La Joya de Turin

Запрос на допуск в профиль висит неодобренным уже два с половиной месяца. Андреа смотрит на имя Пауло, пролистывает опубликованные фотографии, но что-то внутри стопорит её, не позволяет нажать кнопочку «принять». Её латанное-перелатанное сердце протестует каждый раз, когда она просматривает страницу и едва сдерживает себя, чтобы не нажать сердечко под каким-нибудь постом. Слишком страшно. Слишком больно. Слишком. Воспоминания о Турине не стираются из памяти, остаются выжженными в ней, как гравюра по дереву. Потемневшие от возбуждения глаза Пауло. Его татуировки, рассыпанные по телу — на ребрах, на ногах, на бицепсе; Андреа водила пальцами по двойной черной линии, соединяющейся в браслет, на его предплечье, касалась губами имени его матери, выписанного арабской вязью на боку. Его поцелуи, нисколько не напоминающие те, из их общего подросткового прошлого. Пауло, вылизывающий её шею. Её пальцы, судорожно стаскивающие его свитшот, ласкающие его плечи, грудь, живот. Крепкие мышцы перекатываются под кожей. Пауло задирает подол её платья, смеется. «Как же ты меня хочешь, Анди…» «Заткнись…» Нет, Андреа не жалела. Ни сейчас, ни тогда, в Италии. Не в моменты, когда Дибала замирал между её ног, скользя лукавым взглядом по её телу, выше, к лицу, и мучительно-медленно и легко касался губами её живота, будто вопрошая «точно ли ты хочешь этого, Анди?». Не в моменты, когда он вылизывал её, заставляя метаться среди простыней, стонать и всхлипывать, зарываясь пальцами в его волосы. Не когда он выглядел так охренительно горячо, закинув её ноги себе на плечи. Андреа с трудом возвращает себя в реальность. Хватит. Она сворачивает страницу Пауло и отпивает глоток кофе. — Привет, извини, я долго, — Себастьян появляется откуда-то сбоку, быстро целует её в щеку. — Шеф неожиданно задержал. — Ты же предупредил, — Андреа пожимает плечами, улыбается. — Я заказала тебе американо, как ты любишь. Они встречаются чуть больше двух месяцев, хотя не афишируют свой статус в социальных сетях, потому что на самом деле это никого не волнует, а им самим — просто не нужно. Ходят в кино и в театр, обедают вместе, занимаются сексом, и со стороны всё выглядит почти идеально. Абсолютно нормальный парень с совершенно обычной девушкой. Андреа не обольщается, думая, что она — какая-то особенная, ведь таких скаутов, как она, в «Бока Хуниорс» достаточно, и чаще всего они остаются в тени. Себас и вовсе работает в банке кредитным специалистом. Ради него Андреа не хочется брать в руки гитару, но это ведь не так уж и страшно, правда? Себас хороший. И секс с ним хороший. «Но не великолепный, да? Не до вскриков и ногтей в самые плечи, не до вспышек под зажмуренными веками и пересохших, искусанных губ?» Это ведь не важно, правда?.. Сморгнув наваждение, Андреа встряхивает головой. Себас уже несколько минут что-то рассказывает про своего босса, но она не слушала, а теперь уже и начинать поздно, поэтому она кивает, пьет свой капучино и считает минуты до окончания обеденного перерыва Себастьяна. Сегодня она почти свободна, потому что в Каса Амарильо не нужна, а вечером «Ривер Плейт» играют с «Ньюэллс Олд Бойз», и Галло отправил её посмотреть на нового игрока молодёжки «полосников», арендованного из французской Лиги 1 — быть может, удастся его переманить в январское трансферное окно, если в договоре нет преимущественного права покупки. Футболисты — что вещи или рабы, продаются и покупаются теми, кто может заплатить больше или предложить трофеи и стабильность. Глория бы сказала, что её должно насторожить, с какой легкостью она отключается от разговоров Себаса. Ей легко говорить, они с мужем вместе с колледжа и любят друг друга. Андреа только отмахивается — она же не собирается за Себаса замуж, ей просто нужен кто-то… Кто-то… «Кто-то, кто поможет тебе выкинуть из головы Паулито», — ехидно замечает её внутренний голос, удивительно похожий на старшую сестрёнку. — Кстати, — Себас касается её руки, — раз уж ты идешь сегодня на «Ривер Плейт», не найдется ли у тебя лишнего билета? — Это же молодёжка, — удивленно вскидывает брови Андреа. Вопрос оказывается таким неожиданным, что она не сразу находит ответ. — Зачем тебе? — А, молодёжка, — он разочарованно вздыхает. — Я просто хотел взглянуть на то, что ты так любишь. На душе у неё теплеет. Всё же Себас — хороший. Он старается. — Я постараюсь тебе добыть билет на «альбиселесте» на эти выходные в Кордобе, — подмигивает ему Андреа во внезапном приступе нежности и веселья. Себастьян, может, и не Пауло Дибала, но он же пытается быть для неё хорошим, она должна поддержать и помочь. — Посмотришь на Месси. Матчи «бело-голубых» смотрят все. Даже те, кого футбол не интересует. Они расстаются, и Андреа садится в такси. Весна в Буэнос-Айресе цветет терпким ароматом сиреневых цветов жамарканды, разлитым в воздухе, и щекочущим ноздри запахом жарящегося во дворах барбекю. Водитель выкручивает радио на полную; настроение Андреа падает ниже плинтуса — её личную весеннюю радость разгоняет очередной песней преследующей её Свифт. So I'll watch your life in pictures like I used to watch you sleep And I feel you forget me like I used to feel you breathe… Ей некуда деваться от этой удушающей правды. Андреа знает, что побила рекорд по просмотрам страницы Пауло за последние пару месяцев, хотя он уже наверняка перестал ждать одобрения запроса… да и вообще, как, черт возьми, он её нашел?! Андреа точно помнит, что не оставляла ему контактов. Ни телефона, ни социальных сетей, а найти её ник без фамилии — та ещё задачка. Если только ему не подсказал Мариано, его старший брат, который до сих пор забегал к маме на обед по выходным. Иногда. Захотелось врезать ему с ноги при следующей встрече. Мариано знал, из-за чего они с Пауло расстались, знал, что Андреа тяжело переживала расставание, а теперь… Черт. Гитарные струны режут пальцы, но эта боль Андреа необходима. Она шмыгает носом, зажимает аккорд и напевает, поражаясь собственному хриплому голосу. Сегодня это не Свифт. Английский не может, не в состоянии выразить её чувства — боль, скребущую кошкой за ребрами; нежность, которую предстоит вытравить из себя; обиду на предательство и злость. — Me muero por tenerte conmigo, que todo es tan desierto y vacío… — Андреа умирает вместе с Наталией, с выписанными кровью на её сердце строчками о любви, пустоте в сердце и желании быть рядом с Пауло, несмотря ни на что. Слёзы смачивают ресницы, скользят по щекам, и она почти не видит струн, зло смаргивает солёную влагу. — Para borrar el dolor en mi corazón, sin ti la vida es un castigo… Пауло любил слушать, как она поет, даже без гитары. Клал голову ей на колени или на живот и слушал, прикрыв глаза, и плевать он хотел, что голоса у неё не было. Она предпочла бы никогда не знать, что Пауло ей изменил. Пусть это оставалось бы тайной. Пусть он оставался бы рядом. А теперь его не было. Его самолет наверняка сейчас летит над Атлантикой, унося его в новую жизнь — на далёкой Сицилии, о которой Андреа знала только, что там была «коза ностра». В Аргентине жило много итальянских переселенцев, искавших новую жизнь на просторах чуждой им страны с таким похожим и таким чужим для них языком, но не в Лагуна Ларго. — Эй, — Глория заглядывает к ней в спальню. Она со своим парнем приехала на выходные, и теперь Хулиано жарил на заднем дворе мясо. На запах наверняка сбегутся все соседи. — Ужинать пойдешь? Андреа быстро вытирает ладонью слёзы. Сестра не спрашивает, как она, и за это ей — большое спасибо. — Иду, — она слабо улыбается. — А соус барбекю будет? Глория треплет её по макушке. — Конечно. Теперь-то Андреа понимает, что Глория всегда и всё о ней и о её чувствах знала, просто отмалчивалась, чтобы не задевать, и это было не похоже на неё, а поэтому — ещё дороже. Never imagined we'd end like this, Your name, forever the name on my lips… Пауло. Два слога. Пять букв. Иногда — часто — она думает, смогла бы простить его, если бы он попросил прощения? Ответ, звучащий в её сердце, сильно расходится с любым разумным. Андреа злится, щиплет себя за локоть. Такси высаживает её у тренировочной базы «Ривер Плейт», недалеко от входа, и уезжает. Вдохнув сладкий весенний воздух, Андреа шагает к охране. * * * Пресса ловит Пауло где-то в кафе с Орианой Сабатини. Новость об этом попадает на первые полосы аргентинских газет. Сердце Андреа разбивается в очередной раз. Это так глупо, ведь ей вообще не стоит переживать об этом, что вообще у них было в загашнике за годы, прошедшие после расставания? Одна ночь любви? Его запрос в Инстаграме? Смешно. Ни первое, ни второе ничего не значит. Просто воспоминания, ностальгия и помутнение рассудка. Ничего особенного. Пауло волен как угодно распоряжаться своей личной жизнью. Так же, как и она. Однако газета оказывается у неё на столе. Андреа жадно всматривается в слегка смазанные фотографии, пытаясь разглядеть на них что-то, опровергающее или подтверждающее гипотезу журналистов-«желтушников», и не находит. Пауло и Ориана просто пьют мате и о чем-то болтают, даже не сидя очень уж рядом друг с другом, но Андреа проще и безопаснее думать, что они встречаются. В конце концов, у неё тоже есть отношения. Но глупое-глупое сердце ноет, болит и рвётся на части в очередной раз. Вновь. — О, это же Дибала, — Мария заглядывает Андреа через плечо. — Дай почитать! — и выхватывает газету прямо из-под носа. Хорошо, что никто из них не знает об их отношениях в прошлом. Андреа трет ладонью внезапно защипавшие глаза. У неё всё ещё есть Себас. Она достала ему билет на матч «альбиселесте» с Мексикой. Сама, правда, идти не собирается. По определенным причинам. Лучше она съездит к родителям. Уже три недели не навещала. — И почему футболисты никогда не смотрят на таких, как я… — вздыхает Мария где-то на фоне. — Мне кажется, я бы от одного его прикосновения кончила… — Смотри, как бы это не услышал Галло! — хохочет Хорхе. — Он тебя тогда к парням из молодёжек на пушечный выстрел не подпустит! — А я не трахаюсь с малолетками! Дибале двадцать пять, вообще-то! Вчера исполнилось. Дата его рождения въелась Андреа на подкорку мозга, горит там огнём. Она весь день сдерживалась, чтобы не написать ему поздравление, потому что это ни к чему, ни к чему, ни к чему. Лишнее, лишнее, лишнее. Они не поздравляли друг друга с праздниками долгие шесть лет, к чему это сейчас? Она думала: вдруг Пауло хочет извиниться? Вдруг хочет поговорить? Что-то внутри неё тянется к этой мысли, греет жадным теплом, но Андреа знает, что воли надеждам лучше не давать. У надежды зелёный цвет — как вода у берега; как весенняя трава, пробивающаяся сквозь трещины в асфальте; как глаза Пауло. Надежда может греть, но точно так же — может и больно ударить. С такой силой, что больше не оправишься. У неё есть Себас. У Пауло — видимо, Ориана Сабатини, дочь двух знаменитых в Аргентине актёров. Вполне подходит ему по статусу. Пусть так и остается. * * * — Мам, я пройдусь, — Андреа чмокает мать в щеку, и та отмахивается, помешивая в кастрюле фасолевый суп, который обожает Хулиано. Они с Глорией и их сыном Нандо снова заехали на выходные, и из-за того, как часто сестра навещает родителей, Андреа чувствует себя хреновой дочерью. В Лагуна Ларго всё по-прежнему. Почти. Какие-то магазины закрылись, да и букмекерской конторы La Favorita, которую держал когда-то отец Пауло, больше нет. Многие «коробки» для уличного футбола исчезли, заросли зеленью, всегда находящей себе дорогу, а где-то построили детские площадки, но школьная футбольная площадка до сих пор сохранилась. Её немного облагородили, поставив более приличные ворота; убрали шины, на которых они с Пауло когда-то любили сидеть. Расчертили на зоны. Андреа ставит рюкзак к стене и достает свой старый, видавший виды мяч, который она забрала из спортивной школы «Ньюэллс Олд Бойз», когда уезжала в Буэнос-Айрес. Подкидывает его носком спортивного кеда, радуясь, что ноги помнят, как играть. В школьных окнах ещё горит свет, хотя пятничные уроки давно закончились. Она думает: завтра весь город прильнет к экранам телевизоров, наблюдая за матчем между Аргентиной и Мексикой и за финтами великого Месси. Она думает, что даже дома не избежит этого матча, зато снова может прийти сюда и немного потренироваться. Просто для себя. Когда-то они с Пауло познакомились здесь, и воспоминания горьким лесным мёдом касаются языка. Сглотнув их, Андреа зло отправляет мяч сильным ударом в ворота, но с непривычки и отсутствия практики бьет выше, и мяч улетает за пределы поля. — Черт, — шипит Андреа. Придётся искать. Мяч обнаруживается в кустах. Подбрасывая его в руках, она возвращается на поле и замирает. Ей хочется с размаху ударить себя этим мячом в лицо, потому что, кажется, у неё начались галлюцинации. По-другому объяснить появление Пауло на школьном футбольном поле в Лагуна Ларго, когда на следующий день у него матч с Мексикой в составе сборной, она не может. Совсем. Пауло стоит, запрятав руки в карманы спортивных мягких штанов, и смотрит. Нет, не так. Он смотрит. Душу вынимает этим взглядом, до тошноты, до жаркого узла, заворачивающегося в низу живота, до всколыхнувшегося в грудной клетке сердца. Он смотрит, и Андреа хочется то ли целовать его до одурения, то ли сбежать, потому что ему, вообще-то, нечего здесь делать, и непонятно, зачем он приехал вообще? «Тебя искал, — фыркает в её голове Глория. — Разве непонятно, глупышка?» У него Ориана. У неё — Себас. Она в очередной раз напоминает это себе и шагает вперед. — Привет, — губы вовсе не слушаются. — Ты перепутал города, где будет проходить матч? — Привет, — он смеется. Так, что шутить больше не хочется. — Я знаю, что матч в Кордобе, на «Марио Кемпес». У меня незаконченное дело тут, знаешь ли. Андреа некуда деваться от его взгляда. Она вновь сухо сглатывает. — А твоя девушка тоже здесь? Пауло непонимающе хмурится, между бровей залегает такая знакомая резкая морщинка. — Ты о ком? — Об Ориане, — чужое имя на языке застревает, будто наждачная бумага. — О ком ещё? Моргнув, Пауло с мгновение соображает, о чем она вообще говорит, а потом фыркает: — Мы не встречаемся. Но мне приятно, что тебя это беспокоит, — его лицо разглаживается, и в мягком вечернем свете фонарей он кажется почти подростком. Впрочем, Пауло всегда выглядел, как мальчишка. — Ты не одобрила запрос. Андреа чувствует, как от его взгляда у неё слабеют коленки, как будто ей опять четырнадцать. Её словно обволакивает патокой, густой и теплой; в животе сладко сжимается от предвкушения. Она одергивает себя: даже если он не встречается с Орианой, это ничего не значит для неё. Для них обоих. — Я не… — она издает кашляющий звук. — Я не знаю, зачем ты вообще его отправил. Ты за этим приехал? Пауло в три шага пересекает расстояние между ними. Её мозг отчаянно мигает неоном: «Опасность! Опасность! Опасность!», потому что он слишком близко, слишком рядом. Слишком. Андреа знает, что должна отступить, но её дурацкие ноги будто приросли к земле. Почему всё, что происходит в их с Пауло жизни важного, происходит именно здесь, на этом футбольном поле около школы?! От Пауло одуряюще пахнет каким-то ненавязчивым холодным парфюмом, его собственным телом и терпким аргентинским воздухом. Голова кружится от его близости. — Потому, что ты сбежала? Потому, что я всё ещё жалею о том, что повёлся тогда на флирт Анто? Потому, что ты нужна мне? Каждое слово, сказанное им, вышибает у Андреа из-под ног землю так, что она не знает, сможет ли восстановить равновесие. Она пытается думать о Себастьяне, но его лицо расплывается, забывается и исчезает из памяти, потому что Пауло прямо сейчас очень много — его взгляда, его запаха, его голоса, мягкого и вдумчивого. И это чувствуется иначе, не так, как в Турине — сейчас это не желание обладать, немедленно и прямо здесь; не ослепляющая страсть и не ностальгия; сейчас это что-то глубже и сильнее. Такое же, как в их пятнадцать. С поправкой на десять лет жизненного опыта. Но разумом Андреа понимает, что не должна поддаваться этому. Тот, кто однажды изменил, изменит снова. Она мотает головой. — Я не хочу снова оказаться обманутой. Она хорошо помнит, как плакала, узнав о его измене. Как не хотела выходить из комнаты, но и в ней находиться было невыносимо — слишком многое напоминало там о Пауло. Его мелкие подарки, совместные фотографии, его запах, пропитавший подушку. Андреа тогда собрала всё, что напоминало о нём, в большой пакет и оттащила на помойку. Правда, мать потом забрала его из мусорного бака и спрятала в кладовку. Это Андреа узнала уже позже, когда заглянула туда в поисках чего-то, она не помнит даже, чего именно. Спазм сжимает горло. Андреа моргает. — Я не знаю, как тебе верить, — она почти кричит. Швыряет мяч на землю, и он отскакивает от газона. Андреа бьет по нему носком, и он, описав дугу, летит в сторону ворот. Она это сказала. Она сказала, что не верит ему. Призналась, что ей страшно поверить. Этот страх сидит глубоко внутри, просто за все эти шесть лет у него не было шанса по-настоящему выйти на сцену. Пауло отступает, плотно сжимает губы. В его темных зрачках она ловит отражение той боли, что испытала когда-то сама, но удовлетворения от этого нет. — Мне жаль, Анди, — произносит он тихо. — Я пытался тогда поговорить с тобой, но Глория сказала мне, что оторвет мне яйца, если я ещё раз к тебе приближусь, — он наконец-то опускает взгляд на носки своих дорогущих спортивных кед. Наверняка они были белые, когда он выбрался из машины, но теперь белый цвет покрыт слоем пыли. — Я подыхал от угрызений совести, но решил, что, раз так, то тебе будет лучше без меня. Он врёт. Андреа очень хочется себя в этом убедить. Он врёт; она видела его фотографии с Антонеллой. Они выглядели счастливыми. Путешествовали. Она была рядом, когда «Ювентус» получал «скудетто». Она была его. С ним. Он врёт. Но её сердце чуяло, что Пауло говорит правду. — Мне жаль, — повторяет он снова. — Я не должен был этого делать, я был идиотом, Анди, прости меня. И я люблю тебя. Бу-у-ум. Вот так, просто. Как воды попить, казалось бы. Но Андреа этими словами, этим его тихим «Анди» по голове огревает, будто обухом, и воздух выбивает из легких. Она задыхается, задыхается, словно нырнула на большую глубину, а внутри что-то с тихим щёлканьем встает на место. «Я тоже люблю тебя» Она произносит эти слова у себя в голове, но не может сказать вслух. Они застревают на языке песком, царапают нёбо. Страх всё ещё силён. Страх всё ещё воюет за свою территорию. Она всегда его любила. Вот так, просто, да. Эти чувства бьют наотмашь слишком сильно. Колени у неё подламываются, и Андреа едва ли не валится на газон. Пауло подхватывает её, прижимает к себе и шепчет на ухо что-то, ей трудно разобрать его слова сквозь шум в голове, сквозь стук крови в венах. Она цепляется за его свитшот в жалкой попытке удержаться на ногах. Пауло прижимается лбом к её лбу. — Дай мне шанс, Анди, mi amor… пожалуйста. Андреа кажется, что её мир рассыпается на части. Мир без Пауло, который она так долго и старательно строила своей работой в «Бока Хуниорс», своими попытками в отношения с другими мужчинами, своей самостоятельностью. Этот мир дал трещину ещё в Турине, а теперь развалился с концами. Она шла по дороге из жёлтого кирпича к своим мечтам, но старательно игнорировала все эти годы одно обстоятельство — когда-то они с Пауло хотели достигать их вместе. Пока он не совершил ошибку, которая стоила их отношений. Стоила всего. И ей до сих пор страшно. До трясучки. До колик. Но, быть может… он вырос? Так же, как и она сама. — Я не знаю. Ей бы очень хотелось дать ему этот шанс. Дать шанс себе. Им обоим. Вновь почувствовать, что значит быть им любимой. Она ощущает это, вопреки разуму, кричащему, что изменник однажды — изменник всегда, и вопреки любой логике о том, что в одну реку войти дважды нельзя. И, наверное, он ловит отголоски сомнения в её словах, потому что едва заметно улыбается. Совсем по-мальчишески. — Сыграем? Если я выиграю, ты дашь мне шанс. А если ты выиграешь, то… — он отводит взгляд. — То я сделаю так, как ты захочешь. Фраза «даже уйду» непроизнесённо звенит в воздухе. Однажды они уже играли. Андреа выиграла тогда, хоть и подозревала, что Пауло ей позволил победить. Он хорошо умел бить пенальти. Она качает головой. — Я не хочу играть. Он чуть хмурится непонимающе, но ничего не говорит. Ждёт, как приговора, что она скажет ещё. Жизнь — это не игра. Андреа не хочет оставлять такое важное решение на волю случая. Она не хочет вспоминать о Себасе, которого в её жизни, кажется, больше не будет, не хочет думать об Ориане Сабатини, которая подошла бы Пауло куда как лучше. Она хочет Пауло — до тянущей боли не только в низу живота, но и в сердце. Она хочет верить ему, любить его, обнимать его. Она хочет… Хочет попробовать. Это безрассудно. И глупо. И нужно. Им обоим. Она чувствует это. Видит в его взгляде, пусть он и шутит. Ощущает глубоко в своей душе. Коснувшись кончиком носа его щеки, Андреа прикрывает глаза. Мокрые от слёз ресницы задевают щеки. — Я чертовски люблю тебя, Дибала.