Песня по просьбе

      Кэйл совершенно не мог это выдержать.       Нервы начали идти на попятную, душа плакала кровавыми слезами, а разум совсем не тактично перебивал любую мысль желанием капитулировать куда-то подальше. Причём, не затягивая с этим ни секунды.       Дети пристали к Хэнитьюзу как банный лист, Филипп, прилипший к тесту, мухи к варенью и много ещё как. Хороводы вокруг него становились всё более частыми и громкими, плечи были оттоптаны безжалостными котятами, а колени немели от одного только появления на горизонте некоего чёрного дракона.       Эрухабен жалостливо глядел на паникующего, но не умеющего отказать детям невезучего ублюдка, а Суй Кхан клекотал в форме ястреба где-то на карнизе. Это было замечено чутким слухом и намётаным глазом Кэйла, записано и отложено до лучших для мести времён. Сейчас странная восторженность и улыбчивость детей была на первом месте.       – Кэйл-ня, ты же обещал нам песню? – мурчала Он голосом змея-обольстителя. Братья кивали ей в ответ, а Кэйл стоически глядел на них в ответ.       – Да, слабый человек, ты обещал! Великий и могучий я запомнил!       От восторженного взгляда Раона Кэйл ощутил плохое предчувствие, сопровождавшееся как обыкновенно и бывало холодком по спине и мурашками на тыльной стороне ладони.       Со вздохом человека в комнате удивительно синхронно заработались трое зверолюдей и двое драконов.       Записи летели одна за другой, а Кэйл всё никак не мог выбрать подходящую песню. Всё казалось слишком преувеличенным, странным, неестественным, отличающимся по ситуации и чувствам, неподходящим.       Неужели нет ни одной песни, походившей бы его ребёнку? Кэйл внезапно ощутил злобу на свой прошлый мир.       Он всегда считал, что искусство, будь то литература, музыка или даже хореография, должно быть про всё и для всех. Воспоминания об этом натолкнули его на мысли об опере, и Кэйл ухмыльнулся, наконец найдя нечто более или менее подходящее для Раона.       Ария князя Игоря из оперы «Князь Игорь» могла бы частично подойти Раону, хотя контекст и был совершенно другим. Мотивы свободы, мести и задетой чести – Кэйл считал, что это было лучшим из того, что он вообще помнил.       – Раон, – дракон сразу же поднял глаза на него. – Эта песня может быть немного неприятной, но мне кажется, что тебе понравится.       – Пой, слабый человек! Это не страшно, если песня будет неприятной! Я верю твоему выбору! – Раон кружился рядом с ним, и в конце концов приземлился на колени Кэйла. Эрухабен с дивана усмехнулся, видя его болезненное выражение лица, а потом решил попросить молодого дракона щадить своего опекуна.       Решив петь лишь часть, а не всю арию, Кэйл вдохнул побольше воздуха и специально начал значительно выше, чем пелось по партитуре. Голос этого тела совершенно не потянет низкую басовую мелодию, поэтому транспонирование произошло совершенно естественно.       – Ни сна, ни отдыха измученной душе, мне ночь не шлёт отрады и забвенья.       Эрухабен перевёл взгляд на Кэйла, слушая необычную мелодию. Раон же вслушивался в красивый голос своего человека и текст, который он пел. Да, это действительно было похоже на него.       Дракон вспоминал, как не имел возможности даже хорошо спать ночью, просыпаясь и шарахаясь каждого шороха.       Кэйл же вспоминал и дядю, и приют, умудряясь при этом ободряюще похлопывать Раона, сохранять бесстрастное выражение лица и петь.       – Всё прошлое я вновь переживаю один в тиши ночей:       Ах, эта строка тоже относилась к нему. Он всё ещё помнит холодные, одинокие ночи в офисе за горами бумажной работы, сопровождаемые записями и навязчивыми мыслями.       – И Божья знаменья угрозу, и бранной славы пир весёлый, мою победу над врагом, и бранной славы горестный конец, погром, и рану, и мой плен, и гибель всех моих полков, честно за Родину головы сложивших.       Суй Кхан наклонил свою пернатую голову вбок, припоминая нечто подобное. Бородин, – всплыла фамилия из недр памяти. «Неплохой выбор», – щёлкнул он клювом. Слушать пение донсэна было очень ново, но действительно успокаивающе.       Ли Су Хёк раньше хотел стать актёром, а потому интересовался различными видами искусства. Опера сочетает в себе и хореографию, и литературу, и музыку, и актёрское мастерство, что вызывало у него огромный к ней интерес. Конечно он знал такой столп оперы, как «Князь Игорь». Пусть и зарубежная, да всё же классика.       – Погибло всё: и честь моя, и слава.       Выражение лица Раона стало более озлобленным, но Кэйл мягко поглаживал его голову и спину, не давая погрузиться в неприятные воспоминания.       Эрухабен же не мог не отметить выбор песни и то, как мелодия достигает кульминации. Он краем глаза посмотрел на состояние Раона, но, увидев, что тот уже не так злится и слушает, успокоился.       – Позором стал я земли родной: плен! Постыдный плен!       Кэйл тактично не заметил рыка Раона и своего пересохшего горла. Зато заметил Эрухабен.       Он кивнул Он и Хонгу, и те почти мгновенно возвратились с кухни, неся стакан воды. Хэнитьюз благодарно принял его, отпил и продолжил.       – Вот удел отныне мой, да мысль, что все винят меня. О, дайте, дайте мне свободу!       Это была кульминация. Эрухабен откинулся на спинку дивана, позволяя себе расслабиться, и не быть рельсой в кои то веки, а котята внимательно слушали у него под боком.       Кэйл мог сказать, что эта часть песни относится не только к Раону, но и к ему самому в прошлом. Было время, когда маленький Ким Рок Су стремился к свободе. Однако он быстро понял, что понятие свободы было переоценено.       Свобода возлагает обязательства заботы о самом себе, кладёт на плечи ответственность за себя и свои действия. Твоя жизнь исключительно в твоих руках.       Восьмилетний Рок Су не был к этому готов.       – Я мой позор сумею искупить. Спасу я честь свою и славу, я Русь от недруга спасу!       Кэйл решил пропустить следующий куплет, так как он выбивался и по звучанию, и по смыслу. Он не хотел петь подобную побочную тему, поэтому сразу перешёл к последующему.       – Ужели день за днём Влачить в плену бесплодно.       Он и Хонг время от времени поглядывали на младшего, проверяя, всё ли с ним в порядке, а в конце концов не выдержали, извинились перед древним драконом, спрыгнули с дивана и сели рядом с Раоном куда-то на Кэйла.       Эрухабен мог видеть, как он внутренне плачет кровавыми слезами и лишь качать головой.       – И знать, что враг терзает Русь? Враг — что лютый барс! Стонет Русь в когтях могучих, и в том винит она меня!       Он размышляла, думая о том, чем же является эта «Русь». Пока казалось, что это страна, а Игорь – вероятно, кто-то важный в ней. Мысленно сделав пометку спросить об этом Кэйла, Он удовлетворённо кивнула себе и вновь начала вслушиваться.       – О, дайте, дайте мне свободу! Я свой позор сумею искупить. Я Русь от недруга спасу!       Хонг и Раон упивались красивыми и непривычными распевами, а Эрухабен на диване уже во всю производил анализ гармонии этого произведения.       – Ни сна, ни отдыха измученной душе, мне ночь не шлёт надежды на спасенье: лишь прошлое я вновь переживаю один в тиши ночей. И нет исхода мне! Ох, тяжко, тяжко мне! Тяжко сознанье бессилья моего!       Чтобы остановить неприятные записи этих семи лет одиночества, Кэйлу было достаточно кинуть взгляд на Суй Кхана.       – Какого чёрта ты на шторе, – голос Кэйла был совершенно пуст и безэмоционален. Холоден. Это напоминало времена дикой ярости Рок Су, и Суй Кхан на шторе судорожно сглотнул.       – Донсэн, вероятно, это мои новые инстинкты, – глядя на немигающий взгляд Кэйла, Су Хёк, не бывший трусом, предпочёл поскорее ретироваться со шторы.       Продольные стрелки на шторе не предвещали ничего хорошего для Су Хёка. Как и взгляд Кэйла.       Он же сейчас мысленно поздравлял себя с чудесным поводом для мести, а пока решил обратить внимание на активного Раона, а не деятельного хёна.       – Кэйл, это очень интересная песня.       – Эрухабен-ним, вы знаете, что такое опера?       Золотой дракон утвердительно кивнул, а Кэйл продолжил объяснять, увидев это.       – Это ария Игоря из оперы «Князь Игорь». Князь – то же самое, что царь у нас. По сюжету оперы, Игорь воюет и попадает плен, а его враги идут в столицу Руси, его царства.       Он кивает головой, глядя, как Кэйл предупреждает все вопросы, которые могли у них появиться. Потрясающе.       Раон наконец взлетел, а онемевшие колени Кэйла возрадовались. Жизненная сила сердца лишь из жалости сильнее погнала кровь, снимая эффект онемения, но боль свести на нет сходу не могла.       Эрухабен сделал это своей маной, лишь шевельнув пальцем.       «Мягкотелый», – подумали все.       – Слабый человек! – Кэйл сразу же посмотрел на Раона. – Это было очень красиво!       Раон выписывал пируэты в воздухе, а Хэнитьюз радовался, что сейчас он не прыгает на его коленях. Это имело бы летальный для них исход.       Кэйл улыбнулся.       – Я рад, что тебе понравилось, Раон.       Внезапно Эрухабен отлепился от спинки дивана. Он всё ещё не был привычной шпалой, но стал сидеть куда ровнее.       – А что насчёт меня, несчастный ублюдок? Какая музыка могла бы понравиться мне?       Кэйл задумался над тем, как сложно оказалось подбирать музыку для Раона, и решил не давать никаких обещаний.       – Я подумаю над этим, но не знаю, как скоро смогу вспомнить что-то подходящее.       – Кэйл, тут столько желающих, ты не устанешь петь? – Он действительно выглядела обеспокоенной.       «Хм, Он права», – думал Кэйл. – «Их действительно много. Лучше собрать всех в одном месте, чтобы я сразу спел всем и от меня отстали».       – Что вы думаете насчёт того, чтобы посидеть в зале через несколько дней? Думаю, тогда я смог бы спеть вам всем.       Все, не считая Кэйла, были в коллективном восторге.