***
В ноябре состоялся второй отборочный матч Райвенкло-Хаффлпафф. Приятно было осознавать, что мои индивидуальные занятия с Септимусом Уизли в прошлом году не прошли даром – он забил больше всего квоффлов в кольца противника. Я сидел не в ложе преподавателей, а на стыке секторов Слизерин и Райвенкло, так как меня назначили одним из судей на данный матч и важно, чтобы поле просматривалось со всех углов. Остальными судьями были деканы факультетов, и мне показалось это не очень разумным. Избежать предвзятости в таком случае невозможно. Так что я был некой попыткой сделать судейство более объективным. Том и Абраксас сидели рядом со мной на трибунах. Абраксас не мог себе позволить в открытую поддерживать друга, так как его команда – потенциальный соперник, но я слышал его сдавленные ругательства и ощущал его напряжение. Малфой комкал шарф, лежащий на коленях, тонкими бледными пальцами, и на его высоких скулах цвёл румянец. В эти моменты он ужасно напоминал мне Драко – горячный, пылкий отпрыск древнего рода, загнанный в рамки приличий. На пике сильных эмоций страстная натура прорывалась сквозь воспитание, делая Малфоя привлекательным, манким. Словно под серым морским льдом бурлило мощное течение – опасное и завораживающее. Том же совершенно спокойно наблюдал за игрой. Квиддич не цеплял его, в отличие от фундаментальных наук или зельеварения. – Тебе скучно? – шепнул я ему, склонившись и поправив воротник тёплой мантии. Ноябрь выдался прохладным. Он бросил короткий благодарный взгляд и вновь обратился к игре. – Нет. – Решил уступить просьбам Септимуса попробоваться на место охотника? – О, нет! Мой интерес другого рода. Помнишь, Слагхорн на вечеринке сравнил дуэль с игрой? Я кивнул. – В этом есть рациональное зерно. Ты сам применил тактику игры в квиддич во время дуэли. И теперь мне хочется понять, это присуще только тебе или другие тоже могут это использовать? Том таки не любил игру. Но раз пришлось на неё идти, то почему бы не извлечь пользу и не попытаться понять, что же так нравится в этом действе его опекуну. Эта рациональность – встроенная черта. Такому я Томми не учил. Но был рад, что мой мальчик устроен намного гармоничнее меня и при его амбициях ему будет проще добиться своих целей и удовлетворить свои желания. Матч выиграл Райвенкло. Абраксас, забыв обо всём, скакал, размахивая шарфом под ироничным взглядом Тома. Я же поймал в фокус внимания рассекающего над стадионом Уизли и вскинул вверх сжатую в кулак руку, давая понять, что горжусь им и поддерживаю. И тут же ощутил тяжёлый взгляд Тома. И усмехнулся внутренне. Ревнивец, собственник, паразит. Оставив мальчишек на поле поздравлять друга, я пошёл в учительскую. Директор должен определить, кто будет судить следующие игры. Весной предстоит матч между двумя победителями полуфинала Слизерином и Райвенкло. Хаффлпафф и Гриффиндор сразятся за третье место и баллы. В учительской было шумно. Донельзя счастливый Флитвик принимал поздравления, а расстроенный Берри – сочувствие коллег. Увидев меня на пороге, маленький профессор кинулся ко мне и, схватив за руки, начал сотрясать в рукопожатии – очень цепком и сильном, к моему удивлению. – Гарри, Септимус – просто находка! Благодарю вас, что вы разглядели его талант в столь раннем возрасте! Я смутился. Даже без моих уроков Уизли бы показал класс. Но дальнейшее смутило меня больше. Выяснилось, что судить весенние матчи теперь предстояло мне. Диппет посчитал, что деканы слишком пристрастны, а я, несмотря на коммерческие отношения с командой Слизерина, не подсуживаю, в состоянии догнать провинившегося игрока и не просто вменить ему штраф, но и предотвратить нарушение, так как летаю лучше. Как ни странно, но Дамблдор поддержал решение Диппета. Как и остальные деканы. Неужели Альбус услышал мои аргументы относительно права каждого выбирать свой путь?***
О том, что подкрался декабрь, я узнал потому, что на меня в учительской напал Герберт Берри и начал изливать душу, что не успевает к Сочельнику со спектаклем. Актёрский состав не сыгран, правки в сценарии постоянно требуют переигрывать сценки, до сих пор не утверждены эскизы костюмов, что давно пора отправить совой в мастерскую Малкин. И вообще, Герберт боится быть освистанным. Последний момент крайне удивил меня. – Герберт, вы серьёзно думаете, что ученики учудят такое непотребство? – изумился я так искренне, что Берри сбился с причитаний и посмотрел на меня внимательно. – Вас же обожают! Я не кривил душой в угоду лести или жалости – Герберт Берри был одним из самых любимых профессоров. На негласном пьедестале теснились Дамблдор, Флитвик, Берри и... я. – Правда? – выдохнул он. Странно, что Герберт этого не знал. Он, натура творческая и тонко чувствующая, с такой страстью рассказывал о растениях, что невозможно было остаться к ним равнодушным. Кто-то увлекался, как и Берри травологией, кто-то посмеивался по-доброму, кто-то старался угодить впечатлившему его преподавателю. – Да! – Мерлин, знали бы вы, как отрадно это слышать! Но, значит, я не имею права на то, чтобы поставить дурное выступление! О, Мерлин... Право слово, Берри стал бы отличным режиссёром. А свою страсть к травологии можно перевести в раздел хобби. Мы меняем себя по двум причинам: вдохновение или отчаяние. И дай нам всем Древние изменений только первого рода. – Но сроки выставляете вы сами, – уточнил я очевидное. – И датой выступления не обязательно должен быть Сочельник. Пусть ваши актёры разыграют небольшую сценку, своего рода презентацию, где представят будущее выступление. Это подогреет интерес к спектаклю и позволит актёрам привыкнуть к сцене. А само представление вы можете презентовать в любое другое время, будучи совершенно уверенным в том, что сделали всё, что могли и планировали! Судя по задержавшему дыхание Герберту, такая простая мысль не пришла ему в голову. – Гений! Я знал, кому излить душу! Берри схватил меня и закружил по комнате, отчего я рассмеялся. Поставив меня на землю, профессор умчался, потрясая вытащенным из кармана потрёпанным сценарием, а я некоторое время пытался унять головокружение. Ну что за человек!***
Спектакль перенесли. Небольшую сценку поставят на Рождественском пиру, который проводили накануне отъезда детей на каникулы. Правда, судя по тому, что обсуждали деканы в учительской – в этом году запрос на проведение каникул в замке подало очень большое количество учащихся.***
Каждые выходные, вне зависимости от обстоятельств, я навещал Долиша. Обычно в субботу, воскресенье полностью посвящая Тому. Перемещался камином, выдавал домовику еды из запасов или готовил сам, находя в этом нечто умиротворяющее. Помимо этого я узнавал от Арго как обстоят дела во "внешнем" мире, помогал поддерживать магазин в порядке, обновлял чары, тискал соскучившегося Мистера Лапку, иногда захватывал старику на кухне Хогвартса что-то вкусное, вроде кексов или молочного пудинга. Покупателей почти не было, не до книг сейчас... Старик, переживший первую мировую, когда сошедший с ума русский маг Григорий Распутин баламутил воду в Российской империи, сильно сдал в последнее время. И дело было не только в колоссальном стрессе. Возраст, увы, не щадил даже магов. – Знаешь, Гарри, – шамкал он, накладывая себе гороховое пюре с солониной, которое я приготовил ему на неделю, – тебя послал мне сам Мерлин. Без тебя я бы уже помер голодной смертью. – Да ладно вам, мистер Долиш, – утешал его я, наливая компот, который сварил из сухофруктов. С продуктами закономерно начались перебои. Всё долго хранящееся раскупили в первые же дни войны, а на то, что сейчас лежало на прилавках, цены взвинтили бесстыдно. Хорошо, что Мистер Лапка мог обеспечить самого себя – мыши в подвале водились в изобилии – чары защищали от них продукты и книги, но грызуны всё равно пытались пробиться сквозь магию, и кот стоял на страже, прилично раздобрев. – Не перечь мне, мальчик. Я прожил жизнь и знаю, что говорю. Я вижу, что это лет на шесть, не меньше. Проницательность старика удивила меня. Он был прав. Война в Европе утихнет лишь к маю 1945 года, а с последствиями будут разбираться ещё пять лет...***
Постановка Берри имела успех. Микос Диггори, закованный в латы и опирающийся на огромный меч, сверкая глазами и с опалёнными румянцем щеками, так страстно произнёс монолог героя перед "Мерлином", роль которого досталась Ромену Абботу – семикурснику с Хаффлпафф, что сорвал бурные аплодисменты. Для Ромена Слагхорн лично сварил зелье старения, и он величественно взирал на Микоса в роли Артура Пендрагона, опираясь на посох и поглаживая длинную белую бороду. Сценка вышла динамичной, хотя в ней всего-то участвовали два человека, один из которых говорил, а второй – слушал. – Скажи, старик, ты ведь не просто так выбрал меня? Проведя путем героя. Ты вёл меня по этой дороге, преследуя свои цели и не думая о том, каково это – быть острием заточенного меча? Так вот, теперь, изменившись и повзрослев, я слагаю с себя чужие обеты и надежды и отныне буду вершить свой собственный путь! А тот меч, что стал символом победы, оставляю следующему, кто решится встать на эту скользкую тропу! Кто сможет вытащить меч из камня, тот сможет выковать героя из себя! "Артур" с хеком загнал меч в камень – трансфигурированную Дамблдором деревянную колоду, где реквизит поменял вид, но не суть, оставаясь податливым деревом, – и резюмировал: – Тебе, новый герой! "Мерлин" ударил посохом об пол, высекая искры. – Да будет так! – громогласно произнёс "Мерлин" и воздел руки к потолку. В высоте беззвучно сверкнула молния. Зал ахнул. Это уже работа Флитвика. Профессор специально для этого момента придумал шуточные чары, с рабочим названием Фейерверкус. Крайне эффектные, я вам скажу. Вначале из предмета, на который они были наложены, сыпались искры, а после сверкала молния над применившим их. С такими чарами запросто стать божеством среди магглов, если выбрать для этого народ простой и незамысловатый, вроде аборигенов Океании. Герберт Берри, напряжённый как струна, прижавший к груди окончательно истрёпанный сценарий, тихо шептал слова монолога себе под нос и дёргал головой. Некоторое время в Большом зале стояла тишина, а после он взорвался аплодисментами. Берри всхлипнул. Я хлопнул его по плечу. Это словно расколдовало наших коллег, и они стали все поздравлять профессора травологии. Лишь Дамболдор стоял в стороне, задумавшись так глубоко, что лишь когда к нему обратился Слагхорн, он очнулся. Кажется, вера Альбуса в личность Героя и желание вести кого-то по этому пути сегодня пошатнулась. Или наоборот – он получил новый вид оружия в руки. Я ничего с этим сделать не мог, кроме того, чтобы оградить от его влияния себя и Тома. А это уже много. Этого – достаточно. Потому что если есть Герой, то есть и кукловод. А мы с Томом – свободные люди!***
Рождественские каникулы мы решили провести в Хогвартсе. Лишь 31 декабря вышли к Фортескью за шоколадным тортом, ставшим хорошей традицией. Я бы пошёл один, но Том категорически отказался отпускать меня одного. И потребовал надеть на себя кольцо Мраксов. На мой закономерный вопрос, почему не на него, так посмотрел на меня, что я не решился спорить. По этой же причине покорно надел кольцо перед тем, как шагнуть в камин. Вначале мы решили пройтись по магазинам, а после навестить Долиша, поэтому воспользовались камином "Дырявого котла". На Косой Аллее было непривычно малолюдно. Маги с озабоченными лицами стремительно передвигались от магазина к магазину, словно поскорее желая вернуться домой, под защиту родных стен. И хоть магический квартал был украшен к праздникам, но расслабленного, наивного, чуть пьяного духа Рождества не было и в помине. Ни мальчишек, играющих в снежки, ни взрослых, распевающих гимны, ни смеющихся парочек или семей с малышами, восторженно крутящими по сторонам головами. Люди ёжились, торопились, были напряжены. Центр Лондона сейчас казался прицельной точкой, мишенью. Я уже видел подобную угнетающую картину в 1997... У Флориана Фортескью царило изобилие, и это в военном антураже дефицита выглядело диковато. Сам хозяин, молодой пока парень, недавний выпускник Хаффлпафф, читал за прилавком огромный фолиант "Магическая история. Средние века." Я вспомнил, что в 1993, когда сбежал от Дурслей, надув тётю, и жил в "Дырявом котле", ходил в его кафе делать уроки. Фортескью приносил мне новое мороженое чуть ли не каждые полчаса и очень интересно рассказывал историю Магии. Я даже консультировался с ним по поводу эссе "Был ли смысл в XIV веке сжигать ведьм?", за которое Биннс поставил "Превосходно". Поэтому и Тома я регулярно водил сюда, несмотря на "кусачие" цены. Это кафе символизировало детство, радость, и я хотел, чтобы и у Реддла были подобные воспоминания. Увидев нас, Флориан вскинул голову и улыбнулся. – Мистер Реддл! А я всё гадал, загляните ли вы ко мне за шоколадным тортом?! Как хорошо, что всё же нашли возможность! – Нет ничего важнее традиций, мистер Фортескью. Даже если мир рушится, что-то должно оставаться незыблемым. Почему бы не сделать символом мира шоколадный торт? – Золотые слова! Называйте меня, пожалуйста, Флориан. Я ощутил, как сжала мои пальцы рука Тома. Он в каждом доброжелательном человеке видел заинтересованность во мне. – А вы меня Гарри, – улыбнулся я и перевёл взгляд на Реддла. Он поджимал губы. Паразит! – У вас так... –... изобильно, вы хотели сказать? – чуть грустно улыбнулся Флориан. – Знаете, я, как и вы, решил, что никаким джерри не лишить нас Рождества. И сегодня все мои изделия я выставил по себестоимости продуктов! Жаль, ко мне мало кто заглядывает. – Спасибо вам! – проникновенно ответил я. Все британцы поддерживали армию. Иногда даже вот таким способом, выпекая торты и не накидывая ничего сверху. – Помимо торта вам что-то ещё упаковать? Я кинул взгляд на витрину и увидел имбирные пряники в шоколадной и белой глазури. Порадую Арго! – И фунт пряников, пожалуйста. В Тёмном проулке, где стоял "Книжный Долиша", было совсем пустынно. Сыпал тихий снег, под ногами поскрипывало, ветер носил кусок мишуры. Мы зашли через вход для посетителей, и когда над дверью звякнул колокольчик, в ноги ко мне метнулся Мистер Лапка. А через пару минут из-за стеллажей выглянул мистер Долиш. Лицо старика расплылось в улыбке. – Гарри, Том! Как я рад вас видеть! Спасибо за Патронус на Рождество и тёплые носки! Подарок я отправил Сычиком, который совсем загрустил без работы и последние дни, залетая с другими совами по утрам, дёргал меня за пряди на голове особенно сильно. – С наступающим Новым Годом, Арго! – улыбнулся я и, пожав сухую слабую руку, сунул Долишу бумажный пакет с подарками. – Я и думать не гадал, что предлагая вам работу, обрету в вашем лице семью, – бесхитростно признался старик. Я ощутил, как в горле щекочет, и, коротко обняв Арго, поспешно ушёл в подвал. Пока Том болтал с Долишем, я обновил чары Стазиса на продуктах, погладил Мистера Лапку и поставил щиты на витрины. Арго пожаловался, что участились грабежи. Маловероятно, что подобная книжная лавка кого-то заинтересует, но рисковать я не стал. Стекло тоже сейчас очень дорого стоит, и если сразу его не восстановить - Репаро не сработает. Помимо продуктов Арго получил от нас с Томом в подарок книгу из Выручай-комнаты. Я, честно говоря, даже не уточнил, что Реддл подобрал для Долиша. Я же, помимо пряников, купил ему свежего молока и яиц. Стоили эти продукты какие-то жуткие деньги, но мне очень хотелось порадовать старика. Расчувствовавшийся, без стеснения смахивающий слёзы Арго провожал нас, стоя у камина. Одетый в меховой потёртый жилет, с тонкой шеей, обёрнутой клетчатым шарфом, в облаке седых тонких волос, запомнился мне таким навсегда. Глядя на меня, Долиш улыбался беззащитной улыбкой, и Мистер Лапка сидел у его ног. Это был последний раз, когда мы видели Арго Долиша живым.***
Старик умер первого января, успев прислать мне старенького домовика. Мы с Томом крепко спали, накануне отпраздновав его тринадцатилетие, по поводу которого я позволил ему бокал глинтвейна с настоящим вином, когда надо мной раздалось скрипучее: – Гарри Поттер, просыпайся, беда пришла! Вскочивший Том чуть не разрезал эльфа Секо, сорвавшимся с его пальцев, тот чудом увернулся. – Кто такой Поттер? – спросил всклокоченный Том, закрывающий меня от домовика и следящий за ним сузившимися глазами. – Что случилось, Дорри? – уточнил я у эльфа, пытаясь нащупать палочку на тумбочке. – Мой хозяин умер. – Твою мать! Я осторожно положил руку на напряжённое плечо Тома, пытаясь его успокоить. Реддл обернулся ко мне и в его глазах было непонимание. До сих пор никто из его знакомых не умирал. – Я всё сделаю, Томми, не надо бояться. Если хочется плакать – плачь. Скорбь – это нормально, и ничего зазорного в ней нет. Том кинулся ко мне и вжался всем телом. Я покачнулся. Мне в какой-то степени повезло, если можно применить такой термин к сложившимся обстоятельствам, что сейчас каникулы. Поставив в известность Диппета, мы с Томом переместились из директорского кабинета в книжный, где домовик предварительно разжёг транспортный камин. Мистер Лапка сиротливо сидел у самой решётки. Армандо я уже предупредил, что вернусь с котом, и он не возражал. – Что, малыш, потерял друга? – я поставил на пол корзину и поманил кота. Кот глухо мявкнул и отошёл, страшась корзины – аппарация ему в прошлый раз категорически не понравилась. Жаль, что он не книззл. Те неплохо понимают человеческую речь. – В корзину! – тихо властно сказал Том, и кот послушно шмыгнул в указанное место. Я резко обернулся к Реддлу. – Ты его заставил? – Нам не до реверансов! – ответил он, исподлобья глядя на меня. – Том, я задал вопрос, – спокойно, но твёрдо сказал я. – Да. Ментально. – Не делай так больше, пожалуйста, без острой необходимости. Это тоже насилие. Над свободой воли. С Мистером Лапкой я бы договорился. И реверансы важны даже в отношении кота. Он мне дорог. Том дёрнул уголком рта. – Не думаю, что разумно сдерживать этот навык, если нам будут угрожать. Ты сам сказал, что в бою все средства хороши! И не осуждал профессора Вилкост за применённое к тебе Силенцио! Задумавшись, я кивнул. Том пережил вторжение от Дамблдора и имеет право на самозащиту как минимум. – Согласен, в таком случае даю тебе карт-бланш. Я вызвал эльфа Хогвартса и передал ему корзину с затихшим котом, велев разместить в моих покоях. Когда эпопея с перемещением кота закончилась, Том повинился: – Прости, Гарри. Я был не прав. – Спасибо. – За что? – За то, что обдумал мои слова, а не принял их в штыки. За то, что признав свою неправоту, нашёл в себе силы извиниться. Я очень ценю это. А теперь давай закончим наши печальные обязанности.***
Мистер Долиш завещал его кремировать, а прах развеять над морем. Я аппарировал с Томом на безлюдный берег моря, Дорри по моему зову перенёс тело, уже обмытое и обёрнутое в саван. Некоторое время я постоял молча над стариком, прощаясь и благодаря за приют и помощь, а после мы с Томом, направляя заклинание одновременно из двух палочек, сожгли его Адским пламенем. На эти мощные чары мне одному не хватило бы магии, но если мы с Томми использовали одновременно наши палочки, они входили в резонанс и волшебство выходило запредельной силы. Тело мгновенно превратилось в прах, и лёгкий рыхлый пепел, подхваченный январским ледяным бризом, сам потянулся к свинцовым водам моря, что колыхалось плотной массой среди каменных скал. Дорри тихонько подвывал, закрыв глаза лапками. Из-под них катились крупные слёзы. Я подошёл к домовику и погладил его по острому плечу. Эльф вцепился мне лапками в штанину, утыкая мокрое лицо в ткань. – Неужели таков итог? – спросил Том. Он видел смерть впервые. – Из праха вышли, в прах и уйдём... – Гарри, а что после смерти? – Новая жизнь, – уверенно ответил я. – А смерть – это лишь переход. – Значит, когда я родился, я где-то за миг до этого умер? Я вспомнил серое лицо, красные глаза, безгубый рот, полный острых зубов и спектр странных эмоций на неподвижном лице. Умер я, но, судя по тому, что я услышал от Северуса в небытие, погиб и Волдеморт. Ох, Мерлин... А ведь Том в этом мире появился буквально через час, как я нашёл в подворотне Меропу! А вдруг он тоже перерождённая душа, выбравшая следовать за Судьбой? А то, что он не помнит своего прошлого, может быть связано со сменой тела – это я оказался в прошлом в своём старом теле – или же с тем, что мозг новорождённого ещё не развит. Когда у него начались кошмары? В семь? А вдруг это не кошмары, а воспоминания души о предыдущей жизни? – Да, – выдавил я, растерявшийся от своих предположений. Том смотрел на меня огромными глазами. Я просто не мог сейчас ему показать своих чувств. Не потому, что не доверял, нет. Я берёг его от той правды, что может причинить ему боль. Возможно, это было несправедливо в той же мере, что и неспособность/нежелание Дамблдора рассказать мне, что я крестраж и мне предстоит умереть. Сейчас я, как никогда, понимал своего наставника. Я ведь до конца не знал, было ли сокрытие моего предназначения чётко выверенным планом или тем, что в Альбусе ещё были живы совесть и умение сопереживать. – И мистер Долиш теперь где-то родится? – тронул меня за руку Реддл, вырывая из размышлений. – Если сам захочет. Мы можем вернуться, можем пойти вперёд, а можем отдаться судьбе. – Что бы ты предпочёл? – с любопытством спросил Томми. Информация о послежизни утешила его и заинтересовала. – Вверить себя судьбе, – картуш на моей шее тихонько звякнул. – Обними меня! Осторожно отстранив прильнувшего ко мне домовика, я втянул Тома в объятия и ощутил, как он дрожит. – Всё будет хорошо, Томми. Я точно знаю. – Я верю! Тебе – верю!