историческое достояние

Дима еще ничего не подозревал, когда явился в шастуновскую квартиру. — О-о крутяк, а че есть будем? — снимая, в очередной раз промокший башмак, интересуется Поз. — Деликатесы! — заряженный Антон ходил туда-сюда и кружился, а после, в нетерпении стянул Димину куртку и кинул на диванчик в прихожей. Поз руки в ожидании потирает, принюхивается, но какого-то особого запаха не улавливает. Оба лыбой давятся, ровно до одного момента. — Ща, погоди… И молниеносно забежав в ванную и так же быстро вернувшись, Антон, ни с того ни с сего, протягивает Позу мокрое полотенце, точно такое же уже прикладывая к своему лицу. Дима зыркает вопросительно теряясь в догадках, но все же повторяет за Шастом, прикрывая нижнюю часть лица. — Так безопаснее, — посмотрев многозначительно на друга Шаст, будто бы не решаясь, с прищуром смотрит на коридор ведущий на кухню. Желание выдохнуть он сдержал. — Стой, — Дима хватает и дергает Антона за руку. На секунду повисает тишина, а Поз настойчиво упирается рукой в грудь Шасту, как бы останавливая. — Ты ведь готовить не умеешь. Шаст хмурит брови выказывая все недовольство и опровергая одним прожигающим взглядом все слова Димы. — Че это вдруг?! — А че я не прав? — Ну… прав конечно, — начинает Антон, но тут же осекается. — Ты че охирел? Поз весело хихикает и первым входит в кухню. Но лучше бы, наверно, повременил и, может даже, не входил. Руки сами собой опускаются и если бы не быстрая реакция Шаста то полотенчико протирало бы пол. Антон подхватывает и обратно припечатывает его к Димкиному лицу. — А дым черный — это часть подачи блюда? — объективно оценив ситуацию Дима пытается проморгаться, однако из-под мокрой тряпки доносится только это. Он все же не решается стянуть ее с лица. — Это предыдущие два раза не получилось, еще не выветрилось! — Ладно… — Ничего не ладно. Из Диминого каменного лица можно высекать, как из мрамора. Он даст драпу примерно через… — Тут короче картошечка, а тут курочка, это мама компот нам оставила, а вон там овощи всякие, — Антон воодушевленно летает по всей кухне открывая крышки от кастрюль, врезаясь в холодильник, почти роняет трехлитровую банку клубничного компота, подмахивая рукой и в конечном счете тыкает в, на вид сырую курицу параллельно открывая окно. — А вот здесь — болоньезе, моя гордость, — глазки-таки сияют, а от дыма появляется румянец на щеках. Полотенце уже давно улетело на стол и дым его по всей видимости ничуть не смущает. В какой-то момент захотелось и глаза закрыть, но это единичная возможность узреть хаус на шастуновской кухне. Поз подсознательно надеется, что этот шедевр кулинарного искусства полетит в открытое окно, но к сожалению Шаст его открывает лишь чтобы быстрее выветривался дым заполонивший комнату. Быть отравленным Диме не улыбалось. — Ну, чего первым попробуешь? — А ты… ну… сам будешь? — парень нервно гоготнул. — Конечно, но после тебя, я все-таки друга удивить хотел! — у Антона чешутся руки и он желает поскорее уже услышать миллиард комплиментов, похвалу и еще можно аплодисменты, по желанию, конечно же. — Ну… тогда пюрешку… тогда, — Дима чешет за ухом, и уж как-то совсем тихо и печально падает на стул. Шаст накладывает в белоснежную тарелку Димину порцию и напевает себе что-то под нос. Поз пытается дышать — он где-то в тик токе слышал, что правильное дыхание лучше всего помогает в стрессовых ситуациях — и не смотреть в сторону Антона, а когда тарелка оказывается перед его лицом, улыбается и сглатывает. Картофельное пюре ведь не должно иметь коричневый оттенок? Шаст обосновывает это тем, что куриного соуса туда накидал для вкуса и только из-за специй это все потемнело. Хорошо. Но дальше — больше и взгляд падает на курицу. Та похожа на заржавевшее мягонькое желе, а как Поз не пытался вилкой оно не протыкалось. Антона будто изнутри распирает от собственного достоинства, гордости и радости. У него явно сформировалось мнение, что на одну ступеньку он стал дружелюбней с готовкой. Дима каменеет окончательно. Максимум, к чему он прикоснется, это к компоту, слава всему сущему, приготовленному мамой Антона. Наверняка она даже не помыслила о возможной катастрофе на своей чудесной кухне. — Ну как? Круто же, пробуй, — бубнит Шаст поднимаясь и наваливая и себе тарелочку манящей вкуснятины. Дима, пораскинув мозгами, приходит к выводу, что скорее умрет, чем обесценит проделанную Антоном работу. И пусть даже его промокший башмак кажется привлекательней, он все равно отправит ложку в рот, только бы Шаст был доволен. По его лицу медленно стекает капелька пота. Какие жертвы… — Это мой последний ужин…