we've all killed someone

Возвращение в Город Кровопролития прошло удачно и теперь перед нашими возлюбленными стояла другая задача - посещение Юмэно. –Юмэно? – спросил Федор, вопросительно смотря на Гоголя. –Братишка Осаму. Сводный, но он любил его как родного. – беловолосый прищурился, вглядываясь в развалившиеся здания, – У них даже фамилии разные. –Кажется, я понимаю. Он тоже является нечистью, поэтому мы идем ночью, верно? – предположил брюнет, представляя мальчика-полтергейста. –Угадал. – усмехнулся бес, – То, куда мы идем - не самое приятное место. Там есть кое-что странное, так что положись на меня, милый. Вскоре те подошли к заброшенной психлечебнице, которую ограждал поломанный ржавый заборчик. Здание выглядело пошарпанным, окна давно были выбиты, а внутри наверняка все оприходовали мародеры, но так ли это? Стоя перед входом, Гоголь переплел их пальцы, на что священник перевел взгляд на парня. –Не отпускай мою руку, душа моя. – тот улыбнулся, двинувшись вперед. Под ногами захрустело, Достоевский случайно пнул обломок кирпича, из-за чего тот с негромким шумом отлетел в сторону. Те остановились и, оглядевшись, Федор понял, что здание заметно начало меняться. Окна совсем потемнели, ночная тьма стала непроглядной. Из нее повыглядывали мириады глаз с абсолютно черными зрачками без блик. Эти взгляды вызывали сильный дискомфорт, из-за которого хотелось спрятаться, убежать, лишь бы не чувствовать все это. Темноволосый сильнее сжал чужую руку, опустив глаза в пол, на что Николай лишь вскинул брови, но он не был удивлен - наоборот, он будто видел это не в первый раз. Хотя чему удивляться? Он явно видел все это не впервые. –Не бойся, со мной тебя никто не тронет. – белокурый, увидев перед собой огромного черного зверя, закрыл Федора собой и уткнул лицо брюнета в свою грудь, – Кью, прекращай, свои. Черные глаза закрылись, чудовище растворилось вместе с чернотой. Перед двоими парнями стоял низкий мальчишка с черно-белыми волосами и абсолютно черными мертвыми глазами, одетый в больничную одежду. Тот улыбнулся, посмотрев на Гоголя, и весело воскликнул, сжимая уродливую куклу в своих руках: –Коля-сан!! – восклик заставил парня взглянуть на ребенка, отлипнув от чужой груди, – А кто это? –Ну-у, – протянул тот, подбирая слова, – это Федя-сан, я люблю его! – признался он, неловко хихикая. –Как Осаму-сан любит Накахару? – с интересом рассматривая нового знакомого, спросил Кьюсаку. –Именно так. – Гоголь посмеялся, приобняв темноволосого за плечи. Священник смотрел на Юмэно и слегка хмурился, сам того не замечая. Его смущала та кукла: на ней были грязные бинты, обмотанные на запястьях, груди и голове, закрывая левый глаз, - такие же были и на самом мальчике. Больничная одежда выглядела старой, а один лишь видный глаз выражал искреннее любопытство сначала к Федору, а затем к Николаю. Улыбка с детского лица пропала и он вопросительно смотрел на последнего, не моргая. Повернувшись, темноволосый увидел, как его возлюбленный прижимает палец к губам, тут же убирая его. –Кого ты привел? – несдержанный вопрос, заданный из уст мальчика, вызвал ступор у обоих. –Так, что за.. – он замолк, но вскоре продолжил, не убавляя нот возмущения в голосе, – Что происходит вообще? Парень сжал ладони в кулаки и продолжил, так как ни тот, ни другой не отвечали; –Я еще давно все заметил. То Ваня с Сигмой с печалью на нас смотрят, то ты! – обратился он к Гоголю, – Коль, будь добр, объяснись. Я ни черта не понимаю! –Я не могу сказать. – бес виновато отвел глаза. –О чем ты так умалчиваешь? Мою скорую смерть предвидел или что? Вопрос был риторическим, но остальные содрогнулись, изумленно смотря на Достоевского. Последний посмотрел сначала на Кьюсаку, хлопающего глазами, а после на возлюбленного, хмурясь. –Нет, слушай, ну если уж я сдыхать собрался, а ты знаешь, то мог бы и сказать. Или на крайняк я бы вторым Иисусом стал, кто знает.. – сарказм был лишь защитной реакцией, но они явно были не к месту. –Федя! Прекрати! - вдруг вскрикнул Гоголь. Его веки подрагивали, а губы сжались, – У нас и так мало времени, а ты на больное давишь! – тот надулся и отвернул голову. Брюнет вопросительно посмотрел на него и вскоре вздохнул, прикрыв глаза. Он подошел к шуту и заключил того в объятия, уткнувшись носом в шею. Юмэно потерянно смотрел на обоих, прижимая куклу к своей груди. –Прости, Кьюсаку. – одними только губами прошептал Николай, смотря на мальчика, и тут же закрыл их, прижимая чужую голову к своему плечу. – Факт того, что я знаю дату твоей смерти не заставил тебя даже бровью повести. Почему? –Все равно умру когда-то, чего удивительного? – пробубнил он в чужую ключицу. –И ведь верно подмечено. – приятный голос раздался со стороны вместе с негромким хрустом под ногами. Все обернулись на звук. Около входа стояли, на вид, двое человек - достаточно высокий юноша с бинтами на шее, руках и парень ниже первого с пламенными кудрями. Шатен был одет в старую зеленовато-коричневую рубашку, первые две пуговицы которой были расстегнуты и темные свободные джинсы карго. На другом же была черная кожаная куртка, брюки и обувь с массивной подошвой. Макушку огненных волос закрывал головной убор, представляющий из себя нечто вроде берета, но с краями. Две пары карие глаз устремились на Федора, заставляя его поежиться и, чуть нахмурившись, приблизиться к Николаю. –Нии-сан! – восторженно воскликнул мальчик с загоравшимися глазами, подбегая к ним, – Я думал, что вы не сможете прийти! –Как же я могу променять своего любимого братишку на какие-то нудные дела, Юмэ? – обладатель прозвучавшего голоса потрепал Юмэно по волосам, улыбаясь, – Гого-сан решил проведать тебя не один? – любопытные взгляды были так же направлены на темноволосого. –Подожди-ка, ‘саму. – рыжеволосый переглянулся с братом Кьюсаку, незаметно поглядывая на, пожалуй, единственного человека в этом помещении, и, кажется, до обоих дошло осознания того, кто стоит рядом с Николаем. –Федя-сан!! Они вместе с Колей-саном любят друг друга, как и вы! – подчистую сдал двоих мальчик. –Коль? – настороженно позвал возлюбленного Достоевский, на что тот усмехнулся и подмигнул ему. –Все-таки человек, значит.. – притихли двое парней, после чего тут же они облепили новое лицо. Один из них рассматривал худые бледные пальцы, обхватившие руку Гоголя, второй же подметил смесь запахов, – Эй, Чуя, чувствуешь запах сигарет и Колиных духов? Неплохое сочетание, не думаешь? –Тебе лишь бы принюхаться. – проворчал тот. Бес с улыбкой посмотрел на возлюбленного, а после хлопнул в ладони. –Ладно-ладно, хватит вам. Представились бы сначала, а не лапать его сразу начали. – Гоголь схватил темноволосого за руку, прижимая к себе, и положил голову на его плечо, – Не наглеем, родные. –Просим прощения, просто действительно интересно посмотреть на человека, которого полюбил наш дорогой друг. – тот протянул забинтованную руку, улыбаясь, – Осаму Дадзай. –Я Федор Достоевский. – представился парень и робко коснулся тонкой холодной кисти, все еще относясь к собеседникам недоверчиво. –Мое имя Накахара Чуя. – рыжеволосый продолжал рассматривать новое лицо, чуть отойдя. Он стоял не столь близко, в отличии от первого, но даже с такого расстояния было видно, что парень явно ниже всех, не считая Юмэно. –Малыш Чуя не хочет подходить, чтобы не показаться слишком низким. – ехидно хихикнул Дадзай. –Что ты там вякнул, тупая скумбрия?! – рявкнул Накахара и попытался пнуть шатена, но он увернулся. –Тише ты, слизняк! – возмутился тот. –Вы уверены, что они любят друг друга? – обратился Федор к Гоголю и Юмэно. –Это их особый вид проявления любви. – ответили двое. – Поверь, они тоже могут быть нежными друг к другу. – дополнил белокурый, улыбаясь. –Удивительно. – сухо выдавил он. –Осаму-нии!! – возмущенно позвал брата мальчик, – Прекращай собачиться с Чуей-саном! Ты обещал взять меня на день поуправлять нечистью, я все помню! Сегодня ведь праздник! – нахохлился тот. –Прости-прости, Юмэ! – отвлекся шатен, неловко посмеиваясь, – Уж простите, но я заберу его с собой. Я всегда выполняю свои обещания. Кьюсаку тут же напрыгнул на спину брата, радостно хохоча, и те помахали руками на прощание, пока Чуя на секунду остановил свой взгляд на темноволосом, вскоре последовав за товарищем. Бес выдохнул, отводя глаза от возлюбленного. При помощи шинели парни переместились к квартиру Гоголя. Его лица не было видно, так как тот повернулся спиной к Федору. –Коль? – тихо позвал брюнет, все еще сомневаясь, стоило ли продолжать этот разговор. –Я не могу сказать дату, Федь. Я вообще никак не могу говорить тебе о твоей смерти! – тот потупил голову и замолк. –Я так и останусь в неведении, в отличии от тебя? Один будешь страдать, зная, что время будет идти и приближаться к этому? – строгий тон Достоевского звучал за спиной светловолосого, а сам он неторопясь подошел к своему партнеру, смягчив голос, – Ты не должен справляться со всем в одиночку, свет очей моих. Я рядом с тобой, ты не будешь один. Николай обернулся на столь нежно звучащий голос, тоскливо смотря на парня, и вдруг накинулся на него с объятиями, вызывая у того легкую улыбку. Холодный нос уткнулся в шею, а губы стали касаться чужих, придерживая лицо шута руками. –У нас ведь все еще есть время, Коленька. Да, я смертен и у меня есть свой конец, но это жизнь. Человеческая жизнь коротка, особенно для нечисти, но ничего нельзя изменить, как бы печально это не было. – Черные глаза с красноватым оттенком выражали искреннюю любовь, а тонкие пальцы поглаживали щеки. –Можно! – воскликнул он, вызывая вопросы, – Я могу поменять все! Я ведь не человек, я Высший. Думаешь, по какой причине я знаю дату твоей смерти? Я могу дать тебе выбор, Федь. Я способен отдать тебя вечному темному сну, но хочешь ли ты этого.. Я не знаю в каком случае ты пожалеешь больше, правда. – Гоголь нервно выдавливал из себя слова, бегая глазами по всему помещению. Обреченность. Это все, что ждало их в грядущем времени. Теперь они оба понимали это, в любом случае они будут постоянно страдать, но сквозь призму любви, заботы и тепла. –Давай постараемся не думать об этом. Я все равно умру, поэтому у нас не так много вариантов. – с горечью произнес тот, безысходно продолжая улыбаться, – Все будет хорошо, каким бы не был мой конец. Будь что будет, но я не хочу тебя оставлять и я не сделаю этого. Алые губы вновь дрогнули, а после и накрыли чужие. Они стали проходится по всему лицу черноглазого, после чего его тело снова стиснули, пока парень поглаживал гоголевскую спину.