Новое начало

Холод разодрал неожиданно жуткий. Фредди недовольно промычал и запутался в одеяло крепче, но сон не шел обратно. Американец заворочался в кровати, едва не упал с нее и с раздраженным рыком сел. Голова нещадно раскалывалась. Трампер протер глаз, пока сознание постепенно возвращалось в порядок. Тяжесть тела отдавалась в каждой клетке. Отчаянно хотелось пить, причем желательно что-то крепкое. Потому что терпкость плавно накатывающих воспоминаний комом вставала в горле. Отрицание резко засвербило на языке. Смяв руками лицо, Фредди аккуратно спустился на пол. Он слепо огляделся, ещё не до конца улавливая четкость очертаний. Помочь с этим слегка смогли очки, хотя от помутненного сознания они не спасли. Вот тогда Трампер и заметил распахнутое настежь окно. Журналист тщетно пытался понять, когда и зачем он решил сделать это — проветривание было заброшено ещё давно. Находиться в затхлой атмосфере стало таким же привычным, как многократные приходы от дозы. И сейчас "своего" действия тот просто не осознавал. Трампер шатко подошёл к окну и с грохотом его захлопнул. Взгляд непроизвольно скользнул по оживленной утренней улице, и Фредерик устало вздохнул. Давно он не появлялся вне своего номера, но в полной мере и не думал сколько. И тут чужие слова стрельнули в голове слишком резко. Американец отшатнулся и нервно провел пальцами по сбитым волосам. Дыхание внезапно участилось. А картины произошедшего стали с сокрушающей скоростью вспыхивать перед глазами, словно череда взрывов. Фредди вновь лихорадочно затрясло. Вмиг в сознании воспалилось яростное отрицание, желание опровергнуть то, что так ужасало. Потому что даже те отголоски, что разум журналиста сумел воспроизвести сейчас, оказались невыносимым позором. Вскинув очки, Трампер потёр глаза, а затем возмущённо помотал головой. Всё видение с Сергиевским должно было оказаться лишь оголенным нервом фантазий во время экстаза. Фредди просто принять не мог, что посмел разреветься на груди своего врага. Слишком жалко. Все ещё подбитый мозг лихорадочно стал возводить абсолютную уверенность, что это лишь ложь. Выдумка больного сознания, сломавшегося от истерики в подавленном состоянии. Ведь никому на самом деле не было дело, куда пропал Фредерик Трампер. Ни один человек, тем более Анатолий Сергиевский, не захотел бы его искать и сопереживать. Заботиться... Американец судорожно выдохнул и резко обернулся. И тогда разбился напрочь. Взгляд среди белого убранства выцепил столь чужой, столь не родимый черный силуэт. Фредди задрожал, но одичало бросился вперёд и судорожно схватил одинокий пиджак. Он встряхнул его в руках, все ещё не веря в реальность. Разум трещал по швам. Пальцы агрессивно смяли плотную ткань. Желание разорвать к чертям импульсивно сверкнуло в голове, однако Трампер сдержался. А затем вдруг прижал пиджак так близко, что стало тяжело дышать. Он всё ещё пах Сергиевским. Гулкий, древесный запах с лёгкой ванильной нотой. И Фредди едва не сломило опять. Призрачное ощущение касаний на себе, теплых и нежных, разнеслось по телу. Воспоминание трепетных объятий вызвало безудержную жажду ощутить их вновь. Трампер так нуждался в русском. От этого стало до противного тошно, все нутро словно истравило самым сильным ядом. Фредди в оглушительном гневе швырнул пиджак на кровать и рванулся к столу. Ему срочно нужно было выбраться из состояния абсолютной потерянности, в которое загнал прошедший вечер. Его топило с головой в омуте блаженных чувств, недостижимых в этот миг. Сердце драло от боли. Обжигающие царапины распещряли предплечья. Лихорадочная дрожь разбила пальцы, спешно пронесшиеся по гладкой поверхности. Идеально чистой. Даже без каких-либо пылинок или тем более кристаллов кокаина. По гортани пронеслись искры, и дыхание жгуче вырвалось с губ комом. Мельтешащий взгляд бегал по пустому столу, пока злость и паника неумолимо вспенивались в грудине. Без наркотика Фредди начинал задыхаться и терять рассудок. Реакция становилась запоздалой, а конечности словно немели. Если сжать пальцы, может показаться, что рука перед тобой — чужая. Это не укладывалось в разуме, особенно с давящим поверх недосыпом. И сейчас Трампер готов был поддаться бесконтрольной истерике от понимания, что страдания начнутся вновь. Не было бы в первый раз рядом с ним врачей — американец наложил бы на себя руки. Но в данный миг в номере он находился в абсолютном одиночестве. Ни одна душа не потревожится от его мучений, никто не захочет протянуть руку помощи, от которой, впрочем, Фредди бы яростно отпихнулся. Ведь уже раз сломался, повторно пав в зависимость, так что изменится теперь? Лишь Сергиевский вдруг забеспокоился о том, что происходило с журналистом. Один Анатолий потратил время на то, чтобы отыскать его. И только он в момент слабости американца так ропотно касался... Сергиевский увидел слишком многое. Трампера пробрала параноидная тряска, рука невольно стиснулась в кулак. Реальность плыла, словно покрыта была непроглядным туманом, и вычурная чистота комнаты подстегала сильнее. Ногти болезненно впились в самую ладонь. И гулкий удар рассек центр стола, треская лакированную поверхность. Костяшки тут же покраснели, лёгкая болезненность раскатилась по ладони. Руку едва не свело на секунду от приложенной силы. Но Фредди вбил кулак снова, ещё более жестоко. Опять. И опять. Пока светлая доска не заалела свежей кровью. Душа пожаром пылала от бушующих чувств, каждая частичка тела вопила от внутренней боли. Однако физических отголосков Трампер не ощущал — лишь ментальные истязания, что разрывали надвое. Хотелось вопить во всю глотку. Хотелось разорвать свою гортань руками. Покончить со всем этим раз и навсегда, только бы больше не испытывать ничего. Фредди сглотнул и слепо посмотрел на разбитую кисть, поворачивая ее в абсолютно бессознательном состоянии. Рука дрожала словно в припадке. Весь американец крупно сотрясался. Вокруг становилось невыносимо жарко, дышать оказывалось просто невозможно. Трампер отступил, запнулся в ногах. А после резко дёрнулся в бок, вылетая из комнаты в коридор. Яркий свет резанул по зрачкам, отчего журналист затравленно прошипел. Плечом он ударился об стену, но все равно двинулся дальше. Уже заучил этот номер, потому интуитивные действия привели в нужное место. Полуосознанно Фредерик влетел в ванную. Зеркало вмиг встретило его проявлением абсолютно чужого человека. Американец с кротким испугом пристально взглянул в лицо напротив. Кто-то незнакомый, кто-то совсем не близкий. Искаженное злостью выражение, что приводило в ужас своим напором. Человек из-за зеркала готов был наброситься на Трампера, разорвать его в клочья. Словно бесполезный объект, который мешался на пути. И ярость в отражении сражала с ног. Это не был Фредди. — Ты давно мертв. Трампер зарычал и отдернулся, а после спешно влетел в душевую кабину, скинув на пол ткань одежды, и дергано толкнул кран. Вода в ту же секунду опалила своим холодом, отчего американец непроизвольно вздрогнул и шикнул. Но контраст температур трезвил лучше всего. Осознание иглами проткнуло, впрыснуло яд и раздавило. Он трясся, но не от холода. Кто-то чужой был в его теле, действовал и делал то, что Фредди никогда не должен был совершать. Американец будто оказался заперт где-то в разуме, пока какой-то злой человек властвовал. И сколько бы Трампер не бился, не рвался вырваться на свободу — все тщетно. Журналист тяжело оперся о стену. Ледяной водопад стекал по телу, окутывал в свой нестабильный мир. А вместе с водой утекал и призрак чужих касаний на себе. Становилось наконец холодно. Так, как и должно быть для него всегда. Направляя руку, Фредерик позволил следу крови стечь прочь. Оставить на месте разбитых костяшек только разожженную, поврежденную плоть. Пульсация каждой трещины отдавала долгожданной болью, что Трампер теперь мог ощутить сполна. Под холодом она резко вспыхивала, сжигала кости изнутри. Американец потерянно провел пальцами по разодранной коже. Собственный взрыв казался чем-то незнакомым, недостижимо эфемерным. Одно только доказательство произошедшего: разбитая рука. Содранные костяшки да покореженный стол в комнате. Неумолимая жестокость и ярость, возбухающая внутри, обезоруживала и пугала. Фредди ощущал, что терял контроль над собой, переставал быть лидером своей жизни — становился ведомым. И это рвало нервы, принося оглушительную боль. Трампер был опасен. Не только для других, но и для себя самого. Тяга к саморазрушению повергала ниц и бросала в самую пучину ненависти. Слишком яркие чувства тяжелы к здоровому восприятию сломанной души. Больно. Фредерик оказался абсолютно опустошен. Зияющая дыра горела в ребрах, сердце переставало биться. Тишина вокруг стискивала до звона в ушах и давила иллюзорными стенами. Немой крик разбивался о преграды и усмирялся слишком скоро. Никто не слышал американца. Никто и не придет. Как только душ оказался выключен, стало невыносимо морозно. Трампер поспешно закутался в отельный халат и опасливо отвернулся от зеркала. Смотреть туда было слишком страшно. Только бы не увидеть вновь чужого человека. В исступлении Фредди заплыл в кухню и щёлкнул чайником. Мысли едва успевали загореться, как тут же обращались в пепел. Словно череда фейерверков, они вспыхивали и мелькали на грани разума. Грубые, неотёсанные, самоуничижительные. И Трампер безвыходно слеп от них, теряясь в пожаре ненависти. Пар от кипятка возносился к потолку, пока американец заливал себе чай. Простой пакетик темнел заваркой в воде, удивительными узорами превращался в однородную черноту. Чистый кипяток совсем не жег от ушедших чувств, но Фредди все равно по привычке разбавил его. Он подхватил кружку и двинулся в комнату, лавируя меж изгибов стен. Опустошенное сознание больше не визжало от эмоций — Трампер перестал чувствовать хоть что-то. Потому он монотонно выставил нужную аппаратуру и настроил подключение, вспоминая чужие наставления. Сейчас вся его задумка казалась глупостью. Все рвение ушло прочь, но нутро толкало к каким-либо действиям. Американец никогда не любил сидеть без дела. Оттого скоро поставленные частоты стали воспроизводить слегка шуршащий звук. Фредди меланхолично отпил чай и откинулся на спинку стула. — ... и я не собираюсь оставлять игру сейчас, — сухой голос Сергиевского звучал практически безэмоционально. — Ты думаешь только об одном. Когда ты задумаешься о нас? Журналист едко усмехнулся. Флоренс считала, что сбежала от безразличия американца и слепой одержимости игрой, но упустила, что вновь увязалась за шахматистом. Таким холодным, стойким — не то, что Фредди. Верно, Сергиевский не устраивал ей глупых истерик. Трампер закатил глаза и поднялся с места. Даже ссоры у этих двоих гораздо более мирные, чем были таковые у него с Васси. Ревность резанула по сердцу. — Я шел к этому с осознанного возраста. Из-за какой-то глупости я не стану предавать дело всей своей жизни. — Я — глупость? Голос Флоренс надломился от звона. Американец только рассмеялся и раскрыл ящик в поисках сигарет. Вместо пачки в нем пошатнулась бутыль с медикаментами. Фредди скривился и хлестко захлопнул ящик обратно. Судя по звуку, таблетки рухнули на ребро. — Флоренс, прошу, успокойся. Ты ведь сама понимаешь, они только и добиваются, чтобы рассорить нас. — Успокоиться? Анатолий, да посмотри ты дальше своих пешек! Ты всегда в шахматах, все твои мысли постоянно заняты исключительно гамбитами. Хоть раз увидь среди всего этого людей! — Флоренс, пожалуйста, — послышался усталый вздох. — Я не собираюсь терпеть такое отношение. Тебе никогда не было дело до меня, так? Ты использовал меня лишь для того, чтобы сбежать из Союза. Фредди присвистнул. Он закурил найденную сигарету и вновь рухнул на кресло, закидывая ногу на колено. Слушать подобные откровения было подло, но как же сладко. Флоренс всегда была смышленной. Она легко видела действительность, но страдала от нужды спасать всех. Когда-то Васси помогала Фредерику, вытягивала поврежденную душу из гнили, но сдалась. И теперь вновь попала в ту же ловушку, ожидая совсем другого. — Это не так. — Ты даже не любишь меня, — девушка рычала гневно. — Ни меня, ни свою жену. Ты не любишь никого, кроме чертовых шахмат. — Флоренс, прошу- — С меня хватит! Что-то в их номере громыхнуло. Трампер подобрался и оперся на стол, выстукивая мелодию пальцами. Равнодушная улыбка вытянулась на губах, однако он только задумчиво проводил виток дыма взглядом. Женская истерика все ещё безумно раздражала его. Даже когда американец не являлся прямым ее свидетелем. Хватало одного звонкого и надрывающегося голоса, ведь уже он откатывал далеко в прошлое. В те дни, когда мать срывалась на крики. Когда рвала глотку в ссоре с отцом или самим Фредериком. Слишком много парень натерпелся за свое детство, чтобы теперь его просто тошнило от женщин. Непроизвольно он равнял их под одно, встречая постоянно доказательства своей теории. Фредди с юношества отвращали девушки. — Ты должна понимать, что мировой чемпионат — не шутка. Это тяжёлая ноша, и я настроен на то, чтобы одержать победу, — тщетно оправдывался Сергиевский. И в его голосе сквозило растущее раздражение. — На кону стоит всё. Зачем ты устраиваешь беспочвенные истерики? — Я виновата в том, что ты холодный и бездушный эгоист?! — Флоренс взвизгнула. Трампер скривился. Он предположил: Анатолий тоже. — Я всего лишь хочу закончить свою игру. На лице Фредди промелькнула хмурая нотка, и он бездумно стукнул пальцем по аппарату. Знакомые слова. Вот только для него они отразились совсем не приятно. Его разрушил собственный конец и привел в пучину меланхолии. Сбросил в самую бездну от потери силы воли и похоронил заживо, а теперь Трампер глупо гнил, пребывая в этом мире. Как иронично будет, если Сергиевского постигнет та же участь. — Ради чего? Ты портишь все свои нормальные отношения и зацикливаешься исключительно на материальном. Тебе реальная любовь и не нужна, не правда ли? — Нужна. То, что я не проявляю ее так ярко, как ты, не значит, что ее не существует. — Именно поэтому за все время ты признался мне в любви один грёбаный раз? Фредди покрутил в пальцах сигарету и отпил чай. Пробужденный интерес вновь толкал сделать что-нибудь эксцентричное, чтобы нажать на русского с другой стороны. Потому что журналист получил новый толчок к движению, который имел приток мотивации. Чужая забота о нем, однако, тянула камнем вниз. Она путала, мешала все мысли и не позволяла твердо определить собственное отношение. Трампер раздражённо рыкнул и, отвлекаясь, резко отодвинулся от стола. — Это просто слова. — И ты "просто" не мог их произнести. Я все прекрасно вижу, Анатолий. Не думай, что я настолько глупа. — Я никогда не считал тебя глупой- — Хватит! — Флоренс оборвала Сергиевского. В динамиках раздалось шуршание. — Мне надоело бегать за тобой и пытаться получить хотя бы долю ласки. Ты никак не интересуешься мной. Я устала, понимаешь? Анатолий замолчал. Тишина на мгновение разделила номер. Потушив сигарету в пепельнице, Фредди подхватил кружку и намеревался уйти на кухню. Рука уже потянулась выключить приемник, как голос девушки опять раздался, теперь припорошенный измученным гневом: — Поступай, как хочешь. Я не собираюсь бегать за тобой, — она рыкнула и хлопнула дверью. Трампер замер и насмешливо фыркнул. Он перебрал пальцами в ожидании ответа, опершись на стол бедром. Даже не видя этого, американец осознавал: Сергиевский находился в растерянном и подбитом состоянии. К сожалению, все его мысли остались невысказанными вслух. Фредди вздохнул и щёлкнул кнопкой выключателя. Журналист опять заходил по номеру, мелькая в разных комнатах. В голове вырисовывался план дальнейших действий. Положение русского оказалось незавидным — его драли со всех сторон. И, о, как знакомо это было для Фредерика! Игривое желание подлить масла и спалить все окончательно загрохотало в грудине. Отсутствие новой дозы в течение уже часов двенадцати приводило к головной боли. Под уздечкой отчаянно свербило. Однако Трампер наконец трезво осознавал, что, подсадись он на кокаин, это не позволит ему в полной мере творить. А жажда устроить хаос импульсивно горела в мыслях. Пока пылал мир, Фредди хотел плясать на его костях. И жертвой становился Сергиевский. Трампер остановился напротив кровати, вновь посмотрев на оставленный пиджак. Непроизвольно поджал губы и рухнул на простыни рядом. Потерянный взгляд уставился в потолок, а размышления продирались сквозь дебри. Фредди не понимал Анатолия. От этого болезненно кололо, ведь чувствовалось таким необходимым. В конце концов, они вдвоем оказались в итоге в одной тарелке. Против воли. Без шансов нормально вздохнуть. Как только спортивные состязания стали так сильно зависимы от политики, все пошло по наклонной вниз. Если бы не мишура, если бы не гниль журналистов, Трампер не оказался сейчас в пропасти. А Сергиевский свисал уже одной ногой в нее же. Американец закатил глаза и пихнул пиджак прочь, рывком садясь в кровати. Не хватало ему только компании в лице русского. Кто угодно, но не он. Быть теперь среди уничтоживших прошлого чемпиона казалось насмешкой от жизни. Фредди бездумно покрутил кольцо на пальце, склонил голову и раздражённо выдохнул. Скажи кто-то ещё в Мерано, что он станет журналистом, Трампер бы злобно рассмеялся в прямо в лицо. Но вот американец здесь. Расквитался с интервью с главным врагом, а сейчас должен был вложить силы в статью. Впрочем, отсутствие поисков его со стороны Уолтера показывало: Фредерик сделал то, что от него хотели. И больше не был нужен. Трампер рыкнул себе под нос и вновь распахнул ящик. Вынул бутылек с таблетками и покрутил в руках. Те явно были не такими, какие ему хотелось принять в этот момент. Но наркотики журналист глубинно желал отпустить вновь. Неумолимая тяга сжимала грудную клетку, и на деле Фредди не верил, что справится. Однако все же высыпал себе на ладонь пару таблеток и заглотил. Врач, к которому его практически насильно запихнули, диагностировал ему порцию расстройств. Трампер отрицал это вслух, но в душе понимал — он разломан изнутри, и спасти его просто невозможно. Терять минуты было нельзя. Фредерик не представлял в полной мере, каким образом обернется принятое решение, но уверенно перешёл к шкафу. Выбор одежды зачастую занимал у него больше времени, если он хотел произвести впечатление. А на улице ему постоянно хотелось шокировать. Трампер провел пальцами по бездонно-черной рубашке и сощурился. Шелк приятно сглаживал касания, манил к себе. Фредди оглянулся на кровать и сжал рукав. Время блистать, даже если сердце разъело до дыр.