Ты ведь понимаешь тщетность своих действий?
Великан трудился, не покладая рук. Толстую кожу на пальцах обжигал паяльник, в глазах порой темнело от усталости и голода. Если бы не добрая служанка, то он давно умер бы от переутомления или обезвоживания. Сознание периодически затухало, инструменты падали из рук, голова падала на стол. Он не знал, сколько времени проходило в тот момент, но помнил, что пробуждение сопровождалось невероятным всплеском эмоций. Ярость, злость и ненависть по отношению к себе. Синие глаза резко распахивались, из уст издавался тихий рык и оскорбления в свою сторону. Огромная туша теряла массу, мышцы, по сравнению с ним неделю или две назад, ничтожны. Огромные тёмные круги под веками, лопнувшие капиляры на белках глаз. Уже почти готово, а он всё рычал на себя, указывая на незначительные ошибки. Исправить... Он должен исправить всё то дерьмо, что он натворил в прошлом. Паяльник обжигал пальцы, веки опускались, служанка, что вновь принесла ему завтрак или обед... Ужин, наверное? Не знал и знать не хотел, пока браслет не будет таким идеальным, что и взаправду сделает из человека Бога... «Нет! — он несильно ударил по столу, понимая, что совершил ошибку. Браслет будет подавать слишком много сил. — Ещё раз»... Он не успевал. Ямадзаки обещал успеть сделать всё к лету, а сейчас уже двадцатые числа Июня... Медленно. Больно. Невыносимо. Пальцы дрожали, глаза закатывались, а голова падала мордой вниз прямо на стол. Вновь, спустя неизвестное количество времени, всплеск эмоций. Ярость заставляла пробудиться, злость взять инструмент в руки, а ненависть к себе продолжать работать. Тихий рык и оскорбление. «Урод» или «Дурак», а может ещё более нецензурные слова – в любом случае, не слышно. Всё удачно, почти идеально, а служанка вновь заходит и забирает так и нетронутую еду, оставляя поднос с новой. Всё настолько запутанно и грязно, что он не понимал, сколько времени прошло. «Две недели?.. — спрашивал он себя, нанося на внешние детали прочное покрытие. — Нет... Я, вроде бы, думал так недавно»... Сильный удар молотком по детали, который она успешно пережила. Радостный оскал, другая деталь и ещё один удар, после которого деталь сломалась. Рык и ещё один стук молотком. Пришлось делать ещё раз ту трижды проклятую деталь, забравшую у него час или два жизни. Вновь возня с покрытием, несколько секунд ожиданий и повторный удар. Идеально. Третья деталь и грохот – выдержала. Вновь радостный и в какой-то степени безумный оскал. Четвёртая – удар, пятая – удар, шестая – удар! Проверку прошли все, кроме седьмой. То ли удар слишком сильный, то ли покрытие оказалось не таким толстым. Рык и вновь возня. Час или два и вуаля – готово! Дрожащие руки схватили молоток и вдарили по детали. Она успешно пережила этот урон, даже царапин не осталось. Безумно-радостный оскал и тихий смех. «Всё... — Кенджи отложил молоток в сторону, сразу же падая лицом на стол. — Ещё чуть-чуть»... Ямадзаки и сам не заметил, как провалился в сон на неизвестное количество времени. Грудь его вздрагивала при каждом вздохе, словно он вот-вот умрёт. Оскал исчез с его губ, лицо теперь не такое хмурое. Он казался умиротворённым, однако в душе происходила буря. Вина сжирала его изнутри, насылая видения, которые транслировались в его сне... На руках забитая им же девушка, вокруг издевательски смеются дикие звери, тыча в них пальцем. На нежном лице алая кровь, грудь впадала внутрь, словно по ней сильно ударили... Избитое и изуродованное лицо, которое здесь, в его сне, должно быть мёртвой, но оно живое. У девушки не было глаз, но он чувствовал, как она на него смотрела. Сёко мертва, но всё ещё испытывала боль. Тело ломило от сильных ударов, руки и ноги её выкручивались, пуская ещё больше шума костей и крови. Ямадзаки прижал изуродованную девушку, качаясь вперёд-назад, словно убаюкивая труп на своих руках. Он разбит и уничтожен... Даже во сне все действия бессмысленны, никаких мыслей не приходило. Машинальные действия, пустота и разбитость. Лишь хруст костей и захлёбывающиеся звуки, смех и хлопки диких зверей. За что?.. Нисимия захлёбывалась в собственной крови, которая, казалось, никогда не остановится. Смотрела пустыми глазницами, пуская изо рта обильные сгустки крови. Руки и ноги резко оторвались от тела. Что Кенджи мог ответить?.. Что он был тупым подростком, что не чувствовал никаких угрызений совести? Смысл этого признания? Ямадзаки предпочитал молчать и здесь – во сне, – и там – на воле. Однако мертвецу это не понравилось. Сёко вырвалась из его объятий, вцепляясь цепкими пальцами ему в лицо. Её невидимые ногти пробили его толстую кожу. Рот и глаза широко открыты, из них обильно текла кровь. Мертвецки бледное лицо приблизилось впритык к нему. Каштановые длинные волосы обвили толстую шею, начиная душить. Смех стал громче. Теперь он мишень для них всех. За что?! Голос, полный ярости и отчаяния. Волосы душили всё сильнее, её такое ужасное и милое лицо всё ближе. Глаза краснели, дышать всё труднее, а взгляд лежал на её губах. Не пухлые, как у всемирно известных шлюх, а тонкие и аккуратные... Они, если он правильно помнил, всегда такими были. Кровь и отсутствие глаз не портили милое и красивое лицо... Ситуация меняла всё. Пустота в душе заполнялась похотью и сильной любовью. Через боль Ямадзаки тянулся вперёд. Хват невидимых рук усиливался, волосы душили всё сильнее, а он всё тянулся к этим тонким и манящим губам. Боль не была помехой, кровь, что обильно текла ему в глотку, тоже. Безумный и страстный поцелуй, в который она также вкладывала своё безумие и страсть. Они сжирали друг друга. Волосы душили сильнее, хват когтистых рук разрывал кожу в клочья. Ему нравится... Глаза резко распахнулись. Тело сильно вспотело, взгляд дрожал, а в штанах было до безумия тесно... Он лишь рыкнул и поднял голову, испытывая стыд за недавние события во сне. Бушующие гормоны, сильное чувство вины и сожаления явно не лучшее сочетание. Теснота в штанах мешала нормально думать, серая кожа покрывалась румянцем на щеках. Ладно кошмар с его одноклассниками и мёртвой Сёко на руках и её попытка убить обидчика. Это не так страшно... Страшнее получать удовольствие от этого... Кровавый, страстный и просто безумный поцелуй вызывал трепет и ужас одновременно. Хотелось повторить, но не так, как во сне... «Не думай об этом, урод! — Кенджи схватился за голову, до боли сжимая тёмные волосы. — Точно не так!» Кенджи старался бороться с этим безумным наваждением, однако оно до сих пор желанно... Хотелось в реальности ощутить те тонкие и нежные губы, аккуратно обнимая маленькое тело в своих руках. Слабое и беззащитное... Ямадзаки покачал головой, сильно жмуря глаза от смущения. Он не должен думать о таком вообще никогда. Нисимии тяжело будет простить, а тут ещё его романтические фантазии. Он взялся за работу, аккуратно прикручивая проверенные детали к браслету. Эрекция постепенно проходила, мысли пришли в норму, позволяя нормально работать. Первая деталь, вторая, третья... Работу резко прервали быстрые шаги его служанки, что обычно ходила спокойно и посючти бесшумно. — Ямадзаки-сан, — позвала она его, проверяя, спал ли он. — Только что звонили из больницы! В душе всё дрогнуло. Неужели он так долго сидел здесь, что нечто произошло? Так ещё и в больнице? Возбужденное сознание перебирала множество вариантов, но всё сошлось в одном – Кенджи не успел, а Сёко проснулась. Он не успел... Работал слишком долго, уделял слишком мало времени этому... Из левого глаза потекла маленькая слезинка. В этой капельке скопилось вся его злость, ненависть, ярость и осознание, что все его действия бесполезны... Не будь он вымотаным, то определённо заплакал бы. Сейчас же ему пришлось принять удар от осознания, ощущая опустошённость в душе. «Не я спас... — Ямадзаки отвернулся от женщины, пытаясь спрятать опустошённое лицо. Цель всей жизни потерена... — Бесполезность... Тщетные потуги быть проклятым героем!» Женщина смиренно ждала ответ, полностью понимая молодого господина. Четыре года идти к искуплению, занимаясь тем, что ненавидел и презирал. Испытывать нереальное чувство вины, обжигая пальцы паяльником. Ей поистине грустно наблюдать за ним сейчас, ощущая ту разбитость и скорбь. Ямадзаки не удалось спасти, что было бы слишком просто в его случае. Молодому человеку тяжело – это видно, но ему сейчас нужно сделать самое тяжёлое и важное. Просить прощения. Слёзно, долго и не только словами. — Сёко Нисимия пришла в сознание, — оповестила служанка, наблюдая, как крепкая спина дрожала. Молчание было ей ответом. В грязной, пыльной и тёмной комнате, в которой и так атмосфера нереально тягучая и тяжёлая, резко стало ещё страшнее. Слышны всхлипы и прерывистое дыхание. Огромные и сильные плечи дрожали. Тяжко осознавать тщетность своих действий, особенно, когда ты так виноват перед человеком. Она мало чем могла помочь, лишь направить господина и привести его в порядок. Служанка приблизилась к зашторенным окнам, открыла шторы, пуская дневной свет внутрь. — Вам нужно явиться туда, — уверенно сказала она, оборачиваясь к великану. — Не сегодня. За эти недели вы не похорошели, — женщина приблизилась к нему, положив руку на крепкое плечо. — Нужно выспаться, помыться и нормально поесть. Всхлипы прекратились, однако тело всё ещё мелко подрагивало. Оторвать заплаканное лицо от рук он не смог – боялся, что нужно делать первые шаги. Ямадзаки планировал всё не так... Спасти и сразу же уйти, что бы и не знал никто, кроме родителей... Почему всё так? За какие такие грехи судьба заставляла его сталкиваться с Нисимией, которая уже спасена. — Я... Боюсь, — тихо пробормотал он, осмелившись поднять красные от слёз глаза. Свет сразу ударил по ним, даже не смотря на то, что окно за его спиной. — Боюсь... Её. Боюсь... Испортить ей жизнь вновь, — Ямадзаки опустил лицо на слеженные руки, пряча глаза от солнечного света. — Своим присутствием... Вновь в голове появились те страшные воспоминания из прошлого. Тело задрожало сильнее. Все те чувства, что всегда были в его душе, резко испарились. На их замену пришли ужас, уныние и усталость. Больше ненависть, злость и ярость вряд ли помогут ему. Лишь самурайский поступок после поражения приходил в голову... Воспоминания и недавний сон ушли, оставляя его с этими мыслями... Искупление не заслуживают вот так. Попытайся иначе. Живи, Ямадзаки Кенджи. Перед глазами стоял Коджи Сано, Мастер-ламастер лучшего агентства поддержки в Японии. Человек с совершенно неподходящей причудой для его деятельности, однако он смог и стал лучшим. Мудрый мужчина, пусть и не скажешь на первый взгляд. Он явно понимал, что Ямадзаки хотел сделать после искупления. Мысли о Сэппуку начали рассеиваться. Желаю вам счастья и удачи. Каждый из вас способен на такую жизнь. Резко пришёл и другой образ. Танджиро Камадо со своей речью о нормальной жизни, на которую способен каждый человек, если, конечно, он сам этого хочет. Кенджи не знал, хотел он этого или нет. Никаких мыслей по этому поводу не приходило. Лишь заглушённые на время образы из сна вернулись, намекая ему, что счастливой и нормальной жизни он не заслуживал. Ни любви, ни счастья, ни друзей, ни любви. Боль и смерть. Лишь они должны быть рядом с ним. — Нет! — громко и решительно заявила служанка, ударив его в плечо. — Должны! Если хотите снять такой тяжкий груз, то обязательно должны! — голос, что обычно нежен и спокоен, резко стал требовательным и громким. — Да, это сложно и больно, но если вообще ничего не делать, тогда будет ещё больнее, — женщина грустно улыбнулась, вспоминая нечто личное и страшное. Ямадзаки впервые увидел служанку такой. — Мой дедушка был военным врачом, ветераном Третьей мировой... — блестящие глаза опустились в пол. Женщина вот-вот заплачет. — Много жизней он спас, однако столько же и не смог спасти. Настолько страшная война, что даже врач не мог спасти солдата, — пару капель слёз упали вниз, однако улыбка всё ещё не сходила с её лица. — До конца своих дней он видел с ними сны. С теми, кого не спас. Ситуация многим отличается от вашей, но ваши симптомы схожи, — она нежно прикоснулась к его волосам, словно мать. Ямадзаки редко испытывал подобные прикосновения от настоящей. — Вы оба хотите смерти, пытаясь искупиться... Не выйдет, — она покачала головой. — Не так. Мой дедушка должен был и дальше спасать жизни, а вы же, в свою очередь, должны извиниться перед Нисимией, раз спасти не вышло, — женщина обняла его за плечо, пытаясь избавить от мыслей о смерти. — Да и эта штука поможет ей: быстрее восстановится после такой долгой комы. Речь долгая и очень проницательная, почти как в фильмах или книгах. Однако, как бы банально эти слова не звучали, Ямадзаки смог зацепиться за них. Он ещё не спас Сёко, за что готов был ненавидеть себя ещё сильнее. Год или два она ещё встать с постели не сможет, а вот с его браслетом... За месяца два так точно. Научится заново ходить и говорить. Ненависть к себе, злость и ярость вновь загорелись в его душе, позволяя больше не плакать. Он ещё поживёт, дабы искупить свои грехи перед девушкой. Научит её ходить, говорить и пользоваться браслетом. Ямадзаки удалось встать на шатающиеся ноги. Внешне он разбит и подавлен, однако небольшое пламя из негативных чувств позволили ему восстановиться. — Да, — Кенджи пошёл к выходу из комнаты, еле перебирая ногами. — Сейчас не смогу, — он улыбнулся ей клыкастой пастью, показывая, что всё хорошо. — Страшно да и сам я страшный! — огромная ладонь прошлась по жирным волосам, с которых посыпалась перхоть. — Спасибо вам за такие слова. Ямадзаки ушёл из комнаты и, судя по его шумным шагам, он направился в ванную. Женщина лишь улыбнулась и смотрелась вокруг, подмечая, где она беспрепятственно сможет прибраться. Слишком грязно, однако это, по сути, мастерска, где всё лежало на «своих местах».***
Академия Юэй, одна из самых известных и лучших в мире. Хадаки, как и многие другие в мире, знали это. Лучшие герои выпускались отсюда, образование здесь всегда было на несколько шагов дальше остальных, из-за чего другим элитным школам было тяжело угнаться за Юэй. Хорошее и красивое место для многих, но не для Камадо. Прямо сейчас хотелось сжечь это место вместе с учителями, которые посмел выдернуть его из дома. Манами дома с Кумика, у которой опять нервный срыв из-за Танджиро. Хадаки поморщился, наблюдая проклятое здание из окна машины. Следом за школой хотелось спалить и полицейский участок. Именно они сообщили о подозрениях, которые они поспешили высказать Кумика. Жаль, что Хитоши не дома. Тогда бы уже он поехал в школу, а не Хадаки. Но пришлось выдохнуть и подчиниться. Танджиро Камадо подозревается в убийстве двух злодеев: Мунфиша и Гото Имасуджи, по прозвищу Мускул... Хадаки открыл пачку сигарет, которой, кажется, уже лет пятнадцать. Такие уже даже не производили, а он хранил и таскал их с собой, оберегая от стирки и взгляда жены. Манами не любила, когда кто-нибудь курил у неё дома или просто рядом с ней Юширо она стерпела и говорить ничего не стала в те дни, когда он жил у них вместе с семьёй. Хадаки достал одну сигарету, внимательно её разглядывая. Чёрная, с золотой линией на границе фильтра и табака. Или же нет... Камадо не мог вспомнить, какие они были пятнадцать лет назад. Такая мелочь давно забылась. Лишь старая потрёпанная пачка с надписью «Tod». — Ужасный табак, — сказал он, поджигая другой конец сигареты. — Успокаивает. Хадаки сильно врезалась в память лицо Кумика, стоило ей только услышать такие страшные подозрения, которые превратились для неё в обвинения. Бледное, постаревшее на несколько лет и выражавшее ужас и неверие. Её челюсти задрожали, руки затряслись. Всё произошло быстро, однако Манами среагировала ещё быстрее. Закрыла дверь, прогоняя следователя, и схватила дочь за руки, ощущая, как они быстро нагревались. Кумика в шаге от поджога собственного дома и своих рук. Всё хорошо! Всё хорошо! Хадаки слышал в этом голосе беспокойство и неверие, словно сама Манами сомневалась, что всё действительно «Хорошо». Кента в тот момент снова выпал из реальности, пропуская про себя пару слов. Хадаки не разобрал, да и не хотелось. Харуми же присоединилась к бабушке. Танджиро не мог такого сделать! Сама подумай, мам. В её словах он слышал крепкую убеждённость в своей правоте и безгрешности брата. Хадаки сам не знал, что сказать или сделать. Убийство его не пугало, срыв дочери тоже, а Манами ничего не угрожало. Лишь её эмоции били по нему, заставляя чувствовать всё то же самое. Хадаки тогда решил помочь, дабы Манами не испытывала такого сильного беспокойства. Одного прикосновения к голове Кумика хватило, чтобы успокоить её демонические инстинкты. Однако легче от этого не стало. Материнские чувства даже ему не заглушить, как бы он не пытался. Она всё ещё плакала и кричала, из-за чего Манами рявкнула на него и отправила в Юэй. «Пора, — Камадо докурил и метко бросил окурок в мусорный бак рядом с Юэй. — Пока Танджиро не привезли, можно немного побуянить». Камадо вышел из машины, которая была прям из прошлого века. Таких уже не делают, потому названия мало кто знал. Mercedes – именно эта машина когда-то смогла покорить сердце Манами, так что пришлось и самому полюбить немецкую машину, что вызывала в нём лишь отвращение. Немцев он не любил и презирал, какие бы полезные и хорошие дела они не делали. Даже Нод в глубине души вызывал лишь желание уничтожить и его, и Германию и Японию в придачу. Жаль... Манами будет недовольна, если он развяжет ещё одну войну. А он будет сходить с ума, ведь каждый день или даже секунду ей бы угрожала опасность. Студенты выходили из академий, видимо, с дополнительных занятий, ведь ещё каникулы. Они странно таращились на него, явно не привыкшие наблюдать человека в традиционной одежде. Красное кимоно, связанный чёрным поясом, чёрные штаны хакама. Нехватало лишь Гэта, чтобы полностью соответствовать образу древнего жителя Японии. Камадо открыл входную дверь, сразу же ощущая около сотни человек в здании. Директора найти не составило труда, ведь это даже не человек, а по телевизору Хадаки видел его часто. Совершенно иная тварь, что обрела разум. Он улыбнулся и двинулся к этому маленькому звериному огоньку. Беседа точно будет интересной. Пусть в современных школьных учебниках этого и не пишут сейчас, но такие старые люди, как Всемогущий, наверняка в курсе. Кабинет директора всё ближе, улыбка постепенно слезла с его лица, придавая его образу больше серьёзности. «Интересно, — Камадо почувствовал странный всплеск энергий, стоило ему постучать в дверь. — Похож на Всемогущего по силе». Он открыл дверь и осмотрел двух учителей и директора, что сидел за столом сложив лапки. Лицо Всемогущего, как и всегда, с широкой доброй улыбкой, что постоянно говорила: «Всё хорошо!» и так далее. Полный девиз Хадаки всегда забывал и запоминать не хотел. Директор Незу тоже улыбался своей крысиной мордой, что аж зубы сводило. Спокойно, интеллигенто и по-доброму. Классный руководитель же был куда спокойнее. Угрюмое лицо, с небольшим шрамом под глазницей, измученным взглядом. Новости о похищений одного из учеников явно довела его, так тут ещё и подозрения другого в убийстве с особой жестокостью. Хадаки чувствовал от него сильное беспокойство и печаль. — Здравствуйте, — вежливым и спокойным тоном его поприветствовала крыса. — Кем вы приходитесь Танджиро Камадо? Хадаки не сразу ответил, закрывая за собой дверь. О встрече договоривалась Манами, потому то и есть некое недопонимание сейчас. Они наверняка ждали мать или отца. — Хадаки Камадо, — он присел на один из стульев напротив директорского стола. Его имя сразу же вызвало реакцию: улыбка Всемогущего вздрогнула. — Дедушка Танджиро. Директор кивнул, за ним повторили Всемогущий и Сотриголова, если Хадаки правильно помнил. Все трое знали его по учебникам двадцатилетней-пятидисилетней давности. Ветеран Третьей мировой, Полковник «дивизий Смертников», что героически погибла на подступе к Тегерану. Современное общество не хотело знать пусть и героическую, но очень кровавую правду из своего прошлого. — Почему не отец или мать? — спросил директор, проявляя минимум интереса к его прошлому. — Хитоши находится в другом городе, по работе, а Кумика... — Хадаки сморщился, показывая им подобие гневного выражения лица. — После известий о том, что её сына подозревают в убийстве двух человек, у неё случился нервный срыв, — учителя промолчали, молча выказывая извинения, после которых он злорадно ухмыльнулся. — Не находите, что слишком много потрясений для моей слабой дочери за последние два дня? Серьёзная травма, а теперь ещё и Танджиро подозревают в убийстве! — громко, изображая гнев, говорил он. Всемогущий помрачнел так, что даже улыбка больше ничего не говорила – она стала наигранной. — Какие доказательства? — Мы не обвиняем юного Камадо в убийстве! Это просто подозрения, — включился Всемогущий, нелепо махая руками. Говорил быстро и с волнением. — От подозрений до обвинений один шаг, — грубо прервал он его, имитируя ещё больше гнева. — Доказательства? Грубость и гнев в голосе не так сильно удивили директора, ведь реакция предельно понятна. Не каждый день твоего внука или сына чуть ли не убивают, так ещё и подозревают в убийстве двух человек. Незу понимал и принимал подобное поведение. Однако в Хадаки нечто сильно пугало и отталкивало. Ему не за что зацепиться, но внутренние инстинкты говорили ему, что человек перед ним лгал, пусть и очень искусстно. Незу не мог доказать этого, потому то эти мысли и пошли прочь. — У одного из злодеев имеются раны от острого предмета: отрублены рука и голова, также пробито сердце, — заговорил Незу, опять же вежливо и спокойно. — Другому проломили череп неимоверно сильным сжатием, — добавил он, не наблюдая никаких изменений в лице Камадо, словно он такое видел каждый день. — Имеются опечатки левой руки, которые, увы, Танджиро не сможет дать никогда. — И всё? Только эта мелочь, что ни на что ни указывает? — улыбнулся Хадаки, понимая, что это займёт не так много времени. — Что ещё? — Также в сторону защиты Камадо идёт тот факт, что раны Мускулу, убито у злодею, нанесены раскалённым оружием, — добавил директор, мельком читая полицейские отчёты. — Вокруг ран замечены ожоги, чего Камадо никак не мог сделать. Хадаки даже разозлился немного. Если всё так просто, то какого чёрта они решили сообщить об этом, не имея никаких доказательств? Камадо скрепил ладони между собой, внимательно наблюдая за троицей. Никаких эмоциональных изменений, словно они ждали его слов на этот счёт. А Хадаки молчал, испытывая их терпение и нервы. Сотриголова, наконец, заговорил: — Однако Танджиро ещё в первый день нападения на Юэй показал, что может это сделать, — Айзава потёр переносицу, испытывая усталость от этой процессий. — Уничтожил Ному, разрезав на куски, и отрубил Шигараки Томуре кисть, — Айзава поймал взгляд алых глаз, что вызывал внутри лишь ужас и отвращение. Он не понимал, почему, но буквально каждая клеточку тела говорила: ветеран хоть и кажется нормальным, но скрывал собственное безумие. — Также, хочу сообщить, он лично отправил Штейна на больничную койку, оставив глубокую рану. Танджиро мог это сделать. — Всё равно мало. Ни свидетелей, ни доказательств, — заявил Хадаки, откидываясь на спинку стула. — Опечатки левой руки, говорите, нашли. Танджиро не сможет их предъявить, ведь его левая рука сожжена, — Камадо осмотрел каждого по отдельности, останавливаясь на директоре. — И как его мать должна это понимать? Её сын вернулся израненный, а вы ещё и подозреваете его, — Камадо наклонился к ним ближе. — Дай моей дочери волю – и она сожжёт вас. Точно так же, как и руку Танджиро, — Хадаки ощущал грусть и сожаления. Улыбка Всемогущего всё-таки стала чутка меньше. — Какого чёрта ваше неизвестное место стало полем боя? — Это невозможно было предвидеть, — Незу сложил лапки вместе. Улыбка пропала с крысиной морды. — Мы приносим искренние изменения за такие травмы у вашего внука. — Не нужно извинений, — Камадо ощутил, как в школу зашли ещё двое. Аура полицейского и едва заметная аура Танджиро. — Кожу на его руке это не вернёт. Лицо Всемогущего поникло. Видно, что этот мужчина принял весь удар на себя, испытывая искренние сожаления и скорбь. Мощные и огромные кулаки сжались до треска. Сильное тело налилось яростью и гневом. Всемогущий определённо поставил себе цель: избавить мир от Лиги злодеев. Хадаки улыбнулся этому злорадно. Насколько нежными и слабыми стали герои, раз не способны уничтожить кучку жалких злодеят? Ни на что не способный мусор, которые только и могли стоять в крутых позах перед публикой. «Давно я не выгуливал своих демонят, — Камадо улыбнулся, ощущая за спиной внука и следователя. — Договорюсь и пусть помогут с этой кучкой неучей, удовлетворив свои потребности». — Здравствуйте, директор Незу, Всемогущий, — поклонился Наомаса, проявляя сдержанность и серьёзность. — Заходи, Камадо. Внук теперь не в больничной одежде, однако бинт на руке до сих пор остался. Всемогущий смотрел на повреждённую конечность, накапливая ещё больше злости и ярости. Хадаки даже зауважать его был готов. От героя Номер один исходила невероятная жажда убийства, что обычно не свойственна современным и нежным людям. Танджиро сел рядом, не выражая каких-либо эмоций. Такое порой выводило Хадаки из себя, ведь сложно понять, чего хотел внук. Глаза чуть ли не стеклянные, тело не двигалось, лишь грудь вздымалась от глубокого дыхания. — Он не лжёт, — сообщил Цукаучи всем, пытаясь разрядить обстановку. — В убийстве Камадо не виновен – проверил собственной причудой. — Вот и хорошо, — директор вновь заулыбался, взявшись за документы. — Однако... — улыбка пропала, стоило ему только посмотреть на Танджиро, что казался безжизненным. Жутко и страшно наблюдать за таким ребёнком. — Танджиро, во избежание подобных травм, я попрошу тебя уйти из академий. Никакой реакции в ответ не последовало. Танджиро лишь оторвал взгляд от пола, поднимая его на директора, учителей и следователя. Хадаки же внутренне улыбнулся. Эта крыса хоть и высказывала заботу к Танджиро, но явно беспокоился больше за свою дорогую Юэй. Как и многие другие герои-неженки, кроме, разве что, Всемогущего и Сотриголовы. Их чувства правдивы и без фальши. Камадо глянул на своего внука, пытаясь заметить хотя бы капельку беспокойства или сожалений за проделанный путь, однако ничего. Танджиро походил на непробиваемый камень. Хадаки теперь только заметил, что мечта стать героем для внука – пыль. — Я согласен, — Танджиро встал с места, показывая, что беседа закончилась. — Не хочу заставлять свою мать беспокоиться. — Хорошо, — Незу протянул ручку и документ об исключений. — Заберёшь геройский костюм из класса. Хадаки в этот момент даже стал горд за своего внука. Не каждый подросток способен отречься от мечты, дабы не беспокоить своих родственников. В этом они частично похожи: Танджиро отрёкся от мечты ради Кумика, а Хадаки уничтожал всех тех, кто причинял его матери боль... Сознание слегка помрачнело. Воспоминания с мамой тяжёлые и кровопролитные. Теперь Хадаки злился.***
— В больницу теперь, верно? — спросил дедушка, садясь в автомобиль. — Сколько ещё держать тебя будут? — Быстро иду на поправку, так что скоро, — коротко ответил Истребитель, пристёгиваясь. Танджиро едва сдерживался. Анатта давала взбой, позволяя внутреннему гневу и ярости выйти на свободу. Приходилось глубоко дышать, дабы усмирить свои чувства и прекратить самокопания. То, что случилось – случилось. Теперь Камадо остаётся ждать удачного момента и уничтожить угрозу, которую, к счастью, совсем скоро найдут, если верить подслушанному разговору класса с Мидорией и следователю. Что уж говорить: Изуку, Эйджиро, Яойрозу и Шото решили идти спасать Кацуки, во что Танджиро, конечно, вклинится. Он не хотел позволять детям рисковать, потому и решился, что пойдёт вместе с ним, что, конечно же, будет для них сюрпризом. — Держи, — Хадаки протянул ему пачку сигарет с надписью «Tod». — Люди обычно дышат глубоко, когда пытаются успокоиться, — дед наклонился ближе к нему, заговорчески продолжив: — Только бабушке и маме не говори! Или иначе меня за ноги повесят и расчленят, как в старом фильме 1987! Танджиро принял неполную пачку с зажигалкой внутри. В прошлой жизни не было таких чудных вещей. Он мало видел курящих, кроме, разве что, дяди Сабуро, который курил трубку. Запах странный и даже противный, однако он решил попробовать и успокоиться. Хуже уж точно не будет. Камадо взял одну в рот, поджигая её. — Затянись, иначе не загорится, — посоветовал Хадаки, трогаясь с места. — Можешь забрать себе. Только, опять же, не показывай в больнице. Они сразу же позвонят домой, а мне взбучку устроят! Танджиро кивнул, затягивая горький и успокаивающий дым в лёгкие. Анатта стала стабильнее, благодаря чему теперь легче удерживать чувства внутри. Сигареты «Tod» сотворили чудо: Танджиро, наконец, смог расслабиться и привести мысли в порядок. Завтра, если его одноклассники не передумали, будет тяжёлый день... — Спасибо, — он сделал вторую тяжку, выдыхая дым. — Полегчало.