***
Утром встрёпанный Том со следом подушки на щеке поглощал блинчики, ловя шоколадные капли соуса языком и закатывая глаза от удовольствия. Я наблюдал за ним с улыбкой, отпивая чай из чашки. Этого блюда почему-то не было в школьном меню, но все ингредиенты нашлись среди продуктов, и я быстро напёк целую стопку золотистых кругляшей и сварил соус. Блинчики и чай к ним эльф подал в мои покои как раз к моему возвращению. Из подземелий Хаффлпаффа до преподавательского крыла путь был короткий, если знать один хитрый переход, утопленный в нише недалеко от картины с хихикающей грушей. Кухня была всё той же, как и колония эльфов. Вначале малый народец застыл, когда я вошёл в дверь за картиной, а после раздался хор приветствий, и меня завалили вопросами, что же многоуважаемый "профессор-сэр" желает, раз почтил своим присутствием. Желал я странного и немного расстроил домовиков, но мне никто не препятствовал, когда я рылся в кладовой, ставил сковородку на печку, замешивал тесто. Наоборот, парочка эльфов с любопытством следила за тем, как я завариваю соус на водяной бане. В рецепте теста никакого секрета не было: блинчики иногда подавали за завтраком в Большом Зале, а вот рецепт простого шоколадного соуса почему-то был эльфам неизвестен. Глядя на Томми, откинувшего все свои манеры и облизывающего пальцы, я улыбался. Заметив мою улыбку, Реддл улыбнулся в ответ. – Совсем как в Борнмуте, Гарри! Так вкусно! Это ведь ты приготовил? – Я. – Спасибо! Только кофе не хватает! Кофе в школе ученикам не подавали. Как и курение было под запретом. Считалось, что кофе и сигареты притупляют чувствительность рецепторов. А это нежелательно для тех, кто занимается зельеварением. Так, Слагхорн даже не пригублял этот напиток. Да и в принципе им не баловали. Кофе появлялся по четвергам, всегда с корицей, и в выходные – со сливками или молоком. Причём ритуал распития по утрам в четверг кофе с корицей ввела прорицательница Кассандра Ваблатски, которая преподавала в Хогвартсе прорицания короткий период с 1916 по 1926 год. Когда я поинтересовался у профессора Бинса относительно такой странной традиции, он и рассказал мне эту историю. Кассандра славилась точностью предсказаний и любовью к ритуалам, приносящим удачу и деньги. Так вот корица в кофе по четвергам была как раз одной из таких. Это было вкусно, и когда Ваблатски покинула Хогвартс, так как разочаровалась в педагогической деятельности и планировала написать собственный учебник, традицию не отменили. Только тогда до меня дошло, что Кассандра Ваблатски, скорее всего, прапрабабушка Сивиллы Трелони. Очевидно, легендарная прорицательница, чья слава не померкла с годами, сменила фамилию, выйдя замуж. – Если ты хочешь, закажу тебе его в выходные. Только приди пораньше, до завтрака, Томми. Профессора могли проигнорировать обед, но обязаны были явиться к завтраку и ужину. Но никто не запрещал выпить кофе в выходные до обязательного приёма пищи. Том мгновенно расцвёл улыбкой, на миг превращаясь в малыша, который каждое утро сонно возился в моей постели, пока я готовился к трудовому дню в приюте. Его легко было радовать. Его легко было любить. – Спасибо. Гарри? – М? – Расскажи, пожалуйста, про дуэль. Как ты смог победить Вилкост? У профессора ЗОТИ была такая репутация, что вопрос Тома прозвучал совершенно закономерно. Я описал всё в мельчайших подробностях, а после резюмировал свою неожиданную победу: – Я одержал верх исключительно благодаря заранее продуманной стратегии и воплощённой тактике. Я понял, что силой взять не могу, но я моложе и гибче. Так что я измотал профессора Вилкост физически и морально, уклоняясь от заклинаний, а после, когда она устала, разозлилась и потеряла бдительность, использовал Экспеллиармус. Том впитывал мой рассказ как губка, с широко раскрытыми глазами. – Силенцио было неспортивным! – Зато очень эффективным. Если бы моя стратегия была другой – я бы проиграл. Мне повезло, что ориентирован я был совершенно на другое. – Но разве так можно? – Галатея Вилкост, в первую очередь, аврор, и лишь во вторую – преподаватель. Это накладывает отпечаток на стиль её обучения. И я считаю, что это хорошо. Вы ведь изучаете не дуэльный кодекс чистокровных, в котором очень важно соблюсти все правила, а защиту. И она научит вас тому, как по-настоящему защититься от нападения, а не кланяться тому, кто наставил на тебя палочку, теряя драгоценные мгновения. Да-да, сейчас я признавал действия Волдеморта на кладбище как логичные и не считал бесчестным то, что он расстреливал меня заклинаниями без предупреждения и расшаркиваний. Он хотел выжить. – А ты ещё планируешь участвовать в дуэлях? – Да. – Я хочу видеть! – Договоришься с профессором Флитвиком сам. – Хорошо!***
Как я уже упоминал, Слагхорн был от меня без ума ещё с дуэли и крайне настойчиво теперь звал на собрание клуба Слизней. Я не могу сказать, что был в этом заинтересован, учитывая, что я для общества, по сути, ноунейм, тёмная лошадка. Вряд ли эти встречи и контакты несут для меня прикладное значение, так как я сам по себе никому не сдался. Ни статуса, ни рода, ни состояния, ни силы. А для игр в лиге я староват, пусть и не выгляжу на свой возраст. Но так как Тома тоже пригласили в клуб, и он, в отличие от меня, игнорировать приглашение не мог, вечеринки я теперь скрупулёзно посещал, чтобы держать руку на пульсе. Страх, что Томми будут соблазнять Тёмными Искусствами, до сих пор был со мной. Я ведь не знал, в какой именно точке Том Реддл начал свой печальный путь к Волдеморту. Боюсь, это всё тот же момент недоверия воспитаннику, который я теперь осознавал, но пока не мог преодолеть. Многие говорят, что признать проблему – значит решить её. Эх, если бы всё было так просто, как на словах. Обжигающий, глубинный страх открыться, подставляя беззащитное пузо, был всеобъемлющим и почти не поддавался контролю. Я не врал себе, не имел такой привычки. Но это не значит, что я с собой соглашался. К счастью, мои сомнения оказались напрасными. То ли Гораций со временем изменил формат вечеринок, то ли времена были такие, но проходили званые вечера довольно камерно: изысканные закуски, степенные разговоры, знакомые лица, ненавязчивая музыка, качественный алкоголь. Редкие гости со стороны. И никакой вербовки. Политику обсуждали, да, но скорее для общего развития, нежели для того, чтобы разбиться на лагеря, отслеживая противников. В основном в клубе собирались чистокровные последних курсов Слизерина, первый состав команды по квиддичу, с десяток райвенкловцев, в том числе Том, Септимус и Мирабель Лавгуд, новая звезда команды Гриффиндора – Августа Розье. Августа умудрилась поймать в разгромной игре снитч, но команда проиграла по очкам. И несколько отпрысков высокопоставленных чиновников с Хаффлпаффа, среди которых был Микос Диггори. Кажется, это дед Седрика. Тот самый студент, которому Герберт Берри прочил главную роль в своём спектакле "Тысячеликий герой", что собирался продемонстрировать на Рождество. Из-за присутствия команды мне на вечеринках всегда было что обсудить, и зачастую, расслабленные слабым алкоголем – пунш для шестых и седьмых курсов стоял за возрастной чертой вроде той, которой был очерчен кубок Турнира Трёх Волшебников – парни эмоционально обсуждали со мной тренировки других команд или последнюю игру. Гораций порхал между гостями, слегка раскрасневшийся и уютно пахнущий дорогим коньяком, улыбался, отвешивал комплименты и ненавязчиво раскручивал размякших от неформальной обстановки студентов на информацию. Слагхорн был типичным коллекционером и на встречах наслаждался гостями, как истинный энтузиаст, созерцая с такой любовью собранное. И если при первом знакомстве в далёком прошлом (будущем) я испытывал к зельевару спорные чувства, то сейчас он мне нравился. Гораций любил жизнь, ценил её и брал от неё всё. И я его не осуждал. Кто знает, к чему бы я пришёл, вырасти в достатке, достигни определённых высот и развей чувство здорового эгоизма. Возможно, я бы сидел в родовом особняке, полируя коллекцию мётел, стирая пыль со снитчей, что поймал, перебирая в памяти деньки бурной молодости, как чётки. Бусины воспоминаний сладко постукивали бы в моей руке, и я цедил бы коньяк, умиляясь приятным моментам прошлого. Я даже начал получать удовольствие от этих вечеринок, ведь если ко мне не приходил Томми на чай, то я либо дежурил, либо пропадал в своих покоях с очередной книгой. Вечерние прогулки по Хогвартсу были чреваты вниманием Дилана, а я не хотел давать Брауну ложную надежду на то, что между нами возможно что-то большее, чем флирт. На мой взгляд, изрядно подзатянувшийся. На одной из вечеринок однажды к своему изумлению я увидел Эльфиаса Дожа, скромно сидящего в уголке и цедящего что-то из большой глиняной кружки. Кажется, это был глинтвейн. – Мистер Дож! – воскликнул я, и Эльфиас подпрыгнул от неожиданности, чуть не расплескав на себя содержимое. Поняв, кто перед ним, Дож отставил кружку на широкий подлокотник кресла, вскочил и раскрыл руки будто бы для объятий. – Гарри! Мерлин, как я рад вас видеть! Не раз вспоминал вас, настолько приятное послевкусие осталось после вашего визита! Я смутился, затеребил по привычке цепочку с картушем и кольцом, спрятанные под одеждой. Непостижимым образом Эльфиас понял, что именно позвякивает у меня на шее. – О... О! Мне приятно, что вы до сих пор носите мою безделку! Потянувшись, Дож схватил мою руку, затряс в своих ладонях. Они были горячими и шершавыми, как у человека, много работающего руками. – Эльфиас, это не безделка! Ваш артефакт прекрасен! Дож улыбнулся широко и счастливо, отчего на его лице проступило что-то по-детски наивное и беззащитное. – Я рад! Как вы нашли Борнмут? На миг я отвел взгляд, так как перед глазами встало волнующееся море вереска до горизонта, в ушах раздался шум ветра в дюнах, даже почудился горьковато-сладкий запах вереска, ассоциирующийся с уходящим летом. Почему-то именно это в первую очередь всплывало в памяти, а не море. – Я даже не могу подобрать слов, насколько там... – ... умиротворяюще. Да, – Дож покивал, всё не расцепляя рук. – Будто сид провёл тебя по холмам, держа за руку, и под ноги тебе стелились цветы и травы. – Всё так же поэтичен, друг мой? – раздался сзади голос Дамблдора, и я резко обернулся. Дож крупно дрогнул и разжал руки, выглядывая из-за меня. – Аль! Как я рад, что ты нашёл время встретиться со мной! Видишь, тут Гарри! Я не ожидал, что мой визит к Горацию окажется настолько удачным! Дамблдор в стильном изумрудном костюме с отливом и фиолетовой шёлковой рубашке, расстёгнутой до ключиц, привалился к стене, скрестив на груди руки. На шее поблескивал странный кулон в виде крошечного пузырька, в котором переливалось красным то ли жидкость, то ли порошок. Профессор улыбался, глядя на восторженного Эльфиаса, и его улыбка была снисходительно-доброй, без второго дна. Кажется, я впервые видел, чтобы декан Гриффиндора улыбался так открыто и искренне. – Рекомендуя тебя Гарри, я был уверен, что ты найдёшь мистера Реддла очаровательным. Я сморгнул, а Альбус на миг посмотрел на меня и подмигнул. Мне стало неловко. Я совершенно не понимал, где профессор настоящий, а где играет роль. – Я сражён в самое сердце твоим коллегой! – простодушно признался Дож, смущая меня окончательно. – Простите, я вас покину. Рад был вас видеть, Эльфиас! Я поклонился и сбежал, благо на меня требовательно смотрел Том с другого конца помещения. – Это кто? – сразу выкатил претензию Реддл, когда я подошёл к нему. – Эльфиас Дож, артефактор и египтолог, что сделал нам порт-ключ в Борнмут. – М-м-м. Он... странный. – Возможно. Дож слегка наивный и очень восторженный. Это сбивает с толку при первом знакомстве. – Почему он прячется в тёмном углу? – Эльфиас перенёс в детстве Драконью Оспу, его кожа оказалась поражена и он стесняется незнакомцев. Его дразнили в школе. Дамблдор единственный протянул ему руку дружбы, и с тех пор они... – Ты перечислил буквально все те зацепки, за которые поддел его Дамблдор на крючок, – перебил меня Реддл. Я с изумлением посмотрел на Тома. – Думаешь, Дамблдор умеет просто так дружить? – Они познакомились, когда им было одиннадцать, Том! – Одиннадцать мне было год назад. И я прекрасно мог отличить перспективного Уизли от туповатого Булстроуда, у которого кроме звучной фамилии и родового гонора нет ничего: ни интеллекта, ни достоинства, ни чести. – А что есть во мне, Том? Я ведь тоже... простоват и мало интересен для такого расчётливого человека. Реддл раздул ноздри. Он ненавидел, когда я принижал себя (по его мнению). – Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда ты так уничижительно говоришь о себе! Зачем ты это делаешь? – Затем, что упомянутый тобой Булстроуд тоже может быть кем-то любим и твои слова оскорбительны! Некоторые вещи понятны лишь тогда, когда задевают нечто личное. Тебе приятно было бы услышать нечто подобное в мой адрес? У Тома вытянулось лицо, на миг становясь растерянным. Меня же мгновенно обуял стыд за свою жёсткую отповедь. Но я не успел утешить Реддла, когда сзади меня обняли за плечи и я вздрогнул, резко оборачиваясь. – Мальчики, развлекаетесь? Пьяненький Гораций улыбался расслабленно и выглядел совершенно счастливым человеком. И я заставил себя улыбнуться в ответ, не желая рушить его умиротворение. Меня крайне радовали состоявшиеся, увлечённые люди, находящиеся в мире с самими собой. Такие как Дож, Слагхорн или Берри. Я же, как Дамблдор или Реддл, вечно был в раздрае. – Спасибо вам за приглашение, профессор Слагхорн! – церемонно произнёс Том и поклонился. – Это большая честь для меня и моего опекуна – быть здесь, среди достойных. Все эмоции и страсти в исполнении Реддла доставались исключительно мне. Остальные могли лицезреть исключительно то, что Тому было выгодно продемонстрировать. Маски всегда выглядели безупречно. – Как он хорош, ваш опекун! – Гораций закатил глаза и причмокнул. – Никогда бы не подумал, что можно летать как птица не только на метле, но и по дуэльному подиуму! Обязательно в следующий раз посмотрите на это. Уверен, ваш декан не откажет вам в присутствии на нашей небольшой дружеской дуэли. – Смею на это надеяться, – сдержанно улыбнулся Том и бросил на меня такой взгляд, что я содрогнулся. Уверен, что в следующий раз в кабинете ЗОТИ у стенки среди профессоров будет стоять и Реддл. И я не знаю, рад этому или нет. – Отдыхайте! Пойду пообщаюсь с Альбусом. Наш профессор редкий гость у меня. А жаль! Я так люблю его стиль в одежде! Похлопав меня по плечу, Гораций упругой, чуть покачивающейся походкой, устремился в темный угол, где Дож эмоционально рассказывал что-то Дамблдору. Том глядел ему вслед, и когда декан Слизерина отошёл на достаточное расстояние, развернулся ко мне и официальным тоном сказал: – Я прошу прощения за свои слова. – За какие именно? – В отношении Булстроуда. Это действительно некорректно! Но относительно Дамблдора я извиняться не буду. Потому что я прав! – Принято, – склонил я голову. Вздохнул. Мысль, что Дож одурачен Дамблдором и профессор использует его в своих целях, была крайне неприятной. Хотя та улыбка... Том ведь тоже может ошибаться. – Иногда это единственный способ избежать одиночества, – негромко сказал Том, разгадав причину моего состояния. – Гарри, ты злишься на меня? – Нет, – мотнул я головой. – Другое чувство. Мне страшно, что ты так быстро взрослеешь. Это признак тяжёлого детства. – Или высокого интеллекта, – хмыкнул Том. – Моё детство было чудесным. И исключительно благодаря тебе. Не спорь! Это моё мнение, и я имею на него право. – Иногда мне кажется, что ты просто меня жалеешь. – Я тебя люблю. И поэтому никогда не совру в важных вещах. – Спасибо. С Дожем я смог пообщаться, когда все разошлись: ученики и преподаватели в свои покои, гости – камином. Я же задержался потому, что Том и Слагхорн крайне увлечённо обсуждали идею создания мази от солнечных ожогов, и я не решился вмешиваться. До отбоя было ещё полтора часа, и мы вполне успеем и попить с Томми чай, и дойти до башни Райвенкло. Эльфиас счастливо улыбался, глядя в камин, и баюкал в руках ту же глиняную кружку. Кажется, он выпал из реальности настолько, что не заметил, как вечеринка подошла к концу. Я кашлянул, и Эльфиас вскинул на меня свои лучистые глаза. Искреннюю радость, что озарила его лицо, не подделать. Чем я так понравился артефактору, я не понимал, но это было очень приятно. – Знаете, Гарри, я не скучаю по школе. Хоть Аль и сделал нахождение здесь сносным, но не более того. Моя жизнь началась тогда, когда я в своём кругосветном путешествии оказался в Египте. Эти молчаливые пирамиды, выглядящие как укор времени, этот сфинкс, занесённый песками, эта вечность, которую буквально можно потрогать руками.... – Дож посмотрел на свои руки и удивился, словно ожидал там увидеть не пустую кружку, а кирку или лопату. – Я ведь тоже участвовал в раскопках! Жаль Аль так и не увидел этого... Может быть, он бы сейчас был так же счастлив, как и я! – А что случилось? – спросил я, смутные воспоминания об этом крутились в голове. – Если коротко: в семье Дамблдоров произошло несчастье, и мой друг вынужден был вернуться домой, прервав свой тур. У каждого из нас свой крест, Гарри. Кто-то несёт урок болезни, как я. А кто-то несёт в мир свет, как вы. Кто-то печать вины, как... Впрочем, я опять заболтался. Очень рад был вас видеть! Впредь я не буду отклонять приглашения Горация! Дож ушёл в камин, пожав мне руку, я стоял и глядел в пламя. Кто-то несёт печать вины... Кажется, это было сказано про Дамблдора. Неужели и тут Скитер не соврала и Альбус как-то причастен к смерти своей сестры. Да и Аберфорт к брату был крайне негативно настроен. Я помню, как он пытался предупредить нас, что горячность заканчивается не романтикой победы, а забытой могилой, но мы отмахивались от него, списывая его слова на ссору братьев. С вечеринки мы с Томом ушли ко мне – был ещё час до отбоя и хотелось просто посидеть в тишине. Том не просил меня позволить ему остаться на ночь, но мы засиделись за книгами – я читал "Толкование сновидений" Фрейда, Том – "Иероглифику Древнего Египта" – и когда очнулся, то отбой уже прозвучал. Я быстро настрочил записку старосте и дал Тому свою запасную пижаму: она была ему почти как раз. Уже лёжа в постели и перебирая густые волосы Реддла, я спросил: – Что твои кошмары? Ловец снов помогает? – Если я расстроен или устал, или плохо поужинал – они прорываются сквозь ловец. Но он работает, да. – Я вычитал, что сновидение – это искажённый заместитель чего-то другого, бессознательного. А бессознательное - суть вытесненные желания. Сновидения - что-то вроде выжимки мозга. Они проходят обработку подсознания: превращение мыслей в зрительные образы; сгущение; смещение; вторичную обработку; замену скрытого содержания символами. В итоге рождая компромисс между потребностью во сне и бессознательным, что пытается до нас достучаться через символы и ассоциации. Подсознательное как бы показывает нам проекцию того, что мы хотим, и как это исправить. Галлюцинаторное исполнение желаний, функция которого – оберегать психику. И твои кошмары могут быть вызваны тревожными мыслями о нашем расставании. Но я никогда не оставлю тебя, Том! Что мне сделать, чтобы ты поверил? В который раз между нами повис вопрос "Верю-не верю"... Том задумался. Вздохнул. – Нет, Гарри. Ты путаешь причину и следствие. Это не кошмары вызваны тревожностью, а тревожность кошмарами. Именно поэтому во мне живёт страх потерять тебя. Самое ужасное, что в моих снах я даже не пытаюсь стать тебе близким. Там мы... другие. Я словно смотрю фильм или другой вариант реальности – уродливый, неправильный. Там ты совсем юный, мальчишка. Я – монстр. Я там даже думаю по-другому. В голове красный туман, дикая злость, ярость. И жажда. Жажда присвоить или убить, если ты не дашься. Мне стало страшно. – Но я хочу почитать ту книгу, где ты почерпнул эти понятия. – Утром заберёшь. И, Том... – Да? – Я люблю тебя. И это неизменно, как скалы Мохера. Вместо ответа Реддл прижался ко мне всем телом, утыкаясь носом в шею. Судорожно вздохнул. Его потряхивало. Эту ночь он спал без кошмаров.