Не романтичные истории

Даже живой или мёртвой водой, даже вином или хлебом Не защитишь, не укроешь себя, не остановишь рост. Я - голубая лесная трава. Я от корней и до неба. Я у тебя внутри, мой друг, и проросла насквозь. Мельница «Голубая трава»

      На следующее утро Седрик меня растолкал гораздо раньше, чем проснулись петухи. Небо едва-едва посветлело, только намекая на близящийся рассвет. Все почтенные биндюжники досыпали в своих кроватях и лежаках, а меня ледяной водой почти умывал мой остроухий спаситель (которого сейчас очень хотелось окрестить мучителем). Андрей даже не пошевелил ухом, когда мы уходили, лишь глубже зарылся в подушку.       Лето ещё не кончилось, но в воздухе уже чувствовалось легкое прохладное дыхание подкрадывающейся осени.       В серых предрассветных сумерках хорошо виднелись огни факелов на вышках, а вот тропинки почти терялись в стелющемся с реки тумане. Подол застиранной старой юбки намок и неприятно путался между ног, и я чувствовала себя стреноженной лошадью. Седрик то ли просто из вежливости, то ли заметив эти небольшие трудности, придерживал меня за руку, давая опереться.       Сам эльф ловко, как кошка, скользил по протоптанной в густой траве дорожке, ведущей к небольшому дому у самой околицы, почти потерявшемуся в густой поросли, обступавшей его стены со всех сторон.       Стоило Седрику пару раз постучать, как дверь почти сразу распахнулась. Дыхнуло теплом, и из глубины дома послышалось раздраженное: «Входите, дом выстудите», - мы шагнули внутрь.       Резкий запах трав витал в воздухе. У меня получилось узнать шалфей, полынь и мяту, а остальное потерялось где-то между ними и едкой горечью чего-то пыхтящего у знахарки в котелке.       Сама травница, казалось, не обращала на нас внимания, склонившись над булькавшим на огне варевом. Но, подхватив подолом котелок за ручки, женщина быстро переставила его на стол и развернулась к нам.       Признаться честно, никогда не могла точно определить возраст человека, едва взглянув ему в лицо. Но, смотря на Анешку, я видела какие-то смутные несостыковки и противоречия в её внешности.       Её нельзя было назвать ни старой, ни молодой. Заметных и явных морщин у женщины не было, но всматриваясь дольше, я подмечала то легкие, будто полустертые гусиные лапки у глаз, то едва намеченные тени под глазами. Темно-каштановые волосы доходили ей лишь до плеч, но не были даже тронуты сединой. Пожалуй, её можно было назвать даже красивой, если бы не тяжелый, даже испытующий взгляд, обращенный на нас.       Надо полагать, не без основания.       Меня осмотрели с ног до головы, особенно долго задержавшись на руках, хоть уже и начавших нещадно шелушиться, но ещё сохранивших следы былого благополучия. Невольно захотелось натянуть рукава платья сильнее на запястья.       «Что за глупость…» - и выпустила край рукава из пальцев. Самообладание постепенно возвращалось.       Возможно, ещё и потому, что женщина отвела взгляд от меня и обратилась к эльфу.       - Это-то и есть твоя знаменитая зерриканская княжна? – она зацокала языком. – И что же такой высокородной барышне захотелось поучиться чему-то… приземленному?       - Приходит нужда - приходит и желание, - пожал плечами Седрик. – Да и ты сама говорила, что не отказалась бы от помощницы.       - Помощницы, а не неумехи, которую ещё учить и учить, - проворчала Анешка, передергивая плечами. – Будто я не знаю, из-за кого то и дело от твоей избы несет гарью.       - Я. Учиться, - и невольно прижала подбородок к груди, исподлобья глядя на знахарку. – Больше. Не. Пахнуть.       - … которая, к тому же, едва-едва может говорить на Всеобщем, - она сложила руки на груди. – И как ты прикажешь её учить? На пальцах?       - Ну-ну, не стоит так приукрашивать, - беззлобно рассмеялся Седрик, чуть показывая в улыбке зубы. – Может, сама она пока не очень хорошо говорит, но нас с тобой хорошо понимает.       - И. Без. Пальцы.       Женщина смотрела на нас двоих как на представителей крайне редкого вида, который оказался на грани вымирания исключительно по собственной глупости. Пожевала губу.       - Если ты думаешь, что я после этого с радостью возьмусь обучать твою неумеху…       - … а я взамен принесу тебе фазана.       Анешка упрямо свела брови и покосилась на эльфа с укоризной.       - Хочешь купить меня каким-то мелким фазаном?       - Парочкой фазанов, - улыбнулся в ответ Седрик, а потом, чуть понизив голос, добавил. – И может быть, ещё зайцем.       - Парой зайцев, - также негромко отозвалась травница, и эти двое с заговорщицким видом хлопнули по рукам.       … а я поймала себя на мысли, что невольно стала предметом небольшой сделки между этими двумя.       Договорившись между собой, Анешка обернулась и махнула мне рукой. Мой провожатый без лишних слов ободряюще улыбнулся и кивнул.       Я подошла ближе, поглядывая на них обоих не без любопытства и – будем честны – легкой опаски.       «Не дрейфь, сама напросилась! – одергивала себя в мыслях. – Поздно давать задний ход».       - Я. Теперь. Учиться?       От моих слов знахарка чуть поморщилась, а потом, покосившись на улыбающегося Седрика, тяжело вздохнула.       - Учиться-учиться… - едва ли не передразнивая меня, произнесла она. – Учти, мне некогда с тобой нянчиться. В отличие от некоторых, у меня нет впереди лишних десятилетий.       - Не. Бояться.       Удостоверившись, что я не готова сбежать, поджав воображаемый хвост, эльф пожелал мне удачи и, попрощавшись, ушел.       Мы с травницей остались один на один, и на несколько минут между нами повисло напряженное молчание. Каждый внимательно оглядывал другого. Цепкие темно-зеленые глаза Анешки наводили мысли о большой сове, увидевшей глупого, выглянувшего из-под коряги мышонка.       «Что ж, мышата разные бывают…» - особенно в здешних лесах.       Медленно, старательно проговаривая слова, знахарка произнесла:       - Сама напросилась в помощницы, так что жалости не жди, - и, хмыкнув, добавила больше для себя. – Может, чему и научишься.       И, вручив корзину, меня вновь потащили на утренний холод.       Передернув плечами, я крепче прижала к себе плетенный бок. Сама женщина, казалось, про меня почти забыла и стремительным шагом направилась по небольшой тропинке, едва-едва видневшейся в обступавших со всех сторон её домик травах, к вышкам.       Сначала мелькнула мысль, что она поведет меня прямиком в лес (к рыщущим там монстрам и злющим и не менее голодным скоя’таэлям с Йорветом во главе).       А как иначе? Где ещё знатокам народной медицины брать свои волшебные травки? Не на подоконнике же их выращивать (ага, в промышленных масштабах).       Но далеко мы не пошли. Почти сразу свернули к почти невидимой ограде, отделявшей грядки Анешки от самовольной поросли вокруг. Не вглядишься - решишь, что огород давно брошен на произвол судьбы.       Мою бывшую свекровь при виде не шибко ровных грядок, соседствовавших с буйно распустившимися одуванчиками и густой стеной крапивы, хватил бы удар. Помню, каждые выходные, проведенные на её даче, заканчивались грандиозным скандалом, если я пропускала один из сорняков (или – не дай боже! – вместо них выдирала случайно один из саженцев).       Хотя, как мне кажется, дело было не только в моей косорукости, но и в Ире, которую Евгения Ивановна с пеленок представляла своей невесткой.       «Интересно, их там с Игорем уже поженили?» - мелькнула дурацкая мысль, но исчезла быстрее, чем успела укорениться рыбной косточкой. Меня едва носом не ткнули в заросли чистотела.       - Это – «ласточкина трава», - сказала Анешка, показывая на небольшие желтые цветочки. – Не ешь. Осторожнее с соком. Ядовит.       - Знаю, - кое-как вспомнив правильное слово. Всё-таки, не зря Андрей водился с местными ребятами, кое-какие фразочки он перенимал у них, а я у него.       Травница бросила на меня недоверчивый взгляд, а потом хмыкнула.       - Посмотрим, - и перешла к другой траве. Вернее, уже кусту как бы не под два метра. – Белый мирт…       Что-то было мне более-менее знакомо. О чем-то краем уха слышала, а видела впервые. О чем-то – вообще не имела ни малейшего представления. К обеду голова у меня уже пухла от множества названий: никогда не думала, что мне придется примерить на себя роль травницы. Мне вообще все эти листочки-писточки были чужды и глубоко безразличны.       Бабушка, жившая в деревне, хорошо во всем этом разбиралась. Даже какие-то отвары делала. Мама, перебравшаяся с отцом в город, уже особой любви к земле не питала, но знала, что и из каких трав заварить, чтобы у детей кашель прошел быстрее, но не более того. А мне, дитю цивилизации, и вовсе всегда казалось, что проще кинуть в себя соответствующую таблетку, чтобы уже минут через пятнадцать всё прошло. Ну, или хотя бы улеглось.       И вот теперь я ползала по грядкам Анешки, скорчившись в три погибели, вырывая бесполезную для знахарки поросль, а заодно – заучивала растения.       - Да нет же, дуреха! – женщина ухватив меня за шкирку едва не оттащила от кустика с белесыми зонтиками, который возвышался надо мной едва ли не на голову. – Kminek! Kminek! В каком месте это kminek?!       Знать бы ещё, что это за «kminek»… Ко второму часу наших изысканий, названия как самих растений, так и их частей начинали у меня в голове водить хороводы.       - Не. Kminek?       Травница натужно выдохнула, а потом подтащила меня к куда менее раскидистому кусту, тоже с беленькими зонтиками – и очень характерным запахом.       «Значит, она про тмин», - и с удивлением оглянулась к двухметровому гиганту, который при внимательном изучении ни черта на тмин не походил. На укроп, даже укроп переросток, тоже.       - А. Это. Что? – и оглянулась на знахарку.       Та, как-то странно усмехнувшись, покачала головой.       - Растение, которое лучше не крошить в суп, - и понимай как хочешь.       Лишь спустя какое-то время – и многочисленные нервы, потраченные моей наставницей – я узнала, что это была цикута.       «Я бы тоже на месте Анешки подскочила бы и надавала по рукам», - другая моя часть, впрочем, задавалась закономерным вопросом: а для чего женщина так преспокойно выращивает не последнее по ядовитости растение прямо у себя в огороде?       Но получить ответ не рвалась. У каждого свои секреты.       Но мы отвлеклись.       - Так, ты помнишь, что это за растение?       Я уставилась на стебель, оканчивающийся будто бы уже ощипанными сердцевинами. Будто кто-то ретивый решил погадать «любит – не любит» и не успокоился до тех пор, пока не ободрал всё растение.       Немного покатав на языке подходящее слово, я осторожно произнесла:       - Пижма?       - Больше уверенности в голосе, - усмехнулась женщина, довольная относительно быстрым ответом. Стебель покачивался в её пальцах перед моим носом, но я и без того чувствовала сильный терпкий запах. – Итак, что мы с ней будем делать?       - Цветы. Корень.       - Отрежем цветы и корень, - с нажимом произнесла травница, - а для чего?       Ставки резко повысились.       Прикусив изнутри щеку, я принялась судорожно вспоминать слова своей наставницы. Не знаю, сколько времени это заняло в реальности, у меня в сознании этот процесс занимал столько же времени, сколько потребовалось на создание вселенной. Может, даже не одной.       - Мухи. Блохи? – и, заметив сверкнувший взгляд Анешки, сглотнула. – От мухи и блохи?       - От мух и блох. Повтори.       - От мух и блох.       - А ещё?       Вопрос на засыпку.       «Это как собирать паззлы, когда у тебя на глазах плотная повязка…» - кое-что ты всё-таки видишь, но всё равно узор складываешь почти вслепую и лишь по шлепкам и смешкам окружающих понимаешь, что делаешь что-то не так.       Итак, пижма…       … как же звучало то слово, которое произносила знахарка? Я знала, что это было связано с болезнями живота или чего-то такого. Оно ещё звучало с одной стороны созвучно с уже знакомым мне словом, а с другой – смешно. Почти как… имя.       «Точно, имя! Колька!» - и тут же вскинула голову:       - Колики!       - А теперь скажи правильно, хотя бы раз.       - От колик.       - Что ж, для первого раза… неплохо, - то ли с удивлением, то ли с одобрением подвела итог женщина, а потом принялась рассказывать, чем ещё так полезна эта травка.       И доставала следующую.       Вот так и заучивалось у кого какой стебель, листья, корни и цветы.       Теперь мне даже не стоило сомневаться в том, что Седрик меня ещё жалел, давая время освоиться.       Травница нагружала будь здоров.       То ли она так серьезно отнеслась к просьбе нашего эльфа, то ли так сильно хотелось вожделенных зайцев и фазанов, то ли у меня – где-то очень-очень глубоко – обнаружился скрытый талант к знахарству.       Лично я не сомневалась, дело - в свежей зайчатине.       - Куда ты нож суешь?! – от крика Анешки я вздрогнула, едва не полоснув себя по пальцам.       - Ч-чтобы резать?       - Нет! – женщина протянула вперед ладонь, и я послушно отдала предмет спора ей. И что я в этот раз не так сказала?.. И сделала.       - Что я ошиблась?       - В чем, - знахарка чуть дернула подбородком, а потом показала на разложенную на доске траву. – Скажи мне, доходяга моя, что именно ты собралась резать?       Наши взгляды пересеклись на понуро лежащих стеблях, которые я, скажу честно, пока могла определить исключительно как «зеленые». И не цикута. Последнее особенно важно в свете последних событий.       - Э-э… если скажу, что петрушку, буду сильно не права?       - Ну, не то что бы сильно, - хмыкнула травница, - но, боюсь, блюдо с ней мы бы отведали только один раз. Это собачья петрушка. Ты что, не заметила, что она совсем не пахнет?       - Подумать… - взгляд наставницы сверкнул так, что язык сам извернулся в правильной фразе. – Подумала, она залежалась, вот запах и выветрился.       - Даже не знаю, восхититься твоим объяснением или обидеться, что ты меня держишь за настолько плохую хозяйку.       Я благоразумно промолчала.       Никогда не считала себя особенно робкой, но перед Анешкой я волей-неволей робела. Отчасти потому, что она учила меня, хотя и не сильно того хотела. Ещё бы, возиться со взрослой девицей, которая вместо помощи пытается всех перетравить! И не из злого умысла, а исключительно из неведения. Вот уж действительно простота хуже воровства…       Но, помимо этого, лекарка из Биндюги отличалась ещё более крутым характером, чем я сама. Вот уж кто бы скрутил свою свекровь в рогалик и бровью не повел, так это Анешка.       Впрочем, знахарка изначально поступила умнее: не стала её себе заводить.       - Ох, ну, и горазда же ты поболтать, - ворчала она себе под нос, пока я пыталась её поспрашивать. – Ладно, может, так ты быстрее научишься нормально отвечать, а не эти… тролльи потуги!       - Ах, точно! – вспомнила я и едва не выронила пестик со ступкой из рук. – Правда, что рядом мост, а под ним – тролль?       - Пара троллей. И на твоем месте, я бы туда не совалась. Хоть вы и говорите очень похоже, не думаю, что ты сможешь заговорить тролля так, чтобы он не решил, что ты – ужин. И не держи ступку на весу, а то разобьешь!..       Вот так постепенно Анешка наставляла меня в своей непростой науке. А, когда перемешавшиеся названия растений отражались на моем лице, женщина отправляла меня за водой или полоть сорняки.       Потом, когда я уже не путала лепестки чемерицы с каприфолью – и не пыталась по словам Анешки перетравить нас всех к чертовой бабушке – мне стали показывать сухоцветы: цельные растения и их части, то, как они выглядят и пахнут в перемолотом виде, как правильно сушить и хранить травы чтобы они не портились.       - Мелитэле, дай мне сил… - вздыхала Анешка, наблюдая за моими травническими потугами. – Одним фазаном Седрик не отделается. Да и двумя – тоже…       Первые несколько дней запасы знахарки переживали форменный вандализм от моего обучения. Угроблены, если говорить на чистоту. Пускай это была и обычная, самая часто встречающаяся трава, вроде ромашки или скороцеля (в котором я сразу признала подорожник), но у практичной домовитой Анешки от этого на душе легче не становилось.       - Один веник ромашки, сухой, - мрачно перечисляла женщина, пока я стояла и обтекала совсем как первоклашка, запихнувшая мышь учительнице в сумку. – Веник крапивы, сухой, а жаль, свежей я бы её выпорола… И не надо с такой жалостью смотреть на Седрика! На меня надо смотреть! Это же мои запасы!       - Мне очень… очень жаль…       - Седрика пожалей! Это ему в лес за дичью ходить!       Да, не один раз Седрик ходил к травнице по дороге домой, принося то зайца, то какую птицу – кто знает, может, того самого фазана – и они со знахаркой тогда о чем-то вполголоса разговаривали. Мне оставалось надеяться, что не о моей безнадежности.       Андрей, уже привыкший, что я большую часть времени провожу дома, поначалу недоумевал от моих утренних исчезновений. Заинтересовавшись, он стал ходить следом и даже попытался принять самое деятельное участие.       Увы, славу самого молодого травника ему снискать не дали, как и спалить веточку особенно вонючей дряни, смердевшей хуже дохлой собаки.       Но сын не отчаивался и, даже играя с другими ребятами, нет-нет, но забредал посмотреть, что мы делаем (вдруг, интересное – и без него?).       И хотя поначалу особых успехов у меня на ниве травничества не наблюдалось, появились проблески в другом деле, не менее важном: язык, кривой и нескладный, в общении с Анешкой начал оттачиваться.       Нетерпеливая к лишнему, неоправданному промедлению, женщина не могла долго разжевывать мне слова как тот же Седрик. Очень быстро она сбивалась на привычный для себя темп речи. А так как говорить нам приходилось из-за уроков часто, то и мне пришлось не отставать от неё.       - Поняла? Чтобы унять боль, нужно заварить ивовой коры, чем дерево моложе, тем лучше, - и заметив мое мученическое выражение лица, вздохнула. Это был уже третий час, когда мне рассказывали про разные отвары и настойки и то, как их готовить. – Как ты собралась быть травницей, если не можешь запомнить таких вещей?       Я сконфуженно потерла пальцы, покрытые соком, и молчала. Не могла же я ей признаться, что задавала себе точно такой же вопрос.       Не хотелось быть обузой. Да и в долгосрочной перспективе нужны какие-то навыки и умения, которые позволят дожить до того дня, когда я найду способ вернуть нас с Андреем домой. Всё-таки в средневековом мире, где война и разбой – обычные вещи.       Обольщаться, что у меня получится стать великой мечницей, способной запихнуть за пояс ведьмака, не приходилось. На пробуждение чудесного магического дара тоже надежды нет. Не в сказке оказалась.       «Вернее, в ней самой, только выжили здесь всякие Гингемы и Бастинды, а не добрые феи-крестные, и раз Глинду или Стеллу мне заменял только пьющий эльф, то дело нужно брать в свои руки».       Например, найти альтернативные способы выжить.       Пока я живу у Седрика, то всегда можно положиться на огород и на самого эльфа, способного добыть и зверя из леса, и наудить рыбы. Но ведь нельзя же оставаться у него на постоянном поселении!       «А то, что он договорился именно с Анешкой, большая удача!» – и поняла это я буквально за пару первых дней, пока начала свое ученичество.       Со всей Биндюги (а то и из Флотзама) к ней тянулись за спасительным снадобьем. Шли не только местные работяги и рыбаки, но и нелюди. Платили немного, но и здешняя фактория не отличалась особым благополучием. Тем не менее в условиях острого дефицита медицинских кадров эта ниша была для меня настоящим спасением.       «Так что, если освою эту науку, прокормить себя смогу, - оставалось ещё разобраться, как выжить на дорогах, где то и дело рыскали бандиты, скоя’таэли и просто всякая воинствующая братия? С поправкой на маленького ребенка. – Разве что быстро сделать ноги».       Так в моем плане-максимуме появился ещё один пункт «научиться держаться в седле», - и так, чтобы не свалиться под копыта лошади спустя пятнадцать минут. И чтобы хотя бы удержаться на спине животного.       Одна беда, в Биндюге никто лошадей не держал, а те, что находились в конюшнях, принадлежали либо приезжим издалека, либо были приписаны к фактории (то бишь являлись собственностью коменданта Лоредо), и коня на «потренироваться» мне бы никто не дал. Жаль.       Не успела я толком придумать, нельзя ли начать познавать сие высокое искусство, например, с выездки осла, как меня хлопнули по лбу.       - Если бы ты меньше витала в облаках, глядишь, и запомнила бы хоть что-то, - досталось мне всё той же веточкой многострадальной ивы, спасибо, что не крапивой. – А то у тебя в одно ухо влетело, а в другое вылетело.       В ответ я могла лишь вздохнуть и украдкой огладить ушибленное место. В чем-то Анешка была права, думала я отнюдь не о травяных сборах сейчас.       «Да и особенно думать не получается… - сейчас я чувствовала себя как перед экзаменом по предмету, который не учила весь семестр. – К тому же этих рецептов не один десяток».       - Ну, что ты кривишься? А ты думала просто будет? И я просто так остаюсь единственной травницей в округе?       Вздохнув, я подняла взгляд на морщившую лоб знахарку. Не то что бы я так не думала… закрадывалась в голову мыслишка, что это плевое дело: взял пару травок, бросил в котелок – и вари себе до готовности!       …наивная.       А теперь я сидела за столом, заваленном травой самого разного вида и состояния (не говоря уже просто о частях одного и того же растения) – и пыталась запомнить пропорции растений в отварах, когда какое нужно складывать – и что потом со сваренной «бурдой» делать.       - Может, эти рецепты лучше записать? – осторожно предложила я, уже трезво оценивая свои силы. Может, я и могла за ночь выучить латынь, но вот потом не забыть сразу после экзамена…       … а вот составленный «травник» в этом деле мог пригодиться. И рецепты записать, и хоть что-то в памяти уложить.       Тем не менее Анешка посмотрела на меня крайне недоверчиво:       - Ты же не думаешь, что научиться писать – это так просто? – и окинула меня очень характерным взглядом, явно отмечая как всё ещё неровную речь на Всеобщем, так и то, что ещё совсем недавно я не могла даже поздороваться.       - А меня не нужно учить именно писать.       Женщина вновь посмотрела на меня. Очень внимательно. А потом отошла к своим полкам, порылась среди вещей, которые там стояли – и выудила из одного ящика пергамент грубовато-выделанной кожи, заточенное перо и полупустую чернильницу.       Отодвинув снопы травы в сторону, знахарка поставила писчие приборы передо мной и уперла руки в бока. Вид у неё был почти сочувствующий:       - Ты же не думаешь, что я просто поверю тебе на слово? – и, заметив мой удивленный взгляд, кивнула в сторону развернутого листа. – Дерзай.       Поджав губы, я взяла в пальцы перо. Оглядела его – и не без любопытства.       Стержень был срезан ножом наискось, а посередине – немного расщеплена. Вид у него был не ахти, в свое время им активно писали, но особого выбора у меня не было. Открыв чернильницу, я осторожно опустила кончик пера, боясь набрать слишком много чернил.       Мне не приходилось писать пером. Даже моя мама, когда училась, писала либо карандашом, либо шариковой ручкой. Только бабушка застала те времена, когда школьники в тетради с наклонной линейкой старательно выводили заветные петельки и палочки.       «Но и у неё перо явно было металлическим…» - и осторожно коснулась пергамента самым кончиком пера.       Который тут же дернулся – и посадил кошмарную кляксу. Анешка фыркнула, а я нахмурилась.       «Ах, ты, гусарка допотопная!..» - и, сцепив зубы, принялась упрямо выводить на пергаменте буквы своего имени.       Хоть то и дело перо брызгалось и пыталось закрыть слово потеками чернил, моя наставница не без интереса смотрела как из непривычных ей петелек постепенно складывается мое имя.       Закончив, я распрямилась, утирая взмокший лоб. Оглянулась на Анешку, которая хоть и продолжала чуть насмешливо улыбаться, но выглядела… куда более заинтересованной.       - Не скажу, что понимаю, что ты здесь написала, - она взяла в руки пергамент и, подув на него, чтобы чернила быстрее высохли, хмыкнула. – Не говоря про том, что написано, как курица лапой. Ну-ну, не дуйся. Для первого раза…       «Какого «первого» раза!» - втянув воздух, я огляделась по сторонам, но от этого кипеть меньше внутри не стала.       Черт, да, вышло криво, но и перо – это совсем не ручка! Оно пишет совсем не так!       «Ха, если уж шариковая и гелевая ручки пишут по-разному, то тут разница ещё более ощутима!» - и, схватив самую тонкую палочку ивы, я подошла к небольшой печи в углу избы Анешки. Оглянулась на хозяйку дома.       Женщина пожала плечами и подошла следом.       Не то что бы вся печь была в золе, но её вполне хватало, чтобы, разгладив поверхность, написать ровным почерком свое имя ещё раз. Потом, чуть подумав, написала ниже «Седрик». Его имя смотрелось ещё более диковинно, где закорючка была на закорючке.       Потом, уж скорее из озорства и полной уверенности, что никто ничего всё равно не поймет, быстро начертила «Йорвет». Про себя захехекала (потому что хихиканье не описывало того странного злорадства, которое я испытывала).       … а затем стоявшая рядом Анешка задумчиво потерла подбородок, и мой рассудок тут же отвесил мозгам мысленную оплеуху: ну, в самом деле, что за детский сад? Ладно остальные биндюжники и флотзамцы, которые с досады были готовы обвинить во всех бедах живущих по соседству нелюдей, но я-то человек разумный! Надеюсь…       Впрочем, как я и говорила, мое маленькое хулиганство так и осталось в тайне. Анешка даже не догадывалась, что именно я так старательно начертала на золе её печи. Но её это и не сильно волновало.       Оценив куда более ровные линии, оставленные палочкой, она усмехнулась:       - Что ж, набить руку уже с пером будет не проблема, - а потом перевела куда более веселый взгляд на меня. – Значит, попробуем и писать на Всеобщем.       С этим вердиктом к моим занятиям по травам добавились ещё уроки чтения и письма.       - Не напрягай так запястье, рука устанет. Нет, не торопись, сначала заточи перо. Да, уже. Да, оно так быстро стачивается. Учись давай, потом очинять перья придется самой. Потом покажу тебе, как вообще самой себе перо сделать. Чувствую, тебе и такая наука пригодится…       И пока моя наставница показывала мне как ножом заострить гусиное перо, я внимательно следила за её руками и пальцами, чтобы потом повторить за ней.       Но в мыслях нет-нет, но закрадывались подозрения, что Анешка отнюдь не обычная деревенская травница. Слишком уж много неожиданных талантов было у женщины. Но и эту мысль тоже быстро отбросила как лишнюю.       Какая разница, кем была Анешка, знахаркой, какой-нибудь жрицей или даже самой настоящей колдуньей – главное, что она меня учила и учила на совесть. Не зря всё-таки Седрик приносил ей часть добычи. Совсем не зря.       А тем временем последнюю зеленую листву время беспощадно мешало с ярким багрянцем, пока вся округа не заполыхала как от пожара.       Лето закончилось.