Вернуться в больницу и спрятать пачку старых сигарет не составило труда – никто и не проверял, что там у него в карманах. Рука изредка изнывала от боли, словно её вновь обожгли синим пламенем. Порой ему даже виделся этот огонь, что сжигал его кожу и волосы, превращая алую кровь в чёрную скорлупу, которая в то же самое мгновение тоже сгорала. Больно тогда не было. Ненависть, сожаления и раскаяние тогда преобладали, просто физически не позволяя ему чувствовать боль. Лишь сейчас он, и то изредка, ощущал это и вспоминал. Никаких сожалений перед хозяином тела, никаких сомнений, что всё совсем скоро закончится. Полиция и герои наверняка тоже в курсе того, о чём знали его одноклассники. Кибутсуджи где-то рядом. Теперь Камадо уверен на все сто процентов, что эта тварь добралась и сюда, отравляя жизни всем вокруг. Обращал в этот раз в демонов куда страшнее, заставляя всех злодеев верить в свою правоту. Или...
«Или они сами выбрали свой путь, — Камадо вспомнил Мускула. Он говорил и делал то, что хотело его жестокое сознание. Кулаки непроизвольно сжались. — Да... Это даже страшнее, чем служить Кибутсуджи, — Анатта затрещала под натиском Гнева и Ненависти. — Это хотели мне показать? Ты,
Танджиро, или этот Мир? — из трещин крепкой стены сочились его эмоции. Аура постепенно набирала силу. — Я, человек, что никогда прежде не встречал злых людей, очутился здесь. Определённо, мир хочет, чтобы я видел это всё... — он открыл сёдзи в свою палату, ощущая знакомый запах. — Или я просто везунчик»...
Запах приятных женских шампуней и мазей с цветочным запахом смешивался с запахом беспокойства. В зелёных глазах радость их встрече, нежные тонкие руки скрестились между собой на уровне живота, показывая, как девушка сейчас волнуется. Милое чуть загоревшее лицо, добрая и ласковая улыбка. Солнце, что светило за окном, очень вовремя пришло именно к его палате, показывая Хагакуре ещё краше. Камадо сейчас даже стыдно. Из-за травмы и швов на плече он не мог даже душ принять, из-за чего шманил антисептиками и нотками горелой плоти. Танджиро просто боялся приблизиться и испортить её красивое зелёное платье этим дурным смрадом. Он лишь закрыл сёдзи за собой и улыбнулся, словно и не думал о ужасах нового мира.
— Привет, Тоору, — кивнул он ей, не смея сделать и шага. — Рад, что с тобой всё хорошо.
— Я тоже очень рада, что ты жив, — тихо и с ноткой облегчения сказала она.
Они не приближались друг к другу, лишь смотрели и, казалось, любовались. Хагакуре в радость видеть Камадо живым, пусть и не совсем здоровым. Бинт на левой руке пугал её, ведь под ним просто ужасная тайна и её ошибка, которую она совершила из-за своей слабости. Будь она быстрее, то не позволила бы ему попасть под страшное синее пламя. Даже браслет не помог, а лишь отвлёк: не было времени разбираться, как включается активный режим. Сейчас ей стыдно перед ним. Танджиро так пострадал, пытаясь спасти Кацуки, а в ответ получит лишь сострадание. Не могла она ничего сделать: ни тогда, ни сейчас, стоя прямо перед ним, таким истерзанным и потрёпанным.
— А где ты такую шишку набил? — спросила она, делая пару шагов к нему.
— Столкновение с большим магнитом во время нападения, — Тоору стала на расстоянии вытянутой руки. Она стала ещё краше, а ему неловко, ведь теперь примесь ужасных запахов ударит ей в ноздри. — Ерунда. Повезло, что у матери точно такой же крепкий лоб.
Камадо неловко ступил назад, впритык прижимаясь к закрытому сёдзи. Хагакуре не оставила это без внимания, как и запах антисептика и горелой плоти. Не было противно. Чувство вины стало сильнее, заставляя её закусить губу. Хагакуре смотрела на перебинтованную руку с грустью, что уже не ускользнуло от внимания Камадо, как и запах вины и сожалений. Она не виновата, а принимает удар на себя, словно могла что-то изменить. Тоору похожа на него этим – берёт вину на себя, хотя и не могла ничего сделать. Танджиро являлся таким в прошлом и является таким и по сей день. Она не должна винить себя, не должна быть похожа на него.
— Ты не виновата, Тоору, — тихо сказал он, встречаясь с ней взглядом. Зелёные глаза блестели от поступающих к ним слёз. — Виновен только я: не смог спасти Бакуго, дважды подставился под удар.
Его слова не смогли остановить поток слёз, что текли по её щекам. Она красива, сострадательна и добра... Какого чёрта её потянуло к нему, такому же сострадательному человеку. Они буквально завязывали друг на друге петли: он уверял, что она не повинна в его ранах, в то время её мысли и действия противоположны его словам. Замкнутый круг, который не разорвать.
— Виновата! — уверенно и со скорбью сказала она, сделав шаг к нему. Хагакуре ещё ближе. — Иначе бы ты не стыдился! — её палец указал на обожжённую руку. — Я виновата, что не успела! Я виновата, что ты пропах смертью и больницей! — нежные и тонкие руки легли на его плечи. Слёзы текли, эмоций накалялись. — Почему ты всегда тянешь всё на себе?! Почему не позволишь разделить с тобой твою гору проблем?! — она явно хотела встряхнуть его, но сдержалась, лишь до крови прикусывая губу. — Дурак!
— Мои проблемы, — начал он, положив правую руку ей на плечо. — Будут моими проблемами до конца. Никто не должен в них лезть.
— Да?! — Хагакуре, всё-таки, встряхнула его за плечи. — Почему тогда ты должен лезть в чужие?! Тодороки, Бакуго на фестивале, — вспоминала она, смотря ему в глаза яростным взглядом. — Тогда тебя не остановили эти убеждения! Сам полез в их проблемы, противоречя сам себе сейчас.
Камадо не мог ничего ответить. Хагакуре в какой-то степени права: раз в его проблемы никому не стоило лезть, то и он не должен был решать чужие. Всё честно и правильно. Однако разница есть: его проблемы совершенно иного масштаба. Вина за слабости и потери, которые совсем скоро станут ещё сильнее и страшнее... Танджиро уже всё решил. Ему нужно хотя бы раз в жизни побыть эгоистом и сделать всё правильно, не обращая внимания ни на кого. Ни на Кумика, ни на Хитоши, ни на Хуруми и Кенту... Кибутсуджи Мудзан сгорит на солнце.
— Расскажи о них, — жалобно просила она, прижавшись к нему. В этих объятьях он ощущал всю её боль и сострадание. — Так будет легче, — Тоору подняла на него заплаканные глаза, пытаясь улыбаться, с небольшим пятном крови возле уголка губ. — Я расскажу про свою: люблю тебя, а ты отвергаешь. Плохой муж, отвечал ты мне, а я и ответить ничего не могла, — её голова прижалась к его груди, слушая спокойный ритм сердца. — Мы стали друзьями, а в душе всё так же... Ревную, бывает истерю по ночам, когда вижу клеющихся девушек рядом с тобой, — Тоору тихо всхлипнула. — Это моя проблема, что грызёт меня изнутри.
Камадо ничего не мог ответить, ведь впервые находится в такой ситуации. Никогда прежде он не вселялся в своих потомков, забирая их жизни, параллельно влюбляя в себя их возможных жён. От этих мыслей было противно, словно он наглый вор и убийца. Однако сейчас всё иначе: сердце приняло все её откровения и искренность, что так напомнили ему о Канао. Та тоже после долгих лет без воли, как только обрела её, всегда говорила искренне и откровенно. Камадо выдохнул и обнял Хагакуре в ответ, правда, только, правой рукой. Левой обгоревшей он не смел к ней прикоснуться. Танджиро решил солгать. Хотя бы сегодня он должен быть эгоистом.
— Я собираюсь совершить преступление, — маленькое тело вздрогнуло, однако молчало. — Пойду и спасу Кацуки вместе с ними, — тихий всхлип и кивок. Камадо продолжил: — Ещё твои чувства. Я не знаю, как поступить, потому и ухожу и отвергаю. Именно эта черта делает из меня плохого мужа.
— Я всё равно люблю тебя! — возразила она, поднимая заплаканный взгляд. — Прошу, не отвергай... — с болью сказала Тоору, обнимая его ещё крепче. — Обними меня... Не стыдись моей ошибки.
— Это ошибка моя, — ответил Камадо, не смея даже пошевелить левой рукой. — Виноват только я.
— И я тоже...
Голос, наполненный болью и скорбью, поражал своим упрямством. Такой черты у Канао не было. Они редко спорили, однако если это и бывало, она всегда сдавала позиции и уступала ему. С Тоору всё иначе: она давала отпор, пытаясь отстоять свою точку зрения. Без сомнений и какого-либо смущения. Если в её пониманий это правильно, значит оно так и есть. Танджиро точно такой же, пусть ему иногда и мешала его чрезмерная доброта.
— Обними меня, — со всхлипом сказала она, пряча лицо в его груди. — Я не стыжусь нашей ошибки.
Камадо нашёл небольшое отличие: Хагакуре умеет искать компромисс. Она не стала спорить, а сразу сказала, что ошибка их общая. Хороший подход: такие сострадательные люди, как они, определённо будут страдать меньше, если хотя бы у одного из партнёров будет такая способность. Танджиро немного помедлил, испытывая сомнения по этому поводу. Он буквально источал запахи смерти и антисептика, что в любом случае отразится на Тоору. Её приятный цветочный запах исчезнет, уступая место смраду горелой плоти. Однако это её не остановило. Никакого отвращения, лишь маленький огонёк счастья загорелся внутри Хагакуре. Сердце мертвеца также забилось быстрее, однако не по воле
Танджиро. Камадо с каплей удивления обнаружил, что это
его сердце так бьётся, испытывая облегчение и счастье. Любовь любит Внезапность – именно так говорила ему его мать. Влюбляешься всегда неожиданно, выискивая схожести и различия между собой и партнёром. Танджиро лишь улыбнулся. Любовь пришла слишком поздно, чтобы повлиять на его решение. Демоны, Ходящие под солнцем, завтра сгорят до тла.
Хагакуре услышала быстрое биение сердца Камадо. Это поразило её, ведь до этого ритм был спокоен, а сейчас источал громкие и быстрые звуки. Она подняла на него взгляд, замечая на лице спокойную, но, как ей казалось, счастливую улыбку. Сердце Тоору забилось ещё быстрее, глаза перестали лить слёзы. Камадо красиво улыбался. В такие моменты забываешь, каким человеком он бывал в опасные моменты для жизни. Яростным, безжалостным и смертностным – и всё это скрывалось за спокойным невозмутимым лицом.
— Можно поцеловать тебя?
К её удивлению, Камадо сам предложил ей это сделать. Его правая рука опустилась ей на талию, с небольшим опозданием спустилась и левая. Её же руки оказались на его шее, глаза смотрели снизу вверх. Они двинулись одновременно: Тоору встала на носочки, Танджиро опустил голову к её окровавленным губам. Вкус у поцелуя странный: чувствовалась свёрнутая кровь, дым сигарет и смешанный запах цветов и горелой плоти. Это ни капли их не отталкивало, ведь это
их ошибка.
Люблю тебя.
***
Планы любили меняться, особенно, когда это касалось чьего-то спасения. В больнице, спустя шесть часов после ухода Хагакуре, Камадо ощутил Киришиму, что пошёл к Мидорий в палату. Он ощущал сомнения, сильную решимость и готовность нарушить закон. Они определённо собрались начать сегодня. Что этому поспособствовало, Танджиро не знал. Узнать он может только у компании детей, что уже вышли из больницы.
«Успокаивает, — Камадо выдохнул густой сигаретный дым. — Даже очень».
У Танджиро мало вещей в этой больнице. На нём чёрные кроссовки, чёрные спортивные штаны и чёрное худи. Катана на левом бедре, свежий бинт на левой руке сиял и выделялся в темноте, как и маленький огонёк у его лица. Камадо не выписали, хоть со дня нападения прошли уже три дня. Придётся сбегать. Камадо докурил тёмную от времени сигарету, туша окурок о картонную пачку и возвращая его туда же. Танджиро приблизился к окну и открыл его, встав на подоконник, а после вышел на крепкий карниз. Одноклассники были чуть дальше от входа, так что он успевал. Рывок – и вот он уже на дереве, ещё один – и вот он на земле. Танджиро надел капюшон, дабы скрыть своё лицо от глаз пациентов и дежурных медсестёр. В тени здания его практически не видно, лишь белый бинт выдавал его присутствие.
«Иида? — Камадо чуть замедлился, ощущая невероятную злость и беспокойство. — Его то я и не заметил»...
Камадо услышал крик и звук удара.
— Хорошо, что Танджиро не задействовали в своей операций! — Тенья отпустил Изуку, поправляя очки. — Врачи говорили, у него дела плохи: рука в ужасном состоянии, пятнадцать швов...
— Со мной всё хорошо, — Камадо неожиданно появился за его спиной, мельком озираясь на вход больницы. За ним никто не следовал, а, значит, не заметили. — Я помогу.
— Как ты?.. — Иида явно не желал видеть Камадо здесь. Глаза сразу метнулись на страшную рану. — Тебя даже не выписали! Твои раны слишком серьёзны!
В голосе беспокойство и злость, кулаки сжимались до белезны костяшек. Тенья хотел ударить и Танджиро, но сдерживался, боясь причинить боль серьёзно раненному другу. Мидория лишь опустил глаза, Тодороки подметил огромную скорость Камадо, Яойрозу промолчала.
— Отлично! — Киришима, кажется, единственный, кто воспринял новость положительно. — Вижу, что в силе и скрытности ты ничего не потерял! — он улыбнулся и развернулся к главным воротам. — Идём, иначе на поезд опоздаем.
— Но...
— Не беспокойся, Тенья, — Камадо положил руку ему на плечо, пытаясь дать хоть немного успокоения. — Всё будет хорошо.
— Не будет! — он смахнул его руку с плеча, разворачиваясь к нему. В глазах сильные злость и беспокойство. — От тебя несёт горелой плотью и спиртом! Ты не поправился, рука всё ещё может подхватить заражение! — Тенья указал на остальных. — Они то хоть стабильны, а ты?! Одна капля чего-то грязного – и ты получишь заражение крови! Ты понимаешь это?! — Иида не сдержался и схватил Камадо за грудки, заглядывая тому в спокойные глаза. — Ты ведь... Ты ведь... — пару слезинок скатились с его лица. — Сам говорил, что месть губительна...
— Я не иду мстить, Тенья, — Камадо обнял его правой рукой. — Я иду спасать Бакуго. Именно из-за меня он оказался в руках Лиги, — Иида отпустил его и опустил руки, всё ещё лья слёзы, ощущая сильную грубую ладонь на плече. — Дай мне исправить свою ошибку.
Иида всё ещё злился и беспокоился, что сильно сказывалось на Камадо. Гнев и Ненависть вновь пытались взять над ним власть, из-за чего Анатта вновь трещала по швам. Танджиро выпустил Тенью из объятий, после чего второй выпрямился. Вновь непроницаемое лицо, серьёзный и строгий взгляд через стёкла очков. Камадо ощущал решимость.
— Я пойду с вами.
Яойрозу облегчённо выдохнула, Тодороки едва заметно улыбнулся, Киришима же с широкой улыбкой рванул прочь с территории больницы. Лишь Мидория остался задумчивым, из-за чего Ииде пришлось подтолкнуть его, дабы тот пришёл в себя. Танджиро ощущал страх Изуку и подозрения. Медленно, но Мидория, кажется, начал понимать, зачем Камадо шёл с ними. Подозревал, но никак не мог уличить его. Танджиро решил успокоиться: достал пачку сигарет из кармана, что не осталось незаметным:
— Не знал, что ты куришь, Танджиро, — заметил Тодороки, пытаясь прочитать надпись на пачке. — Не замечал за тобой это.
— А я учуял запах табака, когда его тормашил, — с серьёзным лицом заметил Иида, оборачиваясь к Камадо. — Зачем ты куришь?
— С вами только это и остаётся, — заметил Танджиро, делая первую тяжку. — Нервы всё время на пределе.
— Это точно, — заметила Момо, мило улыбнувшись. — С нами одни хлопоты.
Происходящее хоть как-то, но развеселило всех. Даже Изуку вырвался из своих мыслей, улыбнувшись и отсеивая все сомнения. Теперь их цель – район Камино, в Йокогаме префектуры Канагава. Танджиро сделал глубокую тяжку, ощущая невероятную злость и ненависть. Совсем скоро всё кончится...
***
В тёмной казарме было на удивление тихо. На деревянной доске постукивали шахматы. Клодия и Рейчел стремились поставить друг другу шах и мат, однако никак не могли этого добиться – слишком хорошо знали друг друга, да и в шахматы обе наиграли несколько десятков лет. Потому это буквально вечное противостояние, в котором никогда не выяснится победитель. У мужчин же всё куда прозрачнее: Миура. Именно он всегда предлагает и всегда побеждает, как бы не пыхтели все. Какими бы не были у тебя карты, плохими или хорошими, он всегда окажется на шаг впереди, заставив тебя сделать так, как ему нужно. Или же сделает всё ещё проще: подменит карты. Нод, пусть и был глуп, всегда замечал обман, за что Миура часто лишался челюсти. И, кажется, это ему даже нравится.
— Чёртов обманщик! — Нод бросил карты на койке, мгновенно хватая Миуру за челюсти. — Damn liar!
Огромная ладонь сильно сжалась на лице мужчины, превращая челюсть в кашу. На койку и карты молилась кровь и посыпались зубы. Миура казался счастливым: глаза блестели от радости, язык болтался в разные стороны, пытаясь воспроизвести речь. Такое сильное возбуждение и радость завели и других игроков в карты. Ходжез достал из-за пазухи свой нож, мгновенно вгоняя его Ноду в шею. Однако больше ничего не делал, крепко обнимая мужчину со спины и слизывая его кровь с шеи. Изаму и Миура со всей дури врезали друг другу по лицу. У душителя гусей полетели зубы.
— I love you! — Ходжез отстал от шей, вгоняя нож в голову Нода. — Я люблю тебя! — заговорил он на ломанном японском, прокручивать нож.
— Anche io ti amo, — Нод вырвался из объятий, с разворот нанося сокрушающий удар. — Anche io ti amo!
Удар отправил мелкое тело в полёт аж через три койки. Ходжез, без единой царапины, принял удар и стоял на ногах. В руках нож с гравировкой «Мило», что при ударах принимала совершенно иной вид: «Убей». Нож яростно улыбнулся, из воздуха подбирая Walther WA 2000, немецкую винтовку. Улыбка сияла у обоих.
— Почему не регенерируешь? — спросил Изаму, нацеливая пистолет на Миуру.
Мужчина лишь покачал головой, болтая языком. Эта боль приносила удовольствие, так зачем от неё так просто отказываться? Миура лишь ткнул в него пальцем, указывая на сломанную челюсть и выбииые зубы. Изаму ухмыльнулся, делая первый выстрел.
— Я тоже не могу отказаться от такого удовольствия!
Миура мгновенно увернулся от пули, доставая из-за пазухи нож. Удар по руке – и Изаму без левой руки. Кровь брызнула на пол. Изаму громко смеялся, делая выстрел без пистолета. Миура с радостью принял выстрел и обман.
— Думаешь я позволю отрубить мне руку! — иллюзия развеялась. Теперь Изаму вновь с целой рукой и пистолетом.
Раздался мощный выстрел винтовки и дикий смех зверей. Ходжез с удовольствием принял пулю в глаз, которая вылетела наружу из затылка. Нод целит во второй глаз, как в то же мгновение получил нож в голову. В него с радостным смехом метнули нож.
— Может, и нам присоединиться? — спросила Клодия, едва сдерживая возбуждение. Даже через плотную форму заметно, как её соски затвердели.
— Можно, — махнула золотоглазая блондинка, показывая нежную улыбку и ровный ряд зубов. — После все займёмся сексом! Прямо на полу, все в крови и соках, — она глянула на Нода и Ходжеза, что продолжали испытывать тела друг друга. — А эти, как и всегда, улизнут.
Резко всё прекратилось. Аура могущества и силы подавила всё то возбуждение, заставив их всех встать смирно. Миура отрегулировал челюсть, Изаму восстановил все зубы, Нод и Ходжез спрятали оружие. Клодия и Рейчел вскочили со своих мест. У входа в казарму они видели высокий силуэт с горящими алыми глазами и улыбкой. У всех шестерых восторг и нетерпение узнать, зачем их командир пришёл сюда. Их тела дрожали от нетерпения.
— Сегодня вам разрешили немного погулять, — объявил Хадаки на всю казарму, замечая, как все они часто задышали. — Только не дебоширьте.
Его последние слова поглотил мощный дикий крик. Глаза каждого блестели от предвкушении предстоящей бойни и крови. Хадаки лишь улыбнулся и оставил детей радоваться выходу на свободу.
