Несмотря на череду печальных событий, жизнь продолжалась. И в этом был свой смысл. В тяжелые времена сосредоточенность на обыденных вещах, методичное исполнение своей работы помогает справиться с давящим ужасом и чувством беспомощности. А это чувство так или иначе коснулось всех без исключения, ведь на происходящие события мало кто мог повлиять.
Ещё в самом начале года Диппет объявил нам, что Хогвартс функционирует в обычном режиме, и он не потерпит среди преподавателей упаднических настроений или же бравурных воззваний. Дети – вне политики. Единственное, чем мы можем помочь своей стране – это добросовестный труд, самоотдача и спокойствие. Профессора ведь не просто начитывают материал по предмету, они являются примером для детей. Дамблдор поджимал губы, явно с ним не согласный. А я, напротив, директора поддерживал. Моё детство и юность из-за политических игр оказались испорчены безвозвратно. И если бы кто-то попытался втянуть Тома в какой-то там Отряд Дамблдора или Орден Феникса, я бы плюнул на свой пацифизм и стремление решать конфликты цивилизованно и врезал бы этому агитатору по-маггловски жёстко, как когда-то педофилу в парке.
Как будто мало пострадавших от войны за периметром! Ещё не хватало в школу тащить всю эту пропагандистскую гнусь!
Сейчас я понимаю, почему так злился на меня Северус: до крика, до трясущихся рук и нервных срывов. Когда я пришёл в Хогвартс в 1991, он был самым молодым профессором среди преподавательского состава. А когда умирал на моих руках, в его чёрных волосах появилась седина. Если бы Том устраивал мне такие эскапады, что творил я в Хогвартсе, я бы не то что поседел, я бы с ума сошёл! Цербер, дракон, гиппогриф, оборотень, кентавры, тролль, великан, акромантулы, василиск. Не говоря уже о вечном "поклоннике" в лице Волдеморта. Мерлин, как я вообще выжил? Да я и не выжил...
Теперь я понимаю, почему Дамблдор определил меня к людям, которым я был безразличен: чтобы некому было остановить меня в геройствах. Сказать: "Гарри, береги себя. Ты важен. Ты нам нужен."
Мои приключения теперь не казались мне доблестными геройством, стоило только представить одиннадцатилетнего Тома, уворачивающегося от дубинки тролля. Или ускользающего от плюющейся огнём хвостороги. Я непроизвольно передёрнул плечами от картины, как Томми сталкивается в Запретном лесу с гигантским акромантулом. Воображение создало настолько реальный кадр, что у меня волосы встали дыбом.
А, чёрт. Нет, лучше самому творить дичь, чем бессильно наблюдать, как жизнь проверяет на прочность дорогого для тебя человека. Спасибо, что Реддл благоразумный и очень осторожный.
Подняв взгляд, я поймал в фокус Томми, сонно размазывающего по тарелке овсянку. Он её не любил. Но ел, зная, как я озабочен тем, чтобы он правильно питался. Словно почувствовал мой взгляд, Реддл вскинул голову и улыбнулся мне. И я увидел в его глазах то, что удивляло до изумления неизменно – любовь. Быть её объектом стало необходимостью, без которой мир казался тусклым и неживым. И оттого мне даже представить себе было страшно, что мой мальчик ввяжется в опасную для жизни авантюру. Он, такой чудесный, умный, эмоциональный, сильный и ранимый одновременно.
Слава Древним, Тома интересовали исключительно я и знания, и он с полной самоотдачей окунулся в школьную жизнь. Уизли и Малфой следовали за ним, однозначно признав лидером.
Мальчишки пропадали в библиотеке; играли в шахматы; летали на мётлах – Септимус – или ходили на тренировку в виде группы поддержки – Том и Абраксас; поглощали знания, писали эссе и соревновались за баллы. То есть, делали то, что и должны делать подростки в школе.
Такое рвение не могло оказаться безрезультатным – Том блистал по всем предметам. Флитвик и Слагхорн хвалили его без устали, и для меня их слова были музыкой. Даже Альбус признал несомненную одарённость моего воспитанника в трансфигурации. И посетовал, что его упорства не хватает гриффиндорцам. Коллеги захихикали. Львята никогда не отличались усердием, беспечно отдав прерогативу Райвенкло и Слизерину.
– И в этом году не видать вам кубка школы, Альбус, – улыбался Флитвик, добродушно подначивая Дамблдора.
Негласное соревнование между деканами факультетов существовало и в этом времени. Но оно велось за баллы и кубок школы, а не потому, что факультеты разделила политическая вражда. Самая напряжённая борьба за баллы по предметам шла между Райвенкло и Слизерином. Гриффиндор лидировал в спорте, то есть благодаря квиддичным матчам и дуэльному клубу. Хаффлпафф, возглавляемый Гербертом Берри, тоже не был лишён амбиций – барсучки просто предпочитали не бросать слова на ветер, а делать. Самые активные адепты факультативов и клубов. На маггловедение ходили даже магглорождённые хаффлпаффцы.
Наблюдая за внутренней жизнью школы, я прозревал, насколько сильно в своё время мы были подвержены пропаганде. Тот же Невилл никогда бы не оказался на Гриффиндоре, не ломай он себя в угоду бабушке и памяти родителей. И был бы счастлив на Хаффлпаффе. Или Гермиона оказалась бы на Райвенкло. Или я на Слизерине.
Кто знает, как пошла бы моя жизнь, согласись я с предложением Волдеморта на первом курсе. И ведь он предлагал мне не просто стать его последователем, он предлагал семью... Впрочем, случившееся прошлое нам не подвластно.
– Где ты витаешь? – тихо спросил Дилан, коснувшись моей лежащей на столе руки мизинцем. Я крупно вздрогнул и понял, что сижу перед остывшим омлетом и бездумно таращусь в зал.
– Да так... Вспомнил прошлое.
– А ты правда не заканчивал Хогвартс?
– Я не помню. У меня частичная амнезия.
– О... Прости, я не знал.
– Гарри, можно попросить вас уделить мне время сразу после завтрака? – вклинился в наш разговор Герберт Берри. Я выдохнул, радуясь, что больше не надо обсуждать столь щекотливый вопрос.
– Да, конечно, Герберт. Я к вашим услугам.
Берри был мне крайне симпатичен. И не только как декан и профессор. К моему удивлению, наш профессор травологии оказался страстным поклонником театра и даже организовал театральный кружок, вынашивая мечту однажды поставить спектакль. Все по-доброму посмеивались над такой страстью Герберта, а я восхищался его увлечённостью. У меня никогда не было хобби, и пылкая любовь к чему-либо всегда вызывала искренний интерес.
После завтрака мы с Гербертом медленно шли по коридору от учительской.
– Гарри, ваши трюки в небе поразительны. Вы летаете как птица. Я вот подумал, что хорошо бы на Рождество поставить сказку Барда Биддля "Фонтан феи Фортуны". Если на вас накинуть иллюзию и попросить полетать над потолком, то вы в роли белого змея будете смотреться просто феерически!
Я опешил. Героем я уже был, но вот актёром... О, Древние, я к этому морально не готов!
– Простите, Герберт, я боюсь, это будет небезопасно. В Большом Зале потолки, конечно, высокие, но этого всё равно недостаточно для зрелищного полёта, учитывая, что моя иллюзорная форма предположительно должна быть не менее шестнадцати футов.
Я врал безбожно, как сказала бы миссис Коул, для меня и по низким узким коридорам школы на метле полетать было не проблемой, но Берри об этом не знал.
– Жаль... – поник профессор. – Ладно, поговорю с Сильванусом, может, он согласится. Хорошо, что Альбус мне уже согласие дал. Без его таланта в трансфигурации представление точно не выйдет. Я так хочу это осуществить! Представьте, за всю историю Хогвартса здесь никогда не ставили спектаклей!
Я закусил губу. Дело в том, что я помнил из истории Хогвартса, чем закончится данный спектакль... Абзац буквально встал перед глазами: "...
режиссёрский дебют Берри не удался. Профессор не предусмотрел размолвки студентов-исполнителей главных ролей в постановке и не проследил за работой профессора Кеттлберна, который на роль гигантского змея привёл увеличенную в размерах огневицу. Впоследствии театральная постановка обернулась дракой, пожаром в Большом зале и травмой профессора Берри — от случайного заклинания его голова раздулась на некоторое время".
Я мог это предотвратить, хоть предпочитал глобально не вмешиваться в естественное течение событий и редко инициировал изменения сам, скорее подталкивая к ним или создавая условия. Даже то, что Том оказался на моём попечении, было инициативой Меропы, но не моей. Подспудно я чувствовал, что целенаправленное вмешательство с моей стороны может вызвать сильное возмущение бытия. Но прикинув, что в зале в момент представления будет Том и он может оказаться в опасности, я решился. Тем более я лишь подтолкну Берри к более безопасному решению, но вот выбирать он будет сам.
– Герберт, выбранная вами сказка неплоха, – мягко сказал я, тронув Берри за предплечье. – Но, может, вам стоить для дебюта выбрать что-то более простое?
– Думаете? – нахмурился Берри.
– Все сказки Барда Биддля несут в себе подтекст. Своего рода притчи. И, возможно, стоит сделать упор на глубокий смысл, нежели на зрелищность? Тот же "Фонтан феи Фортуны" ведь на самом деле не был волшебным. Но испытания, ведущие к нему просителей, учили их не рассчитывать на чудо, а искать силы и магию в самих себе. Любой человек, которого обстоятельства вынуждают покинуть зону комфорта и действовать, возвращается домой уже другим. Потому что по пути он меняется необратимо.
Берри замер, а потом глаза его разгорелись, а руки задрожали. Я отпрянул, испугавшись, что невольно оскорбил профессора. Он был страстной творческой натурой. Я это понял, когда в одной из закрытых для школьников теплиц расцвёл куст камелий, который сажала ещё Хельга Хаффлпафф, и Герберт, пригласив всех нас посмотреть на это чудо, буквально плакал над корявым кустиком, покрученным временем и украшенным крупными розовыми цветами. На голых чёрных ветках яркие цветы смотрелись действительно впечатляюще, но не до такой степени, чтобы рыдать.
– Гарри! Мой друг сейчас пишет книгу. Он американец. Мы познакомились с ним в одной заварушке, когда ему потребовалась моя консультация по особенностям применения пыльцы Амараллиса Страстного. Впрочем, это не важно. Так вот он решил написать книгу о том, как и почему человек становится героем.
Меня передёрнуло.
– Он изучил множество трактатов как магов, так и магглов. Саги, сказки, оды, легенды, былины, мифы народов мира. Даже окунулся в маггловские религии. И пришёл к выводу, что большинство мифов имеют общую сюжетную структуру – путешествие архетипического героя, мономиф. Герой, по Кэмпбеллу, совершает путешествие в несколько этапов и по единому шаблону.
Первый этап: герой получает призыв. Своего рода предназначение или пророчество. Получив призыв, он покидает обычный мир и при помощи проводника или наставника преодолевает барьер на пути в мир сверхъестественный.
При слове "пророчество" мне стало нехорошо и дыхание участилось.
– Второй этап: героя ожидают испытания на грани его сил. При этом возможна помощь союзников, но самое тяжёлое испытание, приняв которое, он получит награду, он должен пройти в одиночестве. Затем следуют метафорическая смерть и воскрешение.
Я, ощупав позади себя стену, сделал шаг назад и прижался к ней мокрой от пота спиной. Возбуждённый Берри не замечал моего состояния.
– Третий этап: после подвигов герой возвращается в обычный мир, уверенный, что всё закончено. Не зная, что его снова ждут испытания, но совершенно другого толка. Ведь он изменился, а привычный ему мир – нет. Да, вернувшись, герой может применить полученную награду, чтобы улучшить обычный мир. Ведь по-другому он уже не может! Но готов ли мир к его улучшениям?! И зачастую героя низлагают те, кто посылал его на битву. Ведь убивший дракона сам становится драконом.
Зачастую приключения героя с этого момента только и начинаются.
Также не стоит забывать, что историю всегда пишут победители. И сколько среди Тёмных Лордов на самом деле тех самых отвергнутых социумом Героев – один Мерлин знает!
На этой фразе ноги мне отказали, и если бы Берри не схватил меня, чтобы расцеловать в обе щеки, я бы просто упал. Это заставило меня прийти в себя и собраться. Профессор, отстранив меня, потряс за плечи и, опаляя горящим взглядом, выдал:
– Вы подали мне невероятную идею! Я поговорю с Кэмпбеллом и поставлю пьесу про героев! Надо только выбрать несколько самых известных. Допустим, наставник Мерлин и его герой Артур Пендрагон! Я возьму на главную роль Микоса Диггори, он красивый юноша и талантливый! Мой актёр покажет, что сколько бы лиц не было у героя, хоть тысяча, но суть всегда одна! Сова! Мне срочно нужна сова!
Расслабив пальцы, впившиеся в меня так, что точно останутся синяки, Берри умчался по коридору. А я сполз по стене на пол.
Я был просто пешкой в большой игре. Просто пешкой... Мне создали репутацию, указали путь, и я бежал по нему, ломая ноги и самого себя. Интересно, а если бы я там, на призрачном вокзале, выбрал вернуться, как скоро бы меня объявили новым Тёмным Лордом?
Моё желание следовать за Судьбой стало одновременно третьим и первым этапом становления героя, разрывая замкнутый цикл. Я герой, до которого, наконец, дошло, что истинная доблесть не в том, чтобы следовать призыву или чужой воле. А в том, чтобы жить свою жизнь, выбирая самостоятельно. И пусть даже мой выбор убог, вроде стирки грязных пелёнок, но он – мой!
***
Отходил я от очередного прозрения долго и крайне болезненно. На неверных ногах я вскарабкался на Астрономическую башню и с горькой улыбкой вспоминал одураченного глупого мальчишку, застывшего под мантией и буквально умирающего от невозможности спасти своего наставника. Который вначале заставил себя отравить, а после вынудил беспомощно наблюдать за своим убийством. Забыв упомянуть, что убили его по его же собственному приказу и что он не жилец, так как умирает от проклятия... Зачем? Зачем?! За что?! Я бы и без этих манипуляций пошёл на смерть, защищая то, во что верил. Если бы директор рассказал мне всё, как есть, я бы покорно подставился под Аваду!
Я вцепился в ограничительные перила, через которые шестьдесят лет вперёд (назад) перевалился бы Дамблдор, не приведи меня Судьба в эту реальность, и завыл. Порывистый осенний ветер, влажный и холодный, стирал мои слёзы. И казался мне более милосердным, чем мой бывший наставник. Что такое случилось с Дамблдором, что он превратился в чудовище?! До меня сейчас дошло, что монстром со временем стал не только Волдеморт, но и Альбус. Первый действовал прямолинейно, второй же исподволь. И это недоверие, эта скрытность ранили меня намного болезненней. Получить удар от врага ожидаемо, даже естественно, на то он и враг. Но от учителя и наставника – очень болезненно и ощущалось как глубокая незаживающая рана.
Я рыдал, позволяя боли течь, выпуская её, скованную внутри и рвущую мягкое и нежное острыми гранями. Выплёскивая её, как яд. Избывая и избавляясь.
Обессилев, я опустился на пол и обнял себя. Меня трясло от пережитого экзистенциального кризиса, но мне это было нужно. Переломный момент, позволивший мне осознать всю ложность прошлых убеждений. Розовые очки бьются стёклами внутрь, и их осколки, разнесённые током крови, достигают сердца, раня. Этот слом назревал давно, но понять и принять – разные вещи. И если умом я давно понял свою истинную роль в прошлой жизни, уготованную мне, то сейчас я её принял. И отпустил.
Окончательно разделяя для себя Альбуса Дамблдора, своего наставника и режиссёра спектакля "Гарри Поттер и Волдеморт" в семи актах, и Альбуса Дамблдора, профессора трансфигурации и своего коллегу. Так, как когда-то понял и принял, что Том Реддл не есть Волдеморт.
На башне я сидел до самого вечера, кутаясь в мантию и подставляя разгорячённую хаосом мыслей голову под порывистый холодный ветер. Я бы и на ночь тут остался, мне нужна была тишина, но понимание того, что показывать Тому свои истинные чувства глубокого разочарования в прошлой жизни и в самом себе я просто не имею права, заставило меня собраться и пойти на ужин. Реддл не может не заметить моего отсутствия и обязательно после постарается выяснить, отчего я его пропустил. А я сейчас не готов к близкому контакту даже с ним.
Я встал, без содрогания посмотрел в тёмный провал, прошёлся по одежде чарами и накинул Гламур на внешность. Том должен видеть довольного и расслабленного опекуна, а не заплаканного потерянного идиота.
***
За ужином я внимательно наблюдал за Томом. Преимущественно потому, что не готов был к общению ни с кем, особенно с Диланом. Не то настроение. У Реддла был нахохленный вид и синяки под глазами. Или зачитался книгой, или опять приснился дурной сон. Я консультировался с колдомедиком насчёт кошмаров и зелья Сна-без-сновидений, и Джакомо категорически не рекомендовал применять его на постоянной основе. Ланцетти посоветовал обратиться к менталисту, если кошмары снятся часто. Учитывая, что единственный доступный мне менталист – Альбус Дамблдор, совет оказался невозможным к применению.
– Всё не налюбуетесь на своего воспитанника, – усмехнулся Флитвик, вырывая меня из размышлений.
– У Тома бывают кошмары. И я не знаю, как их искоренить.
– Да, староста мне говорил, что первую половину первого курса мальчик спал очень беспокойно. Но после того, как вы стали работать в школе, это прекратилось. Или же Том в совершенстве овладел Заглушающими чарами.
В голове мелькнула мысль о том, что необходимо обсудить с Флитвиком судьбу Доротеи Смит. После Рождества обязательно. Но поднял я более насущную тему. Вдруг профессор посоветует чары от кошмаров, о которых я не знаю?
– Филиус, а нет случайно никаких чар или заклинаний от кошмаров?
Флитвик с сожалением покачал головой.
– Увы, Гарри, эта проблема очень глубока, и решить её возможно либо с помощью зелий, либо менталиста. Но зелья лишь глушат мозг, усыпляют. А менталиста, которому доверяешь, найти очень сложно.
Профессор кинул скользящий взгляд на Дамблдора, беседующего с Диппетом, давая понять, что заметил моё недоверие к Альбусу. Желая оправдать своё бездействие, я ляпнул:
– Я сплёл ему ловец снов.
И замер, остро жалея о своей откровенности. Ловец снов – даже не магия, а ведовство. Используемое шаманами – суть слабыми необученными магами. Это было стыдно, как признаться, что заговариваешь болезнь шепотком или лечишь травами, вместо чар и зелий. Но Флитвик не стал насмехаться.
– В самом деле?! Как интересно! Какие чары вы применяли?
– В том-то и дело, что никаких, – признался я. – Магией насыщается само плетение ловца совершенно непроизвольно. Тот, кто делает его с мыслями о человеке, исподволь делится силой.
– Могу я посмотреть этот артефакт?
– Я попрошу Тома, чтобы он принёс вам его.
– Благодарю! Знаете, Гарри, только такой неординарный человек, как вы, мог воспитать такого гениального юношу, как Том.
Я посмотрел на Филиуса и понял, что он совершенно искренен в своих восторгах. Я ожидал осуждения и насмешки, а получил комплимент. Какой потрясающий декан у Райвенкло!
– Вы мне льстите! – смущённо сказал я.
– Отнюдь! – горячо заверил меня Флитвик и похлопал горячей ладонью по руке.
– Филиус, – подключился к нашему диалогу Дилан. – Перестаньте отнимать мой хлеб! Флиртовать с Гарри – моя прерогатива!
– А вы вызовите меня на дуэль, – усмехнулся профессор – дока́ в умении скрестить палочки на подиуме.
– Хотите взять меня на слабо?! – усмехнулся Дилан.
– А и правда, господа, не хотите ли размяться?! – вклинилась в наш разговор Галатея. – Я, знаете ли, соскучилась по возможности врезать противнику от всей души.
Я тоже соскучился, честно говоря... А почему бы и нет?
– Миссис Вилкост, если вы не против, я бы подуэлировал с вами, – решился я.
– Гарри?! – Галатея посмотрела на меня с весёлым изумлением.
Никто не мог заподозрить в щуплом учителе по полётам умение противостоять противнику в чём-то большем, чем матч по квиддичу.
– Хотя... – прищурилась Галатея. – Вы подвижный и гибкий. Это должно быть интересно! Но, учтите, жалеть вас не буду!
– На это и расчет, – улыбнулся я.
Настроение сразу подскочило. Мне не помешает спустить пар. Тем более в Хогвартсе я могу спокойно пользоваться любимой остролистовой палочкой.
Надо ли говорить, что о дуэли через час знали все преподаватели и персонал? Не удивлюсь, если были сделаны ставки.
***
Вечером следующего дня, сразу после ужина, все желающие посмотреть на нашу дружескую дуэль набились в кабинет ЗОТИ. Дилан Браун, как мой официальный поклонник, Филиус Флитвик в качестве судьи, Гораций Слагхорн, как ценитель всего прекрасного, Джакомо Ланцетти в качестве колдомедика, Кэтбер Бинс, как любитель истории, Герберт Берри, как сочувствующий бедному профессору по полётам, то есть мне, Савьяти Шах, как близкая подруга Галатеи и группа поддержки. Когда мы стали с Вилкост к барьеру, в кабинет вошёл Дамблдор и встал у стены, сложив руки на груди с нарочито отстранённым видом. Кажется, профессору тоже было интересно посмотреть, как сейчас меня отметелит бывший аврор.
Я уверен, что все остальные думали так же: что из кабинета ЗОТИ Ланцетти вынесет меня в лучшем случае на носилках, в худшем – в коробке из-под обуви, как дохлого хомяка. Вряд ли кто-то ставил на аутсайдера.
Кто в кабинете создал подиум, я не знаю, но это было правильно: и зрелищнее, и безопаснее.
Поднявшись на него, я склонил голову в приветствии противника, прижав палочку ко лбу. Внезапно ощутив опасность, я резко ушёл от пробного Ступефая в сторону и присел, пропуская над головой Петрификус Тоталус. Для наглядности мы договорились с Галатеей пользоваться вербальной формулой заклинаний. Так что третье заклинание, попавшее в цель - Силенцио от неё - меня удивило и заставило непроизвольно оскалиться.
Браун запротестовал, остальные профессора тоже зашумели, но Вилкост резко велела всем заткнуться.
Грязной игры от бывшего аврора я никак не ожидал. Невербальные заклинания мне давались не очень, так что придётся покрутиться, пока чары не спадут. Продержится Силенцио недолго, так как мой противник сосредоточится на других заклинаниях, а поддерживать сразу два заклинания – энергозатратно и требует постоянного сосредоточения.
Сама же Вилкост, поняв, что первым Ступефаем меня не свалить, улыбалась как ненормальная и сейчас, со вставшими дыбом седыми волосами, была похожа на самую настоящую ведьму.
– Рассчитывал на честную игру, Реддл?! – прорычала она. – Хрен вам! Я же предупреждала, что хочу не игры, а настоящего боя! Мы можем прекратить! Если да, то киньте палочку!
Вместо ответа я ушёл от Экспеллиармуса и улыбнулся распалённой Галатее прямо в лицо. Она злобно ухмыльнулась и продолжила меня осыпать заклинаниями, гоняя по подиуму как зайца.
Я пока только крутился, понимая, что по силе не дотягиваю до профессора ЗОТИ, но вот в ловкости дам ей сто очков вперёд. Поэтому уворачивался, скакал, падал, приседал и копил силы на одно единственное заклинание.
И таки дождался момента, когда Вилкост просто устала меня ловить и разозлилась. Ощутив, что чары Силенцио спали, я приготовился.
– Дерись со мной, дракклов мальчишка! – крикнула она и шарахнула по мне Таранталлегрой. Прогнувшись, я пропустил заклинание опасно близко от тела и использовал инерцию движения так, что Галатея даже не поняла, что я творю палочкой чары, а не размахиваю рукой для баланса.
– Экспеллиармус!
Палочка Вилкост вырвалась, и я поймал её привычным жестом ловца.
– Обоссы меня Моргана! – выдала Вилкост, глядя на меня расширившимися глазами. – Ты просто охуенен!
А после зааплодировала. Я стоял, хлопал глазами и не знал, как интерпретировать услышанный комплимент. Это было самое стыдное, что я слышал в свой адрес, но, одновременно, и самое крутое.
Другие профессора подхватили аплодисменты, и я неловко кланялся всем, принимая похвалу. Стоило мне спуститься с подиума, как Герберт хлопнул меня по плечу, а Дилан втянул в объятия, немилосердно лапая. Вырвался я от Брауна сильно потрёпанным и слегка возбуждённым. Завертел головой: меня интересовала реакция Дамблдора на мои экзерсисы, но профессора и след простыл. Возможно, он ушёл раньше, устав от моих скачков.
Испытав смутное чувство разочарования, я поклонился Вилкост, поблагодарил за дуэль и вернул палочку.
– Мы повторим! – с вызовом сказала профессор.
– С удовольствием! – улыбнулся я. Тело и магия пели от удовольствия. Как я, оказывается, соскучился по дуэли! Когда тягостное мыслеверчение оставляет тебя, и ты двигаешься на инстинктах и опыте, наслаждаясь тишиной в голове.
– Гарри, я бы тоже хотел с вами схлестнуться в поединке! – улыбающийся Флитвик смотрел на меня с новой эмоцией. Словно я перо, поднятое Гермионой Грейнджер филигранно исполненной Левиосой.
– Обязательно, профессор!
