По течению

Обычно Клаус уходил рано утром, оставляя указания, что должно быть сделно за день и возвращался поздно вечером. Все вещи, хоть как-то указывающие, что тут проживали другие люди, были безжалостно выброшены. Все, кроме дневника девушки, который Катя надёжно припрятала среди книжных рядов. Стараясь как можно быстрее закончить с данными ей поручениями, она кидалась в гостиную, доставала из тайника тетрадь и погружалась в чтение, используя в качестве закладки спасённую от уничтожения фотографию. Прочитав несколько страниц, Катя аккуратно убирала блокнот обратно, почти по линейке проверяя, чтобы другие предметы на полке не оказались сдвинуты ни на миллиметр. Внимательный педантичный Ягер, подмечающий даже несуществующие пылинки, непременно обратил бы внимание, если бы что-то изменило своё расположение, а лишние вопросы ей были совершенно ни к чему. Первые записи в дневнике датировались 1939 годом. Софии, а именно так звали владелицу тетради, на тот момент было четырнадцать лет. Совсем беззаботные наивные строки с течением времени сменялись тяжелыми описаниями окружившей девочку действительности. Порой она возвращалась в памяти к уже прошедшим событиями и подвергала их неожиданному для подростка анализу. Так, например, она описывала, как их город перешёл из-под одной оккупации под другую, как счастливы были люди, надеясь, что теперь их жизнь наладится и что-то переменится к лучшему, и как эти надежды были жестоко растоптаны и похоронены невообразимым зверством по отношению ко всему населению. Как страшно было во время авианалётов, вскоре сменившихся городскими боями, когда непонятно было, стреляют это свои или «свои»? Да и кого нужно было считать своими, когда просто хотелось жить? Как сразу, после вторжения немцев в город, начались ужасающие беспорядки и издевательства над людьми, единственная вина которых состояла в их национальности. Так, еще вчера дружно общающиеся парни, их ровесники, забили палками подругу Софии, в процессе обзывая её жидовской тварью. Вот, в один из дней, дождавшись, когда немец уйдет, Катя разворошила импровизированный тайник и приступила к чтению. На новой странице почерк был крайне неразборчивым — вероятно, София сильно нервничала или писала в попыхах. С некоторым трудом, Катя прочитала короткую запись — нескольким девочкам было велено явиться на железнодорожную станцию, в тот день их погрузили в заколоченные вагоны и увезли. Соседка сказала, что на работы в Германию, другая, зловещим шепотом, что в концентрационный лагерь. Участь оставшихся девушек вряд ли можно было считать более хорошей. С нескрываемым отвращением Катя читала, как солдаты среди бела дня, никого не стесняясь, под звонкий хохот уводили понравившихся девушек покуражиться. Дрожащими от ярости руками она перевернула страницу, с ужасом ожидая, что такая же участь постигла и Софию, к которой она успела прикипеть, читая её записи. — Добрый день — с головой углубившись в чтение, Катя не заметила, как в квартиру вернулся немец, и сейчас стоял, облокотившись на дверной косяк. Она подскочила на ноги и интуитивно убрала руку за спину. Этот наивный жест повеселил Клауса. — Что там у тебя? Если бы не испуг девушки, он навряд ли бы обратил внимание на предмет в её руках в конце концов, он не запрещал ей читать, поскольку понимал, что из простого заточения в четырех стенах ничего хорошего не выйдет. Однако, появившийся на лице девушки ужас в совокупности с дёрганной попыткой спрятать руку вынудили Ягера изогнуть бровь и протянуть руку вперёд. Катя послушно отдала ему тетрадь. Мужчина небрежно перелистнул несколько страниц и перевел взгляд на Катю, ожидая пояснений. — Это личный дневник. — Катя с трудом подобрала слова на немецком языке и замолчала, надеясь, что этого объяснения будет достаточно. Но Клаус не прекращал буравить девушку заинтересованным взглядом, что побудило её дополнить свой ответ. — Я нашла его, когда разбирала шкаф. Он принадлежал хозяйке квартиры — Клаус скептически прищурился — Б-бывшей хозяйке — заикнувшись, добавила она. — И почему же он здесь, а не на свалке? — Ягер долистал до импровизированной закладки и сжал губы в тонкие ниточки. — Мне стала интересна судьба людей, в чьей квартире я нахожусь — дала она сбивчивое объяснение. — А мне вот совершенно не интересно — он с громким хлопком закрыл тетрадью — Это первый и последний раз, когда ты ослушалась прямого приказа — Сверкнул он глазами, заставив девушку боязливо дрогнуть. Тем временем Ягер ушёл в коридор и вернулся с ватманом и кистями. — Скажи мне, ты умеешь рисовать? — Спросил он, сгружая вещи на стол. — Не очень хорошо — удивилась Катя. — По-немецки ты тоже сначала «не говорила», а потом «не очень хорошо говорила» — Клаус закатил глаза и достал несколько листов бумаги с печатным текстом. — Бери кисточку, к завтрашнему утру должны быть плакаты с таким текстом. На вашем языке. — Он ткнул пальцем в листок. Катя взяла указанные бумаги и с трудом подавила шумный выдох. «22 июня началось освобождение страны от большевистского гнёта», «Немецкий воин погиб за свободу Украины». Она перевернула страницу, но дальнейшее написанное не было лучше. Партизаны представлялись уродливой лживой бандой, а об их появлении требовалось немедленно сообщить «дружелюблюму германскому правительству» девушка оторвала взгляд от текста и уставилась в стену. — Что такое? Ты с чем-то не согласна? — издевательски улыбнулся Клаус, однако глаза его не выражали ни доброты, ни улыбки — Или ты желаешь что-то добавить? — Нет — покачала головой девушка — Сколько должно быть плакатов? — Сделай три, если хорошо получится, завтра нарисуешь ещё. Ягер уселся на диван и затянул папиросу. Катя в который раз за сегодня подавила рвущийся крик, когда он поднёс тлеющий окурок к фотографии и с абсолютно бесстрастным выражением лица прожёг сначала лица изображённых взрослых, затем малыша, а потом проткнул лицо девочки-подростка и кинул фотокарточку в пепельницу, позволив огоньку уничтожить снимок. Вечером Ягер придирчиво осмотрел подготовленные Катей плакаты, заставив дословно перевести каждый написанный ею лозунг. Удовлетворившись результатом, он отпустил девушку спать, а на утро принёс ей еще чистых ватманов. — Принцип тот же — отчеканил он. С тех пор одним из основных занятий Кати стало изготовление стенгазет со свежими новостями, которыми её каждый вечер снабжал Ягер и которые день ото дня становились всё страшнее. В один из дней он пришёл необычайно довольный. Прямиком от входа он направился к корпевшей над очередным графическим материалом девушке. — Убирай это всё. Прямо сейчас нужен новый красочный плакат. Он бросил прямо перед ней листок с надписью «Москва пала. Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Вас ждёт только смерть.» Ужаснувшись, Катя вскочила на ноги и, проскочив мимо немца, кинулась в уборную. Там она умыла лицо холодной водой, а потом держала руки под ледяными струями до тех пор, пока не перестала чувствовать пальцы. «Москва пала» билась в ее голове кошмарная мысль. Больше никто не придёт, никто не спасёт. И без того лишенная всякой надежды, этой новостью девушка оказалась совсем добита. — Я надеюсь, это проявление радости? На пороге ванной комнаты показался Ягер. Катя неимоверным усилием воли заставила себя повернуться к нему. — Да, герр оберштурмбанфюрер. — Улыбнулась она — Разрешите приступить к рисованию? Чуть скривив уголок рта, он кивнул в сторону стола в гостиной и отшагнул, пропуская девушку вперёд. В этот рисунок Катя вложила всю свою душу. Она рисовала кремлевские стены, которые видела лишь на открытках, рисовала звезды, украшающие башни московской крепостной стены, рисовала пылающие огнем постройки на фоне, в углу она нарисовала падшего воина, невольно задумавшись, жив ли ее брат, или так же лежит где-то, убитый проклятыми фашистами. Ягер всё это время сидел на диване, работая со своими документами, и периодически поднимал взгляд на глотающую слезы девушку. Услышав, что она закончила, Клаус поднялся на ноги и вальяжно подошел к столу. Ему определенно понравилась мрачная картина, вышедшая из-под кисти девушки. Только убитый солдат подозрительно был похож на немецкого. Едва собравшись сделать замечание, Ягер осёкся, списав это на то, что людей в другой форме Катерина давно не видела. Всё же она больше года прожила на территории, подконтрольной немецкой армии. Взяв одну из кистей, офицер окунул её в красную краску и, чтобы исключить у кого бы то ни было лишние вопросы, нарисовал на каске лежащего мужчины звезду.