслей. Но вначале – проверка крови и легализация меня как гражданина магической Британии. Ох, Мерлин, мне опять ни на что не хватает!
Я устал от приюта, устал бояться, что нас раскроют, устал от ревности Тома в отношении других детей, устал от того, что дети его боготворят, а его это лишь раздражает. Девочка Салли Бейкер, кстати, призналась мне что влюблена в Тома, и мне потребовалось немало сил и выдержки втолковать рано созревшей поклоннице, что Реддлу всего одиннадцать, и её чувства не могут иметь материального воплощения, только платоническое, так как закон трактует такие действия как совращение. Девчонка испугалась и впечатлилась, но она ведь не одна такая.
Да и случай с тем педофилом не давал мне расслабиться. После инцидента я поговорил с нашим сторожем, мистером Лейденом, но надзор за детьми не был его обязанностью, хоть бывший вояка проникся ситуацией и пообещал держать ухо востро.
Так что с проживанием в приюте я намерен был покончить в ближайшее время. Да, дети меня любят, но если я перееду, мне совсем не обязательно будет оставлять работу в данном учреждении. Жить я могу где угодно, как это делает остальной наёмный персонал. Только миссис Коул, старик-сторож и я проживали в этой богадельне постоянно. А кухарки, прачки, воспитатели, учителя, медсестра были приходящими. Тем более грядёт 1939 год, и в немагической части Лондона будет небезопасно из-за ковровых бомбардировок. И голодно. И страшно.
В общем, мне за время обучения Тома необходимо было предпринять нечто радикальное относительно нашего благосостояния.
Том дёрнул меня за руку, вырывая из тягостных размышлений. Мы дошли до зоолавки, и я замер на пороге. В помещении пахло как в цирке: соломой, опилками, аммиаком и шерстью. Зверинцем. Я на миг ощутил себя Гарри Поттером, сопровождающим Гермиону Грейнджер, решившую выбрать себе питомца перед третьим курсом. Только этого мальчика больше нет. Вздохнув, я шагнул в полумрак, наполненный шорохом, клёкотом, мяуканьем и кваканьем. Жаль, Букля ещё не вылупилась, но если я доживу до конца этого века, то обязательно куплю её снова. Я скучал по своей сове...
