***
Аррун. Служанки в Академии сплетничали, как старые бабки. Как правило, разговор крутился вокруг красивых молодых парней-фейри. Для них это был волшебный город, сияющий на близком горизонте. Однако, несмотря на то, что Сиеста работала менее чем в половине дня пути от подножия Иггдрасиля, — она ни разу не посещала город фейри, лишь смутно видя его на расстоянии, когда проветривала спальни на верхних этажах. Ей даже не пришло в голову пройти через него по пути из Академии, так как он был совершенно не в том направлении. Это решение было принято за неё, довольно быстро в то утро. — Но не у графа де ла Мотта же! — воскликнула мадам Дидина. — Что? Что не так с графом де ла Моттом? — спросила Сиеста. Оказалось, что с графом, которого она время от времени видела приходящим и уходящим со встреч с директором, было довольно много не так. Она даже обслуживала его пару раз, пока он ждал назначенного времени встречи. В последние дни чаще — когда его обязанности призывали его в Академию, даже когда она была закрыта. Худощавый, но несколько вялый, напоминавший подержанный подсвечник, усатый мужчина раннего среднего возраста. У него было какое-то официальное положение в Палате Лордов и… И это было всё, что Сиеста знала о нём. То, что знала о нём мадам Дидина, рисовало гораздо более тревожную картину: — Я достаточно долго тут работаю, чтобы слышать то, о чём не говорят! — отчаянно кудахтала старшая экономка. — Девушки поступают на службу к графу де Ла Мотту и, как правило, уходят оттуда через несколько лет! Снова и снова! И не потому, что они выходят замуж! И никто никогда не даёт прямого ответа, каково это — работать на него и… — И? — прогрохотал месье Густо. — Разве ты не помнишь Лизетт? — Лизетт? — Глаза Густо смотрели в потолок. — Энергичная девушка? И-и-и… стройная, за исключением… — он сделал непонятный жест, словно взвешивал дыни, и пожал плечами. — Это имя мне незнакомо, мадам, — призналась Сиеста. — А, ну… Она работала здесь за год до тебя, Сиеста, — объяснила Дидина. — А потом она понравилась графу де Ла Мотту, и он выкупил её контракт. Глупая девчонка меня не послушала! По её словам — плата была слишком хорошей! Ну а полгода спустя она попыталась сбежать из графского поместья на украденной лошади, упала и сломала себе шею! — Несчастные случаи случаются, — пробормотал Густо, но даже Сиеста не думала, что он в это верит. — Лизетт не была конокрадкой! Небеса! Она даже не умела ездить верхом! И даже если это действительно так и было — что-то должно было подтолкнуть её к этому! Я говорю тебе, что Сиеста не должна работать на графа де Ла Мотта! Ни одна из здешних девушек не должна этого делать! Густо покачал головой… и подбородками: — Ну так и не надо? Она просто должна отклонить это предложение… — Конечно она должна отказаться! Но как?! — Que? — Ах ты, тупоголовый дурак! — вскудахтнула мадам Дидина. — Если простая служанка прямо откажет графу — это плохо для неё кончится! Он может погубить её репутацию! В конце концов — он королевский посланник! Я не думала об этом с Лизетт, но с тех пор стала думать! — Хм… прошу прощения… — начала Сиеста. — Не сейчас, дорогая! — сказала Дидина. — Как я уже сказала — с тех пор я думала об этом, и вот что мы сделаем! Никто не видел Сиесту этим утром, кроме тебя и меня, — а это значит, что если она уйдет незаметно, то никто не сможет сказать, что она не уехала пораньше! — И… как это поможет? — Густо широко развёл большие руки. — Граф не получит желаемого и всё равно будет недоволен. — Вопрос в неуважении! Дворянам на всё наплевать, пока они не подумают, что их оскорбили! Он спишет всё на случайность и скоро забудет о Сиесте, а к тому времени, когда его человек получит новые распоряжения, — я смогу убрать других девушек! Понял? — Она посмотрела на Густо, который стал необычайно замкнутым. — А потом граф продолжит утолять свой аппетит в другом месте, — сказал толстый повар. — Или ты не подумала об этом, Poule? — Я… — Старшая экономка покачала головой. — Я не несу ответственности за девушек в других местах. Я несу ответственность за этих девушек в этой Академии — и гарантирую, что они уйдут с сохранением своей чести и репутации. И если бы люди делали то же самое в других местах — нам не пришлось бы беспокоиться о графе де Ла Мотте! — Мадам… — Сиеста попыталась заговорить снова. Люди строили планы на её счет — а она не успевала вставить хоть слово. Но она привыкла быть зрителем в своей собственной жизни. — Теперь ты всё это понимаешь, да, Сиеста? Сиеста кивнула — она могла быть всего лишь служанкой, но её никогда не называли глупой. — Но если граф пошлёт за мной человека… Он будет ехать по тракту. — А это была единственная дорога, которая вела куда-либо на многие мили вокруг. — А он не узнает меня, если мы пересечёмся? — Я тоже об этом думала, дорогая. Ты должна направиться в Аррун. — «Аррун?» — Ты можешь потеряться в городе фейри на день или два, а затем отправиться… куда захочешь. Вещи собрала? Деньги есть? Вот, — она протянула Сиесте маленький конверт. — Твоя плата за остаток месяца. Это всё, что я могу для тебя сделать, дорогая. А теперь иди! — Я… я понимаю. Спасибо, мадам… — Она может выехать на тележке с зерном, — предложил Густо. — Они ещё не закончили погрузку и направляются как раз в этом направлении. А теперь пойдём, быстро-быстро. Густо шёл впереди, присматривая, чтобы не было лишних глаз. В то утро Сиеста покинула Академию тем же путём, которым она впервые пришла в неё, успев проститься только с одним другом. Шеф-повар махал ей рукой, когда телега с зерном отъехала, хотя и недолго — это могли заметить и счесть странным. Вот так она и оказалась здесь, в суете процветающего рынка, изо всех сил стараясь не путаться под ногами среди разноцветных киосков, развевающихся вывесок и многотысячной толпы. Впрочем, это было не так сложно, как могло бы. Хотя Сиеста никогда не посещала Аррун — она привыкла к Мировому Древу на близком горизонте. Пребывание под его ветвями, в которых путались облака, на самом деле не слишком отличалось от дней в предгорьях недалеко от Тарба. И хотя она никогда не была среди такого количества фейри — она видела их достаточно часто, когда у них были дела в Академии, чтобы привыкнуть. Она не глазела на высокую, могучую гномку, чьи медово-каштановые волосы были заплетены в косу, а на плечах лежали тяжёлые тюки, которые поставили бы в тупик портового грузчика, на кайтов, рассматривающих товары, в то время как их уши крутились, прислушиваясь к любому намёку на сделку. На самом деле всё это было довольно странно — то, насколько сильно площадь напоминала ей о базарных днях или о посещении заведения её дяди в столице, где каждый день был похож на базарный. Но кое-чего, всё же, не хватало. Сиеста глубоко вдохнула, заставив себя сделать это через нос, и ощутила… Да ничего. Точнее — ничего особенного. Запах готовящейся еды и странных специй, горячей пыли, нагреваемой солнцем, и даже слабый аромат цветов — но ничего слишком ужасно плохого. В самом худшем случае — запах тел, трудящихся в разгар дневной жары. Запах, который больше всего был связан у неё со столицей, всепроникающий удушливый запах гнили и разложения, настолько сильный, что он сгущал воздух до удушающей влажности, — полностью отсутствовал в городе фейри. О, она слышала, что поселения Волшебного Народа были «чистыми», — но ожидала, что это будет похоже на более богатые районы Тристании, где городские миазмы были слабее, сдерживаемые постоянными усилиями прислуги, но никогда по-настоящему не исчезали. Несмотря на то, что она не почувствовала этого запаха при приближении к городским стенам, она всё равно прошла через ворота, задержав дыхание, и чуть не споткнулась, как человек, напрасно ожидавший встречного ветра. Впрочем, это был широкий открытый рынок, расположенный на окраине города, возможно, те миазмы обнаружатся глубже? Она наверняка выяснит это достаточно скоро, пока будет искать кого-нибудь, у кого могла бы спросить дорогу. Старшая экономка отправила её в путь — но теперь, когда она действительно была предоставлена самой себе, Сиеста не знала, что делать дальше. Дядя Скаррон? Или вернуться домой к матери и отцу? Последнее означало бы обременить её родителей, а первое… Первое означало дядю Скаррона. Она подумает об этом завтра. А теперь нужно «потеряться в Арруне на денёк-другой», как посоветовала ей мадам Дидина. Она спрашивала в многочисленных киосках и прилавках, где продавалось всё, от фруктов до плотницких инструментов и оружия, о ночлеге для странствующих. Должно же быть в городе какое-то место, где можно было бы переночевать за шиллинг[3] или два за ночь. Наконец она нашла многообещающую зацепку у некоего кайт ши, продававшего безделушки и дешёвые украшения. — Ищешь, где переночевать, а? — Он поправил очки с тёмными стёклами, защищавшие его глаза от яркого света. — Пожалуйста, как можно дешевле, — ответила она, просматривая его товары. Независимо от того, куда она пойдёт завтра-послезавтра, — Сиеста задавалась вопросом, не будет ли неплохо купить маленький сувенир? — Ну, за городом есть бараки, где живёт много экипажей барж. У них также есть женский квартал для путешественниц. Не вычурно — но чисто и безопасно… Э-э… Что-нибудь привлекло твое внимание? Похоже, он надеялся, что она что-нибудь купит в благодарность за совет, — и Сиеста действительно считала некоторые из его товаров довольно красивыми. Её дорожная одежда была хорошо сшита и принадлежала исключительно ей самой. Но она была без украшений, самая простецкая. Единственным украшением, которым она вроде бы владела, было обручальное кольцо её бабушки — но она получит его только тогда, когда выйдет замуж. До тех пор драгоценность благополучно хранилась в доме её семьи. Сиеста улыбнулась: — На самом деле я не уверена… — Не слишком много денег? — Кайт улыбнулся и подпёр подбородок рукой. — Ну, у меня есть что-то почти на любой бюджет, так что не стесняйся… — А как насчёт этого? — Сиеста указала на необычный камень, который привлек её внимание. Он был странной закрученной формы с маленькой дырочкой, через которую был продет шнурок, и, похоже, предназначался для ношения на шее. — Ах, это? — Ухо торговца встрепенулось. — Это называется «томоэ»[4]. Символ с нашей родины. Симпатично, правда? Он был прав. Это действительно было довольно красиво. Похожий на запятую камешек был из гладкого полупрозрачного материала, глубина цвета которого, казалось, менялась в зависимости от падающего света — от полуночно-синего до бледно-аквамаринового, почти цвета морской волны. — Мой дедушка вырезал похожий узор на стропилах нашего дома, — сказала Сиеста торговцу. «Какое совпадение». — О да, это старое суеверие. Предполагается, что защищает от огня. — Кайт махнул рукой, его нос дёрнулся, уши встали торчком, как будто его что-то осенило, но Сиеста прервала его раздумья, протянув пригоршню тщательно отмеренных монет. — Этого будет достаточно? Что бы он ни думал — фейри в первую очередь был торговцем и, похоже, совсем не возражал продать красивую безделушку. Сиеста надела кулон на шею и ушла, вполне довольная своим выбором. Что же, решено. Этот «томоэ» был явным знаком того, что она должна была вернуться в отчий дом, чтобы повидаться с родителями. Она последует совету кайта относительно ночлега и уедет утром. Побродив ещё немного по рынку и купив странную конфету на палочке, Сиеста всё ещё была довольна своим решением, наблюдая за толпой… и увидела что-то… кого-то… странного, скользящего к ней. «Это ведь кайт ши, верно?» — подумала она, увидев торчащие уши и гибкую фигуру под свободной туникой мшисто-зелёной шерсти. Но что-то заставляло её сомневаться. В каждой расе фейри было много разнообразия, но всегда было чувство… «принадлежности»? У этого парня были рыжие волосы — но они не блестели металлом — медью или бронзой, как у лепреконов, и не переливались «огненными» тонами, как у саламандр. Скорее оттенок был похоже на осенние листья — пятнистый и приглушённый красный, граничащий с оранжевым и бурым. А ещё было то, как он пробирался сквозь толпу, — он скользил между людьми, как рыба в воде бурного потока. Каким-то образом, даже в давке, он умудрялся никого не коснуться. Это словно завораживало — теперь, когда Сиеста увидела его, она действительно не могла отвести взгляд. Почему никто другой этого не заметил? Он подошёл ближе. Решив, что пялиться невежливо, Сиеста быстро отвела взгляд, следя за ним только краем глаза, как он скользит, сливаясь с толпой, словно полупрозрачный силуэт… Она почувствовала, как он коснулся её. Тонкая рука — а потом толстый шелковистый хвост, легко скользнувший мимо, за её спину. А затем лёгкое, почти незаметное натяжение шнурка на шее… Сиеста вслепую протянула руку, хватая мальчишку за запястье и разворачиваясь Мгновение он стоял в замешательстве, затем его большие тёмные глаза расширились. Вертикальные зрачки сузились до щёлочек. Завораживающее ощущение испарилось, когда он развернулся и пнул Сиесту в живот. Согнувшись пополам, потеряв дыхание и, что более важно, разжав хватку, она чуть не упала на четвереньки. Что это было?! Он хотел украсть её кулон? Она дёрнулась рукой к шее, чувствуя облегчение. Кулон на месте, кошелёк… Кошелёк?! — Вор… — выдавила Сиеста. — Вор! — крикнула она громче. _____________________________________________________ [1] An army marched on its stomach. Выражение приписывается кому-то из великих. [2] 木剣 — «деревянный меч». Ещё один вид японского тренировочного меча, в отличие от синая сделан не из полосок бамбука, а из массива дерева. Намного опасней синая, в Японии приравнен к холодному оружию, в самолётах его положено сдавать в багаж, а ношение без специального мягкого чехла запрещено. [3] Ши́ллинг (schilling, scilling, scylling, shilling, skilling) — общее название ряда западноевропейских монет. Первоначально имел вес 1,39 грамма серебра. [4] Ну, тут фикрайтер самую малость ошибся. Такие камешки в виде запятой с дыркой называются «магатама» (勾玉, или 曲玉, «изогнутая драгоценность»), очень популярный в Японии мистический символ. Делаются из чего попало, начиная от керамики, заканчивая полудрагоценными камнями. Одним из трёх символов власти императора Японии являются Ясакани-но магатама — подвески из зелёной яшмы. «Томоэ» же — это узор в виде тех самых «запятых»-магатама. Тоже популярный и тоже мистический.Горничная в Арруне. Часть 2.
5 ноября 2022 г. в 19:33
Киригая Сугуха думала о еде. Не потому, что она была особенно голодна — она купила перекусить себе и Юи, прежде чем отвезти племянницу в школу, а скомканная бумажная обёртка от её сэндвича с яйцом теперь лежала в мусорном ведре в ожидании кого-нибудь из коллег Миуры и их диномёб. Она думала о том, откуда этот сэндвич с яйцом вообще взялся.
Этот вопрос никогда не пришёл бы в голову прежней Сугухе, которая просто купила бы его в супермаркете или круглосуточном магазинчике. Или прежней Лифе, которая вообще была цифровым трёхмерным рисунком.
Но в какой-то момент за прошедшие месяцы эти двое стали единым целым, девушка Сугуха вдохнула жизнь в сильфу Лифу, а вопрос стал важным, на который каждый день приходилось искать ответ.
У нижнего конца Большого Променада, там, где главная улица города, спиралью спускаясь, подходила к внешней стене, начался ритуал. Начался он, когда рабочие натянули брезент на каркасы палаток, и продолжался по мере того, как по тракту и просёлочным дорогам прибывала вереница подвод. К тому времени, когда город просыпался, торговцы уже открывали свои прилавки, и те же самые рабочие, которые устанавливали палатки и разгружали телеги, уже таскали первые купленные товары на склады, в мастерские, таверны, бакалейные лавки, пекарни, мясные лавки и ещё в дюжину других мест.
Если бы кто-нибудь спросил Киригаю Сугуху, где «двигаются деньги» в Токио, и она действительно над этим задумалась, то смутно вспомнила что-то там про банки и фондовую биржу. Лифа же точно знала, что в Арруне они текли через двери штабов главенствующих фракций, — но в такой же степени они двигались и по брусчатке аррунского рынка.
Так и должно было быть.
И снова еда.
Армию движет сытый желудок.[1]
Но и жизнь города напрямую зависела от снабжения.
Во время последней переписи в Арруне насчитали более двадцати тысяч фейри — западные поселения опустели и были превращены в военные форпосты на время войны. Почти столько же коренных тристейнцев проезжали через город или устраивались на работу в его магазины и предприятия.
Сорок тысяч душ — это не так уж много… Если сравнивать с миллионами жителей Токио. Если же не сравнивать, а просто попытаться накормить их каждый день… Это ошеломляло.
Каждое утро на рынке Арруна покупалось сорок тысяч яиц, подобных тому, что было в её сэндвиче, и более десяти тонн рыбы и мяса, от банальной курятины до экзотических мобов. Почти десять тысяч литров молока от тристейнских коз и… Да, дойные мобы тоже были. Двадцать тонн различных овощей и фруктов, собранных на полях или в дикой природе, десять тонн зерна для выпечки хлеба и варки каши, включая рис — хотя и не знакомый липкий сладкий рис, мысли о котором вызывали у сильфы приступы тоски, которые её желудок не совсем понимал…
И соль. И сахар. И масло. И специи. И…
Список можно было продолжать до бесконечности — и это только одна еда.
Но также и различные другие товары, как местного, так и альфхеймского происхождения, — руды для плавки, металлы для ковки, шкуры для дубления, доски для строительства и столярных работ. Древесный уголь. Сера. Селитра. Сало. Шерсть… Да, шерстяные мобы тоже нашлись. Сотни видов реагентов и ингредиентов от печени археоптеррора до семян флоралита и берсерковых ягод.
Город Лепреконов Гоибниу, возможно, и был индустриальным сердцем Альфхейма, но Аррун не уступал — с его вчетверо большим населением, сотнями мастерских и ремесленных гильдий, занимающихся изготовлением только самых лучших товаров.
И благодаря всему этому деньги и платёжные обязательства переходили из рук в руки, налоги собирались, а город — кормился.
Поэтому было бесконечно важно, чтобы люди на рынке чувствовали себя в безопасности. Все. Не только торговцы, спорящие о ценах в залах фракций, — но и обычные фейри, покупающие еду и продающие свои товары. Им нужно было чувствовать себя в безопасности и быть уверенными в том, что плоды их тяжёлой работы защищены и что с ними обращаются справедливо.
Вот тут-то и нужна была стража. Получая оклад от Двора Фейри, они делали свою работу — поддерживали мир и порядок в рамках Альфхеймского Договора, вмешиваясь при необходимости. Эта работа давала Лифе смысл существования — и она относилась к ней очень серьезно.
Если бы только ещё некоторые…
— Хей, мы ищем что-то конкретное или просто убиваем время? — Вопрос заставил уши сильфы дернуться. Она опустила бинокль, в который рассматривала толпу, и кинула взгляд в свою напарницу. — Я просто говорю… — Джино опёрлась локтем на край парапета их наблюдательного пункта — сада на крыше с видом на рынок, небрежно осматривая улицы в свой бинокль. Скучающее выражение смазывало черты смуглого лица, обрамлённого копной рыжих волос. — Мне кажется, что лучше быть в гуще событий, а не стоять в стороне.
— Мы пытались так больше недели, — ответила Лифа. Была надежда, что, находясь рядом с местом действия, они обнаружат вора или группу воров, которых называли «Куроцунэ», и поймают их с поличным. Но нарушитель закона оказался на удивление умелым, и ни одна из жертв не смогла дать ему даже описания. — Отсюда мы сможем видеть сразу всех.
И, возможно, они смогут заметить любого, кто спасается бегством, и броситься в погоню.
Возможно…
Джино, казалось, сомневалась. Она томно потянулась в тени от тента, плюхнувшись спиной на напарника… Другого напарника. Лифа почувствовала новые опасения по поводу качества персонала городской стражи.
Укротитель зверей был бы желанным гостем — но Джино не была кайтой. Она была саламандрой. Что означало, скорее всего, что двести килограммов огненного меха и клыков, на которые она опиралась, не подвергались воздействию навыка «укрощение».
И никто не осмелился подобраться поближе и попробовать. Никто вообще не хотел связываться с адскими волками, как бы ни хотелось лорду Мортимеру заиметь в своё распоряжение эскадрон этих мощных полевых мобов. Но волк ни разу не ослушался Джино с тех пор, как они прихромали в обнимку в Гаддан вскоре после Перехода, покрытые шрамами, намекавшими, что у этой необычной дружбы была та ещё история.
Кроме того, Сугуха должна была признать (лишь про себя), что люди становятся намного более сговорчивыми, когда у тебя за спиной огромный монстр, способный вспыхнуть огненным ореолом. Джино даже не носила с собой ничего, кроме боккена[2], когда приходилось разбираться с буйствующими магами и перебравшими гномами.
— А? — Саламандра проследила её взгляд и села, скрестив ноги. — Ты хотела что-то спросить?
— Я только что поняла, что никогда не слышала, чтобы ты произносила его имя, — Лифа кивнула на адского волка.
— О, ты про здоровяка? — Джино нежно погладила волка за ушами. — Ну, у него есть имя. Он просто не любит, когда я рассказываю об этом незнакомым людям.
— И как ты это поняла?
Сугуха знала, что кайты могут различать значение языка тела и звуков, издаваемых своими укрощёнными миньонами. Но ожидать подобного от саламандры было почти так же странно, как и навыка укрощения.
Джино повернулась и погладила бок моба, тот довольно потянулся.
— А разве это не так, мой большой мальчик? Мой большой Канус Люпус Инфернус?!
— Мне кажется, что ты слишком легкомысленна.
Лифа оглянулась в бинокль, её пристальный взгляд как магнитом притягивался к арке в городской стене и постоянному потоку прибывающих и отбывающих.
— А? И что навело тебя на эту мысль? Я всегда очень серьёзно отношусь к своей работе.
— Ну, хотя бы твоя одежда.
— А что не так с одеждой? — спросила Джино рассеянно, но сильфа почувствовала, что та присела рядом с ней и смотрит на рынок. — Довольно мило. Деловой повседневный стиль. Отличный покрой. Знаешь, эти брюки из халидского хлопка! Это стоило мне зарплаты за последний месяц. В конце-концов — у нас же нет обязательной формы!
Если не считать их кожаных пальто в цветах города — это было правдой. Но…
— Ты могла бы застегнуть рубашку. — Лифа искоса взглянула. — Честно говоря, это так непрофессионально.
Джино подмигнула ей:
— Ага! Так вот что тебя беспокоит! В такую то погоду? — Саламандра пожала плечами, довольно широкими, и движение волной распространилось ниже… — Возможно… Я думаю, что ты просто стесняешься.
— Я не стесняюсь! — огрызнулась Лифа.
— Да-да. Когда мы впервые встретились, ты была гораздо более раскованной. — Саламандра почесала длинное ухо, позади неё волк передразнил её задней лапой. — Честно говоря, я думала, что с тобой будет веселее.
— Не на работе, — пробормотала Сугу себе под нос.
— Ну, я не знаю, на что ты жалуешься. Большие сиськи — это круто. Единственной проблемой является то, что мои акции падают всякий раз, когда мимо проходит гномка… Или сильфа… Если подумать — лучше не расстёгивайся.
— А мы не можем сменить?!. — Лифа повернулась, сожалея, что вообще упомянула об этом, когда до её ушей донёсся крик. Обе фейрийки вскинулись, уши волка встали торчком, он вскочил и высунулся, подёргивая носом и яростно виляя хвостом. Его огненно-рыжая шерсть начала нагреваться, угрюмо-красные огоньки побежали по ней, как по тлеющим углям.
При первом взгляде на поле действий источник крика не был заметен — но возмущение в толпе было. Распространяющееся, как рябь на поверхности пруда, — и уносящийся прочь, подобно прыгающему камню, тёмный силуэт.
— Смотри! — крикнула Лифа, переваливаясь через выступ и раскрывая крылья уже в падении.
— Да! Кто бы мог подумать, что ты на что-то наткнёшься?! — крикнула Джино, отталкиваясь от парапета и ныряя с крыши. — За мной, мальчик!
Волк вздрогнул, его шерсть встала дыбом, формируя толстые крылья, когда он сиганул с крыши за хозяйкой.